++ ПРОЛОГ II ++
Сердце Герхарда бешено колотилось от захватывающего дух волнения причастности к чему-то не законному, но правильному. Так было всегда, и ему нравилось это бум-бум-бум в груди. Это было будто бы аккомпанементом правильных поступков – с самого детства.
Он до сих пор помнил, как в первый раз испытал это во время исповеди, когда ответил "нет" отцу Михаилу на вопрос о том, есть ли что-то, в чем он мог бы покаяться, облегчив свою душу перед Императором. Он уже тогда знал, что услышанные им накануне слова дедушки, уже тогда стоявшего одной ногой могиле, были чем-то, о чем нужно рассказать, чем-то, шедшим в разрез со всеми проповедями и в городском соборе, и в районной церквушке. Но он сохранил в тайне те истории. Истории, в которых дед, видевший своими глазами прибытие Империума, перестройку, и, что особо важно, хорошо так поживший до того, как в небе показались корабли Священного Крестового Похода, говорил о том, что без гостей с неба, на самом деле, неплохо так жилось. Скорее даже лучше, чем с ними.
Тогда Герхард не слишком задумывался над этими рассказами, для него куда важнее был сам факт, что он с риском для себя защитил семью. Позже он неоднократно посмеивался над этим "риском". А еще позже начал задумываться. Когда его включили в состав инспекции полей младшим клерком-письмоводителем, он проехал через половину Киносских полей – тысячи и тысячи квадратных километров, засеянных мясистой, неестественно крупной кукурузой. Он видел кукурузу до того, как начали использовать новый сорт, и она была раза в полтора меньше. И нередко в полях он видел заросшие оставленные деревни – даже не развалины, дома просто не успели прийти в полную негодность после того, как их оставили люди. Но некоторые… некоторые были сожжены. Когда дорога, по которой ехали машины инспекции, изогнулась так, что прошла совсем рядом с одним из таких поселков, он смог рассмотреть огражденное, но лишенное аквилл и надгробий кладбище, на земле которого не росла трава.
Зрелище это его сильно проняло. И не только его – участвовавшим в инспекции адептам Администратума было все равно, но вот некоторым из местных было явно некомфортно. Тогда заговорить никто не решился, но через несколько недель к Герхарду подошел заместитель начальника его отдела. Конечно, как и в случае со священником, молодой клерк дал все положенные ответы, но во время беседы ему показалось, что его не просто проверяли.
В тот же день он услышал о взрыве на Хвартинском комбинате. Новости описывали это как чудовищное преступление против Империума, которое отбросит принесенный на мир прогресс на годы назад, щедро приправляя это восхвалениями планетарной власти и проклятиями в адрес неизвестных исполнителей. Но через несколько дней на столе Герхарда и нескольких других его коллег каким-то образом появился конверт, в котором были пикты с места происшествия. Несколько пиктов с разных ракурсов и в основном размыто, как будто снимающий двигался, изображали одну и ту же картину. Один человек на фоне пылающего здания и выбегающих из него людей, как в каком-нибудь героическом фильме, перестреливался с десятком охранников, и, судя по количеству лежащих на полу трупов, побеждал. На другом пикте были арбитры, идущие вдоль шеренги стоящих на коленях вдоль ямы людей, одетых в форму с бирками комбината. Пистолет одного из арбитров дымился, а шеренга была неполной. На последнем арбитры лежали на полу в лужах крови, стоявшие до этого на коленях люди бежали прямо в камеру, но за ними можно было различить того же человека, что перестреливался с охранниками. Помимо этого в конверте был лист простой бумаги, на котором крупными буквами было напечатано «ХВАТИТ ТЕРПЕТЬ ТИРАНИЮ», «ВЛАСТЬ РАБОЧИМ И КРЕСТЬЯНАМ» и «ВАМ ЛГУТ ОТ ЛИЦА ИМПЕРАТОРА».
Был скандал. Оказалось, что конверты подложил уборщик, которого в итоге так и не удалось найти. Некоторых из тех, что конверты вскрыли и прочитали, уволили, но Герхарду повезло не оказаться среди них. Через пару дней в новостях промелькнула новость о том, что за распространение ложной и еретической информации закрыта газета "Новости Хварты". Хотя более благоразумным было бы держаться от всей этой истории подальше, после довольно неуклюжих (хотя тогда он еще сам не понимал этого) поисков под грохочущие удары сердца он достал из закладки пикты страниц номера, который привел к ее закрытию. Большая часть выпуска была ни о чем, обычные новости поселения, обслуживающего суперпредприяте, но по мимо этого присутствовала статья про коррупцию и отношение к рабочим на комбинате. Неоплачиваемые смены и переработки, скрываемые несчастные случаи, мизерные компенсации, и все это на фоне все более и более роскошно живущих функционеров комбината.
Автор статьи обладал незаурядным талантом, и, похоже, не попался в руки энфорсеров или арбитров. Через несколько месяцев памфлеты и листки начали появляться на улицах городов, и, несмотря на все усилия, найти подпольную типографию не удавалось. Герхард знал, что кто-то в его отделе подворовывает бумагу, и, хотя подозревал, что она идет как раз на листовки, молчал об этом. И не только он молчал. Почти полтора месяца он присматривался к своим коллегам, чтобы понять, кто не хочет навлекать на свою голову неприятности, а кто намеренно скрывает или даже сам участвует в кражах. Еще два месяца он осторожно их обхаживал, бросая наводящие вопросы и делая полунамеки, чтобы лучше понять, можно ли им довериться. И лишь потом сделал первый шаг.
Выпуски информационных передач, тем временем, становились все более и более вычищенными от любой крамолы. Сочеталось это с подпольными новостями об успехах Сопротивления. Центральной фигурой этих новостей часто был отряд Конрада – человека с тех самых пиктов. Описания их лихих набегов на дворцы аристократии и продажных управленцев, участки энфорсеров и места, где сильнее всего притесняли рабочих, сложно было читать и оставаться равнодушным. Параллельно «Хвартская Истина» продолжала рассказы о страданиях простых людей, и тут Герхард знал, что подпольщики не лгут. Через его стол проходила часть сведений о производственных целях, которые ставило руководство Крестового Похода (в котором, если он продолжался уже столько десятилетий, точно шло что-то не так), и они росли с каждым годом. В соседнем отделе говорили про нехватку рабочей силы и рост издержек, связанных с необходимостью нанимать людей во вторую и третью смены. В соседнем здании располагалось учетное бюро, занимавшееся статистикой рождаемости и смертности, и с некоторыми знакомыми Герхард пил рекаф, слушая их невеселые истории.
Через год заместитель начальника управления вышиб себе мозги в кабинете. Вбежавшие в кабинет могли заметить, что брызги крови и осколки черепа заляпали поступившее из столицы распоряжение увеличить производство в полтора раза.
К тому времени Герхард уже был лидером небольшой группки недовольных, в кругу которых он мог спокойно высказывать свои мысли. Его начальник пошел на повышение, и он руководил отделом. Он уже знал, кто ворует бумагу, где ее оставляет, и как еще можно помочь Сопротивлению – между листами бумаги борцам с несправедливостью теперь отправлялись и деньги. И, иногда, ценные сведения, попадавшие в руки Герхарда. Сердце Герхарда уже не билось так сильно, как в момент первого разговора начистоту или встречи с самым настоящим агентом, которому передавали бумагу. Он хотел большего.
А затем ему передали конверт, внутри которого ничего не было кроме даты, времени и места. И знака, напоминающего зазубренный серп. Приглашение на собрание Сопротивления. Герхард был доволен – он знал, что заслужил это. Хотя было страшно, стучавшее сердца говорило о том, что он поступает правильно. И, входя в на удивление обширный для тайного собрания зал старого подземного хранилища, он не мог не почувствовать радость от того, сколько лиц, в том числе и знакомых, он видит. И это, по словам председателя, назвавшегося Вииром и оказавшегося автором той самой первой статьи, была лишь малая часть, самые избранные и проверенные. Кого он не ожидал здесь увидеть, так это легендарного Конрада, который будто бы сошел с тех самых пиктов – даже массивные кобуры с "Карнодонами" были при нем.
Это было лишь первое собрание – за ним последовали и другие. Не все возвращались, и о некоторых из не вернувшихся Виир говорил с сожалением и гневом – как о пусть и введенных в заблуждение пропагандой Империума, но все же предателях. Но в основном говорили о другом. О том, что недовольные правлением Крестового Похода есть не только на Авалосе. О страданиях простых людей и развратной роскоши, в которой погрязли имеющие власть, священники и служители Администратума. О том, что это все не соответствует замыслу Императора, и рано или поздно он пошлет своих вестников со звезд, которые наведут порядок и исполнят его волю (тут Герхард был в рядах скептиков, которые выражали свое сомнение открыто, и не несли за это никакой кары – в Сопротивлении приветствовались все взгляды). Говорили о разных моделях строения общества, о том, как правящий и объединенный единой целью коллектив лучше, чем правление получивших власть просто по причине рождения или прихоти судьбы. Это были удивительные, новые ощущения, и со временем Герхард начал жить ожиданием этих собраний.
Он, сам того не ожидая, набирал авторитет. И влияние, как в рядах Сопротивления, так и вне. Спустя несколько лет после первой встречи, он был уже главой департамента – не без помощи единомышленников. Он говорил речи на трибуне, и направлял уже значимые потоки денег и ресурсов на подпольные базы, которые готовились открыто выступить против предавших идеалы Человечества повелителей планеты. Но он хотел большего – войти во внутренний круг, о существовании которого можно было понять по туманным намекам Виира и тому, как некоторые члены Сопротивления держались немного обособленно. Он хотел сам увидеть базы восстания, потрогать ящики со снарядами и батареями для лазганов, посмотреть на то, как рабочих превращают в воинов революции разуверившиеся в службе высасывающим соки из планеты аристократам и чиновникам солдаты.
И, набравшись смелости, под бой своего сердца, говорившего ему о том, что он поступает правильно, он напрямую высказал все это Вииру. Тот улыбнулся, кивнул, и назначил встречу, предупредив правда о том, что она будет сопряжена с некоторыми неудобствами. Сердце Сопротивления, как он назвал это место, и его Основатель, вынуждены пока скрываться. Но, с улыбкой, добавил, что Основатель, скорее всего, сможет поколебать скептицизм Герхарда.
И вот, взяв один из накопившихся за долгие годы отгулов (статус главы департамента давал здесь преимущества – в последний год получить отпуск было почти невозможно из-за еще более возросших требований Похода), он отправился в столицу. Лордсхолм впечатлял, но далеко не так, как в первый раз. После двух-трех визитов в глаза начинал бросаться упадок, в котором находилась столица. Герхард знал, что некоторые аристократы поддерживали Сопротивление, но не сомневался, что лишь из-за того, что приход Империума лишил их части предыдущего влияния. Но упадок был глубже – некоторые кварталы пригородов опустели задолго то того, как на планету приземлились первые корабли Крестового Похода. Неестественным черным пятном выделялась махина космического порта, напоминавшая гигантского многоногого паука, к которому вела целая сеть железных и простых дорог. Паука, который сосал жизнь из Авалоса.
Встретившись с агентом, он дал завязать себе глаза. Какое-то время его водили и возили, но потом повязку разрешили снять. Судя по окружению, это были какие-то подземелья. И пахло… странно. Он был в циклопических бойнях на другой половине континента в качестве группы по обмену опытом, и там пахло так же. Но тут запах будто бы исходил от стен. Игра немногочисленных светильников и фонаря проводника (к которому присоединилось еще несколько, которые вели таких же как Герхард гостей) будто бы оживляла эти стены тенями, казалось, что в некоторых местах они вздуваются и опухают, как гигантские легкие. Влажные потеки и блеск напоминали о выпотрошенных и вываленных наружу внутренностях.
Тоннель постепенно расширялся, сливаясь с другими, из которых выходили просто встречающие новичков члены сопротивления, либо такие же проводники и ведомые. Похоже, с положением рабочих в столице дела обстояли еще хуже – многие из них были явными мутантами, но тут они не страшились своего уродства. Несмотря на инстинктивное отвращение Герхард пытался улыбаться им, потому что знал – в произошедшем с ними нет их вины. Церковь учила, что мутация это признак порчи души, но это было не более чем еще одним инструментом угнетения. Назвав кого-то нечистым и лишив его прав, легко его эксплуатировать. Недавний указ губернатора, позволявшего мутантам в качестве искупления за сам факт их существования работать на заводах и комбинатах, лишь подтверждал это.
Кажущийся уже огромным тоннель вывел в еще большее помещение, значительную часть которого занимала статуя Бога-Императора. Ее странно было видеть в таком месте, и Герхард помнил, что сперва почувствовал что-то еще неправильное в ней. Но это ощущение исчезло, когда он увидел Основателя. Виир был прав – это зрелище лишило его скептицизма. Никто перед лицом посланника с небес не смог остаться не то что равнодушным – неверующим. Он не помнил, о чем говорил Основатель, но ощущение братства с теми, кто вместе с ним слушал эту проповедь, проникло во все фибры его души. И сомнение в том, что избавление явится со звезд, рассеивалось перед описанными Основателем образами спускающихся вниз в ореоле славы кораблей и Его воителей, сметающих в едином потоке все нечестивые преграды на своем пути. Образами настолько живыми, что они из слов превращались в проплывающие перед мысленным взором картины…
Он не помнил, как оказался рядом со своей машиной, и почти не помнил, как добрался домой и рухнул в кровать.
Сердце Герхарда бешено колотилось от захватывающего дух волнения причастности к чему-то не законному, но правильному. Теперь это ощущение не пропадало, и не вызывало волнения. В отличие от другого факта, казавшегося на фоне случившихся в столице откровений незначительным. Он никогда не задумывался о том, что его подруга детства, работавшая в соседнем здании, где велся учет рождаемости и смертности, до сих пор сохранила свою красоту, которую зрелость лишь подчеркнула.
- Анисса…
Пробормотал Герхард прежде, чем провалиться в полное прекрасных сновидений забытье.