Земля и воля: Детство, отрочество, юность | ходы игроков | Исторические письма

КРЕПОСТНОЕ ПРАВО. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

В середине XIX века 90 % населения России — крестьяне. Для сравнения, дворян всего 1,5 %. Дворянская Россия — это островок в огромном океане тёмной крестьянской массы. Поэтому крестьянский вопрос был не просто важен — это был экзистенциальный вопрос, от решения которого зависело, каким путём дальше двинется страна. Поэтому без этого, пускай длинного и по большей части душного текста наша игра обойтись не может.

Начнём с того, какие бывают крестьяне. Они бывают трёх основных категорий:
- государственные;
- удельные;
- владельческие.

Государственные крестьяне — это свободные землепашцы. Государственный крестьянин платит подушную подать, может быть забрит в рекруты, несёт некоторые иные государственные повинности, но в остальном ничем не ограничен. Он может владеть собственностью (как правило, как член сельской общины) и выступать в суде от своего имени. Всего их около 40 %.

Удельные крестьяне — это крепостные, принадлежащие лично царской семье. Они платят оброк, который целиком уходит на содержание императорской фамилии. Они занимают промежуточное положение между государственными и владельческими: они не работают на барщине (но их оброк довольно тяжёлый), не подвержены барскому произволу, могут выступать в суде, но продавать имущество могут только таким же удельным крестьянам, ограничены в перемещениях, а за выход из крепостного состояния должны платить. Их не так много — около 3—4%.

Раньше государственных и удельных крестьян могли перевести во владельческие, даровать или продать какому-то помещику землю вместе с крестьянами на ней, то есть крестьянин мог заснуть вольным хлебопашцем, а проснуться уже крепостным. Матушка Екатерина очень любила таким заниматься, но при Александре I эта практика уже значительно сократилась, а при Николае I и вовсе прекратилась.

И, наконец, есть владельческие крестьяне: их более половины от общего числа крестьян. В основном они принадлежат мелким помещикам — то есть таким, которые имеют до ста душ. Несколько сотен душ — это помещик средней руки, от тысячи и более — крупный. Таких немного.

О владельческих крестьянах мы и будем говорить. Ниже, когда я пишу «крепостной», я имею в виду именно владельческих крестьян, не удельных.

Есть ли у крепостного какие-то права?
Да, есть! Есть право на жизнь: владелец не имеет права убивать своих крепостных. С 1830-х гг. закон ограничивает помещика и в применении телесных наказаний: например, число ударов розгами ограничено сорока.

С 1848 г. крепостной имеет право на владение недвижимостью: покупку ненаселённой земли или городского дома. Однако чаще любая недвижимость, приобретаемая крепостными за свой счёт, находится в формальной собственности помещика (о причинах ниже).

Ещё помещик ограничен в применении барщины: не более трёх раз в неделю, причём не в воскресенья и церковные праздники.

И… всё. На этом права крепостного заканчиваются. Но вот в чём штука: даже эти невеликие права крепостному будет очень сложно реализовать! Дело в том, что, в отличие от государственных и удельных крестьян, крепостной не является субъектом права: он не может подать в суд. Если крепостной хочет завязать тяжбу, он должен это делать через барина: барин может подать в суд от его лица. Это иногда случается.

Но что делать, если крепостной хочет пожаловаться на самого барина, если тот, например, убил его родственника, выпорол более сорока раз, запрещает купить дом или заставляет работать на барщине шесть дней в неделю? А ничего он не может сделать, лол! Жалобы от крепостных на бар принимаются властями только в двух случаях:
а) если барин злоумышляет против царя;
б) если барин неправильно указывает в ревизии число своих крепостных душ (то есть занижает налогооблагаемую базу для подушной подати).

Это выглядит идиотски только если не понимать общей логики, стоящей за системой крепостного землевладения: любое имение — это модель Империи в миниатюре, любой помещик на своей земле — маленький самодержец. В Империи есть своя полиция, есть уездные исправники, становые приставы; но полицейские функции на своей земле исполняет барин. Он может обратиться к становому за помощью, но если помощь не требуется — он будет карать и миловать по собственному усмотрению.

А какие обязанности у крепостных?
В общем, любые. Барин может потребовать от крепостного почти всё, что угодно, но в основном требует либо оброка (налога в денежной или натуральной форме, идущего в карман барину), либо барщины (выполнения на барина любых работ, как правило, земледельческих).

Оброк не ограничен ничем, кроме здравого смысла, — помещик может по усмотрению обложить своих крепостных любым оброком и заморить их как Плюшкин. По закону помещик может быть оштрафован, если принадлежащий ему крестьянин будет уличён в прошении подаяния, однако эта норма применяется редко — практика «ходьбы в кусочки» распространена.

Барщина, как уже было сказано, ограничена тремя днями в неделю, но жаловаться крестьянам всё равно не на кого, так что эта норма часто нарушается. От того, чтобы слишком жестить, помещиков, опять-таки, ограничивает здравый смысл: ему самому не будет лучше, если крестьяне не смогут обрабатывать собственную землю и перемрут от голода.

А разве у крепостных есть собственная земля?
И да, и нет. Формально вся земля находится в собственности помещика, он может перераспределять её по усмотрению. Фактически же часть этой земли традиционно принадлежит сельской общине, которая с этой земли живёт. Не посягать на неё — это в интересах самого помещика. Что такое сельская община — тема для отдельного большого поста. Это очень важная тема, но сейчас не о том.

Итак, помещик собирает с крестьян оброк или заставляет работать на барщине… и всё?
Иногда бывает и так. Чем больше поместье, чем дальше крепостной от барина, тем сноснее жизнь крепостного. Конечно, управляющий поместьем от имени, скажем, князя Долгорукого, живущего в Петербурге, тоже может жестить, но обычно управляющие знают меру: их работа — обеспечить барину доход, а не развлекаться. Жесть начинается, когда барин под боком. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь», вот это всё.

Не забываем: барин — это маленький самодержец, он (почти) полностью властен над своими подданными. Главная группа риска здесь дворовые — крепостные, работающие не на земле, а как барская прислуга. Им, конечно, живётся несравнимо лучше, чем тягловым крестьянам, зато и барскому произволу они подвержены гораздо чаще. Ну сколько раз тот барин встретит Прошку из дальней деревни, который просто работает на поле? Может, и ни разу в жизни не встретит. А вот Ерошку-конюха он видит каждый день и запросто может приказать его выпороть просто потому, что ему показалось, что Ерошка как-то не так взглянул на барина.

Но в любом случае, будь то Прошка или Ерошка, крепостной не имеет права покинуть имение, сменить род занятий, получать образование без согласия владельца (и общины тоже, но об этом в другой раз), и барин может всё это запретить ему просто из прихоти.

А представьте, если у барина не тысяча, не сотня крепостных, а всего двое? Разумеется, такого барина едва ли и помещиком можно назвать, но над своими двумя крепостными он столь же полновластен, как и князь Долгорукий над тысячью. И будьте покойны, вкалывать он их заставит — или она, как в этих воспоминаниях Е. Н. Водовозовой (ссылка):


А ещё помещик может сослать крестьянина в Сибирь. Никаких причин для этого ему не требуется, он это может сделать просто по усмотрению. Крепостного при этом он потеряет — стало быть, ему это невыгодно? Отнюдь нет: потерянную душу ему зачтут при следующем рекрутском наборе. Зато таким образом барин может избавиться от дебошира, слишком дерзкого мужика или, скажем, мужа приглянувшейся крепостной бабы.

Кстати, а что там с рекрутскими наборами?
Это повинность барина перед государством: раз в два года или при внеочередных наборах (во время войн) каждая община обязана отправить определённое количество человек на 25 лет в солдаты. Кого отправлять — вольные хлебопашцы решают сами, за крепостных решает барин (но он может прислушаться к мнению общины). Рекрут навсегда покидает крестьянское сословие и перестаёт принадлежать барину: если ему посчастливится пережить 25 лет солдатчины, он выйдет в отставку как представитель военного сословия. Впрочем, перспектива туманна, а путь к ней тернист, поэтому рекрута обычно провожают как покойника, а увозят в кандалах, чтобы не сбежал.

Барину отдавать своих крепостных в рекрутов невыгодно, но ничего не поделаешь — Империи нужна армия. Но по крайней мере барин может отдавать проблемных крепостных или тех, от которых нет толку: каких-нибудь бестолочей или пьянчуг. Отдача в рекруты как форма наказания широко распространена.

А что с личной жизнью? Хоть в ней-то крепостные свободны?
Лол, нет. Крепостные не могут сочетаться браком без согласия владельца. Состояние жены определяется по состоянию мужа: если крепостная девушка выходит замуж за свободного, она получает свободу, если за крепостного другого помещика — меняет владельца. Естественно, что такой брак первоначальному владельцу невыгоден, но разрешить он его может — как правило, за мзду.

Кстати, бывали случаи, когда за крепостных выходили вольные женщины: бабушка народовольца Желябова таким образом перешла из вольных казачек в крепостные. Рассказывают даже о совершенно анекдотическом случае, когда некая мелкая помещица вышла замуж за собственного крепостного, позабыв дать ему вольную, и в итоге оказалась сама крепостной своего наследника, к которому автоматически перешло её состояние. Это, впрочем, лишь байка, но не современная, а XIX века. Но даже если этого и не было в реальности, то по закону должно было быть именно так.

А вот браки между собственными крепостными помещику выгодны — это умножает число душ за ним. Но и здесь крестьяне несвободны: есть описания случаев, когда помещик, недовольный тем, что его крепостные размножаются медленно, выстраивал холостых парней и девушек в два ряда и указывал: «ты берёшь в жёны ту, ты берёшь в жёны эту», после чего священник быстренько всех венчал. И попробуй тут скажи «нет» под венцом!

Выходит, помещик может как угодно тиранить своих крепостных, и ему ничего не будет?
Не совсем. Во-первых, есть экономические соображения, о чём выше уже немало сказано.

Во-вторых, слишком доводить крепостных может быть чревато. Какова бы ни была выученная беспомощность крестьян, если ты разоришь своего крепостного, изнасилуешь его жену, уморишь голодом его детей, а потом, прогуливаясь по усадьбе, встретишь его с вилами в руках, дело может принять некрасивый оборот — случаи бывали. Конечно, такого крестьянина потом отправят на каторгу и, может, полдеревни вместе с ним за соучастие — но тебе-то от этого не легче? Не забывай, барин: твоя дворянская усадьба — крошечный островок в огромном океане крестьянства, и лишний раз испытывать судьбу не стоит.

Ну и в-третьих, есть неписанные правила приличия: то, как в помещичьем кругу полагается обращаться с крепостными. В этом отношении характерна история помещика Страшинского. Там про изнасилования, так что, кому неприятно, не читайте.

Эта история — яркий пример сословной морали: в глазах своего сословия поведение Страшинского было предосудительным и мерзким, но не более. Подвергнуть старого козла остракизму? Пожалуйста. Отобрать имение? А завтра что, вспомнят, что мы нарушаем правила о трёх днях барщины в неделю? Нет, этого допустить нельзя.

Так всё-таки: крепостное право — это рабство?
Да.

Рабство определяется как «система общественных отношений, при которой допускается нахождение человека в собственности другого человека». Если взглянуть на Свод законов Российской Империи 1832 г., там можно найти определения вроде такого:

«Потомственный дворянин может приобретать законными способами все без изъятия роды имуществ движимых и недвижимых, не исключая и крепостных людей […]»


Это не какая-то случайная оговорка. В Своде законов определение крепостных как имущества встречается неоднократно и последовательно. Крепостное право — это рабство. Оно так всеми и воспринимается: крепостные называют себя рабами, баре называют их так.

Как общество относится к крепостному праву?
Плохо. И это связано с тем, как изменилось общество.

Ещё тридцать лет назад, в начале николаевского царствования, было не так: против крепостного права выступали редкие альтруисты-просветители, а в целом образованный класс состоял из дворян-помещиков, которые не собирались идти против своих экономических интересов. Но за тридцать лет общество изменилось: появилась городская интеллигенция, «люди сороковых годов», разночинцы. Эти люди не жили за счёт крепостных, им не было экономического смысла защищать этот строй; а выступать против него они могли как из чистого идеализма, так и из тех же экономических соображений — в отличие от помещиков, этот класс был заинтересован в развитии промышленности, коммерции, городов: всего того, что тормозилось крепостничеством.

Эти люди были беднее помещиков, но их было намного больше (вспомним: дворян всего 1,5 %, а помещиков ещё меньше), поэтому именно они формировали общественное мнение. Именно эти люди читали Белинского, Григоровича, молодых Некрасова и Тургенева, именно они определяли, какие газеты и журналы будут процветать, а какие зачахнут. Да, под чугунной пятой николаевской цензуры нельзя было открыто критиковать крепостничество, но журнал, в котором оно открыто восхвалялось, никто не стал бы покупать. Рыночек решал!

Ещё в 1830-е консерваторы-дворяне охотно занимались умственной эквилибристикой, пытаясь доказать, что крепостное право выгодно всем, крестьянам в том числе. Люди типа Уварова и Мордвинова писали о том, что крестьяне — своего рода малые дети, которых помещики должны постепенно цивилизовать под своим присмотром (мы видели, как цивилизовал их Страшинский), но позднее эти оправдания сошли на нет. Пожалуй, последняя заметная общественная фигура, пытавшаяся оправдывать крепостное право с моральной точки зрения, — Гоголь, который к концу жизни очевидно повредился рассудком. За это оправдание на Гоголя со всей яростью литературного критика накинулся властитель дум тогдашнего поколения Белинский: замысловатые шизопостроения Гоголя были уничтожены разящим пером Неистового Виссариона.

Славянофилы и западники отчаянно спорили по любому поводу, но сходились в одном: крепостное право — это зло. Вся тогдашняя русская литература и публицистика (то есть общественное мнение в целом) проникнута духом осуждения крепостничества. И не только русская: одна из популярных книг 1850-х годов в России — это «Хижина дяди Тома»: параллели все видели отчётливо. Но если американские плантаторы прикрывались псевдонаучными расовыми теориями, то русские баре не имели и этой возможности.

Впрочем, нужно отметить, что церковь до конца поддерживала крепостничество. Митрополит Филарет ещё в 1861 году писал об отмене крепостного права в том духе, что все благонамеренные подданные царя воспримут это известие «с недоумением».

Итак, общество в целом поддерживает отмену крепостного права. Почему же его так долго не получалось отменить?
Здесь можно провести аналогию. В XXI веке очевидно, что глобальное потепление и загрязнение окружающей среды — ужасная вещь, которая в перспективе может разрушить нашу цивилизацию. Но готов ли каждый из нас с завтрашнего дня радикально изменить образ жизни — отказаться от авиаперелётов, мяса, платить за товары и услуги в два-три раза больше? То же и с помещиками 1850-х гг. А именно они составляют правящий класс Российской Империи.

Александр I и Николай I были противниками крепостного права, но ни тот, ни другой ни на минуту не забывали, что случилось с их отцом и дедом. Они пытались ограничивать крепостничество, но всякий раз натыкались на молчаливое и упорное противодействие правящего класса. Александр I принял указ о вольных хлебопашцах, позволяющий и рекомендующий помещикам освобождать своих крестьян: освободили в итоге 0,5 %. Он запретил было помещикам ссылать крепостных в Сибирь, но вскоре это право восстановил. Он пытался запретить продажу крепостных, но в итоге ограничился тем, что запретил печатать объявления об этом в газетах. Николай I, перед которым все в России трепетали, вводил ограничения, но не затрагивающие суть крепостнической системы и потому малоэффективные. Он готовил отмену крепостного права, поручая разрабатывать проекты разным тайным комитетам, но так и не решился объявить об этом публично, а потому тайные комитеты могли затягивать работу сколько угодно, и самый грозный взгляд белесых императорских глаз, от которого падали в обморок гвардейцы, не мог их подстегнуть.

А крестьяне ждали, ждали и чувствовали, что дальше так продолжаться не может. Когда началась Крымская война, тысячи крестьян потянулись в ополчение: в предыдущую русско-турецкую такого не было, и это вовсе не оттого, что в 1853 году крестьяне вдруг воспылали патриотизмом (само понятие патриотизма крестьянам было чуждо). Вы помните? Переход в военное сословие даёт свободу: стало быть, думали крестьяне, если повоевать пару лет за царя, потом ополчение распустят, но уже как вольных людей! Погибнуть можно, зато и награда высока.

Их расчёт был ошибочен с самого начала: ополчение не давало тех же прав, что регулярная армия. Но этот энтузиазм показал, что в крестьянской массе зреет какое-то новое настроение, что крестьяне чего-то (понятно, чего) ждут: пока ещё ждут, но, того и гляди, начнут не ждать, а готовиться. Ждало перемен и общество: война была проиграна, и общественности, и без того недовольной крепостничеством, стало окончательно ясно, что надо что-то менять. Все понимали, что дальше так жить нельзя. Понимал это и новый царь.

В следующей серии:
Как чернозёмные помещики поссорились с нечернозёмными, при чём здесь остзейские губернии, валенки и картузы?
Как Герцен перестал беспокоиться и научился любить царя?
Зачем в царской конюшне всю ночь держали заложенных рысаков?
И наконец, что же означает знак процента на Манифесте?