[D&D 5] Легенды Купола | ходы игроков | 1. Материнская фигура (история Клариссы)

  Укрепленные магией руки Клариссы уверенно ограничивают подвижность малышки — и этого оказывается достаточно, чтобы Руночка начала приходить в себя. Протяжное утробное "ааааа!" прерывается кашлем... а затем превращается в отчаянное рыдание. Девочка ревет надсадно и отчаянно, совсем как отчаявшееся дитя, буквально захлебываясь в слезах, и растерянная рамонитка, выбравшись из под нее, продолжает утешать любимую как может — успокаивающим шепотом, объятиями, поцелуями... С земли ее пока поднимать очевидно бессмысленно.
  — Я... я знала, что ты меня там не оставишь, — мазнув ладошкой по зареванному личику, Руна впервые выдает членораздельную фразу. — Только... почему так долго?! Меня там чуть не... Ваааа...
  Новая порция рыданий, не таких уже, впрочем, бурных, прерывает речь бардессы. И тут в какой-то момент она затихает, словно маленькая девочка, чья перемена настроения от горького плача к радостному смеху занимает считанные мгновения. В заплаканных ореховых глазах просматривается усиленная работа мысли.
  — Подожди. Мы... мы еще в Закуполье? — она привстает на локте, оглядывается вокруг, затем устремляет прищуренный взгляд в небо. — Риииис? Кларисса? Сколько прошло времени-то?
  Почему-то ответа на этот вопрос она ждет с напряженным нетерпением.

  Может быть, пощечины и быстрее и эффективнее, но и «ласковый» метод принес положительные результаты – Руночка пришла в себя. Правда, все оказалось в чем-то хуже, чем могла надеяться Кларисса, хотя, безусловно, лучше, чем она подспудно опасалась. Но зато, благодаря этим проблемам, малышка не отсекла всего того паточного вала теплых слов, что вывалила на нее наставница – и слава Богиням. Ученая почувствовала, как у нее непроизвольно краснеют уши.
  А из слабо связанных слов ученицы тем временем рождалась прелюбопытная история, быстро заставившая Клариссу забыть обо всем, кроме сказанного. По всему выходило, что разум Руны провалился в какое-то опасное место на продолжительный период времени, и она была вынуждена бороться за свою жизнь. Весьма интересный феномен – ни о чем подобном ученой раньше не доводилось не то, что читать, а даже слышать.

  Но, конечно же, без самопроизвольно рождающихся в мозгу теорий Кларисса не могла. Сразу же ставя перед собой два основных вопроса «куда» и «зачем», она находила на них наиболее вероятные ответы. «Куда», при всей своей неожиданности, представлялся наиболее очевидным – вероятно, в место прежнего постоянного пребывания статуи и, скорее всего, в то время, когда она еще там стояла. А вот «зачем»… Тут оставалось или развести руками, или предположить, что та воронка, куда провалилось сознание котенка, была проекцией наиболее сильных чувств, отпечатавшихся на статуе – чувств верующих, вероятно. И сформированный таким коллективным бессознательным магический фон, сплетшись воедино с охранными чарами, привел к появлению подобной диковинки. Из этого следовал логичный вывод, что по-настоящему умереть где-то там, где была ученица, нельзя – но вот проверять это почему-то не хотелось. В конце концов, всегда есть риск того, что, при полной сохранности физической оболочки, разум так и останется блуждать в этом «где-то там», не находя выхода.

  Ласково гладя малышку по волосам, наставница прижала ее к себе и с прежней мягкой заботой ответила – практически проворковала:
  – Мы все там же, где и были, родная. С того момента, как ты застыла, прикоснувшись к статуе, прошла от силы минута, может, полторы. Ты стояла неподвижно, и пришла в себя, когда я разорвала твой тактильный контакт с камнем. Не бойся, ты здесь, я с тобою рядом, все хорошо. Все закончилось, здесь тебе ничего не угрожает, видимых травм на тебе нет. Котенок, скажи, - она наклонилась к лицу ученицы, - тебе водички, что-нибудь поесть принести? Или лучше сразу взять на руки и отнести в палатку? Чем я могу тебе сейчас помочь?

  Как бы не глодало рамонитку любопытство, она понимала, что форсировать события и допрашивать малышку, где она была и что с ней происходило, чревато. Руночка и так нестабильна, и если начать ковыряться, может и вовсе сорваться на истерику. Лучше потерпеть и подождать, когда она чутка успокоится, или когда будет готова сама поделиться произошедшим.
  Все-таки выдержка и терпение – качества, приходящие в основном с возрастом, верные друзья не только археологини, но и любой женщины, что хочет помочь своей возл… подруге.

  Сквозь слезы Руна любуется лицом своей ласковой и заботливой наставницы, будто подпитываясь ее любовью, и ощущение ужаса, недавно терзавшего сердце котенка, растворяется, как призрак на утреннем свету. Всхлипнув еще раз, она улыбается, затем запускает руку в волосы Клариссы, притягивает любимую к себе и дарит ей сочный, мокрый и слегка соленый по понятной причине поцелуй. С полминуты бардесса жадно шарит языком во рту рамонитки, будто томимая продолжительной жаждой, а затем, оторвавшись от ее губ, и в самом деле говорит севшим голоском:
  — Пить хочу.
  Она даже не заботится привычно о том, чтобы охладить заговором кларею, которую такое себе удовольствие пить теплой, и глотает ее жадно, глотает, глотает... Кларисса начинает уже беспокоиться — по ее оценке малышка выдувает пинты примерно три, так и лопнуть можно, вообще-то. Наконец, оторвавшись от бутыли, девочка выдыхает и успокаивается.
  — Знаешь, Рис, — она продолжает сидеть на том же месте, где недавно валялась и билась в истерике на руках у рамонитки. — Самое страшное там было — это твое отсутствие. Я... я впервые осталась вообще одна, прямо совсем. И некому было подсказать, поддержать меня как-то. Если бы мы влетели туда вдвоем — я бы, наверное, вообще не испугалась. Наверное, начала бы там изучать все, запоминать в подробностях, экспериментировать стала бы, потому что ты рядом, ты все знаешь, все умеешь и из любой передряги понимаешь, как выбраться.
  В словах малышки не было ни капли иронии — она действительно верила в то, что ее наставница нигде не пропадет и с ней рядом нечего бояться. Косвенным свидетельством этого было то, как она посмотрела на статую, ставшую причиной настигшего ее сердца ужаса — нахмурилась, чуть отодвинулась, однако во взгляде ее не было страха, лишь понятная неприязнь.

  — В общем, плохая из меня вышла исследовательница, наверно... — тут Руна, запнувшись, виновато улыбается. — Извини. Тебе сейчас, похоже, вообще ничего не понятно, так что придется по порядку. Тем более, что истории какой-то интересной не получится. Когда я коснулась этой толстозадой — меня мгновенно перенесло в какое-то непонятное место. Я оказалась на полянке посреди глухого хвойного леса, ну да не это самое странное. Там было словно на дне озера какого-то — все вокруг преломлялось, у всех предметов какие-то размытые очертания, и еще краски все приглушенные. Как будто в глубоких сумерках, когда не то что прямо все серое, но ты уже больше догадываешься по опыту, чем видишь, что вот эта хвоя на дереве должна быть зеленой, а вот эти иголки, палые - уже скорее всего желтые. Как потом оказалось — эти сумерки там постоянно. И через несколько часов не стало ни темнеть, ни рассветать. Небо тоже, где я видела, совершенно свинцово-серое, будто глухой осенью. Мне начало казаться, что там даже солнца-то нашего нет, настолько эта серость была распределена равномерно по пространству... Я долго там бродила бестолку, потом озябла слегка, решила распалить костерок магией... Наверное, зря, потому что вскоре услышала, как через чащу пробирается кто-то здоровый. Это была огромная кошка. Не рысь какая-нибудь, а... наверное, лев, не знаю. Я львов, как и ты, видела только на иллюстрациях в старых манускриптах, а художники косматые точно не с натуры их рисовали. В общем, я быстрее любой белки забралась на ближайшее дерево, но это было явной ошибкой: эта тварь, как оказалось, пусть не очень хорошо, но тоже умеет лазать по веткам. В общем, меня загнали на самый край, а я могла лишь отбиваться от твари простыми заклинаниями — и, кажется, это не сильно-то помогало. Хищник был какой-то очень целеустремленный, его даже не беспокоило, что ветка вот-вот должна была подломиться под нами обоими — он все лез и лез на меня... Бррр... А потом я вернулась обратно, к тебе. Иди сюда, милая.
  Крепко прижавшись к груди рамонитки, Руна прошептала:
  — Я больше не хочу с тобой расставаться и терять тебя, солнышко. Это единственное, что меня по-настоящему пугает. А все остальное... все остальное — просто интересно, да. Но лапать за задницу чужих женщин я больше точно не буду, жизнь научила, что это плохая идея. Тем более, когда лучшая задница на свете и так в моих руках, — последнюю фразу она не замедлила подтвердить действием, чтобы рамонитка не подумала, что речь идет о чьей-то еще попе. Вообще, спокойствие девочки после пережитого напоминало какую-то наркотическую эйфорию от обезболивающего — с тем важным уточнением, что наркотиком, будто бы бесследно развеявшим все ужасы Руны, была именно Кларисса.

  Напоив малышку, Кларисса дала той жестом знак обождать, после чего расстелила на земле свой верный черный плащ. Суконный и теплый, он был немного потрепан снизу, на ткани были маленькие, не больше пары миллиметров, дырочки, оставшиеся от отлетавших от костра искр, а шитье по краю поблекло и пообтрепалось – и все-таки это была надежная и хорошая вещь, отменно выполняющая свои задачи. Устроившись на нем, ученая по-берберийски скрестила ноги и положила голову ученицы себе на колени. Так она могла одновременно перебирать пряди, гладить по плечам и, самое главное, смотреть глаза в глаза, взором давая Руне столь необходимую той поддержку.
  Девочка, конечно, начала с того, что самой большой проблемой было отсутствие наставницы. И это было вполне логично – будучи сама-одна, всегда стараешься искать какую-то поддержку, некий крючок, чтобы в голове задавать вопрос, как бы поступил более уважаемый, знающий или авторитетный человек, и действовать будто от его имени, хотя, на самом деле, решения принимаются самостоятельно. Все эти механизмы – просто подстраховка, некая гарантия логичности действий, так что весь этот страх – защитная реакция.

  Рассказанное Руной видение – или не видение, дэв его знает – первоначальных догадок не подтвердило, да и в принципе было достаточно сложным к интерпретации. Прикрыв глаза и медленно покачиваясь, археологиня слушала ученицу, запоминала сказанное и пыталась создать хоть какое-то логичное обоснование «видению». Получалось, положа руку на сердце, так себе, особенно когда котенок, измученная переживаниями, прочувствованными заново, приподнялась и темно прижалась. Шаловливые ручки, скользнувшие на попу, отвлекли от рассуждений еще качественнее.
  Будь ситуация другой, более ординарной, рамонитка, скорее всего, потребовала бы от ученицы помолчать и не лезть. Но ситуация к жесткости не располагала, а Кларисса за прожитые годы научилась хоть немного, но быть гибкой. Так что женщина на какое-то время отвлеклась от мысленных экзерсисов и, обняв Руну, крепко прижала ее к себе:
  – Хорошая ты исследовательница, не бери в голову – не упала и зарыдала, не убежала в панике, а пошла исследовать и анализировать. Даже при угрозе не растерялась и была готова биться до последнего. Это тоже важно, поверь мне, – Кларисса кивнула собственным словам.

  Пропустив меж пальцев прядь волос, ученая чмокнула свою малышку в висок:
  – А насчет расставаний и всего прочего тоже не страдай. Это было не по чьей-то вине – просто так получилось. И не ты, так кто-то другая все равно задела бы статую голой кожей. Седалище, иные части тела – кто знает, к чему привязано заклинание. Так что не расстраивайся. Я здесь, я рядом, и у меня есть не только задница, но и другие достоинства, – поцеловав прядку волос ученицы, Кларисса еще раз чмокнула Руну, на сей раз в лобик, и продолжила. – Так что, в целом, все хорошо: просто у нашей профессии есть свои, кгм, издержки. Я поднимусь, хорошо? Подумать надо.

  Была у Клариссы такая особенность – если надо крепко над чем-то порассуждать или что-то обмозговать, то для этого нельзя прибывать в покое. Руна не раз видела, как в такие моменты ее наставница начинает мерить шагами комнату, то двигаясь по кругу, то меняя траекторию на совершенно непредсказуемую. Во время тех лекций, которые Клариссе самой были интересны, женщина тоже не сидела на месте, прогуливаясь у доски и размеренно вещая.
  Так произошло и сейчас. Меряя шагами лагерь и рассуждая, ученая пришла к выводу, что статуя может содержать в себе некий Мир-Внутри, в который попадает душа, как через телепорт. Возможно даже, это был некий аналог «божественного царства» того создания, которого и изображала статуя. Какие-то, допустим, «Угодья Вечной Охоты», или еще что-то подобное. В общем, вариантов было много, но в том, что это иное место здесь-и-сейчас, или иное реальное место в прошлом, Кларисса сомневалась. Вероятно, это все же мистическая территория, а условный «лев» тогда, получается, толи одичавший, толи сошедший с ума от голода страж или тотемный зверь богини.

  – Ладно, – в какой-то момент ученая остановилась у статуи, – у меня есть теория, что это может быть, но проверять ее ни на своей шкуре, ни уж тем более на тебе, моя милая, я не стану. Как минимум, нам нужна будет сестра, которая станет страховать нас в реальности, а для «выхода» необходимо транспортируемое на своей спине походное снаряжение и, видимо, оружие. А пока что давай-ка попробуем разобраться с чарами.

  Смежив веки и сжав амулет, Кларисса воззвала к Рамоне, прося богиню даровать ей ясность взору и возможность увидеть те магические эманации, что наполняют мертвый камень статуи. Ладонь ее плыла в такт словам, сплетая нить ритуала, пока не коснулась смеженных век. А когда ученая открыла глаза, в ее взоре плясали вспыхивающие и угасающие бирюзовые искорки - Богиня откликнулась на призыв.

  Применить заклинание обнаружения магии было решением не только разумным, но и совершенно очевидным. Эти чары были простыми, универсальными и доступными для изучения практически всем заклинательницам под Куполом — от ученых рамониток до армейских следопыток. И, самое замечательное — чтобы противодействовать этой магии, блокировать дар Рамоны, нужно было сотворить колдовство на пару порядков более сложное. Руна также постигла это заклинание еще в первые годы обучения, к слову, поэтому сразу же поняла, что делает ее наставница.
  — А, ну да, разумеется. Слушай, тогда и мне, может, присоединиться? — она привстает, разминая пальцы, чтобы открыть магический взор, однако, прислушавшись к своим ощущениям, остановливается. — Забавно, я, похоже, пуста: все свои силы потратила на то, чтобы от этого кошака настырного отбиться. Теперь разве что через ритуал, но это долго...

  Кларисса, разумеется, отметила для себя слова малышки: обычно ощущения в таких вопросах заклинательнице не врут, рамонитка действительно вырвала любимую из плена видения в процессе активного творения чар, так что, похоже, мир в статуе (или исключительно в сознании самой бардессы?) был в этом плане вполне материален. Хм, а жажда, которую она испытывала сразу после прихода в себя — это тоже показатель обезвоживания организма из-за продолжительного пребывания в диком лесу?
  Все это было интересно, однако куда интереснее оказалось то, что Клариссе открыл дар Рамоны. Статуя была лишена какой-либо магии, даже самых слабых остаточных следов, и выглядела в ее сияющих бирюзой глазах так же, как и любой пролежавший в земле несколько столетий или тысячелетий валун. Однако магия в окружающей обстановке все-таки присутствовала — очень слабые эманации школы преобразования. И это было крайне странно: в контексте ситуации жрица ожидала уловить следы заклинаний некромантии, или иллюзии, ограждения, очарования — какую-нибудь долгоиграющую магическую ловушку. Преобразование, или трансмутация на умбрике, тут выглядело не слишком уместным и логичным. Вот если бы Руна, не дай Богини, превратилась в какого-нибудь неразумного зверя, или уменьшилась в размерах, например — тогда да, такие следы совсем не удивляли бы.
  Сама Руна, кстати, была, как и статуя, совершенно чиста от любого видимого магического воздействия, и это был прекрасный повод вздохнуть с облегчением. Однако вопрос о том, где же находится источник эффекта, оставался открытым. Будь он в пределах прямой видимости — глаза Клариссы уловили бы его ауру и легко распознали. А так... теоретически, этот предмет (или даже существо?) мог находиться хоть под землей, но не слишком глубоко (большой массив твердого грунта или камня начинал блокировать и искажать магическое чутье). Не глубже трех футов. А так... наверное, можно попробовать установить его местонахождение примитивной пеленгацией — ходить туда-сюда, пытаясь понять, где он перестает ощущаться. Несколько минут на это определенно придется потратить, если не найти идеи получше.

  Вообще, конечно, вопрос о том, как проекция мира-в-статуе воздействует на попавших туда, был весьма занимательным и нелинейным. Телепортация души в прошлое, в иную реальность, ощущение окружающих иллюзий, как чего-то натурального, воздействие на разум – варианты можно было строить настолько, насколько хватит фантазии. Но пока что, без личного апробирования, можно было расставить несколько реперных точек: там можно израсходовать магические силы без их проявления в реальности, там можно ощущать физические потребности. С одной стороны, этого мало, с другой, если подумать — какая-никакая, а отправная точка для исследований.
  Разминая перед заклинаниями пальцы, нахмуренная и сосредоточенная рамонитка поинтересовалась у ученицы:
  - А скажи мне, дорогая, что видела ты до того, как увидела меня? Просто с момента, как я тебя оттащила от статуи, до того момента, как ты начала реагировать на внешние раздражители, прошло какое-то время, в течение которого ты активно сопротивлялась неведомой угрозе. Давай попробуем разложить твои последние минуты до того, как ты поняла, что под Куполом, по полочкам.
  Еще раз щелкнув суставами и сделав такое движение, словно она что-то сжимает и разжимает, деловитая ученая расставила акценты на важном:
  - Помощь в Поиске мне пока что не нужна, так что лучше сосредоточься на задании. Возможно, мы сможем понять больше о природе этой «Серости» то того, как отправимся туда еще раз. Кто предупрежден…

  Кларисса закончила фразу пожатием плечами, подразумевая, что концовка общеизвестна, и сосредоточилась на сканировании магических эманаций на местности.
  «Руна… Чисто. Статуя… Чисто. Ни-че-го не понимаю! Сработало и развеялось? Должны были проявиться остаточные следы! Защита? Разве что высокоуровневая. Магия глубоко внутри, и «Серость» эта засасывает при прикосновении? Не понимаю… Та-а-а-а-ак, а это у нас что будет? Хм-м-м, похоже на следы трансмутационных чар, причем заглушаемых. Не от статуи, что характерно? Откуда? Надо проверить ларчик и первый шурф, а потом пройти пеленгом по всей территории, чтобы локализовать. Может, внутри? Вполне вероятно… Мать твою в упряжку вместо вола, это что же мы нашли за место-то такое? Ладно, не буду пороть горячку, и сначала разберусь, а потом уже буду голову ломать».

  Потерев задумчивым жестом виски, женщина повернулась к бардессе:
  - Ты чиста, но и статуя тоже. Однако на местности есть следы магии преобразования, слабые, но читаемые. Начинаю обход и пеленг. Если что – страхуй, но я постараюсь обеими ногами в дер.... в общем, никуда не вляпываться. На тебе – схема раскопа с отображением результатов исследования – я буду сообщать. Набросай схематично, со всеми основными точками. Сообщи, как будешь готова.
  Кивнув своим мыслям, исследовательница резюмировала:
  - Работаем, а потом обсудим.

  План ученой девы был предельно прост: осмотреть ларец с мощами, коротко пробежаться по другим находкам, а потом точечно исследовать сначала первый шурф, откуда появилась на свет реликвия, а потом место раскопа самой статуи. А уж если ни то, ни другое не поможет, то начать плавный обход, двигаясь по квадрату раскопа посолонь от дальнего края к центру. Не спеша, не отвлекаясь, тщательно регистрируя ощущения и восприятие, и по мере необходимости сообщая Руне результаты своеобразной игры в «холодно-горячо».

  На вопрос Клариссы девочка удивленно распахивает глаза, а затем хмурится:
  — Я... знаешь, я сейчас понимаю, что не было никакого перехода. Меня просто вырвало оттуда в одно мгновение — и все. А то, что я это не сразу осознала... если честно, я до смерти испугалась. Пока сидела там, на дереве, пока отбивалась заклинаниями от подползающего зверя — я очень живо представила себе, как падаю вместе с ним вниз, и как он начинает жрать меня живьем. Почему-то мне казалось, что он не станет перегрызать шею или что там делают хищники, чтобы жертва не трепыхалась, а начнет откусывать мясо, прямо пока я буду в сознании. И это едва не свело меня с ума, — она закрывает лицо ладонями. — В общем, когда ты вытянула меня оттуда, когда солнце ударило по глазам — я просто подумала, что оказалась в другом кошмаре, но перенеслась туда вместе с этим львом. Ох, Богини, хорошо еще, я не обделалась прямо у тебя в руках. Или не нанесла вреда тебе нечаянно.
  После последних слов она замолкает, и Кларисса видит, что верную ученицу мысль о том, что она могла ранить любимую, угнетает даже сильнее жутких воспоминаний. Из задумчивости Руну выводят лишь слова о намерении жрицы "отправиться" туда, откуда она только что вырвалась.
  — По...подожди, Рис, ты серьезно? Не глупи, мы ничего не знаем об этом месте, кроме того, что там смертельно опасно, и... — тут она встречается глазами с рамониткой. — ...И нам понадобится оружие. Защитное снаряжение. Запас пищи какой-никакой — мне сейчас и есть на самом деле хочется. А самое главное — надо понимать, как оттуда вылезти, когда нам перестанет быть интересно...
  Похоже было на то, что девочку перспектива приключения с целью разгадки тайны статуи пугает и манит одновременно, но, раз уж она начала прикидывать безопасные варианты — манит все-таки больше.
  На распоряжение наставницы быть готовой зарисовывать схему раскопа она отвечает рассеянным кивком, но все-таки подходит к столику с бумагами, пытаясь сосредоточиться на задании, пока Кларисса открывает вчерашний реликварий. Ничего. Пусто. Кости митрианина так же безвозвратно и прочно мертвы в магическом отношении, как и камень статуи. Источник магии находится где-то в другом месте. А вот Руна, тянущаяся к грифелю, вдруг резко меняется в лице, отчего-то краснея.
  — Трансмутация?! Проклятье, вот я голова садовая! — она бросается к своим пожиткам, роется в них, как-то нарочито прикрываясь от Клариссы собственной спиной, а затем, достав из рюкзака правую руку с каким-то сравнительно небольшим (легко поместившимся в ладошке) предметом, отбегает на тридцать футов — за пределы действия заклинания жрицы. И магические эманации сразу пропадают, окружающая среда теперь выглядит для чутья рамонитки совершенно нейтральной.
  — Так что-нибудь чувствуешь? — спрашивает девочка с расстояния, параллельно засовывая тот самый источник магии поглубже себе в карман.

  Выслушав малышку, Кларииса молча прижала ее к себе. В принципе, на этом вопрос о причинах сопротивления в пост-период можно было снимать – остаточные реакции организма, испуг, психологическая неготовность к смене опасных условий на безопасные и так далее. Оставалось только сгладить затронутый раздражитель успокаивающими словами и перейти к исследованию. Проведя ладонью по каштановым волосам и уткнув ученицу носом куда-то в район ключицы, ее наставница мягко сказала:
  - Ты знаешь, я горжусь тобой. Несмотря на весь страх, иметь силу духа так отчаянно сопротивляться – это достойно уважения. Ты не растерялась, не расплакалась, не дала слабину, а продемонстрировала характер и волю, которые отличают настоящих археологов от музейных мышей. Так держать! – последняя фраза сопровождалась звонким чмоканьем в нос.

  Ученая дева уже собиралась перейти к магическим процедурам, как Руна решила уточнить ее слава, забыв ранее сказанное. По-хорошему, за такую «память девичью» ее надо было хорошенько цукнуть, чтобы не забывала слов преподавательницы, но все же общая нервность обстановки и пережитые проблемы позволяли сделать на них скидку и быть мягче, чем следовало. Так что Кларисса, взяв лицо ученицы в чаши рук, посмотрела на нее сверху вниз, с ласковой настойчивостью напомним:
  - Душа моя, я понимаю твое состояние, но все же. Я уже говорила, что для полноценной экспедиции в «за-статуйный мир» нам, как минимум, нужна будет сестра, которая станет страховать нас в реальности, походное снаряжение, оружие, и Богини весть, что еще – надо подумать. Так что проверка будет в любом случае производиться не здесь, и не только нами. Но, - Кларисса нахмурилась, - я уж постараюсь сделать так, чтобы мы в составе были обязательно, а то знаю я всяких там особо умных, которым будет за радость нас с тобой оттереть в сторонку и все лавры забрать себе…

  Вернувшись после беседы к плану изучения магических эманаций, Кларисса столкнулась с тем, что не понимает, что может быть источником, и, главное, к чему тут это направление магических сил. Зато, как выяснилось, знает Руночка, и мало того, что знает, но еще не хочет этим знанием с наставницей делиться. Это почему-то болезненно укололо, и рамонитка снова нахмурилась. С одной стороны, у каждого могут быть свои секреты, с другой, с подобных недомолвок и начинаются со временем споры и ссоры.
  Как там поют эти бардессы? Начинается все хорошо –
      Прядь, отведённая со лба,
      Нечаянно вскинутая бровь…
      Вот так кончаются слова,
      И начинается любовь.
  А заканчивается зеркально –
      Взгляд, уходящий в ночь, и вновь
      Прядь, отведённая со лба…
      Вот так кончается любовь,
      И начинаются слова.

  С другой стороны, устраивать сейчас скандал, допытываться, выяснять, расковыривать ногтем ранку под корочкой – делать только хуже, и хоронить отношения быстрее, чем они загнутся без посторонней помощи. Ну, то есть, есть еще вариант украсть кусочек счастья, пока он не растает.
  - Теперь нет, - сухо ответила Кларисса. – Значит, это был твой предмет, а каждый имеет право на свои тайны. А теперь, Руна, слушай мое распоряжение. Ты идешь отдыхать – в палатку или к костру, на твое усмотрение. Тебе надо прийти в себя и окончательно успокоиться. А я пока что исследую прилегающие к месту залегания статуи слои – сначала шурфирую их, а потом начну выравнивание поверхности. Закончу с этим, и ты мне потребуешься для проверки и подъема породы под статуей. Базово я считаю, что он не должен содержать ничего существенного, но надо удостовериться.

  Задумчиво подвигав челюстью так, словно что-то пережевывала, ученая дева закончила мысль:
  - Самой этой красавицей займемся потом, ближе к транспортировке. Не хватало, чтобы еще работниц перекинуло дэв-де куда, когда они будут ее грузить.

  Руна попыталась было возразить, что она вполне себе работоспособна, и совсем не маленькая, и вообще, так что Клариссе пришлось использовать запрещенный прием "я здесь наставница и Старшая, мне и решать, понятно?" А поскольку рамонитка была все-таки уязвлена таинственным поведением своей малышки — получилось убедительно, но несколько резковато. Девочка и сама определенно чувствовала себя виноватой и деморализованной, так что безропотно пошла к погасшему кострищу, уселась рядом с ним в нарочито неудобной позе, и так застыла на все то время, пока Кларисса ковырялась внизу.
  Продолжая свое расследование, рамонитка выяснила кое-что существенное. Во-первых, она наконец-то обнаружила четкую угольно-зольную прослойку, обозначающую тот самый давний пожар, уничтоживший капище и знаменовавший собой окончательное утверждение митрианства в этих краях. В первом, вчерашнем шурфе, были лишь отдельные следы спорного происхождения, здесь же, в месте залегания статуи, граница между двумя историческими периодами сохранилась достаточно отчетливо. Во-вторых, анализ стратиграфического профиля шурфа показывал, что статую, скорее всего, целенаправленно закопали в землю незадолго до уничтожения капища. При некоторой фантазии легко было реконструировать этот драматический момент: как последние друиды (или друид?), предчувствуя скорый конец своей древней святыни, и не в силах унести с собой самое дорогое, решили зарыть статую здесь, на месте, а затем, возможно, сами и спалили все, что осталось на поверхности. Для деревянных идолов гибель в огне — вполне достойная альтернатива по сравнению с перспективой осквернения митрианами, так что гипотеза выглядела здравой и достойной отражения в дневнике их экспедиции.
  Больше ничего интересного в свежешурфированной ямке обнаружить не удалось. Можно было поднимать слой целиком, конечно, но вот незадача: в ящике для разбора породы уже лежал увесистый массив грунта, и работы с его исследованием хватало, пожалуй, до вечера. В принципе, теперь и внизу было достаточно просторно для того, чтобы поэтапно, слой за слоем, углубляться до пяти футов, выравнивая дно раскопа. Это уже были технические детали, в общем-то, и Кларисса как раз выбиралась по лесенке, раздумывая, как бы оптимальнее все организовать, когда обнаружила, что Руна ждет рядом, протягивая ей небольшую обтянутую красным бархатом коробочку:
  — Возьми, — говорит она с непривычной строгостью в голосе. — Ты должна это видеть и знать.

  Коробочка представляла собой этакий шедевр отроческого рукоделия: затейливая проволочная защелка, вышитый на бархате крышки белыми ниточками цветочек — девочки определенного возраста любят подобным заморачиваться. Открыв ее, Кларисса сперва видит искусно выжженную на крышечке изнутри надпись: "САМОЙ СЛАДКОЙ КИСОНЬКЕ КУРСА В ЧЕСТЬ ПОЛУЧЕНИЯ ДИПЛОМА ОТ ЛЮБЯЩИХ ПОДРУЖЕК". Да, кажется, рамонитка была не первой, кто заметила в Руночке черты шаловливого котенка. В самое же коробочке лежал перстень — маленькое серебряное колечко как раз под палец бардессы, увенчанное каким-то непропорционально большим, изобилующим поверхностными узорами овальным камнем — очевидно, кварцем. В качестве украшения это выглядело, мягко говоря, не особо, признаки кустарщины Кларисса наметанным глазом замечала и в способе прикрепления камня к перстню, и в качестве обработки колечка: вроде бы и стараний вложено изрядно, а выглядит все равно как редкая безвкусица. И тут ее осеняет: ну разумеется, что еще юные бардессы должны дарить друг дружке-то? Магия преобразования, фокусы с вибрацией и нагреванием — в Храме рассказывали о чудесных приспособлениях для самоудовлетворения, заряжаемых бардовскими чарами. Прикладываешь такой перстенек камушком к клитору — и он начинает вибрировать и посылать волны тепла, даря незабываемые ощущения, каких ты ни сама, и даже с помощью подруги нипочем не добьешься. Ну, так рассказывали Клариссины особо озабоченные коллеги. Вроде даже поднимался вопрос о том, чтобы запускать эти игрушки в серийное производство на радость одиноким сестрам, но выяснилось, что они требуют регулярной подзарядки бардовской магией, а изделия, восстанавливающие со временем магическую энергию сами, изготавливать оказалось радикально сложнее. В общем, так пока и остались волшебные перстеньки специфическим атрибутом последовательниц Анаэрины...

  — Мы называли себя "мартовским медовичком", — начала объяснения Руна. — Это такое четырехслойное разноцветное пирожное, которое в нашей столовой делают всего раз в год, в марте, на день основания Коллежа. Вот мы четверо прямо в точности соответствовали его цветам: Эмилия — светлая-пресветлая блондинка, почти на грани альбинизма; я - ну вот такая средненькая по оттенку кожи, не светлая и не смуглая; Аниса — у нее берберийские корни, ну и внешность полностью соответствует; ну и Саада — текрурийка почти чистокровная. С первого курса накрепко сдружились, вместе всегда все делали — ну да для подростков это вполне естественно, так друг к дружке прикипать. С ними же у меня и случился мой "первый раз" — этим мы тоже почти всегда занимались вместе. Какое-то время я всерьез была влюблена в Сааду, но с ней у нас ничего не вышло. Знаешь, есть среди сестер ригористки, которые считают, что правильная купольчанка должна поскорее жениться, рожать деток Богиням на радость и так далее. А вот Саада — такая же моралистка, только наизнанку: она считает, что у настоящей бардессы не должно быть никаких устойчивых закрытых отношений, она прямо-таки обязана давать всем направо и налево, а уж брак для нас — это вообще практически преступление... В общем, после получения дипломов нас распределили по разным учреждениям, но мы пообещали, что старой дружбы не забудем, и станем регулярно собираться. У родительниц Эмилии домик на окраине Первопоселения, но они постоянно в разъездах, так что мы могли чуть ли не каждые выходные при желании собираться. Пили, пели, дискутировали до хрипоты о новейших тенденциях в искусстве, просто за жизнь болтали... Лизались, понятное дело, куда без этого-то? С ними мне всегда было хорошо. Вроде бы совсем не идеальные девочки, у каждой своя придурь в голове, как и у меня, но это все такое родное, такое настоящее...
  А потом я узнала о тебе. Встретила тебя. Поняла, что ты — моя судьба и моя жизнь. И, понятное дело, пришлось мне от этих посиделок отказаться. Я им объяснила вроде бы, в чем дело, и они совсем не рассердились... Даже Саада себя в руках удержала. Предложили: мол, будем так же собираться, но уже без полизушек и совместной ночевки, это ведь совсем не измена, когда ты просто сидишь с подругами за чарочкой и обсуждаешь свежую театральную премьеру, верно? Но тут уже я пошла в отказ: получается, что я им просто буду вечер портить и все будут вынуждены под меня подстраиваться. В общем, я с ними по-прежнему поддерживаю отношения, совсем не поссорилась, но как-то все равно... по-другому теперь при встрече общаемся. Все это словно подвисло в воздухе, и я постоянно думаю, как вырулить, чтобы никого не обидеть. В общем... в общем, тебе надо знать: моя основная надежда на то, что удастся протолкнуть нашу идею в театре — это Саада. Она работает в сценарной группе, и считается там восходящей звездой. Вот такие вот дела, Рис.
  Она вздыхает, опуская глаза к коробочке в руках любимой.
  — А что касается этой штуки... Я и сама не знаю, зачем ее взяла. Хотела, наверное, сделать тебе сюрприз, но вчера нам было так хорошо без всяких посторонних приспособлений, что я решила просто забыть о ней до конца экспедиции. Может, я и глупая, но намерения имела самые благие. Как тот котенок, который несет хозяйке пойманную мышь — он ведь совсем не хочет, чтобы той было неприятно и противно, верно? И, если тебе сейчас противно — прости меня, пожалуйста. Врать и утаивать что-то от тебя все равно было бы гаже и постыднее.