[D&D 5] Легенды Купола | ходы игроков | -----Интерлюдия. День без забот

  Когда Дианте было семь лет, а Мелисандре, соответственно, четыре, мама Кадира позвала их в родительскую комнату, достав из шкафа небольшую резную шкатулку.
  - Вот девочки, смотрите. И смотрите внимательно - это ваше родовое наследие, реликвии первых лет Купола.
  Реликвиями оказались блестящие украшения, какие сестры видели на многих своих взрослых родственницах: колечки большие - чтобы носить их на пальцах, колечки маленькие и тоненькие, чтобы вставлять их в ушки или в носик - все вот такое, в общем. Были там и непонятные по своему назначению штуки - вроде двух тонких серебряных палочек, к которым с обоих концов были прикреплены маленькие шарики. Сосредоточенно сопя, послушные дочери смотрели на содержимое шкатулки во все глаза: было непонятно, но очень интересно. И еще мама Кадира, судя по выражению ее лица, собиралась рассказать историю, а истории мамы Кадиры были смерть какие увлекательные, хоть младшенькая пока еще знала не все сложные взрослые слова, которыми изобиловала речь родительницы.

  - Чтобы основать наш родной город - Первопоселение, и начать исполнение своего божественного плана, больше двух веков назад Рамона и Аэлис привели в эти ранее дикие и пустынные места семьдесят женщин, самых униженных и угнетенных жестокой мужской тиранией. Нищенки, бродяжки, рабыни из далекой Нумантии, беженки от ужасов бессмысленных войн - это были первые сестры, которым наши бессмертные учительницы дали новую надежду и заповедали строить светлый и прекрасный мир для себя и своих детей. Но многие из этих женщин нашли такую жизнь тяжелой, иные начали роптать и тосковать по своим хозяевам - косматым нелюдям, только самые обездоленные в прошлом имели надежду и слушали Богинь. Тогда Рамона и Аэлис указали первопоселенкам, что те смогут продолжить свой род и произвести на свет дочерей, вступив в благословенный семейный союз. Мало кто поверил этим словам, ибо в те времена сестры не знали ничего о любви между женщинами. Но нашлись две подруги - бывшие рабыни Нгози и Таджи, которые познакомились в пути после своего спасения, и затем, на новом месте жительства, много трудились вместе и накрепко привязались друг к дружке. Именно они решились первыми сочетаться браком, а затем под руководством преславной Аэлис прошли через священный ритуал, зачав дочь, что несла в своих жилах кровь двух женщин, и при рождении назвали ее Майшей. Увидев это, остальные сестры поняли, сколь велико могущество наших Богинь, сколь верны их праведные слова, и также начали жениться и рожать детей на благо Купола. Но имена первых матерей, и имя первой дочери, родившейся в новом мире, остались в наших хрониках и сегодня они почитаются вместе другими прославленными сестрами. А самое главное: прямым потомком рода Нгози, Таджи и Майши является ваша мама Амади. И именно она унаследовала эти украшения - единственное достояние пары бывших рабынь, принесенное ими из внешнего мира. Украшения, которые однажды достанутся вам, мои милые девочки. Но помните, - и тут голос ее резко построжел. - Вы ни в коем случае не должны задаваться перед своими подругами, считать себя лучше благодаря вашему происхождению. Знаменитые предки, как и ваша отважная мать, не дают вам никаких прав и привилегий - они лишь напоминают о долге: самоотверженно и беззаветно служить Куполу, сестрам и Богиням. Кем бы вы ни стали, когда вырастете, какой бы жизненный путь ни избрали, помните: как наследницы Первоматерей вы должны быть достойны своего рода...

  В семь лет все слова любимой мамочки принимаются на веру без каких-либо сомнений. Это потом подросшая Дианта узнала, что в других семьях довольно многочисленных потомков Нгози и Таджи хранятся даже еще более богатые наборы украшений, и все владелицы свято уверены, что Первоматери носили именно их комплект - даже детально разбирая, какое кольцо на каком пальце или в каком ухе. И если собрать эти вещи в одном месте - выйдет фунтов пять металла, не меньше. Наивно верить, что все это принесли с собой под Купол две бывшие рабыни, пусть наверняка где-то среди богатого наследства и затерялись "те самые", аутентичные реликвии. Но двести с лишним лет истории самой славной и выдающейся семьи под Куполом Дианта все равно ощущала на своих плечах незримым грузом всю жизнь, твердо решив еще маленькой: сокровища прародительниц не будут томиться в шкатулке, ибо она делом продемонстрирует, что достойна носить их на себе.
  С тем же наставлением мамы Кадиры, что нельзя задаваться и задирать нос перед своими подругами, было тяжелее. Сложно это, когда в школе на уроках истории перечисляют те или иные события, упоминая конкретных сестер: "изобрела...", "возглавила Содружество...", "избрана председательницей Совета Старших...", "геройски погибла в бою во время Пятого Рейда Свободы...", "заложила пять новых мануфактур, радикально изменив экономическую структуру Купола..." - а ты в уме своем отмечаешь: "моя прапрабабка; моя двоюродная бабушка; а это уже кузина мамы Амади, я у нее маленькой на коленках сидела". В основной школе было еще ничего - в классе таких, как Дианта, училось пусть и меньшинство, но все же их хватало. А потом она стала послушницей Аэлис - и там ее однокашницы оказались сплошь умными и амбициозными деревенскими девочками, чьи бабушки, а то и матери, еще успели пожить под властью косматых. И девочки эти, способные и старательные, немилосердно коверкали фимэлик неправильными ударениями и скверным произношением сложных слов. Милая мама Кадира, как держать данное тебе обещание, когда вызываешь неловкость у крестьянских дочек из Закуполья буквально собственными манерами и речью?
  И все-таки она неплохо справлялась - быстро избавилась в храме от этого девчачьего важничанья, завела себе хороших подруг, и обрела репутацию славной девчонки, которая всегда готова прийти на помощь и выручить незадачливую однокашницу. Наставницы также ценили старательную текрурийку с прекрасными лидерскими качествами и большим дипломатическим талантом, так что карьерные перспективы ее были самыми благоприятными. Да, она справлялась прямо здорово... ровно до тех пор, пока в Храм по ее следам не поступила Мелисандра, младшенькая, столько лет в детстве верно следовавшая хвостиком за любимой сестренкой, и не оставившая Дианту одну даже здесь, на пороге взрослой жизни. Девочка за эти годы здорово подросла, интересы ее тоже изменились... а манеры и отношение к своей старшей - не особенно. Вот только когда к тебе на ручки порывается забраться семилетняя пуговка, когда пуговка эта слюнявит тебе щеки и рассказывает, как она крепко любит свою ненаглядную Дианточку - с этого можно умиляться, отвечая встречными ласками. Когда подобное пытается проделать отроковица, чьи грудки уже отчетливо прощупываются через одежду, а в твоем собственном теле идут будоражащие изменения... Богини, это очень тяжело. Вообще, какая женщина из тех, что помнят свои четырнадцать, пятнадцать, семнадцать лет, может осудить заигравшихся дочерей Амади и Кадиры? Заигравшихся - и доигравшихся. Результат был, пожалуй, закономерен и неизбежен.

  Это был первый в жизни Дианты серьезный проступок, и последствия его казались поистине ужасающими. Каково было бы узнать Амади и Кадире, чем именно их дочери опозорились на весь Храм? Именно с этой общей мыслью наспех одевшиеся и дрожащие от стыда сестры предстали перед усталыми глазами Верховной Жрицы Зайнаб. Что теперь будет? Отчисление? Как после такого смотреть в глаза матерям? Однако первая ученица Аэлис, дряхлая берберийка, выглядящая на двадцать лет старше своих пятидесяти восьми (такова ноша тех, кто разделяет боль Раненой Богини) проявила величайшую мудрость и такт. И последовавший год жестких нагрузок - без выходных, без увольнительных, без свиданий с мамами, круглые сутки под присмотром Старших - был не наказанием, а, скорее, способом развести сестренок по углам, предотвращая дальнейшие инциденты. Когда же все закончилось, Дианта с отличием сдала выпускные экзамены и была готова к принятию священных обетов - Зайнаб вызвала ее к себе. Верховная Жрица была уже совсем плоха, ей оставалось жить три месяца, и она старалась закрыть все свои незавершенные дела. Когда они оказались наедине, старушка слабеющим голосом изложила ту легенду проступка сестренок, которую они должны были рассказать мамам: историю о том, как Дианта и Мелисандра узнали о старинном хулиганском обычае послушниц-аэлиситок - в канун Дня Основания (когда они и попались, собственно) затащить на крышу главного административного здания тренировочный манекен, ласково прозванный Космашкой-Деревяшкой - чтобы утром, во время общего построения, его увидел весь Храм. В общем, в темноте якобы они тащили Космашку через Зал Артефактов, случайно задели один из стеллажей, спровоцировали небольшой магический бах, ну и дальше понеслось... Вся история была обстоятельной, достоверной, и выставляющей сестер, конечно, изрядными дурочками - однако исключала любые подозрения и вопросы, что же произошло на самом деле. Как сказала мудрая Зайнаб - "вы принадлежите Храму, а не своим матерям, и это Храм будет решать, достойные ли вы дочери своего рода". Она заставила Дианту несколько раз повторить в деталях эту легенду, репетируя ложь во спасение перед родительницами, и не отпускала ее, пока не была полностью удовлетворена.

  Встреча с мамами прошла после принятия обетов, так что увидела их новоиспеченная храмовница уже формально в статусе взрослой и полноправной сестры. Под тяжелыми взглядами Амади и Кадиры она исповедовалась в глупом хулиганстве, стараясь взять всю вину на себя и выгородить младшенькую. После окончания рассказа ответом ей было невыносимо долгое молчание. Наконец, его прервала Амади:
  - Все твои истории проклятые... Помолчи, Кадира, ты и так уже слишком много им сказала! - обрывает она попытки супруги вклиниться. - Я очень, очень сильно виновата перед вами с Мелисандрой. Слишком была занята на работе. Слишком была от вас далека. С такого расстояния, конечно же, легко было поверить в то, какая я отважная и лихая, тем более что было кому забить вам голову. Ясное дело, наслушавшись сказок, вы тоже захотели подвигов, героизма, славы сомнительного толка - и вот результат: за этот год ваши мамы постарели лет на пять! Думаешь, каково это было - гадать, что же вы натворили такого, что были наглухо заперты в стенах Храма? Когда даже Богини не желали отвечать, чем вы провинились?!
  Взволнованный голос боевой жрицы повышается почти до крика - но лишь почти. Кадира берет жену за руку, и та сразу выдыхает:
  - Я надеюсь, ты усвоила этот урок... А все-таки жестко у вас там. Я бы на месте Зайнаб дала обеим по заднице да насыпала нарядов по кухне месяца на два вперед. Ну, не мне лезть в чужой Храм, тем более, ты уже совершенно взрослая, и отвечать за все должна сама. Кадира, дорогая, доставай шкатулку: обещание есть обещание, реликвии теперь ее...

  Так Дианта и получила свою долю родового наследия, честно оставив сестренке половину к моменту ее собственного выпуска. Вскоре старшей из дочерей Амади и Кадиры предстояло отправиться в комплектуемый сводный отряд Стражей Пограничья, куда она попала за свое отличие в учебе и боевой подготовке... ну, и, возможно, сыграла роль необходимость по-прежнему держать их с сестренкой на расстоянии. Однако в те недолгие дни, пока она еще оставалась в Храме, Мелисандра, которой тоже ослабили вожжи, улучила момент и пробралась в келью старшей. Дианта, наивно думавшая, что та сделала правильные выводы из произошедшего, не стала сразу ее выгонять - в конце концов, они истосковались друг по дружке и чисто по-родственному, верно же? Всласть наговорившись, молодая храмовница похвасталась Мэл и полученными родовыми реликвиями.
  - Так, - перебирая кольца, озадаченно произнесла Мелисандра. - А штанги где? Ты что, мне обе оставила? Или... Или себе уже проколола?!
  Теперь, повзрослевшие, они обе знали о назначении серебряных палочек с шариками - и эта часть наследия прародительниц в силу понятных причин интересовала младшенькую больше всего.
  - Возможно, - солидно кивнула в ответ Дианта, не уточняя, что только одна из штанг находилась сейчас в ее левом соске.
  - Нечестно! - возмутилась Мелисандра, решив, что старшая забрала себе все самое пикантное. - Так, а ну покажи! Покажи!
  Послушница тянется к крючкам на рубашке сестренки, завязывается шуточная борьба, в ходе которой Дианта не без удивления понимает, что за год разлуки мелкая здорово прибавила не только в окружности груди, но и в мышечной массе. Однако не грубая физическая сила оказывается причиной того, что она теряет свою одежду, вовсе нет. Источник слабости новоиспеченной паладинки - в бездонных изумрудных глазах, в лукавой улыбке, в певучем голоске маленькой шалуньи... Как ни изнуряй себя жесткими силовыми упражнениями, как ни работай над бицепсами и плечевым поясом - эту противницу ей не одолеть.

  И вот Дианта, поверженная, лежит на спине, а между ног у нее хозяйничает маленькая озорница. Дразнит вход во влагалище юркий язычок, обдает теплым дыханием набухший клитор, и тренированные пальцы накрепко удерживают порывающуюся пуститься в пляс задницу старшей. Косички Мелисандры, в которые Дианта запускает правую ладонь, разметались по бедрам, задорно их щекоча... Подожди-ка, ведь тогда, в юности, у мелкой волосы были сильно короче, откуда вдруг... а, плевать, как же здорово, как сладко, давай, любимая, чуть выше, и губами, губами всасывай, ммм. И сосочек, сосочек потяни, тебе всегда это нравилось. Подождите-ка, две руки на бедрах, рот в промежности... кто тогда играется с соском?
  Недоумение рывком выбрасывает храмовницу из сна в явь. Она по-прежнему лежит на спине - вот только теперь накрыта одеялом, а под боком у нее совсем не первая любовь и родная сестренка. Под боком у нее - Габи. Габриэла, дочь Амалии и Клотильды, следопытка разведгруппы Второй Копейной роты. Ее, Дианты, нареченная невеста и будущая жена. Именно она сейчас, сонно сопя и прижимаясь к любимой, теребит большим пальцем проколотый коричневый сосок. Нога Габи закинута по-хозяйски на Дианту и касается лобка текрурийки - но вовсе не из-за этого лоно храмовницы намокло и так сладко ноет.
  К несчастью - совсем не из-за этого.

***

   Их с Мелисандрой любовь не имела ни надежды, ни будущего, это было совершенно очевидно. Речь шла не о нарушении какого-то страшного табу, совсем нет. В мире, где невозможно понести "случайно", к подростковым связям между кровными сестрами относились куда легче, и случалось такое достаточно регулярно. Просто и оставаться оно должно было там, в отрочестве, под грифом "ну было и было". Те, кто продолжали эту кровосмесительную связь, оставаясь взрослыми, считались не "грешницами" или "преступницами", а инфантильными и нравственно незрелыми. В каком-то смысле второе даже обиднее - кто захочет вести серьезные дела с инфантильной сестрой, кто доверит такой ответственное поручение, поставит на важный пост? Понятно, что амбициозным молодым текрурийкам, гордым дочерям древнего рода, приходилось постоянно таиться, то отдаляясь друг от дружки, то сближаясь, забываясь в чужих объятиях и возвращаясь в родные... Да, ни будущего, ни надежды.

  И пару лет назад, во время очередной фазы взаимного избегания, Дианта встретила Габриэлу. Произошло это как-то на удивление обыденно. Когда она решила получить на складе новые сапоги (старые, так идеально сидящие на ноге, износились, увы, до совершенного неприличия), ей выдали вместо них неожиданно ботинки на шнуровке - экспериментальная штука, пояснили складские, дадут добро - скоро в такое всю армию переобуют. Идея вроде как была интересная, но определенно сыроватая. Если один ботинок удалось зашнуровать довольно крепко, то на втором все почему-то развязывалось буквально каждые десять шагов. В очередной раз присев и решив затянуть все натуго, Диант рванула концы в сердцах - и кусок шнурка так и остался в ее руке. Пока она, ругая бестолковых снабженцев на чем свет стоит, пыталась связать пару разорванных кусков, над ней появилась тень и раздался очаровательный голосок:
  - Вот, сестра, возьми, - рука в кожаной перчатке со срезанными пальцами протягивает кусок прочного шпагата. - Здесь надо по-другому перехлестывать, чтобы крепко было обтянуто все голенище, нам такие уже выдали год назад...
  Рядом с Диантой оказывается симпатичное лицо вставшей на корточки молодой солдатки, судя по экипировке - из следопыток. Та удивительно ловко извлекает из ботинка порванный шнурок, завязывает заново, легонько хлопает по голенищу:
  - Вот, так-то лучше. Но это временная мера, конечно. Слушай, заходи после шести в казармы Второй Копейной, спроси Габи с разведки, я уже давно своим плету шнурки эти, найду и для тебя чего-нибудь. Ладно, бывай, мне пора пока что, - и она быстрым шагом направляется к штабному зданию.

  Разумеется, Дианта зашла в гости - даже не скрывая от себя самой, что ей куда интереснее не шнурки, а самая симпатичная новая знакомая. И симпатия эта определенно оказалась взаимной - иначе почему они провели в опустевшем как-то сразу уголке казармы пару часов за пустяшными разговорами, по-девчоночьи хихикая, почему юная следопытка в подходящий момент так уютно устроила голову на плече храмовницы?
  Они не поцеловались, ни в первый, ни во второй день, когда выдалась возможность прогуляться по лагерю. Вообще, события форсировать совсем не хотелось - с этой девочкой, едва перешагнувшей двадцатилетний рубеж, было удивительно спокойно и хорошо даже без зримых и наглядных знаков выражения страсти. В конце их нового свидания Дианта вдруг обнаружила, что от непрерывной (и наверняка глупой на вид) улыбки у нее буквально болят скулы. Оказавшись же, наконец, в родном кубрике, она застала там полноценный военный совет, в который была вовлечена против своей воли. Алаиса, имевшая во Второй Копейной массу знакомых, выдала полноценную биографическую справку о Габриэле - деревенская девчонка из Закуполья, одна из матерей в Буревом вроде как большая шишка, в целом вроде же военная вроде ровная и правильная.
  - Ровная-то ровная, но ровня ли она нам? - настороженно спросила Дани, и это "нам" звучало словно у матери в применении к маленькой дочке - "мы покакали", да. Степень ее самоотождествления с Диантой все еще была слишком высока, несмотря на все командирские внушения.
  - Ой, ну сама-то дофига городская, что ли? - обиделась Алаиса, и перепалка грозила принять неконструктивный характер, однако свое слово вставила обычно молчаливая Дарина:
  - А я думаю, главное, чтобы Дианте было хорошо. Когда Дианте хорошо - хорошо и нам всем, а это для службы полезное дело, и Куполу с Богинями тоже добро несет...
  Спорить с этим тезисом было сложно, поэтому большинством голосов при одной воздержавшейся подразделение приняло резолюцию: рекомендовать Старшей группы продолжить перспективное знакомство, а остальным наблюдать за развитием событий и оказывать посильную поддержку. На том и отошли ко сну.

  Отношения двух служивых сестер развивались неспешно: не так уж много с их родом деятельности возможностей пересечься, тем более - сходить на полноценное свидание, но каждую такую возможность влюбленные использовали сполна. Габи как-то удивительно естественно угадывала потребности Дианты: когда та спешила к ней, в нетерпении пропустив ужин - у следопытки всегда оказывался с собой пирожок или какая-то вкусняшка. Богини, да у нее, кажется, совсем не было недостатков - разве что открывшаяся вскоре нетипичная для солдатки неопытность и робость в постели. Но даже это обстоятельство сказалось на их отношениях положительно: Дианте очень понравилось быть наставницей для любимой, наблюдать за тем, как она постепенно раскрепощается и открывает для себя новые формы удовольствия. Общее одобрение, с которым их роман был встречен сослуживицами как аэлиситки, так и Габриэлы, тоже добавляло аргументов в пользу того, что она наконец-то встретила свою судьбу. И, убедив себя в этом окончательно, Дианта сделала решающий шаг, предложив разведчице стать своей женой.
  Стоит ли описывать, какая волшебная сцена последовала за этим? Тысячу, миллион раз "да", все "да" этого мира Габи выпалила в ответ. Известие о скорой свадьбе стало общим достоянием, в кубрике Стражей только и разговора было о том, где им, полевым воякам, теперь намутить достойные будущего праздника наряды, и, видимо, между этим фактом и тем, что в середине апреля ее пригласила к себе для разговора командующая Мариэла, имелась определенная связь.
  После стандартных расспросов о ходе службы и событиях последнего дежурства сестра Мариэла перешла к сути и основной теме. Сейчас, говорила она, мы мало влияем на набор новых Стражей и их обучение - все зависит от профильных содружеств и их доброй воли. А это глубоко неправильно - когда мы "покупаем" выпускниц, и тратим на их боевое слаживание всего пару месяцев, за которые всю специфику пограничной службы и близко не освоишь. Она, Мариэла, доказывала это многие годы, и, кажется, теперь ей удалось прободать лбом стену: со следующей осени в Старой Крепости создается отдельный учебный отряд, где курсанток уже с пятнадцати лет будут готовить именно к службе на границе. И на это ответственное дело командующая думает поставить именно Дианту. Салима? Салима хорошая наставница, конечно, но она - сержантская косточка, была такой всегда и останется до самой смерти, здесь же масштаб скоро будет сильно пошире, поэтому на должности своей заместительницы по боевой подготовке Мариэла хочет видеть сестру более грамотную и амбициозную. И еще одно: сестра Мартина, Главнокомандующая, уже давно разменяла седьмой десяток, так что не исключено - скоро Старую Крепость ждет смена караула по естественным причинам. И Мариэла, но это строгий секрет пока, желает побороться за освободившуюся высокую должность - не амбиций ради, но строго для пользы Купола. Потому что никто из командующих строевыми подразделениями, будем честны, такую ответственность не вытянет по компетенциям. И если дело это, дай Богини, выгорит - очевидно, что на хозяйстве в Стражах она оставит командовать Дианту.
  Доверительный разговор продлился пару часов, и обе собеседницы оказались очень довольны друг дружкой. Перспективы перед Диантой открывались самые широкие, но она была уверена, что потянет предлагаемые полномочия и ответственность. И только в самом конце Мариэла будто невзначай спросила, когда же свадьба.
  - Это не ради праздного любопытства, - пояснила она. - Просто тебе теперь в кубрике ютиться явно неуместно, а с новым жильем для семейных воительниц у нас, сама знаешь, бывают проблемы. Поэтому мне надо понимать, когда именно стоит дергать за ниточки, чтобы домик и утварь вы получили быстро и без проволочек. Придется дать пинка одной старой заднице и напомнить, что за ней имеется должок...
  Да, здесь определенно наличествовала связь: командующая Стражами Пограничья, сама женщина семейная и детная, всегда старалась покровительствовать своим женатым подчиненным.

***

  В начале мая Габи озадачила Дианту еще одним предложением: оказалось, ее мама Амалия вскоре отмечает шестидесятилетний юбилей, и хотела бы видеть на этом празднике как невесту своей дочери, так и ее родительниц. У храмовницы и в самом деле выпадала на это время свободная неделя, что же касается мам - Амади с ее обязанностями Верховной Жрицы вырваться куда-то было нереально, а вот Кадира в своем расписании пару свободных деньков для такого дела нашла, так что втроем они в назначенный день отправились верхами из Первопоселения в Буревое. Из намеков следопытки Дианта поняла, что праздник этот станет по совместительству еще и чем-то вроде смотрин, где на них будут пристально пялиться многочисленные родственницы любимой, однако реальность превзошла все ожидания.
  Родительский дом Габриэлы оказался внушительнейшим - настоящая усадьба, где к основному зданию пристраивались в разное время флигели, сделавшие его огромным родовым гнездом, и сейчас здесь обретались несколько дочерей Амалии и Клотильды со своим потомством. Любимая была младшей среди семи сестер, из которых по именам Дианта запомнила максимум троих. Что же касается многочисленных племяшек следопытки в возрасте от двух до пятнадцати лет - их постоянно путала даже сама Габи. Семейный клан, собравшийся в одном дворе, представлял собой настоящую армию, столы для праздненства под открытым небом пришлось позаимствовать у половины села. Однако затеряться на этом фоне у городских никак не вышло: бурная встреча с обнимашками и поцелуями закончилась тем, что Кадиру усадили на почетное место рядом с именинницей. К счастью, Дианту Габи удалось отбить и утащить с собой в более тихий угол. Многочисленные поздравительные речи от дочек, внучек и приглашенных коллег - на мед и патоку в адрес Амалии много лет возглавлявшей местный Совет, односельчанки не скупились, однако самую пышную здравицу произнесла сама юбилярка - громовым голосом прирожденной начальницы она провозгласила, как рада видеть среди гостей свою любимую младшенькую и ее нареченную невесту, как желает им от всей души сто лет совместной жизни и превзойти в плодовитости своих мамочек, после чего махом опрокинула полную чарку, прослезившись совсем не от крепости вина...
  Наутро гостьи потихоньку расходились и разъезжались, собиралась обратно в город и мама Кадира, которую упорно не желали выпускать из объятий хозяйки дома:
  - Ох, сватьюшка, милая, как же ты нас уважила! - накануне рамонитка довольно плотно и продолжительно пообщалась с родительницами невесты своей дочери, и Амалия определенно осталась довольна этим разговором. - Прямо медом на сердце погостевала, родная ты наша!
  - Ждем вас с супругою летом, непременно ждем, - вторила ей Клотильда.
  Кадира улыбалась, кивала, обещала постараться и снова выбраться в Буревое, но в глазах ее Дианта видела лишь сознание хорошо проделанной тяжелой работы: семью не опозорила, дочь не подвела, все остались довольны... уффф, наконец-то домой. Что же касается Дианты - ее Габи уговорила остаться еще на пару суток, благо время свободное у них вполне имелось. В общем, день они провели в безделье и прогулках по селу: попытки Габи помочь родственницам по хозяйству пресекались с тем посылом, что ее работа сейчас - радовать своим присутствием будущую жену. Вечером же их устроили в обнаружившемся за основным зданием подобии дощатого садового домика, где помещалась двухспальная кровать и небольшой стол с парой стульев - в мае самое то для интересного ночного времяпрепровождения вдали от массы любопытных глаз. Собственно, на крепко сколоченной и удобной кровати Габи с Диантой и занялись самым интересным. Затем отдохнули, и еще раз занялись. И еще. А потом все-таки заснули.

***

  Полусонная Габриэла мычит что-то невнятное, затем открывает глаза - и, недоуменно щурясь, смотрит на левый сосок Дианты в своих пальцах. Приподымается на локте, заглядывает в глаза любимой - и сконфуженно хихикает:
  - Богини, это сумасшествие какое-то - я тебя даже во сне постоянно хочу, - рука ее ныряет вниз, под одеяло. - О, и ты меня тоже.

  Добрая и милая девочка даже не подозревала о тех противоречиях, что разрывали последние месяцы душу храмовницы. Их благополучные, правильные, всеми одобряемые отношения находились в великой опасности. Потому что днем Дианта совершенно искренне любила свое сокровище, свою самую большую в жизни удачу, а ночью... ночью за ней приходила жадная, ненасытная, не желающая отпускать из плена кровосмесительной связи Мелисандра. Приходила, брала свое - и растворялась по наступлении утра. Речь, ясное дело, шла не о реальной Мелисандре, что где-то там в Храме жила свою жизнь, в подробности которой старшая старалась не вникать. Дело было в том дэве, что терзал ее измученное сердце и отравлял простое и тихое счастье в объятиях прекрасной Габи.
  Тут была бессильна помочь даже Аэлис. Богиня вправляла мозги своим ученицам простым и древним как мир способом: задавала вопросы, на которые те отвечали сами, и сами приходили к нужным выводам. В случае же Дианты все неизбежно упиралось в вопрос: "чего на самом деле хочет твое сердце?" А на это она не могла, отказывалась дать ясный ответ, потому что... да потому что нет такого ответа, не существует в природе, понятно?!

  Ее отношения с Габи, то, к чему все движется - это хорошо, это правильно, это нужно. Хорошо в глазах Богинь, заповедавших женщинам жениться на женщинах и рожать дочерей во благо Купола. Хорошо для Мариэлы, ведь ей в ее работе нужна наперсница, которой можно доверить самые сокровенные мысли - и работать с женатой подчиненной командующая сможет куда лучше. Хорошо для родственниц Габи - женщин пусть простых, но, в общем-то, славных, да и ее, Дианты, мамы, разве огорчатся, когда увидят свою доченьку с кольцом на большом пальце? От полизушек же с сестренкой никогда не было ничего хорошего - одни только проблемы, с самого, дэвья срань, начала. Так что же оно не отпускает-то? Почему Дианта так отчаянно боится каждое утро спросонья сказать имя Мелисандры - и быть уличенной в предательстве? Проклятье, что ж тяжело-то так?

  Буря в груди храмовницы никак не проявляла себя внешне - за эти годы она научилась самоконтролю, Габи же сейчас была поглощена манипуляциями под одеялом, хотя в какой-то момент словно проснулась окончательно, нахмурившись.
  - Хм... Доброе утро? - и следопытка тянется к щеке любимой.

  "Прошлое должно оставаться в прошлом. Его нельзя изменить, но нельзя и забывать! Необходимо учитывать полученный опыт, делать выводы, но жить только настоящим" - Дианта не помнила, кто это сказала и в каком контексте оно было сказано или написано в книге, но почему-то эта фраза раз за разом врезалась в ее сознание, словно сама Богиня пыталась помочь своей заблудшей ученице хоть как-то распутать образовавшийся узел. Дианта и сама пыталась с этим бороться. Сначала пробуя топить отголоски сна в объятиях Габриэлы, но это было так нечестно по отношению к доброй и нежной Габи, что храмовница начинала чувствовать себя только хуже. Вскакивала посреди ночи, мокрая, перевозбужденная, старалась ускользнуть как можно тише, одевалась, хватала меч и не меньше часа насиловала свое тело изнурительными упражнениями, пока в голове не оставалось ничего, кроме пустоты и только потом наконец-то проваливалась в спокойный сон. Такое случалось не так часто, но, когда случалось, Дианте становилось все сложней и сложней находить отговорки.

  Ничего удивительного, что приглашение на день рожденья мамы Габриэлы храмовница встретила с огромной радостью, так как справедливо надеялась, что хотя бы общение с гостями и встреча с мамой, несомненно, положительно повлияют на ее эмоциональное состояние. И, хвала Богине, так оно и было! Весь путь от Старой Крепости до Буревого Дианта была совсем другим человеком, как будто и не приходилось до этого ничего прятать в глубинах своей души, не было опасения, что в момент близости из ее уст выскользнет имя Мэл, как будто все это было страшным сном, и вот она, наконец-то, стряхнула его с себя. По дороге Дианта даже набралась смелости, чтобы немного рассказать Габи о сестре, об их детстве, о том, как Дианта всегда была для младшей образцом для подражания и честно призналась, что тогда это давило на нее серьезным грузом ответственности. И, к радости - ничего. Никакой тянущей боли. Никаких ледяных кинжалов, воткнутых в сердце - только приятные воспоминания и нежная любовь к Мелисандре. Примерно такая же, с которой все и начиналось.
  Не забыла и похвастаться недавним разговором с командующей Мариэлой. Габриэла и так уже успела узнать, что ее невеста не из тех, кто всю жизнь сидит на младших командирских должностях, не имея никаких амбиций, но теперь, когда перспективы (да еще и СОБСТВЕННОГО жилья) замаячили настолько близко, храмовница чуть ли не прыгала от счастья, готовая залить этой радостью свою любимую. Ну и куда же без скабрезных шуточек и намеков? Габриэла, будучи не такой раскрепощенной как Дианта (хотя по вечно строгой храмовнице сложно было сказать, что она вообще умеет шутить, не то что непристойно) очень забавно реагировала на всякие скабрезные шуточки и намеки (особенно произнесенные томным шёпотом на ушко) заливаясь краской до ушей. Хотя Дианта подозревала, что дело было не в том, что было сказано, а кем было сказано. И, возможно - как. Свое умение пользоваться голосом (и не только командуя своими подчиненными) она никуда не потеряла.

  Поездка была волшебной. Дианта была очень рада, что и Кадира с Габриэлой быстро поладили, еще при их первой встрече, когда храмовница наконец-то смогла выцепить из дел Кадиру (это было куда проще, чем вытащить из дел Храма Амади) и наконец-то познакомить со своей избранницей. Но и со второй мамой Дианта обещала познакомить невесту, когда у них будет возможность навестить ее. Храмовница даже несколько расстроилась, когда они добрались до деревни, где жила семья Габриэлы. Нет, не так... СЕМЬЯ! Дианту сложно было чем-то удивить, но такое количество родственников в одном месте привело ее в немалое потрясение. Мысли о собственном доме как нельзя лучше укоренились в ее голове на фоне этой шумной и живой толпы.
Празднование дня рождения выдалось шумным, веселым и хвала Богине, Габи сжалилась на суровой храмовницей и спрятала ее подальше от своих родственников, поближе к себе. Отдувалась за дочку мама, за что Дианта ей была невероятно благодарна. Это был самый чудесный день за последние месяцы, он мог вполне соперничать с тем, когда Дианта услышала многократное "Да-да-да!" и восторженный писк на свое предложение. Гости разъехались, а у них еще был целый день, чтобы провести вместе, гуляя, общаясь и совершенно ни о чем не думая. Так и выглядит счастье? Но почему все время ощущение, что чего-то... не хватает? Может Дианта просто немного устала от внимания БУДУЩИХ родственниц? Такое количество носящейся по двору мелочи определенно было утомительным. Как же с ними управлялись Амалия и Клотильда? Нет, своих деток Дианта будет строить как родное подразделение!.. Внезапная мысль о потомстве сделала с головой храмовницы что-то странное... Габриэла была сметена ураганом страсти, который стих только когда у Дианты кончились силы.

  А потом она вернулась... Подсознательно Дианта понимала, что она вернется рано или поздно. Всегда возвращалась. Сон был яркий, даже несмотря на то, что всю ночь Дианта провела в объятиях невесты, да что там в объятиях - храмовница укатала их обеих так, что по-хорошему у них и мыслей никаких не должно было быть на утро, только жуткий голод и, возможно, пара потянутых мышц. Но Мэл слишком глубоко засела в ее сердце, и каждый раз воспоминания прорастали, повреждая только-только затвердевший фундамент. И никто и ничто в мире, похоже, не было способно выдрать эти корни навсегда. Дианта медленно открыла глаза, ловя взгляд Габи. Легкая улыбка, паладинка кошкой изгибается под прикосновениями любимой, стараясь полностью раствориться в ощущениях... Нехорошо, нельзя! Это ведь не ее она так сейчас хочет...
  – Доброе утро, мой цветочек. – медленно, тщательно следя за своими словами, но при этом максимально нежно произнесла Дианта. Если она и сейчас сбежит - это будет совсем странно. И тем более может обидеть Габи. Придется примириться со своей совестью, пойти на уступки, для... высшего блага. Чтобы душа ее любимой была спокойна. Не желающая больше думать ни секунды и молящая Богиню, что бы она отобрала у нее способность мыслить хотя бы на час, Дианта осторожно, убрала шаловливые ручки Габи от себя и решительно уселась на бедро правой ножки невесты, слегка притираясь, еле заметными движениями бедер, что бы Габриэла почувствовала влагу на ноге. После чего сама же сжала двумя пальцами штангу, выкручивая ее не особо и нежно, как могло показаться со стороны, хотя закинутая назад голова и тихий стон точно говорили об обратном. Однако потом тут же накинула на себя одеяло.
  – Полюбовались и хватит. – Дианта с хитрой еле заметной улыбкой, поглядывала на невесту, подвинулась по бедру еще выше. Восьмерку, которую храмовница при этом крутила бедрами не заметить было сложно – Как спалось?

  Габи жадно ловила взглядом все подробности манипуляций Дианты с проколотым соском, и не сумела скрыть своего разочарования, когда та прикрылась. Это был объект самого жгучего и пугливого любопытства молодой следопытки: ее каждый раз отчаянно тянуло поиграться с серебряной штангой, однако она смертельно боялась причинить любимой какой-то дискомфорт, так что все все ее прикосновения были слишком робкими и нежными - совсем не как у Мелисандры, которая и сама гораздо смелее таскала сестренку за грудь, и старшую активно побуждала к действиям на грани, где удовольствие сходилось с болью... Проклятье, снова она вылезла?!

  - Ужасно, - улыбаясь, отвечает на вопрос невесты Габриэла. - Здесь все пропахло похотью: и мы, и кровать, и стены, наверное, даже до большого дома этот запах доносится, и мне всю ночь снилось, как они там обсуждают нас, прислушиваются, принюхиваются, и обо всем догадываются... И знаешь что? По крайней мере во сне мне это дико нравилось.
  Мордашка любимой раскраснелась от собственных слов, она одновременно и наслаждается видом лица Дианты, и старается сосредоточиться на том липком и скользком, что внизу елозит вдоль ее ножки, хочет жадно ловить все эти ощущения, пить чудесное майское утро, не упуская ни капли.

  - Так что, каковы будут приказания сестры-командующей? - Габи очень нравится эта новая игра в начальницу и подчиненную, после того, как Дианта поделилась с ней своими карьерными перспективами, она постоянно называет ее так наедине. - Подъем и приводим себя в порядок? Или... "смирно, рядовая, приготовиться к телесному осмотру"?
  От последней шутки она сконфуженно хихикает: нет, пока еще влюбленные не пробовали полноценно отыгрывать в постели "армию", но, с учетом всех этих новых разговоров о будущем храмовницы как большой начальницы, можно сказать - идея витает в воздухе.

  – Хм... – неопределенно хмыкнула Дианта. Если она сейчас остановится, то потом весь день будет ходить напряженная и в мрачном настроении, терзаемая случайными мыслями, обрушивающимися на ее разум, как стервятники на павшее животное. И движений своих не замедлила – Зато они знают, как сильно я тебя люблю. Теперь точно знают.
  По серьезному выражению лица иногда сложно было понять, что у Дианты на уме, но глаза улыбались – по крайней мере, храмовница очень надеялась, что это именно то, что в них увидит Габи. Почти золотые очи Дианты всегда горели ярко, когда та испытывала сильные эмоции. Как и сейчас. Хоть сейчас они и были сильно смешанными, но она активно гнала все лишнее прочь.
  "Клин-клином, значит, вышибают? Проверим." – мелькнула мысль, прежде чем исчезнуть в урагане, на который сейчас было похоже сознание храмовницы.
  – Ваш внешний вид, рядовая Габриэла, вполне соответствует уставным нормам. – впрочем, на сколько ГЛАДКО он ему соответствует, Дианта все же проверяет лично. Казенный тон плохо соответствует действиям. Сползя по ножке невесты до конца, подхватывает другую под коленку, что бы слегка согнуть и дотянуться уже губами до колена. Согнув, скользит рукой дальше по бедру на инспекцию. Сердце на секунду замирает, пропуская удар, когда пальцы не обнаруживают ровненького треугольничка, но потом снова начинает все так же сильно колотиться. Плавное движение одного плеча и одеяло медленно сползает сначала на половину, а после движения второго полностью. Ладошка Дианты так и осталась лежать на нижней части плоского животика. Большой палец, дразнящим движением то сползал ниже, то замирал в миллиметрах. И снова в голове всплывали дурацкие и неуместные сравнения...
  ... среди двух сестер Дианта всегда была крупней, но и из-за привычки Мелисандры всюду следовать за старшей, она ни сколько не забывала про физическое развитие, по этому каждую новую встречу (особенно, когда перерывы между ними стали внушительными) Дианта с удовольствием выводила кончиками пальцев новые узоры рельефа тела Мэл. Габриэла была не такая. Нет, она не была такой же мягонькой, как деревенские девчонки (ну что уж греха таить, конечно же было в молодости!) в жизни не державшие ничего тяжелей лопаты... Скорей здесь подходило сравнение со стрелой. Быстрая, поджарая, бьющая точно в цель. Они просто были разными. И этой только сильней сбивало. Сообразив, что любуется молча уже слишком долго, Дианта нарушила тишину:
  – А вот ваша физическая форма... вызывает у меня сомнения. – без какого-либо предупреждения Дианта ухватила Габи за согнутую ножку и бедро и нетерпеливо подтянула к себе. С Габи храмовница всегда старалась быть нежной и осторожной, но сейчас решила побыть чуть потребовательнее и посмотреть как она на это отреагирует. По этому и в голос подбавила повелительности и действовала весьма решительно. Лишь сама слегка вздрогнула и резко выдохнула от оказавшейся неожиданно резкой встречи. Довольная результатом и ощущениями, Дианта чуть выгнулась назад, заводя руки себе за голову, давая Габриэле возможность полюбоваться ее выкованном из стали телом.
  – Вот и проверим вашу.. выносливость. – торопиться никуда не надо было. Под боком не было кабинета верховной жрицы и не нужно было бояться, что кто-то застукает (хотя в это тоже был свой... шарм. Во имя Богини, о чем ты думаешь, дура?!). А даже если сейчас кто-то вдруг и решит заглянуть, то что? Пускай завидуют. Вот и двигалась Дианта медленно, даже лениво, раздразнивая Габриэлу.

  Домик и в самом деле изрядно пропитался запахом "похоти", как выразилась Габи, запахом тяжелым, и... уже слегка застарелым со вчерашнего вечера. Можно было постараться избавиться от этого аромата, проветрив помещение и проведя необходимые гигиенические процедуры, а можно было его слегка, что называется, подновить. Ну что ж, надо признать - это вполне удалось: у Габриэлы очень мило затрепетали крылья носа, когда она почуяла благоухание вновь увлажнившегося лона текрурийки, девушка азартно улыбается, но усилием воли тушит эту хитрую ухмылку: идет игра, а у игры есть свои правила.
  - Рада стараться, сестра-командующая, - торопливо отвечает следопытка, когда пальцы Дианты проходятся по ее лобку - справедливости ради, уже не совсем идеально гладкому, ну да те же претензии можно предъявить и самой храмовнице: расслабились тут, на лоне природы, без ежевечерних телесников, ногти у обеих тоже такие, за какие в курсантские годы можно было и огрести. Пока любимая где-то там, внизу, проделывает все необходимые по ее командирскому разумению манипуляции, девушка сперва не знает, куда деть собственные жаждущие действия ручки: лапать в ответ храмовницу явно не по правилам этой игры, а вытягиваться в струнку лежа - ну как-то глупо будет выглядеть, согласитесь. Поэтому она приходит к компромиссному варианту, начиная на радость Дианте ласкать собственные грудки, пропуская между пальцев нежные розовые виноградинки сосков, собирая в ладошки все то мягонькое, чем наградили ее Богинюшки - и не отрывая жадного, поедающего взгляда курсантки-первогодки от нависшего над ней могучего эбенового стана.

  - Аххх... - выдыхает Габриэла, когда ее и Дианты нижние губки соприкасаются. - Вы хотите проверить мою растяжку, сестра командующая? Сейчас, вот так... Ооо, стрелы Рамоны...
  Согнутая в колене ножка следопытки медленно и аккуратно распрямляется почти вдоль тела без каких-то видимых усилий, Дианте остается лишь для виду опереться на нее ладонью, и гладкое аккуратное лоно Габи становится еще более открытым и доступным. Да, растяжка у девочки что надо, и это здорово сочетается с богатырской силой храмовницы, они прекрасно дополняют друг дружку даже в самом сложном любовном танце. С Мелисандрой было не так - их постельные игры всегда имели оттенок борьбы, стремления помериться силами... Снова-здорово, да что ж такое-то?!
  - Веди меня, моя Старшая, - шепчет, сбиваясь с уставного тона, потихоньку теряющая разум Габриэла. - Веди в любую, самую безнадежную атаку. Я всегда буду рядом, всегда буду с тобой - хоть против всего мира разом...

  "После этого точно нужно будет как следует помыться и привести себя в порядок" – проскользнуло в голове. Похоже, мысли Дианты все сильней и сильней расходились с происходящим. Что-то сильно мешало насладиться этим чудесным утром, раствориться в чувствах и эмоциях. Разум зацепился за ощутимую разницу в поведении между Габи и Мэл. Может именно этого так всегда не хватало Дианте? Не хватало вот такой готовой стать для нее всем? Может не хватало такой скромной милой сущности, дополняющей ее? С каждым ударом сердца, с каждым движением, сон отходит на второй план, затирается свежими, чистыми эмоциями. А вид, открывающийся перед Диантой наконец-то начинает искренне ее радовать, улыбка становится все более настоящей и теплой. Вот прямо сейчас, сию секунду, ей не нужно убеждать себя, что она любит Габриэлу. Для нее сейчас вообще больше никого и ничего не существует.
  Чудеса пластики Габи снова произвели внутри Дианты настоящий разрыв огненного шара, заставив сердце сделать пару пируэтов. С таким опытом (и такой сестрой), впечатлить ее было сложно, но Габриэла это умудрялась делать каждый раз, показывая свою гибкость. Захотелось стать еще ближе, стать одним целым. Обхватив стройную ножку невесты, прижимает к себе, буквально подставляя плечо, оставляет дорожку из поцелуев вдоль голени. Слова Габриэлы звучат как музыка, и даже то, что она зовет ее Старшей, лишь слегка царапает когтем разум, не успевая отдаться болью и ледяными иглами, втыкающимися в сердце. Дианта слегка меняет ритм движений, ускоряясь. Даже прикусив губу от удовольствия, не дает себе зажмуриться, поедая взглядом Габриэлу.
– Ты моя надежда и опора. – все еще с трудом пытаясь сохранять бесстрастный голос, хоть и рвется из груди сладкий стон, отвечает Дианта, но в конечном итоге сдается, неспособная и не желающая контролировать свой голос, снова целует ножку Габи – Люблю... люблю тебя, мой цветочек.

  Да, опиралась Дианта на свою любимую вполне уверенно, и столь же уверенно вела дело к взаимной кульминации. Взаимное расположение бедер, частота и интенсивность движений - все это было уже давно подобрано опытным путем, и все это было не так важно, как то, что ей удалось освободиться от терзавшего ночью призрака. И, освободившись от него, Дианта с пронзительной ясностью поняла, почему же они с этой девочкой так крепко любят друг дружку. Очень, очень многие поклонницы из числа сестер по оружию равнялись на нее с затаенной мечтой увидеть Дианту в зеркале - болезненное самоотождествление неожиданно всплывало даже в самых многообещающих отношениях. Для Габи она с самого начала была другой - той другой, в чью шкуру нет нужды влезать, потому что куда ценнее видеть ее в своих объятиях. Той другой, на которую не надо равняться в стремлении повторить или превзойти - ее надо дополнять, надо поддерживать, надо прикрывать с уязвимого фланга. И сейчас, покрытая могучим телом текрурийки, стонущая от ее умелых движений, молодая следопытка, сама того не зная, закрывала любимую от терзающего ее проклятого ночного дэва.

  - Агхх, - вздрагивает девушка всем телом от каждого жадного прикосновения губ к вытянутой в таком отчаянно невозможном положении ножке. - И я, я тебя тоже очень люблю, моя сладкая, моя родная, моя единственная, сколько меня ни есть на свете, сколько мне ни отпущено - все твое, бери, бери, вот так, смелее...
  Движения Дианты ускоряются от такого поощрения, их с Габриэлой охватывает настоящий жар, очередная капелька пота скатывается от виска к ушку милой девочки, в уголках блестящих голубых глаз тоже скапливается влага, и следопытка, распластанная под храмовницей, самозабвенно отдающаяся прекрасной и могучей владычице своего сердца, касается пальцами манящего ее все эти годы проколотого соска, захватывает его - и нежно, аккуратно начинает тянуть текрурийку к себе, одновременно стараясь приподняться и сблизиться с ее лицом.
  - Поцелуй меня, моя ненаглядная, - шепчет она, погружаясь в золото глаз храмовницы и саму ее топя в своих бездонных голубых озерах. - Поцелуй, пока я не завопила на весь мир, как же мне с тобой хорошо...
  Целоваться с невестой, одновременно продолжая стимулировать ее собственным лоном - нетривиальная задача, требующая определенных усилий, но Габи также готова помочь, а есть ли такое препятствие, которое они не одолеют вдвоем? Храмовница и следопытка, сила и гибкость, золото и голубизна - совершенство в гармонии, гармония в единении, единение в любви...

  — Богиня… Габи… я же… — слова никоим образом не желают складываться в предложения, их приходится выдавливать из себя через силу, продираясь через стон. А говорить с прикушенной губой так вообще ой как неудобно — Не такая… грациозная… как… как… ты…
  На пластичность Дианта никогда не жаловалась - попробуй размахивать, и не просто размахивать, а точно размахивать, более чем полутораметровым мечом без должной пластики и сноровки - и ты, скорее всего, сама останешься без головы! А Дианта была одной из лучших фехтовальщиц! И все же в ловкости и грации до Габриэлы ей было очень далеко. Но это только подогревало азарт храмовницы, подогревало желание сделать Габриэлу прямо сейчас самой счастливой женщиной на этом свете. И у нее были свои планы на этот счет.
  Заставить себя замедлиться было физически больно, пламя разливающееся по телу храмовницы только сильней мешало какому-либо контролю над собственным телом. Но больше всего Дианта боялась испортить ощущения Габи, не желая проецировать на нее свои некоторые... темные увлечения. Мягкая и заботливая Габриэла, которая так нежно и осторожно тянула храмовницу к себе вряд ли поймет умение и любовь Дианты получать удовольствие от боли.

  Поцеловав еще раз ножку Габи, отпускает ее, продолжая неторопливые движения бедрами. Но даже такая неторопливая "восьмерка" все еще заставляет Дианту гореть, а ноги слегка подрагивать. Время словно останавливается, когда Дианта приближается к губам невесты не разрывая зрительного контакта. Рука ложится на щеку Габи. Какой же это был замечательный поцелуй... С Диантой сегодня было что-то странное, все восприятие было обострено, и, казалось бы, такая простая (но не в такой простой ситуации) вещь казалась такой особенной, волшебной. Уникальной даже. Не удержавшись, они слегка прикусила нижнюю губу невесты, прежде чем оторваться.
  – Ох... прости... меня... меня заносит сегодня. – кое-как выдавила из себя Дианта, теперь уже прижимаясь к боку Габриэлы. Хоть разрывать контакт было физически больно, абсолютно затуманенный от переполняющих ее эмоций рассудок Дианты жаждал своеобразного удовлетворения ее желаний.
  Хм.
  Раз уж следопытке так нравился пирсинг храмовницы... Дианта перехватила ручки Габи, переплетая их пальцы в замке, и прижалась грудью к груди любимой невесты, лишь бы она почувствовала прикосновения металла своим розовеньким сосочком. Впрочем, и это не было конечным планом Дианты. Храмовница снова слегка откатилась в сторону, тут же обнимая Габи и укладывая на себя. Губы касаются шеи, приходится очень стараться, что бы не наградить девочку "аллергией", носом утыкается в ухо:
  – Пожалуйста... Габи... – жаркий шёпот ударяет в ухо Габриэле – Хочу... хочуть быть твоей и ничьей больше.
  Это была настоящая физическая необходимость, чтобы окончательно успокоить истерзанную душу Дианты, хотя бы на какое-то время.

  Тренированные тела храмовницы и следопытки беззвучно стонут, когда им удается соединиться губами, не прерывая при этом "поцелуя артисток", Габи захлестывает руки за мощной шеей любимой, и, к удивлению Дианты, совсем не собирается размыкать объятий, когда увлекшаяся текрурийка прикусывает ей губу. Наконец, они расцепляются, но на неловкое извинение невесты разведчица отвечает неожиданно серьезно:
  – Все в порядке, милая. Мне хорошо от всего, что хорошо тебе. Я не бардесса, не умею говорить правильно, но... но мое сердце поет оттого, что всем девушкам под Куполом, самым красивым, умным, сильным, ты предпочла меня, и мне даришь эти ласки, эти поцелуи, эти укусы... Ох, Богини, эта штука сводит меня с ума, – прерывается она, реагируя на соприкосновение сосков – не самую, казалось бы, горячую вещь из тех, что уже успела проделать с ней ненасытная Дианта. Стон недоумения, смешанного с разочарованием, вырывается из ее груди, когда сказка заканчивается, а текрурийка откатывается в сторону, однако девушка быстро перестраивается, поймав настроение момента и почувствовав потребности невесты. Это ее самое загадочное свойство. Бурчит животик, потому что ты наплевала на ужин, спеша на свидание? Вот тебе еще теплый пирожок, гостинец от матерей одной из сослуживиц разведчицы, так кстати подхваченный Габи для любимой. Сыро в проклятом "экспериментальном" ботинке, где-то черпнувшем из грязной мартовской лужи? Прогулка отменяется, а нога будет высушена и отогрета, пока ботинок изучается на предмет фатальных в походе дефектов – и при этом нет никакого ощущения сорванного романтического момента, все совершенно органично, и славная девочка старается порадовать тебя и подбодрить всем, что имеет в своем арсенале: улыбкой, смехом и прикосновением. Разве может Габриэла разочаровать свою будущую жену хоть в чем-то?

  Она и не разочаровывает, но теперь, когда роли поменялись, следопытка не хочет простого повторения того, что проделывала с ней Дианта. Приподнявшись над храмовницей, она словно в раздумьях окидывает взглядом роскошное тело, затем седлает могучее правое бедро, примеряясь к нему скользкой промежностью, после чего поднимает к лицу правую ладонь, оттопырив мизинец и указательный палец, пристально смотрит на двух оставшихся вместе лучших друзей любой девушки... и, вопреки ожиданиям текрурийки, не смачивает их слюной, а насухо, резким и совершенно неизящным движением, вонзает в жаждущее лоно. Это совсем непохоже на месть за прикушенную губу (тем более, что возбужденной до предела Дианте это проникновение не доставило никакого дискомфорта) – скорее, Габи теряет голову от осознания того, насколько же хочет ее лучшая женщина из всех живущих, какую власть она, скромная рядовая Старой Крепости, имеет над этим неземным созданием. Власть, которая, впрочем, неотделима от преданного служения...
  – Я живу ради того, чтобы тебе было приятно, – шепчет следопытка, пока два пальца в истекающем влагалище набирают скорость, стимулируя давно уже известные слабые места любимой. – Богини свидетельницы, каждый мой день будет посвящен тому, чтобы дарить тебе радость и защищать от печали. Сегодня, завтра, всегда, пока я жива и в своем уме, твое удовольствие – моя главная цель...

  В отличие от тех затейливых ласк, с которых начала это утро наша пара, ласк, физически недоступных большинству сестер, стимуляция пальцами кажется чем-то банальным и тривиальным. Этим под Куполом занимаются вообще все – не с подругой, так в одиночестве, и неспроста пристальный взгляд на чужие руки считается знаком внимания даже более дерзким и демонстративным, чем любование пышными формами собеседницы или посматривание ей в декольте. В последних случаях можно еще оправдаться тем, что имеешь некий художественно-эстетический интерес, а вот изучение пальчиков визави – совершенно недвусмысленное сообщение, где ты мечтаешь эти самые пальчики почувствовать. Да, средний с безымянным – обычные спутники приятного вечера любой женщины, но разве "обычное" - синоним чего-то плохого или некачественного? Разве повседневная пища обязана быть невкусной, или все же дело зависит от качества приготовления?
  С качеством у Габи все было в порядке, что могла записать себе в заслугу и Дианта. Много времени она потратила на обучение неопытной некогда рядовой, на проговаривание словами через рот тех вещей, о которых многие девушки рассуждать избегают, считая, что хорошие и запоминающиеся постельные приключения получаются сами по себе, от взаимной приязни и романтического настроя. И прошлые усилия окупались сторицей: храмовницу сейчас не могла заставить соскользнуть с этих дорогих пальчиков даже угроза мучительной смерти, она попала в плен, выход из которого был только через взрывную, ослепляющую кульминацию. Габи скользила в это время по ее бедру, но в основном лишь для того, чтобы поддерживать свое возбуждение на должном уровне – все ее внимание поглотила забота о текрурийке.

  – Моя Старшая, моя командующая, моя владычица, – левая рука Габриэлы подныривает под голову Дианты, пальцы ее переплетаются с косичками любимой. – Как я хотела бы дать тебе в тысячу раз больше того, что имею...
  Габи, самоотверженная и бескорыстная, стремилась превзойти саму себя, подарив родной и ненаглядной лучшую кульминацию в жизни. И все-таки о своем интересе она также старалась не забывать даже сейчас – именно поэтому в момент предоргазменных пульсаций в лоне Ди, когда точка невозврата была уже пройдена, девочка опускает лицо вниз, накрывая жадным ртом любимый проколотый сосок, блестящую серебряную штангу и изрядную часть левой груди будущей жены...

  Дианта всегда считала, что не важно, что сказано, важно – кем и когда. И слова Габриэлы достигали какой-то цели, которой в прошлые разы им почему-то достичь не получалось. Что же изменилось? Ведь столько раз в моменты близости и одна, и другая клялись друг другу в вечной верности. Нередко Дианте приходилось все же обманывать и себя и Габи, когда мучавшее ее прошлое не желало отпускать старшую сестру, а храмовница не находила моральных сил, чтобы улизнуть поутру, боявшись обидеть невесту. Но что происходило сейчас? Возможно, где-то внутри самой воительницы щелкнул какой-то механизм, что-то изменилось и она наконец-то примирилась с происходящим. Прошлое никуда не денется. У нее все так же есть младшая сестра. Она все так же готова быть для нее примером для подражания и если что, готова в любой момент прийти на помощь и защитить от чего бы то ни было. Она все так же любит ее теплой сестринской любовью. И куда более горячей, отнюдь не сестринской. Но это было в прошлом. Прошлое не должно мешать настоящему. А ее настоящее сейчас тут, с Габи.
  Оставить руки без дела было просто невозможно, особенно когда следопытка оседлала бедро Дианты. Положив ладонь на талию невесты, чтобы хоть как-то помочь ей с движениями и поглаживая большим пальцем плоский живот, храмовница как загипнотизированная не могла отвести взгляда от ручки Габриэлы. В предвкушении текрурийке оставалось только жадно сглотнуть, хоть горло уже давно пересохло. Вторая рука так и замерла, не добравшись до грудки Габи. Результат же превзошел любые ожидания... Дианта запрокинула голову, до крови прикусывая губу, дабы заглушить вскрик. Не смотря на всю свою силу, выносливость, умение держать себя и контролировать эмоции, грозная храмовница была полностью подчинена Габриэле. И все, на что была способна - сдавленно умолять не останавливаться и изгибаться так, чтобы пальчики Габриэлы оставались внутри. Разум Дианты очень быстро превращался в бесцветный лист бумаги, сквозь который шла тонкая серая линия. Незамутненная пустота! Скажи ей сейчас, что ее зовут Кристина – значит, ее так и будут звать. Или что солнце встает на юге, а закатывается на востоке - поверит.
  Огненный смерч пронесся через Дианту, заставив ее содрогнуться всем телом. Мышцы сводит до боли. Храмовница отчаянно цепляется за невесту, запутываясь пальцами в волосах, оставляя на спине царапины. "Избавление" похоже на опрокинутую на голову бадью с ледяной водой после марша по жаре. Одна рука так и остается закопавшись в шевелюре любимой, а вторая бессильно опадает на кровать. Дианта очень давно не чувствовала такого... очищения? Было так... спокойно и тихо? Возможно, конечно, была виновата одна следопытка, подарившая нареченной оглушительный оргазм. Из-за чего у Дианты теперь из глаз сыпались искры, она была оглохшей, ослепшей, но самой счастливой женщиной в этом мире. Говорить нет ни сил, ни желания. Но и без этого все понятно.

  Мучительно-сладкие спазмы в лоне, наконец, прекращаются, затихают сдавленные стоны, оглушенная и ослепленная потрясающей кульминацией храмовница бессильно обмякает в объятиях любимой. Габи также оказалась изрядно впечатлена бурной реакцией невесты, и даже слегка растеряна: она до сих пор не верит в полной мере, что такая роскошная женщина может быть настолько без ума от нее. Некоторое время она так и лежит на могучем теле аэлиситки, накрыв ее грудь ртом, а затем приподнимается над ней и извлекает из Дианты пальцы, поднося правую руку к лицу. Ладонь, что щедро черпала из "горшочка с медом", оказывается липкой буквально вся, чуть ли не до запястья – дополнительное свидетельство того, как крепко любит ее будущая жена. И первое, что Дианта видит, когда ей удается сфокусировать взгляд – это язычок Габи, усердно облизывающий пространство между пальцев, чтобы не упустить ни капельки самого вкусного в мире нектара. Встретившись глазами со своей ненаглядной, Габи неловко улыбается и вновь опускает голову ей на грудь.

  – Я... я, наверное, должна еще что-то сказать, но уже не знаю, что. Как безумно я тебя люблю? Это и без того понятно. Как ради тебя готова на что угодно? Такое надо подтверждать делом, не словами. Как благодарна Богиням за тебя? Как хочу тебя постоянно, во сне и наяву? Прости, радость моя, слова у меня и в самом деле закончились...
  Слова-то закончились, а вот другого сорта разговор, который вели их тела, был еще далек от завершения: Габи, оседлавшая бедро любимой, продолжала легонько елозить по нему, и Дианта хорошо чувствовала, как же там, внизу, сейчас скользко, влажно и горячо.

  Дианта вымученно улыбнулась. Не потому что улыбка была ненастоящей, а потому что у нее просто не было сил… или были?
  Вид облизывающей пальцы Габи нашел отклик в пробежавшем вдоль позвоночника холодке, который в итоге разлилась в легкий огненный холод где-то ближе к низу живота. Неожиданная волна возбуждения болью отдалась почти во всем теле храмовницы, но оставлять невесту без внимания Дианта не собиралась.

  О да!

  Благодарить за ТАКИЕ ощущения, полученные впервые за долгое время, она планировала тщательно, пользуясь всеми своими навыками, пока Габи не растает от ее ласк.
  — Иногда слова не нужны. — тихо ответила Дианта поглаживая невесту по спине и ласково поцеловав в макушку. Мобилизовать резерв сил было не сложно, достаточно лишь воззвать к своей богатой фантазии, которая в кой то веки сегодня работала в нужном направлении!
  Вот секунду назад Габриэла лежала на груди обессилевшей храмовницы, а вот уже оказывается достаточно резко перевернута на спину и уверенно зафиксирована Диантой, перехватившей запястья Габи, прижав их к кровати. Габриэла в таком положении вполне обхватить храмовницу ножками за талию.
  — Неужели ты думала, что я оставлю свой прекрасный цветочек, хозяйку моего сердца, без должного внимания? — промурлыкала Дианта, наклоняясь с очень коварной улыбкой к лицу Габи. Расстояние между губами было… его не было! И все же каким-то образом Дианта не давала им соприкоснуться в поцелуе. Мгновение. Другое. Прошла, по ощущениям, целая вечность пока золотые глаза храмовницы изучали глубины озер прекрасных глаз Габриэлы, и она чувствовала на своих губах дыхание Дианты. Сначала осторожное касание уголка губ, кончик язычка пробегается по нижней, прежде чем нырнуть внутрь, а пухлые губы храмовницы встречаются с устами следопытки. Но что такое всего лишь один поцелуй? Хоть и невероятно чувственный, нежный, а не обжигающе удушающий.
  — Закрой глазки, любовь моя. Не боясь я не исчезну, я не твой сон. — оторвавшись от губ Габи шепчет ей на ушко — Не подглядывать.
  Конечно, еще эффектней было бы завязать очи какой-нибудь красивой мягкой лентой… но Дианте приходилось импровизировать. Убедившись, что Габи не подглядывает, отпустила ее запястья, щекоча кончиками пальцев руки вплоть до плеча. А дальше Дианта решила поиграть с чувствами Габриэлы. Нет, она не хотела и не смела ее обижать или делать больно, наоборот. Это было легкое, даже фантомное прикосновение сначала к щеке, потом к уголку губ. Потом такое же, как легкое дуновение летнего ветерка, но уже с другой стороны и с легкими нотками холодного металла. Едва касаясь губ, смазано уходит в сторону, что бы через мгновение уступить место губам Дианты. Храмовница заводит стройные и ловкие ручки невесты ей за голову, слегка придавливая запястья к кровати своей рукой.
  — Не подглядывать. — нехотя оторвавшись от губ напоминает Дианта, уже прижимаясь всем телом к Габриэле и начинает неторопливо сползать вниз, оставляя за собой дорожку из все более и более горячих поцелуев. Не забыв уделить прекрасным грудкам Габи особое внимание и даже слегка игриво прикусить сосочек, пока одна рука была занята другой округлостью. Свободная же поглаживает следопытку по щеке, а большой палец по губам. К животу Дианта на столько сильно снова себя же завела, что оставляла натуральные легкие кровоподтеки. Что ж… можно будет списать на… комаров? Впрочем, какая разница? Пусть думают, что хотят!
  Спустившись совсем вниз, пришлось очень сильно себя держать в руках, что бы с жадностью не впиться в сладких раскрытый цветок губами. Тем более, что с запахом любимой женщины может сравниться только ее вкус. Взяв одну ножку Габриэлы себе подмышку и ухватив следопытку за ягодицу, закидывает по-хозяйски вторую ножку себе на плечо. Удерживать себя было крайне сложно, тем более что Габи уже чувствовала горячее и весьма тяжелое дыхание Дианты. Не потому что она запыхалась, нет. А потому что сгорала от нетерпения. Это был глубокий долгий и страстный поцелуй от которого аэлиситка не собиралась отвлекаться, находя языком те места, на прикосновения к которым тело Габриэлы реагировало особенно ярко. Дианта только несколько раз отрывалась от своего сладкого фрукта, что бы набрать воздуха, но, даже когда легкие начинало жечь, губы ужасно саднило — она даже не думала останавливаться, с каждым мгновением чувствуя, как Габриэла приближается к своей верхней точке. И Дианта не была намерена выпускать невесту из своего плена, пока она не отдаст ей все. До последней капли.

  – Слушаюсь, сестра-командующая, – выдыхает Габи, дисциплинированно закрывая глаза и улыбаясь, пока дождавшаяся своей очереди храмовница начинает медленно и со вкусом "расплачиваться"... или, быть может, "мстить"? Да без разницы – все исходящее от Дианты следопытка принимает с благодарностью и просьбой о добавке. Накрепко зафиксированная вверху, она не пытается высвободиться, однако и пассивным "бревнышком" не остается, распаляя страсть своей любимой прерывистым дыханием, стонами, переходящими в особо острые моменты в нетерпеливое поскуливание, ерзаньем по смятой простыне и напряжением мышц – не переходящим, впрочем, в мешающие текрурийке движения. И руки ее остаются на месте, так же заведенными за голову, даже когда распалившаяся Ди отпускает их, чтобы как следует ощупать все дарованные Габриэле Богинями прелести. Стоны становятся все более нетерпеливыми, бедра подпрыгивают в попытке потереться о тело спускающейся ниже и ниже храмовницы, девочка страдальчески-терпеливо выдыхает, пока храмовница манипулирует с ее ножками, устраиваясь поудобнее, и, наконец, как только любимая впивается губами в заповедное местечко – она сдавленно пищит на самой высокой ноте, закусив губу, чтобы не сорваться в утробный крик. Руки ее, не в силах оставаться в бездействии, намертво вцепляются в спинку кровати, а из "цветочка", сочащегося тягучим нектаром, можно без преувеличений пить взахлеб.

  В детстве Дианта иногда слышала во взрослых разговорах идиому "чего зря слюни гонять?" – обычно в применении к бессмысленной работе или пустопорожнему разговору. Мама Кадира, когда маленькая Ди спрашивала ее о том, почему слюни и как их гоняют, смущалась, выдавала какое-то невнятное объяснение, а затем, опомнившись, отвечала, что так говорят только всякие дурочки, а дочери славной воительницы Амади не стоит подобное повторять и запоминать. Только в Храме, уже подростком, она, наконец, поняла, о чем же шла речь у старших. Потому что иногда смазливая однокашница, уступившая твоим ухаживаниям, искренне считает, что достаточно лечь на спину, раздвинуть ножки и подумать о чем-нибудь хорошем – о мамах, о вкусной домашней еде, о привольном деревенском житье – а все остальное на совести и ответственности твоей пухлогубой пассии. Той самой, что сейчас чувствует себя невероятно глупо, размазывая языком по гостеприимно раскрытому лону собственные слюни, ибо больше размазывать и сглатывать особо нечего... Столько лет спустя хотя бы поржать можно, вспоминая, а тогда было прямо совсем не весело...
  Сегодня, конечно же, все совершенно по-другому. Довести распаленную Габи до кульминации сейчас могла бы и зеленая юница, Дианта же употребляла весь свой опыт и искусство скорее на то, чтобы оттянуть быстрый и легкий оргазм, раздразнить до того же безумия, в которое погружалась сама с каждым мгновением этого долгого поцелуя. Однако бесконечно длиться эта игра не может – и визжащая через прикушенную губу следопытка начинает биться в сладких конвульсиях, пытаясь одновременно и соскользнуть с терзающего ее язычка, и насадиться пульсирующим лоном на такое дорогое и милое личико. Поглощенная чужим удовольствием, Ди теряет счет времени, вечность и мгновение в ее голове сливаются воедино – так что окончание этой мучительной кульминации застает ее врасплох, словно внезапное пробуждение.
  Габи по-прежнему лежит с закрытыми глазами. По-прежнему накрепко, до побелевших костяшек, вцепилась в спинку кровати. Судя по следу на распухшей губе – прокусила она ее насквозь, и где-то внутри рот заполняется кровью. Но вовсе не от этого через раскрытые веки прорывается, стекая по виску, первая слезинка. И совсем не от этого она всхлипывает, наконец-то открывая рот и пытаясь поглубже вдохнуть.
  – Я... Я не знаю, за что мне все это дано. Такая любовь бывает только в театре. Или в балладах бардесс. Не знаю, кто выдумала тебя такую, кто выдумала всю эту историю про нас с тобой, только... только бы мне не проснуться два года назад, и будто этого всего не было, как в той сказке Марту-Обманщицу...
  Дианта помнила эту сказку, в которой склонная ко лжи девочка наделала много горя мамам и всем близким, но в конце, когда все стало совсем плохо и ей пришлось бежать в лес от последствий своих плохих поступков – проснулась в собственной кроватке, и всего этого будто бы и не было. И еще ей было знакомо это чувство нереальности собственного существования после сильного эмоционального всплеска. Но куда отчетливее она понимала сейчас другое: милая Габи здорово прокусила губу, и болеть та будет с каждым мгновением все сильнее.

  На свете жило не так много женщин, с которыми Дианте было интересно. Именно интересно в постели. Круг общения у храмовницы был весьма широкий и тут и там, а любовь расти над собой побуждала общаться о чем угодно с кем угодно, впитывая в себя любую информацию. Хоть севооборот, хоть кузнечное ремесло. Нередки были случаи, когда тяжеловооруженная храмовница с любопытством слушала отдыхающую от работы в поле крестьянку. Частенько, правда, приходилось направлять разговор в нужную сторону, потому как собеседницы, особенно из девушек попроще, сбивались. По понятным причинам.
  Но вот с постельными приключениями все было сложней. И у причины этого было имя. Близкий человек всегда прекрасно знает, куда нажать, чтобы сделать тебе приятно. И не просто приятно, а вытащить на свет те желания, в которых другим ты не признаешься никогда. Поэтому одно время была Мэл и все остальные. Никто другая не была способна дать того же. Потом были какие-то поклонницы, и все так же невозможность найти себе подходящую пару и очень... очень неудобные моменты, от которых хотелось провалиться под землю. Небольшим проблеском стала Алаиса. Но это было жуткое нарушение уставных отношений между командиром и подчиненной и исключением из правил. Но исключением приятным. Может, дело было не в опыте, а в умении понять друг друга? В чувствах? Ведь до этого никто, кроме Мэл, не мог заставить ее так самозабвенно отдаться процессу. А Габриэла здесь и сейчас обладала каким-то мистическим влиянием на Дианту. Храмовница была просто неспособна оторваться от Габи, ее наслаждение заражало, наполняло тем одновременно болезненным ощущением, когда ты уже пуста, но разгорающееся желание буквально скручивает бедра в узел. А потом ее внезапно выдернуло из этого огненного смерча. Дианта обнаружила, что сама вцепилась в следопытку ничуть не слабей, чем та — в кровать. Довольная, как кошка, объевшаяся кошачьей мятой, текрурийка выпрямилась, утирая губы тыльной стороной ладони. Желая еще немного подразнить Габриэлу, поиграв с собой (а заодно таким образом избавиться от накатившего возбуждения), потянулась рукой к раскаленной точке на своем теле, как раз к моменту, как Габи откроет своим чудесные глазки...

...но все настроение тут же ветром сдуло, когда Дианта сначала увидела слезы Габриэлы, а потом услышала ее слова. Определенно, это были слезы радости, тут не могло быть двух других мнений, но почему же тогда тысяча тысяч ледяных маленьких игл вонзилась в сердце Дианты? Почему вдруг стало так больно? Почему она вдруг чувствует жуткую ненависть к себе? Она не заслуживает этой кристально чистой любви... Жуткий страх на мгновение отразился в золотых глазах храмовницы, прежде чем она смогла скрыть его за слегка обеспокоенным выражением лица. После чего быстро наклонилась к Габриэле, прижимая ее к себе слегка трясущимися руками и перекатываясь на бок.
– Нет-нет-нет. Пожалуйста, не говори так! Ты самое светлое, самое чистое существо, которое я когда-либо встречала на своем пути. И это я должна благодарить Богинь, что ты встретила меня тем весенним днем. – похоже, еще чуть-чуть и о сентиментальности обычно спокойной Дианты можно будет слагать легенды. Поймав личико невесты в ладони, беспокойно всматривается в ее глаза – Ох... цветочек. Постой, иначе будет долго заживать.
Заметив, что Габриэла сильно прикусила губу, храмовница прикрывает глаза, обращаясь к своим внутренним силам. Из под опущенных век начинает литься еле заметное золотое сияние, а ладони вдруг становятся теплыми, окруженные таким же слабым сиянием. Ранка на губе тут же начинает затягиваться, как будто ничего не было, исчезают и следы страстных поцелуев храмовницы.
– Вот так. – закончив лечение ласковым поцелуем в лоб, снова прижимает Габи к себе, стараясь унять появившуюся дрожь и избавиться от накатившего страха.