[D&D 5] Карпаччо из Дракона | ходы игроков | 0.2. Бр. "Бомболони"

КОЛОНИЯ СТРОГОГО РЕЖИМА «ДЫРЫ»
Порченная Марка, Квинотария

День святого Пенделя

Венерале, 7-й день Луны Квинотавра, 1022 ПП
Марциал, 27 апилястреля, 699 ИК


Постепенно беседы утихли, сытость от роскошного ужина погрузила всех тех, кто в нём принимал участие, в сладкое состояние расслабленной сонливости, и обитатели Дыры №13 отправились на боковую (во всяком случае те из них, кто в этом нуждался). Долгий день подошёл к концу и в подземельях Дыр воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием факелов, закреплённых в медных кольцах на каменных стенах тоннелей, редким собачьим воем да стонами тех, кто получил свою порцию «любви» от стражников во время работ на каторге…

Новый день начался с того, что несколько стражников ввалились в пещеру, грубыми окриками и болезненными пинками растолкали узников, заковали тех в кандалы и отвели на верхние уровни Дыр – туда, где располагались каменоломни и шахты. Это был огромный котлован, по периметру которого змеился серпантин дороги наверх, дороги, вдоль которой зияли тёмные провалы коридоров, уходящих к шахтам и пещерам, в которых узники обогащали карманы и казны барона Роджерио и отельеров, долбя кирками горную породу и разбивая молотами отдельные куски оной, сортируя ценные руды и минералы от ненужного камня и поднимая это всё в корзинах с лебёдками на поверхность.

Наши герои по совету «бывалых» заблаговременно договорились о том, что когда стражники придут забирать их на каторгу, все обитатели №13 выстроятся так, чтобы быть разделёнными на две равные группы, что и случилось как только наши герои под пристальным надзором стражников и мощных мускулистых мастиффов, каждый из которых был размером с доброго кабана, оказались в котловане. Пока глаза привыкали к яркому свету, какой-то местный чинуша сверился со своим гроссбухом и отдал короткие команды страже; те разделили наших героев ровно так, как они и хотели, и развели в разные коридоры.

Эйшет, Мегара, Марко, Таддео, Браско и безымянный-молчаливый менянет, которые шли в хвосте колонны, были уведены в пещеру, где уже находилось трое других узников – узколицый сухопарый мужчина, который умудрился чудом сохранить на своём носу очки (несмотря на то, что все без исключения личные предметы у каторжников изымались), смуглая морщинистая донна, вероятно, уроженка какой-нибудь Дзагары, державшаяся с поразительной аристократической чопорностью несмотря на условия и ситуацию, и совсем молодой ещё парнишка, чья буйная грива непослушных волос тёмно-изумрудного цвета и редкая борода, борющаяся с юношескими прыщами за господство на его лице, выдавали в нём представителя народа сильванов.

Нашим героям выдали кирки и молоты, кратко объяснили объём требуемых работ, и оставили под присмотром двух мрачных стражников и неприятного вида мастиффа, который самозабвенно обгладывал что-то, что поразительно напоминало берцовую кость гуманоидного существа. «У нас сегодня относительно приятный глазу контингент, Симон – за исключением швали-другой да старой вешалки, прям даже приятно поглядеть», – томно проговорила высокая ширококостная стражница с лицом, изрытым глубокими бороздами – последствиями оспы, увидев, кого привели их сотоварищи на работу в этой пещере сегодня. «Сиськи с рогами, сиськи без рогов, пузанчик, три красавчика на любой вкус, мохнатое чудище, куча тряпья – что ж, это куда лучший улов, чем тот зоопарк, который сегодня Адреа и Фиско попался, Далила», – сплюнув под ноги, ответил её сотоварищ. «Эй вы, дешёвая рабочая сила, без фокусов, а то я не отсутствие барона не погляжу и хорошенько познакомлю вас с моей пёсей. Знакомьтесь: это – Дзанна*, и она любит кушать кости заключённых», мерзко заржав, выдал Симон, а мастифф, услышав её имя, оторвалась от поглощения того, что некогда было чьей-то ногой, и низко зарычала, обнажив острые и длинные, словно стилеты, клыки.

То ли по этой причине, то ли по какой иной, но до обеда у наших героев не хватило духу начать драку, как они договаривались ранее. Атмосфера обречённости и угнетённости, жуткие взгляды со стороны стражников и их пса, а также компания престарелой аристократки, которая постоянно грустно и пронзительно вздыхала, да ещё и мальчишки-сильвана, который регулярно подвывал от страха, затравленно озирался вокруг и пускал слюни и сопли, привели к тому, что до обеденного перерыва все работали, как каторжники. Которыми, фактически, все и являлись. За эти несколько часов наши герои узнали, что темноволосого мужчину в очках зовут Орацио и он имеет много общего с отцом Марко – оба имели то или иное отношение к святой церкви: Марко проповедовал поклонение святым мощам (точнее, мощам святых), а Орацио – их отыскивал; юного сильвана звали Фабио и берцовая кость, которую догрызала Дзанна, принадлежала его сокамернику, которого отдали на растерзание псам, а Фабио был свидетелем этого кошмара и до сих пор не мог оправиться, смуглая пожилая женщина же была действительно дзагарской донной по имени Фатьма и на каторгу она попала прямо из гарема одного из дзагарских эмиров, когда впала в немилость новой молодой жене властителя. Никто из них не выглядел достойным кандидатом для мордобоя, или, во всяком случае, не давал повода для бытия таковым.

Когда пришла пора обеденного перерыва, тюремные слуги занесли в пещеру подносы видавшими виды деревянными долблёными мисками, заполненными серой неаппетитной жижей, а стражники отобрали у наших героев кирки и молоты, и согнали всех в один угол – мол, жрите тут, да поскорее. Наступил момент «сейчас – или никогда»…

В Дырах, конечно, никого не заботило особенно то, насколько хорошим работником на самом деле был тот или иной заключённый: ходили слухи, что особо успешным давали всяческие поощрения, но слишком уж эти слухи звучали похожими на такие, которые распустили бы намеренно для того, чтобы пообещать кроме вполне обозримого кнута далёкий, но столь аппетитный пряник; ну а тех, кто работал плохо, тут хватало и так — чтобы увидеть, что сюда бросали и детей, и стариков, не нужно было, как выяснилось, даже покидать неровных стен тринадцатой камеры. Если у надзирателей и была какая-то квота, которую должны были выполнить узники под их «руководством» (а точнее — рукоприкладством), то последствия её невыполнения, по всей видимости, в итоге просто возлагались на всю дружную команду разом, обтекая небрежных управляющих пуще воды с гуся.

Этот факт был по крайней мере частью причины, по которой то, что серый силуэт едва-едва выполнял поставленные задания, но, вероятно, не единственной частью. Кроме этого, во-первых, стража уже прекрасно знала, что требовать грубой силы от пустой робы было довольно наивно — тут уж сколько и как ни угрожай, многого не добиться, ну а во-вторых, уже ставшая даже за из короткое «знакомство» привычной сокамерникам незаметность ей обитателя тоже играла на руку... Ну и, наконец, в свежей компании и впрямь хватало тех, на кого эти свиньи в человеческом (?) обличье — и да простят уважаемые парнокопытные данное сравнение — готовы были пялиться с куда большей охотой.

С другой стороны, правило «кто не работает — тот не ест» тут было применимо целиком и полностью. Как и раньше в камере во время устроенного к, должно быть, глубочайшему сожалению для остальных, отсутствующей сейчас в их копании рыболой пиршества, еда молчаливому узнику не требовалась совсем. Надзиратели об этом тоже уже знали, и в другой тюрьме, быть может, уже бы уплетали его паёк за обе щеки, но клейкая слизь цвета пыльной сермяжной робы не вызвала бы аппетита даже у их вечно голодного мастифа...

И, кстати говоря, о ней — пока остальные разглядывали выданные им невиданные доселе яства (и, вероятно, подумывали о том, куда и как бы их запихнуть поглубже выдавшим), даже в этой заметно более освещённой для удобства надсмотра пещере словно бы вечно окружённый тенями незнакомец не спеша подошёл к Дзанне. Это чудище, почему-то именуемое собакой, весило, должно быть, не меньше любого из куда более упитанных, чем средний узник, стражников, а уж буквально пустотелый менянет тут, конечно, и вовсе не шёл ни в какое сравнение... Тем не менее, в движениях невидимки не было страха или даже осторожности, напротив, какая-то спокойная расслабленность, будто бы никаких даже мыслей о том, что что-то могло пойти не так, в этой несуществующей голове не пробегало. Здоровенная морда, тряхнув чёрными обвислыми брылями и разбрызгав изрядное количество желтоватой слюны, уставилось в сторону потенциального то ли обеда (хотя это-то вряд ли), то ли врага, но, по всей видимости опешив на некоторое время от такой наглости, так и забыла зарычать или даже оскалиться.

Приблизившись, пустая роба так же плавно сложилась пополам, опускаясь на один уровень с непонимающими бурыми глазами, и замерла, лишь коротко подманив псину-великана. Сначала не придававшие этому значению охранники уже было заухмылялись — ну, вот и подоспела новая игрушка... Но вместо этого произошло нечто совершенно неожиданное — Дзанна наклонила голову набок, клацнула зубами, и, поднявшись, подошла к терпеливо выжидающей фигуре. Чёрный нос с кулак размером шумно втянул воздух, раз, другой, третий... А потом весь без малого центнер этого зверя уселся обратно на пол. Бесплотные руки коснулись своей кожей-перчатками бока с короткой шерстью, затем — спины и... мясистый хвост вдруг пару раз метнул пыльный после раскопочных работ каменный пол! Устрашающая тварь-людоед, видимо, соскучившись по хоть какой-то ласке, мягко уткнулась в грязную робу своей огромной башкой, мол, давай, гладь уже... ну а дважды упрашивать тут не пришлось.

  Сытная еда и богатый на впечатления день сделали свое дело – отошедшая в свободный угол Эйшет свернулась калачиком и быстро вырубилась. Хотя и ценящая красоту и комфорт, малебранке была девушкой не привередливой, и вполне могла обойтись не только без пуховых перин, но и без узкой продавленной койки. В конце концов, ночь в горах на голых камнях лишь немногим более комфортна сна в подземелье – а за свою долгую трехлетнюю жизнь девушка где только и в каких только условиях не побывала.
  А вот богемно поспать до обеда не получилось: славно погулявший по ребрам сапог стражника вкупе с грубыми окриками поднял гораздо лучше, чем нежный поцелуй в лоб и мягкие заверения. За попытку окрыситься злая и не до конца проснувшаяся девушка огребла еще пару пинков, после чего решила не усугублять ситуацию, и позволила надеть на себя кандалы. А чтобы хоть как-то компенсировать общую дерьмовость утра – во весь свой неслабый голос начала распевать задорную и фривольную Tarantella Comandata:
Эй, красавец молодой,
В пляс пустись ночной порой.
Эй, красавица, юная дева,
Давай станцуем тарантеллу!

Тамбурин и бубен верный
Всем помогут наяву
В вихре этой тарантеллы
Молодость продлить свою!

  В пляс пуститься не получилось, но зато все невзгоды стали казаться маленькими и смешными. А что – песня есть, голова по-прежнему на плечах, рядом прекрасная компания, есть новый бесценный опыт и есть план побега: так с чего бы печалиться и лить слезки? Будь как будет, ведь из любой неприятности можно выкрутиться!
  Путь до забоя малебранке провела, во все глаза рассматривая каторгу и стараясь запомнить малейшие подробности, от неровных сводов тоннеля до то и дело встречающихся группок унылых заключенных, которых под конвоем вели на работы. Неровный свет, отбрасывающий фантасмогоричные тени, чадящие факелы, надсадно скрипящая платформа у руддвора, вальяжная походка тюремщиков и шарканье ног преступников, тяжелый запах давно немытых тел – все это творило новую, неизведанную ранее реальность, которую так и хотелось облечь в новые строки. Эйшет несколько раз даже порывалась расспросить стражу, куда ведет тот или иной штрек, или зачем в стену вбито кольцо, но каждый раз нарывалась на резкую отповедь, заставляющую на время прикусить язык.

  Если дорога была интересной, то в самом забое было скучно. Быстро перезнакомившись с другими несчастными и покрасовавшись чутка перед стражниками, которые, естественно, не могли не обратить внимание на ее бьющее через край очарование, рогатая поняла, что других дел, кроме унылой работы, не осталось. А трудиться волей-неволей все равно придется – охрана уже несколько раз повышала на нее голос, и на следующий раз наверняка перейдет к рукоприкладству.
  Пришлось вяло махать кайлом, имитируя бурную деятельность, и все больше оттаскивать руду, чем реально ее добывать. Ну и, конечно, беспрестанно чесать языком – и со старыми знакомыми, и с новыми, и с охраной. Уж подлизываться к людям рогатая еще как умела, и «доблестная охранница, чье лицо похоже на королевский профиль со старых монет» (то есть такое же стертое и квадратное), давала возможность перекинуться с ней парой слов или задать вопрос, услаждали ли ее слух когда-нибудь той или иной песенкой. Полностью от нужды работать это не спасало, но хоть немного облегчало бытие.

  Дав знак своим приотстать и позволив новым знакомым первыми сесть обедать, арлекина быстро затараторила, излагая новый план:
  - Popolo! Ясное дело, махача здесь не выйдет, как ни пытайся: ни один из этих не даст отпора, а будут только ныть и размазывать сопли как от слова, так и от дела. И если им по харе двинет один – в карцер и пихнут одного, а не всю нашу masanda, как надо.
  Чё я предлагаю – по дороге в камеру мы проходим мимо других зэка, с ними и надо повздорить, причем быстро и резко, как удар серпом по яйцам. Я начну, толкнув любого, с наездом – типа чё ты меня хаешь, cazzo? А Мег ему или тому, кто влезет, сразу в рыло сунет, типа защищая меня. Тебе ж кандалы не помешают, красавица, а? - уточнила она у морганты, - Только делать надо быстро-быстро, пока их и наши стражники не очухаются и не встрянут. Parliamonte?

  Наконец справившись с тяжелым делом по прислонению кайла к стене, Эйшет, заложив руки за спину и насвистывая грустную любовную балладу о трех моряках, что отправлялись за моря, отправилась в отведенный под столовую угол. Неаппетитное равно на вид и на запах клейкое варево, практически намертво прилипшее к ложке, на вкус оказалось таким же паршивым, заставив малебранке скривиться и едва не вернуть все съеденное обратно в миску. Но голод, как известно, не тетка: в отсутствие завтрака и после тяжелого физического труда желудок давал о себе знать громким урчанием.
  Учитывая, что после перерыва придется вкалывать до позднего вечера, вариантов было немного, и девушка, буркнув себе под нос, куда, с позволения сказать, повар должен засунуть себе эту, с позволения сказать, еду, продолжила есть, давясь и кривясь. Единственным развлечением в такой ситуации оставалось наблюдать за Тряпошным, который решил пообщаться с мастиффом, и которого, против ожидания, пес не начал рвать на тысячу маленьких лоскутиков.
  Осторожно ткнув локтем под бок Таддео, девушка поинтересовалась:
  - Слушай, а как вы к нему обращаетесь? К менянету, то есть. А то такое ощущение, что у парня даже имени нет. Надо бы придумать, а?

– Можно и так, прекрасная сеньорита – легко согласился с предложенным планом Марко. Если б тут были духовные лица, так я б уж наверняка нашел бы пару дискуссионных вопросов для диспута, чтобы через пять минут все метелили друг друга, драли волосы и хватали за горло – тут у меня, несравненная, превеликий опыт имеется. Но с этими пройдохами нужен иной профессиональный подход. Я вполне могу придумать трогательную историю, как ищу свою любовь, которую повстречал не в слишком богоугодном заведении и от которой у нас появился плод страстной любви с физическими недостатками... Заметив недопонимание в глазах Арлекино, Марко тут же объяснил проще: – Ну в общем, могу сказать, что когда я их мамочек в портовом борделе трахал, не ожидал, что родятся такие уроды... Думаю это тоже должно сработать. А вы уж поспешите не дать служителя Триединого в обиду... Главное, чтобы не как в прошлый раз, когда ... а в прочем не важно...

А что касается нашего молчаливого спутника, ну что ж я могу вполне провести церемонию имянаречения. Нужна конечно бутыль вина, но она все равно обычно распивается священнослужителем, так что учитывая текущие обстоятельства мы можем обойтись и без нее – вздохнул Марко. А вместо мирры сойдёт и тюремная пыль. Нужно только имя придумать. Хламида? Риза? Белье? – Марко морщил лоб, пытаясь предложить достойные варианты

Вчера, когда обсуждали состав групп, то Мегара особенно не возражала. она тут не успела никого толком узнать, так что было почти все равно, как поделиться. Главное, чтобы по итогам этой авантюры она сама не поделилась на части, голова отдельно, остальное отдельно. Хорошо, конечно, что адская певичка ее выбрала. После тиши долгих переходов по бездорожью и безграничью у потомки великанов сильно снизились требования к уровню бардов и прочих разных менестрелей и певичек. Ну, чтобы там не шепелявил сильно и не был настолько пьян, чтобы не выговаривать слова, а голос и слух, ну, не всем же везет в жизни. Так что на этом фоне демоница Эйшет казалась настоящей небожительницей и богиней пения. Так же как сама Мегара была богиней силы. Жалко только, что подводная шлюшка с ее умением готовить буквально из отходов, оказалась в другой части банды. Но девушка рассудила, что жить они будут где-то вместе, а значит и котел будет общий. Так что без вкусняшек она не останется.

Сами каменоломни не показались Мегаре какими-то страшными, тяжелыми и ужасными. Ну грызет собака человеческую кость, так ей, как потомку волков, не зазорно. Вот если бы стражники тоже баловались человечиной, можно было немного напрячься. Вначале морганта хотела сломать кирку, потом хотела сломать молот, но в конце концов решила, что своей силушкой тут можно и не хвастаться. Поэтому работала спустя рукава, хотя, и так нарубила больше остальных. Про себя Мегара несколько раз помянула клятых строителей, из-за которых нужно было всем попасть в карцер. Вот если бы можно было бежать прямо отсюда! Да она бы и в одиночку вынесла пару хуманов и одну песю. А так приходится сидеть и что-то придумывать. Так как три узника, которые были не из их банды, не слишком подходили для веселого мордобоя. Но и план Эйшет ей не понравился. О чем она прямо и заявила.
- Ненадежно это, рогатая. Вдруг там стражники помешают или еще какая чума приключится. Нам рисковать нельзя. Потому, что если мы в карцер не попадем, то и усилия второй половины зазря пропадут. Попытка, как я понимаю, будет только одна, а потом этот крысиный отнорок перекроют.
Мегара потянулась и продолжила:
- Без обид, сеньоры и сеньориты, но нет в вас размаха варварской души! Нет кипения дикой крови в жилах! Зачем нам кто-то, если мы можем устроить веселую драку между собой! Тут и повод искать не нужно, жратву не поделили и все. А чтобы правдоподобней выглядело, может все со мной одной махаться. А если те трое присоединяться, то еще веселее будет, а нет, так нет, сами справимся. Заодно и работать до вечера не нужно будет. Сразу в карцер пойдем.

  Когда святоша поддержал предложение, рогатая расплылась в широкой улыбке и послала Марко звонкий воздушный поцелуй, разведя руки, словно с охотой обняла бы священника, да обстановка не располагает.
  - Va bene, padre. Можно это и самому сделать, и в продолжение моей мысли. А уж мы-то, - Эйшет подбоченилась, дав всем возможность полюбоваться натянувшейся на груди рубахой, - вас в обиду не дадим, покусаем и съедим!

  От менянета девушка комментариев и не ожидала, а вот то, что Мегара выскажется против, стало для нее неожиданностью - рогатая была уверена, что силачка поддержит любое предложение, не вдаваясь в детали. А тут - гляди-ка! - вместе с тяжелыми кулаками присутствовал и не самый пустой разум. Опасения Мег были не беспочвенны, но и предложение имело риски - о чем арлекина и высказалась, нервно покосившись на стражников и других арестантов:
  - Я не против, но есть один нюанс - после драки нас могут закинуть в одну камеру, а тебя - в другую. И кирдык, как говорят гобби. Что с этим делать будем, bella?

– А что, дельное предложение. Я и почин хороший придумал – отец Марко подмигнул Мегаре и ... через секунду схватил ее за грудь! Ну или по крайней мере сделал такую попытку.

  Пока Эйшет разглагольствовала, падре решил спор по-своему - и таким образом, каким бы и сама малебранке была не против поиграться. Но... Как говорится, кто смел, тот и съел - оставалось только поддержать правила игры. Ну и завидывать белой завистью, куда уж без этого.
  Помогая Марко раздувать пожар конфликта, Эйшет отвесила подзатыльник Таддео, громко завизжав:
  - А ты что братана не тормозишь! Её сиськи - мои, и другим - ни-ни! Или мне что, на тебе поскакать, чтобы знал, с кем дружить? Или ты на кого фокаччу крошишь, я не пóняла?
  В качестве дополнительного довода девушка толкнул собеседника корпусом - постаравшись дать Сердцееду возможность врезаться прямо в менянета.

— Чё я предлагаю – по дороге в камеру мы проходим мимо других зэка, с ними и надо повздорить, причем быстро и резко, как удар серпом по яйцам. Я начну, толкнув любого, с наездом – типа чё ты меня хаешь, cazzo?

— Это очень, очень неудачная стратегия, Эйшет, – тихонько, чтобы не слышали стражники, ответил Таддео на предложение Эйшет инициировать драку в коридоре по дороге в камеру. — Во-первых, заключённые боятся наказания и так просто на такую примитивную провокацию – толкнуть в коридоре – не поведутся. Во-вторых, стражники не позволяют колоннам заключённых проходить слишком близко друг к другу, а если ты, сцепленная с другими, ринешься к другой колонне, ты свалишь всю нашу, все упадут. В-третьих, если мы будем ждать до вечера, то ни у тебя, ни у других не останется никаких сил на драки и прочее. Мы должны действовать или здесь и сейчас, или в другой день, в других обстоятельствах.

— Слушай, а как вы к нему обращаетесь? К менянету, то есть. А то такое ощущение, что у парня даже имени нет. Надо бы придумать, а?

– Хм… да никак мы к нему не обращались. До того, как вашу группу поместили в дыру №13, он не был таким смелым, тусил себе в тёмном углу, его даже на каторгу часто не забирали, потому что принимали за просто кучу гнилого тряпья, — парень развёл руками в жесте недоумения.

— Нужно только имя придумать. Хламида? Риза? Белье? – Марко морщил лоб, пытаясь предложить достойные варианты

— Труселя? – хохотнул Браско, предложив свой вариант. – Но всамделишно же, этот менянет делал это самое "меня тут нет" большую часть времени до вчерашнего дня, когда в нашей пещере появились вы. Мы даже часто забывали, что он вообще там есть. И вот я даже не знаю, умеет ли он вообще общаться каким-то более понятным способом, кроме как жестами. Эй, ты, Тебянет, ты разговаривать умеешь? Тебя как звать-то?

В качестве дополнительного довода девушка толкнул собеседника корпусом - постаравшись дать Сердцееду возможность врезаться прямо в менянета.

— Эй, подруга, ты чего творишь?! – сначала опешил было Таддео, но очень быстро сообразил, что к чему, и почти мгновенно включился в игру: – Ты не смотри на то, что ты – девочка, а я – мужчина, надавать упрямой козе по рогам я всегда готов! — с этими словами Сердцеед, удачно увернувшийся от подзатыльника Эйшет, так и не достигшего цели, поднырнул под руку малебранке и попытался заключить ту в объятия. Девушка отшатнулась было назад, но парень был уж очень гибок и проворен, и арлекина сама не заметила, как оказалась в на удивление крепких объятиях Таддео, прижатой к его груди.

отец Марко подмигнул Мегаре и ... через секунду схватил ее за грудь!

— Ты что творишь, развратник! — Чопорная аристократка, до тех пор апатично поглощавшая свою кашу, заметила наконец то, что сделал священник. — Женское тело – священный храм, достойный благоговейного почитания, это святыня, которую нельзя касаться без позволения! Ты думаешь, что если ты – святой отец, то тебе всё позволено?! — Непонятно было, какая муха ужалила Фатьму, но вполне очевидно было, что поступок Марко задел её за живое; возможно, напомнил о каком-то неприятном опыте, пережитом в прошлом, или же она действительно была настолько зациклена на правилах приличия, этикета и морали. В любом случае дзагарийка вскочила на ноги и одним резким движением ухватилась за пеньковую верёвку, которая у заключённых Дыр служила вместо пояса на их мешковатых робах, после чего ещё одним рывком потянула её на себя. Верёвка лопнула, а штаны Марко упали , обнажив его ляжки и икры. Пока святой отец обнажался против своей воли, Фатьма замахнулась изо всей силы и попыталась дать пощёчину синьору Ботти, но оступилась, зацепившись ногой о камушек, и мешком упала на священника, разорвав контакт между его рукой и грудью Мегары.

— Вы ч-ч-что творите! — воскликнул Фабио, трусливый сильван, который при виде всей этой суматохи и всех этих игрищ с объятиями, хватаниями за грудь и спусканием штанов начал затравленно следить за реакцией стражников и Дзанны, и когда те перестали переговариваться и, перехватив свои булавы поудобнее, сделали пару шагов вперёд, а мастифф оторвалась от выгрызания костного мозга из своего чудовищного лакомства и с мрачным любопытством уставилась на суету наших героев, бедолага не выдержал и упал в обморок, а на его штанах начало расползаться тёмное пятно.

Обычно когда сеньору или сеньориту на глазах публики хватают за сиськи, то ей положено визжать. но дикарка только весело заржала, а потом воскликнула:
- Какой прыткий!
Она было собралась отвесить святому отцу добрую затрещину, но тут к их парочке слезла Фатьма. Так что Мегара, почти не думая, попыталась столкнуть между собой головы этих двоих. Ее рост, телосложение и сила позволяли это сделать легко, хотя и совсем не изящно.
- Ха! - резко выдохнула она, сводя вместе свои руки и два чужих тела.

– А ты куда, старая лезешь? Завидно стало, что я на свежие дыньки позарился, а не твою засохшую курагу? Окститесь, окаянные, дать святому отцу за грудь подержаться – то лучшее средство профилактики от болезней паскудных, что кормящих матерей поражает! То не грех, то исцеление!

Гневная тирада святого отца сопровождалась сотворением магических пассов, коими святой отец раздавал щедрые оплеухи

  Быстро начавшаяся с легкой руки, ладно, пары рук падре импровизированная драка прервала весьма интересный разговор, что, конечно, для такой любительницы почесать языком, как Эйшет, было весьма обидно. Можно было бы посокрушаться, что гениальный план драки в коридоре не учел парочку мелких и, признаться, незначительных деталей, можно было бы построить загадки, почему менянет оживился только с появлением новых сокамерников, и всем вместе попридумывать ему имя – но жизнь распорядилась так, что забавы словом споро переросли в забавы делом. Не в первый раз, к сожалению, и не в последний: в этом-то Эйшет точно была уверена, потому что за длинный язык не раз получала по рогам в прямом и переносном смысле.
  Впрочем, малебранке могла получать удовольствие от всего, или, вернее, почти всего, поэтому расстройство длилось недолго, всего-то пару ударов сердца. А потом пошла такая развлекуха, что хоть святых выноси. Эйшет не была уверена в своих чувствах, но что-то в глубине души ударило по струнам ностальгии: «почти как дома!». Со всем пылом и страстью увлекающейся натуры рогатая всем своим естеством отдалась новой забаве.

  То, что Таддео увернулся и от плюхи, от попытки взять на абордаж таранным профилем, девушку ни капли не смутило – задаче все равно была не в том, чтобы одолеть оппонента, а чтобы навести хаос и беспорядок, изобразить драку и заставить бездельников при исполнении заняться своими прямыми обязанностями. А для себя самой – еще и повеселиться: тем более, что сметливый парень сразу сообразил, что и почему.
  Как и всякий приличный criminale на разборках, он начал со слов: только негодяи всерьез бьют прежде, чем выскажут оппоненту все, что думают о нем, его родне, противоречивых связях с домашними животными и предметами интерьера, запахе, интеллектуальном уровне и вообще всем, на что хватит фантазии. Жаль только, что на полноценную тираду у Сердцееда времени не было – обстоятельства совершенно не располагали. Впрочем, у самой Эйшет возможности блеснуть красноречием тоже не было, поэтому она откликнулась только коротким звонким хохотком:
  - Лучше не по рогам, а под хвостиком! Учишь, как общаться с женщинами, учишь, а он…

  Что «он», девушка договорить не успела. Бойкий Таддео оказался быстрее, и она успела только дернуться перед тем, как нос впечатался в поросшую курчавым жестким волосом мужскую грудь, а она сама оказалась в плену чужих рук. Надо заметить, весьма крепких и вместе с тем бережных, держащих одновременно и заботливо, и уверенно. От таких объятий хотелось мурлыкнуть кошкой и, устроившись поудобнее, наслаждаться согревающим чувством защищенности и невысказанного, но весьма недвусмысленного обещания. В конце концов, лучшая награда победителю – побежденный!
  А вокруг, тем временем, безраздельно властвовал самый натуральный хаос. Ушастый решил прикинуться пнем, от которого недалеко ушел, ушлая бабка решила, что ей тоже хочется мужского тела, и, стянув с падре штаны, форменным образом попыталась того завалить. Мег демонстрировала крепость мышц, не взирая на проснувшиеся в увядающем цветочке Фатьмы чувства, другие тоже в стороне от всеобщего ажиотажа не оставались.

  Отвлекшаяся на суету вокруг и собственные ощущения, Эйшет не сразу вспомнила, что они здесь, вообще-то, дерутся.
  - Отпусти! – не особо-то громко заверещала она, кокетливо стрельнув на парня из-под ресниц. – Отпусти, а то хуже будет, я сейчас этому лысому сделаю так, чтобы что-то быстро встающее у него упало навсегда!
  Рывок с упиранием ладоней в грудь скорее походил на потягивание, а шевеление бедрами вряд ли способствовало разжиманию объятий. Но Эйшет было и так не плохо – такой формат разборок всяко лучше, чем бег с препятствиями по траттории после очередного не ко сроку пришедшего в голову пасквиля на франтовитых зануд за соседним столиком. Не принесла успеха и попытка выгнуться волной и сползти ниже, оставив Таддео хвататься за воздух.

  Зато соскользнувшие с груди на талию руки нащупали что-то твердое и явно готовое к бою. К некоторой досаде, это оказалась всего лишь ложка, которую Сердцеед держал в отсутствие карманов за поясом. Выхватив трофей, Эйшет гордо воздела его над головой, во весь голос заявив:
  - Беги, несчастный, или я тебя прямо здесь возьму! Возьму и покараю! И тогда… Ах, как жарко будет!
  Во время громкого монолога шаловливый хвост малебранке скользнул по икре юноши, уверенно поднимаясь выше с твердым намерением доказать всему миру, что то, что дураки считают демоническими излишествами, весьма полезная вещь, и в драке тоже.

Когда Браско задал так и оставшемуся безымянным пятому-из-четверых узнику Дыры №13 свой вопрос, пустующий капюшон не пропустил его мимо несуществующих ушей и действительно повернулся в сторону морганта. На одно мгновение могло показаться, что его бесплотный обитатель то ли готов был ответить, то ли уже даже начал отвечать... но тут сначала вмешался с собственными предложениями Марко, затем — обдумавшая за это время план Эйшет Мегара со своими замечаниями, а потом уж всем стало совсем не до этого. Так эта загадка и повисла в затхлом, пыльном, пропахшем по́том и ещё чем похуже (особенно после столь постыдного поведения бедолаги Фабио) воздухе...

Начавшаяся полу-всамделишняя-полу-притворная заварушка отвлекла всех от любых предыдущих событий... И, хотя это и включало стражников, оставшийся позади них безмолвный силуэт, пусть и оказался, по сути, позабытым, извлечь из этого никакой выгоды не мог — в этой пока ещё даже не получившей номера Дыре не было решительно ничего, кроме устало дожидавшихся конца перерыва сброшенных в кучу молотов и кирок, тарелок разной степени опустелости, да остатков останков незадачливого знакомца сильвана, поэтому и прикарманить в этот удачно подвернувшийся промежуток незаметности на случай, что во всё ещё крайне смутном будущем что-то пойдёт не по наспех выдуманному плану, было нечего.

Иными словами, кроме как устраивать бедлам, больше тут делать было и нечего.

Серая роба беззвучно выпрямилась и неспешно направилась к остаткам трапезы. С другой стороны наперебой верещали участники и участницы потасовки, гулким стуком отдавались в каменных стенах столкновения пойманных в мощные руки Мегары черепов, хрипло орал Марко, перемежая это шипящим свистом высвобождаемой магической энергии... В общем, бедлам и так уже шёл полным ходом, нужно было только к нему присоединиться. Пальцы перчатки осторожно, чтобы не перемазаться лишний раз, подняли всё ещё полную тошнотворной (по крайней мере, для тех, кому было чем тошнить) серой жижи тарелку и перехватили её так, чтобы оказаться под засаленным деревянным донышком. Воспользовавшись тем, что стража всё ещё не до конца решила, нужно ли им вмешиваться эту кучу-малу или нет, незримый обитатель Дыры №13 вышел вперёд, огибая их по дуге, и, продемонстрировав тарелку, швырнул её не глядя в сторону своих новых и старых знакомых.

Несколько раз кувыркнувшись в воздухе (что, безусловно, разбросало бы её содержимое во все стороны, не будь оно столь клейким и неделимым), она ударилась о крепкое плечо Браско, отскочила в сторону и, наконец, плюхнулась с отвратительным «Чавк!» на пол кверху дном. Сам бросок, конечно, не оставил на здоровяке ни следа, но вот повод и для него влезть в общее веселье теперь был, как и, конечно, у их пленителей загрести вместе с остальными и наиболее опаснейшего из них — метателя еды... ну, если это месиво можно было так назвать: контакт с полом, возможно, пошёл только на пользу его вкусовым качествам.

Орацио, до того момента сидевший тихо и практически не привлекавший внимания, чуть было не оказался забыт в пылу драки. Однако сам он за происходящим внимательно следил, и, завидев ненадлежащее поведение Марко, медлить не стал. Юноша схватил полупустую миску и подскочил к образовавшейся куче мале.

— Святой отец, соблюдайте же вы правила приличия! — раздался из-за спины пронзительный голос нового знакомого. — Вы ведёте себя неподобающе вашему сану!

У святого отца не было времени обдумать услышанное: вслед за словами на седую голову Марко тут же обрушилась деревянная утварь, расплёскивая по пути остатки жидкой каши.

Там, где ещё несколько мгновений назад царило усталое спокойствие, прерываемое время от временем хрустом берцовой кости, которую разгрызала Джанна, ныне воцарился полный хаос. Малебранке верещала, обнимавший её Таддео, чьи смуглые щёки отчего-то воспылали вполне заметным румянцем, как-то странно извивался (кто мог присмотреться детальнее, заметил бы, что он пытался не отпуская Эйшет отстраниться от неё чреслами, что коварный хвост малебранке, казалось, живший своей отдельной жизнью, не позволял сделать), в воздухе раздавались звонкие звуки невидимых оплеух, после которых покраснели щёки и у Эйшет с Фатьмой, безымянный менянет и Орацио швырялись посудой в Браско и Марко, которого Мегара довольно звонко и вполне болезненно столкнула с зашипевшей от возмущения дзагарской аристократкой, а валявшийся мешком Фабио продолжал наполнять внезапно ставшее тесным помещение ароматами свежеотпущенных на свободу запасов кала и мочи.

В какой-то момент Дзанна показала, что из всех присутствующих в пещере, эта собака была самой адекватной; сука не выдержала и громко, оглушающе, грозно гавкнула. Буквально на следующий удар сердца – которое у каждого присутствующего в этой пещере билось уже слишком часто – из коридора, в который выходила пещера, послышались оглушительный лязгающие звуки, причина которых буквально спустя несколько мгновений стала ясна. Целая толпа стражников, наряженных чуть полегче и не так грозно, как одеты были Симон и Далила, ворвалась в пещеру и ударами дубинок и плетей менее чем за минуту заставили всех заключённых стать на колени, сковали их кандалами и соединили меж собой в единую цепь. процессия устремилась по каменному серпантину – по Спирали Отчаяния – куда-то вглубь огромного каньона, который собой представляли Дыры.

* * *

Фабио взять с собой никто из миньонов не решился – наши герои услышали разговоры про то, что, мол, когда оклемается, тогда его и добавят ко всему этому цирку. Всю дорогу вниз Фатьма пыталась боднуть святого отца, правда, безуспешно, поскольку он был прикован за нею и умело уворачивался от неумелых «пинков наоборот» пожилой дамы; время от времени смуглокожая джагарийка бормотала проклятия в сторону Мегары, которая шла перед нею, и всё пыталась улучить момент, когда могучая моргантка не будет смотреть по сторонам, чтобы плюнуть той в её мускулистую спину, но и в этом южанке-дворянке не везло: Мегара с интересом осматривала всё вокруг и постоянно крутила головой. Таддео, которого приковали последним, время от времени делал вид, что оступился или зацепился за камень, и то и дело почти что падал на спину Эйшет, шедшей в колонне перед ним, и пару раз малебранке даже ощутила горячее дыхание Сердцееда на своём затылке. В один из моментов в тёмном провале капюшона всё ещё безымянного менянета появились две блестящие бусинки любопытных глаз, но увидев зияющую бездну, вокруг которой извивался серпантин Спирали Отчаяния, испуганно пискнули и снова скрылись внутри небывальца.

Почти на самом дне Дыр, там, куда едва достигали серые отблески света свободы, располагался тот самый карцер, в который так хотел попасть Танцор. Собственно, его бледное измождённое лицо наши герои и увидели первым и единственным прежде, чем оказались в полной темноте помещения после того, как стражники грубо втолкнули всех внутрь карцера и закрыли дверь, пообещав напоследок «заглянуть как-нибудь на днях», после чего, обмениваясь шутками и обсуждением того, что сегодня будет на ужин, ушли.

Как только стихли звуки шагов удаляющейся по Спирали Отчаяния стражи, невидимый во тьме неугомонный старичок, покряхтывая и кляня на чём свет стоит сырость в этой пещере внезапно стал видим: над головой Лато засиял затанцевал хоровод разноцветных огоньков, не особо ярких, но вполне заметных во тьме и дающих даже какое-никакое, но всё же освещение – очевидно, кто-то из сокамерников сотворил простенькие чары. Наши герои смогли разглядеть, что кроме массивной деревянной двери с махонькой смотровой решёткой, никаких больше входов и выходов тут не было; тут вообще ничего, кроме наших героев не было: ни тюфяков, не вёдер для справления нужды, ни бочки с водой для питья и умывания. С каменного потолка, укрытого слоем небольших сталактитов, на каменный пол регулярно капала вода, она же стекала в некоторых местах по стенам, смывая останки мочи, крови и рвоты, оставленные прежними посетителями этих чертогов.

Лато стоял у самой стены и почему-то держал на ней руки; казалось, словно Танцор знал о выходке святого отца и теперь решил повторить подвиг Марко, правда, вместо Мегары объектом своих похотливых проделок выбрал огромный сталагмит, наполовину вросший в каменную стену. С пониманием хмыкнув, к нему присоединился Таддео, после чего эта парочка начала ощупывать сталагмит снизу доверху, не пропуская ни единого выступа на камне. Спустя несколько минут этих странных действий, внезапно в глубине сталагмита раздался какой-то скрежет, и через пару мгновений он внезапно погрузился в пол, открыв за собой аккуратный проход в тёмный коридор. Сделав знак следовать за собой, Танцор с помощью Сердцееда заковылял внутрь.

Спустя ещё несколько минут движения сквозь тесный и тёмный проход, а также очередные манипуляции Лато со стеной тупика, которым закончился коридор, вся компания оказалась в невероятно огромной пещере, освещённой масляными лампами, которые были установлены в прямоугольных нишах по периметру помещения. Повсюду были стеллажи, встроенные в каменную стену полки, сундуки, столы, бочки, ящики, а в них и на них – бесконечность сокровищ. Одежда, доспехи, оружие, книги, свитки, пузырьки и бутылочки, а порой и целые бутыли с различными жидкостями, странные предметы, назначение которых не всегда было ясным, посохи и жезлы – всё, что за столетия существования Дыр её коменданты отобрали у несчастных, ставших заключёнными этой тюрьмы и каторги.

— Вы не слушайте, что они «на днях» зайдут. Наверняка как минимум нашу парочку приведут, когда те очухаются, – громко заявил Лато, и, чтобы пояснить тем, кто мог не понять смысла его слов, пояснил: – Там, где мы работали, ещё двое остались, они сознание потеряли. Не наши, но карцер-то один, так что его точно сюда притащат. У вас там хвостов не осталось? Даже если нет, времени – в обрез. Берите только самое необходимое, то, без чего вы никак не сможете; за этими сокровищами, возможно, мы ещё вернёмся, – граф дель Черкио зловеще ухмыльнулся, – но на данный момент жадность – верный путь к неминуемой смерти, ибо приведёт к задержкам и промедлению. Allore, signori e signore, двигаем попами, экипируемся! Нас ждут катакомбы и возможное преследование со стороны охранников – потому каждое мгновение на вес золота, – с этими словами старик схватил один из золотых дублонов, мягко сверкавших оранжеватыми отблесками света масляных ламп в полуоткрытом сундуке, попробовал его на зуб и, довольно хмыкнув, засунул в карман.

Пока наши герои рылись в кучах порой полезного, но чаще всего – абсолютно бесполезного шмотья, накопленного за десятилетия, если не столетия, Аурея внезапно хрустально засмеялась:

— Волшебные ягоды из бухты Нарвалов! Именно то, что всем нам нынче нужно, – рыбола схватила медную чашу, в которой алели мелкие круглые ягодки; отправив одну себе в рот, она обошла всех и каждого и заставила последовать её примеру. — Они способны снимать усталость и очень, очень долго хранятся; моряки Квинотарии часто берут такие с собой в путь, поскольку они незаменимы в морских путешествиях длиною в месяцы. Правда, так просто их не найти: с каждым десятилетием вода в бухте поднимается всё выше и выше, затапливая гроты, в которых растут… росли «нарвальные ягоды». Кто-то даже пытался их разводить в других местах, но они или не прижились, или ни разу не зацвели; единственное место на всей Земле, где они могут расти и плодоносить – кажется – это бухта Нарвалов… и спустя ещё десятилетие или около того она будет полностью затоплена, а с нею и пропадёт доступ к этому чуду.

* * *

Старый граф оказался прав: примерно через четверть часа или около того, в коридоре, в котором находилась и сокровищница, и карцер, послышались многочисленные шаги и уже знакомые нашим героям стоны хламидиозного любителя поэзии, а значит – пора было делать ноги. Обладатель самых слабо действующих конечностей из всех представленных тут с помощью Таддео заковылял к самой дальней стене сокровищницы и снова начал свои пассы и ощупывания; раздался негромкий щелчок и часть стены с тихим шелестом ушла в сторону, открыв довольно просторный тёмный проход, достаточно широкий для того, чтобы идти по нему парами.

Танцор дождался, когда последний из беглецов зайдёт внутрь, и начал манипуляции со стенами уже внутри коридора; когда дверь закрылась, оставив всех в полной тьме, старик негромко заговорил, и его слова гулко разнеслись по коридору:

— Зажгите факелы и лампы, которые вы взяли в сокровищнице. Впереди источников света не предвидится примерно несколько часов пути по лабиринтам канализаций и катакомб. И смотрите под ноги в оба: тут очень много ловушек — которые скорее для того, чтобы не подпустить к Дырам, чем не выпустить из оных. И не знаю, каким образом, но каждый раз, когда мы таким способом пытались сбежать, охрана узнавала про это, пусть мы и закрывали за собой двери… Поэтому погоня вполне вероятна. В конце этого коридора будет разветвление, и там мы с вами разделимся на две группы, каждая пойдёт своей дорогой; одни – со мной, другие – с Таддео. Встретимся уже на свободе… если так будет угодно Триотцу, — Лато осенил себя ромбовым знамением.

Лато ещё даже толком не начал раздавать остальным команды, как серая тень, до сих бесшумно двигавшаяся позади остальных, проскользнула вперёд, к стоящей чуть в стороне грязной корзине, в которую, кажется, был свален совсем уж совершеннейший хлам — пыльный, грязный чёрно-красный стяг с прожжёнными в нём угольками дырами, две треснувших стеклянная маски — одна стеклянная, одна, кажется, фарфоровая, крошечный рыжий осколок, будто бы выцарапанный из какого-то витража, пузырёк с чем-то бурым и давно засохшим, мятая медаль из какого-то странного металла, погнутая некогда изящного вида шпага, колода карт таро, непомерно большое белое перо, давно изъеденное почти до стержня пухоедами, арбалетный болт с оперением из вороньих перьев, потёртая кожаная повязка на глаз, несколько красных повязок и лент, кусочек стекла... нет, почему-то не растаявшая льдинка, ворох крошечных красных пёрышек и сухих листьев, оборванный красный капюшон, небольшой камень с выцарапанными на нём спиралями-глазами... Впрочем, незнакомого обитателя Дыр ни один из этих странных предметов не интересовал: с такой же уверенностью, с которой он подошёл к этой загадочной коллекции, он вытянул из неё ровно одну вещь — что-то вроде украшения? тотема? чьей-то непонятной попытки сделать скульптуру из необычных материалов? Впрочем, позвольте просто описать эти самые материалы — несколько отбелённых черепов каких-то мелких животных, все скреплённые между собой металлической проволокой, продетой сквозь кость.

Посмотрев на свою находку, как на давно не виденного друга, фигура в робе размотала тонкую цепочку, прикрученную к затылку черепа в центре, и осторожно надела её на бесплотную шею, не опуская пыльного капюшона. Какое-то время после этого невидимый узник стоял неподвижно, будто бы то ли впитывая внутрь какие-то чувства, то ли просто переводя дух — фигурально, конечно, выражаясь, поскольку дышать он тоже не мог, как и питаться... Что, кстати, стало некоторой проблемой для как раз подоспевшей к тому моменту Ауреи — что мог сделать с волшебной ягодой тот, кто не только не ест, но и вообще не есть? Пока рыбола пребывала в задумчивости, пытаясь придумать ответ на эту загадку, решение, к счастью, подоспело само по себе — из рукава протянутой руки высунулся усатый нос, ухватил предложенное лакомство крошечными зубами, и тут же скрылся обратно. Помогло ли это только этому конкретному обитателю старого тряпья, или и его менее телесному сожителю, коротко кивнувшему в знак благодарности, — непонятно, но, по крайней мере, других вариантов тут всё равно не было.

Зато что пока ещё было — это время. Остальные, всё же, заранее не знали, что ищут, а потому им нужно было сначала осмотреть весь местный «музей». Можно, конечно, было бы просто прождать это время, но, некоторое время подумав, пятый-из-четверых обвёл пустующим взглядом стеллажи, столы, и сундуки, пока не остановился на небрежно сваленных в кучу чуть ржавых от сырости кольчугах и валявшемуся рядом небольшому круглому щиту. Сомневаться в словах Лато причин не было — вряд ли путь отсюда обещал стать простым и безопасным, а потому лучше было бы к этому подготовиться заранее. И, к слову о подготовке, незнакомец ещё раз оглядел комнату, разыскивая кое-что ещё, пока не наткнулся на валявшиеся между двумя бочонками сапоги с непомерно высокими голенищами, отобранные, видимо, у рыбака. Не мудрствуя лукаво, он натянул их прямо поверх посеревших от каменной крошки пустых онучей, и пару раз топнул обоими ногами, прислушиваясь к ощущениям. Был ли у менянетов размер ноги, под который свои изделия должен был бы подгонять сапожник, если не было самой ноги? На некоторые вопросы, уважаемый читатель, ответов у меня нет. Наконец, подойдя в обновках к шкафу, забитому целой кучей склянок и мешочков, он проведя пальцем перчатки по нескольким полкам, вытащил с одной из них водонепроницаемую кожаную сумку, которую обычно всевозможные маги, травники, и алхимики использовали для того, чтобы держать там необходимые для своего ремесла ингредиенты.

  Драчка Эйшет весьма понравилась – весело, задорно, с толикой перчинки, да еще без неприятных последствий. А уж реакция Таддео… Каждый раз, когда малебранке вспоминала захват парня и собственные попытки выбраться из него, губы разъезжались в широкой довольной улыбке, а кончик хвоста начинал задорно подрагивать. Это добавляло и позитива, и уверенности в себе, да и попросту поднимало настроение. Все бы драчки были такими!
  Впрочем, радость чувств не помешала рогатой девочке, когда ворвалась стража, упасть на колени с искаженным в подступающем плаче лицом, и протянуть тюремщикам подрагивающие в истеричном треморе руки. Ведь если играть роль, то надо играть ее по полной, со всей самоотдачей и искренностью! Эйшет даже начала блажить, что она-де не виновата, и не надо ее ни в колодки, ни в карцер, ни в холодную, ни в кандалы, и вообще, «отпустили бы вы, добрые и славные стражи». А когда ей показалось, что жалобы могут возыветь эффект и ее не станут запирать вместе со всеми, быстро добавила, что перед освобождением она не просто должна, но просто обязана поднять на рога всех оскорбивших ее cazzo, потому что певца может обидеть каждый, но каждый же должен понести за это справедливую кару. Естественно, такая «кровожадность» освобождению не поспособствовала, что и было надо устроившей театр одного актера малебранке.

  Когда руки оказались в кандалах, и заключенные мелкими шажками пошли под конвоем в карцер, Эйшет вскинула горько повешенную было голову и запела:
      Когда с товарищами я ходил в ночной налет,
      Когда живыми выходили мы из битвы,
      Когда в карманах пела медь и отдалялся эшафот,
      Лишь ей одной я посвящал мои молитвы.

      Hо раз усатый господин меня застиг впотьмах,
      И мы сразились с ним у старого собора.
      Я только раз взглянул наверх, но это был неверный шаг -
      Я вдруг упал и услыхал: "Держите вора!"

  Но надолго изображать «отчаявшуюся, но гордую арестантку» арлекину не хватило, чему способствовала и вертящаяся впереди Фатьма, и приникающий к спине Таддео. Но если на выкрутасы старушки девушка только фыркала, то действия парня заставили рассмеяться негромким грудным хохотком:
  - Тадек, tesoro mia, ты всегда можешь положиться на меня, опускайся сколько угодно – я тебя поддержу со всем старанием! И ты всегда можешь положить на меня свои крепкие руки, чтобы не рухнуть на камни!

  Какое-то время после этого малебранке шла в молчании, с любопытством смотря по сторонам. Но все было однообразно, и взгляду попросту нельзя была зацепиться за что-то интересное, так что девушка вернулась к прежнему способу борьбы со скукой, решив на сей раз исполнить что-то более легкое и забавное.
      И вот решили мы – бежать нам хочется,
      Не то всё это очень плохо кончится:
      Нас каждый день мордуют уголовники,
      И главный врач зовет к себе в любовники.
      И вот – в бега решили мы, ну а пока
      Мы оставалися всё теми же зэка —
      Зэка Роберто, Руджерио зэка.

      Четыре года мы побег готовили —
      Харчей три тонны мы наэкономили,
      И нам с собою даже дал половничек
      Один ужасно милый уголовничек.
      И вот ушли мы с ним в руке рука, —
      Рукоплескали нашей дерзости зэка —
      Зэка Роберто, Руджерио зэка.

  Под подобное творчество колонна дошла до карцера, куда и была одна за другим арестантом загнана. В отличие от обычных людей, Эйшет хорошо видела в темноте, и первой дала понять, что в камере они не одни, с громким визгом кинувшись на шею Танцору и облобызав того в обе щеки:
  - Дедушка Лато, вы живы и целы! Magnifico! Я так рада!
  Конечно же, остальные «постояльцы» Тринадцатой тоже не были обделены ни вниманием, ни крепкими объятьями, ни звучными поцелуйчиками. При этом совершенно искренними – рогатая девочка и правда была рада всех видеть.

  Поздоровавшись так со всеми, бардесса поинтересовалась у Таддео, может ли она, пока сам Сердцеед и его старший товарищ заняты делом, оповестить случайно примазавшихся к «бегунам» заключенных о том, что, собственно, здесь готовится. Аргумент у малебранке был простой: не оставлять же ребят за решеткой, и не мешать им выбираться вместе со всеми, а то хуже будет. Найдя у парня полное согласие со своими действиями, суетливая арлекина собрала всех «новичков» в одну кучку и оповестила их негромким шепотом театрального malvagio:
  - Так, ragazzi, слушаем ухом. Parliamone! Меня зовут Эйшет-шедим, ну или Зенуним, но можно просто Эйшет, если вам угодно. В общем, мы тут решили дёру дать по хорошему, - рогатая поцеловала сложенные щепотью пальцы и раскрыла горсть, - плану, и раз уж вы с нами, предлагаем присоединиться. Вы как, с нами или предпочтете еще здесь чалиться?
  Представившись, малебранке бросила озорной взгляд на Фатьму в надежде, что старушка поймет, на кого она намекает, и убоится. А, убоявшись, оповестит всех остальных о том, кто перед ними. Говоря это, Эйшет ни в коей мере не намеревалась испугать спутников – рогатой просто было интересно, как бурно окружающие среагируют на свои подозрения.

  Тем временем Танцор и Сердцеед закончили манипуляции со сталактитом, открыв под громкий присвист малебранке дорогу в тюремную сокровищницу. Медлить рогатая девочка не стала, с радостным визгом бросившись вперед. Какое-то время она носилась хвостатым шариком от одной кучи другой, пока не огласила зал радостным криком:
  - Вот она, моя прелесть! Моя хорошая! Я думала, мы больше никогда не свидимся, будем тосковать в разлуке!
  Прижав к груди лютню, девушка какое-то время стояла с широкой светлой улыбкой, баюкая потерянный было инструмент, и наверняка так бы и провела все время расхищения, если бы ее не поторопили. Выкрикнув «ага» и сбросив оцепенение, она присоединилась к «подготовке к экспедиции».
  В итоге вскоре малебранке сменила тюремную робу на белую рубашку с пышным жабо и опускающимися до вторых фаланг манжетами, изящно построенную верхнюю юбку чуть ниже колен, с витиеватым дзагарскими узорами, модными лет пять назад, и украшенный россыпью мелких жемчужин жилет, явно когда-то принадлежавший богатенькому мажору, а ныне помятый и грязный. Надев на ноги остроносые сапожки и нацепив между рожек широкий алый берет с ворохом фантазийных перьев, она завершила свой «сценический» образ.

  Закинув в рот дарёную рыболой волшебную ягоду, девушка продолжила шмон, разжившись вскоре оружием, походным рюкзаком и – о чудо! – волшебным камешком, заменившим труд прачки и превратившим грязные мятые тряпки в чистенькие, хотя и немного потрепанные, одежды. И, естественно, поиски ничуть не мешали ей то вслух восхищаться находками, то ругаться на совершенно бесполезные вещи, то перескакивать на совершенно не относящиеся к теме побега вопросы.
  - А, Роберто! – внезапно заявила она. – Я поняла, как надо звать нашего менянета! Роберто! Это и нормальное хорошее имя, и с робой, в которую он одет, соотносится! Чем не говорящее имя, а? И кто умница? А вот я умница, эхей!

  Когда настала пора сваливать, нехотя отвлекшаяся от расхищения арлекина в качестве поддержки снова обняла старика и похлопала по спине:
  - Причем здесь Триотец – не знаю, но вот в том, что мы встретимся, я не сомневаюсь. Buona fortuna!

  Следующие слова были обращены уже к своей команде:
  - Так, cosca, раз там ловушки, предлагаю идти так. Таддео первый, как наш capo и явно самый опытный парень. За ним – я, как девочка глазастая впотьмах, и, к тому же, с хорошим слухом, - она подергла себя за край острого уха. За мной пойдет Мег, как крепкая красотка, способная надрать уши и задницы любым опасностям впереди. В центре – новенькие. За ними – падре, а потом Браско, как самый крепкий тыл. А замыкает колонну Роберто: ему и от факелов будет подальше, и можно будет прислушиваться, не догоняют ли нас преследователи.
  Если все согласны, то ходу-ходу! Ну, друзья, chentanni!

Дальнейшие события развивались стремительно да так, что аж дух захватывало. Драка была прекращена самым бесцеремонным способом, Марко даже не успел толком ответить всем защитникам девичьей чести, не сумевшим понять, что то было не домогательство, а сугубо забота о хрупком женском здоровье. Охранники отходили святого отца дубинками безо всякого уважения к его сану – бока болели до сих пор, но больше всего кручинилась душа – ровно до тех пор, пока отец Марко не заметил на складе большую оплетенную бутыль. Вырвав из нее пробку с нетерпением страстного любовника и втянув своим сизым носом аромат, что источало горлышко бутылки, падре сразу определил, что жидкость в бутылке была ничем иным как вином, изготовленным из лучших сортов винограда, собранных на залитых солнцем склонах холмов Франкамонте и вялившихся недельку-другую в тени. Схватив большую кружку и ничуть не смущаясь надписи "Для подаяний" отец Марко попытался нахлестать туда вина. Но к удивлению святого отца, налитая жидкость тут же исчезла. Не поверив своим глазам, святой отец приложился к горлу бутылки и судя по тому, что прелат зажмурился как кот, присосавшийся к вымени коровы, дело пошло...

– Ох, хорошо!.. Видно, не приемлет сия реликвия никаких полумер в виде кружек. Лишь усердием выпивающего являет она свою благодать...Чем может быть бутылка вина, найденная на складе, чем не знаком свыше. Не оставил Триединый раба своего в нужде и печали и прислал утешение в скорби его!

И в отличие от всех иных случаев, когда Марко воздавал почести вину (а происходило это едва ли не с каждой бутылкой, в распитии которой принимал участие святой отец), вино действительно оказалось непростым. Добрая треть бутылки, отлитая в кружку, тут же восстановилась, что заставило святого отца бухнуться на колени и тут же читать молитву благодарения, прижимаясь лбом к священной бутылке, будто к святым мощам. У падре уже сложилась отличная легенда о том, что эту бутылку освятил своим прикосновением сам Святой Архангел Кампариил. Надо сказать, что у святого отца было отличная способность для всякого плута и шарлатана – единожды придумав какую-то легенду, святой отец сам же начинал верить в нее так крепко и незыблемо, будто она была истинной правдой, явленной ему свыше

Ара нырнула в омут драки с головой. Отдалась есть со всей страстью своего пока девственного тела. Так-то в ее возрасте вроде и пора было, тело у потомки великанов давно созрело. Вот только пока она не встретила того самого, от которого бы запела душа и сердце выскочила из груди. Да даже обаятельного проходимца, который смог бы запудрить мозги словами о любви Мегаре не встретилось. Нет, были парни и мужчины, которые к ней подкатывали с вполне понятными кобелиными заходами, но все не те. Мелкие или душой или телом по сравнению с ней великолепной. Вот и приходилось спускать напряжение и неудовольствие в трактирных драках. Так что будущая альпинистка наслаждалась процессом, будто покоряла очередную вершину. Она принимала выгодные позы, корчила страшные гримасы, напрягала свои тренированные мускулы, да так, что тюремная роба лопнула на сиськах. От восторга, когда под ее руками с треском столкнулись две головы, Мегара победно взревела. Вот только все быстро кончилось. Она даже во вкус войти не успела, даже размяться как следует. Тоска, печаль! Хорошо еще, что план сработал и их отвели в карцер. Во время этого процесса Мегара фыркала и смотрела на стражников и их шавок свысока. Да щелкала пальцами в такт песенки малебранки.

Она не успела даже как следует осмотреть карцер, как они его покинули. У это обстоятельство только обрадовала морганту. Похоже, что небеса решили поскорее исправить допущенную оплошность, ведь у нее в гороскопе действительно не было ни тюрьмы, ни каторги. Вот и везло ей, а заодно и всем окружающим, будто они играли с сукой судьбой крапленными картами.
- Грацио, сеньора, - поблагодарила Мег рыболу и тут же схрумкала протянутую ей волшебную ягодку.
А потом рассмеялась как девчонка и ринулась рыться в сокровищах. Первым делом варварка схватила меч, кто бы сомневался. Статусное оружие рыцарей, вождей и героев, хотя тем же молотом или алебардой можно стукнуть и больнее. А у этого славного оружия еще и клинок неярко светился в темноте приятным, холодны лунным светом. К нему Ара прихватила и щит. Щит был самым обычным, о свою главную цель, защищать плоть, выполнял исправно. Если кто-то наблюдал сейчас за моргантой и подумал, что ее вооружение окончено, то он жестоко ошибся. Девушка нашла себе еще добрый кинжал, которым можно было с равным успехом резать колбасу или чужие глотки. Оружейный пояс из толстой кожи. И на него пару небольших легких швырковых молотов. Стрелялки альпинистка не слишком любила и не слишком умела ими пользоваться. А таким молоточком можно было запросто зарядить в чужой лоб издалека. И только после этого девушка занялась одеждой. Но вначале, сорвала с себя тюремные тряпки, ненадолго оставшись голышом. Низ тела Мег прикрыла широкой и не слишком длинной юбкой. В такой с равным успехом можно было танцевать или сражаться, без риска запутаться в материи. Верх прикрыла белая мужская рубаха, женских на ее героические пропорции тут не нашлось. Как и сапог ее размера, так что пришлось довольствоваться сандалиями. Потом Мег надела на себя золотую цепь, пару браслетов, и прихватила кожаный мешочек куда ссыпала горсть золотых и несколько колец, которые были слишком малы для ее пальцев. На этом сборы были завершены.

- Согласна, - кивнула она, когда рогатенькая бардесса озвучила порядок движения. - С внимательностью у меня так себе, а так я смогу помочь с опасностью как спереди, так и сзади. И постарайтесь ноги не ломать, я сразу много тел не унесу.

— А, Роберто! – внезапно заявила она. – Я поняла, как надо звать нашего менянета! Роберто! Это и нормальное хорошее имя, и с робой, в которую он одет, соотносится! Чем не говорящее имя, а? И кто умница? А вот я умница, эхей!

Хотя Эйшет, как и более «бывалые» обитатели Дыры №13, уже успели привыкнуть к тому, что последний оставшийся среди них незнакомец был, выражаясь мягко, не слишком разговорчивым, а потому, возможно, даже и не ожидала никакого ответа на свою случайно пришедшую в голову и тут же вылетевшую наружу новым предложением идею. Но в этот раз, кажется, что-то, кажется, изменилось... Быть может, как сама малебранке не могла сотворить музыку из ниоткуда без отобранной, но теперь найденной вновь лютни, так и странный амулет был своего рода инструментом, или, по крайней мере, проводником для утраченного дара речи? Хотя, конечно, быть может, дело было вовсе и не в этом — иногда, всё же, действительно лучше промолчать.

Так или иначе, пока остальные могли начать обдумывать новый вариант обращения (или пропустили его мимо ушей, набивая карманы перед продолжением пути), в заваленной «трофеями» комнате раздался новый звук. Это был голос... нет, это были голоса. Негромкие, сначала почти неслышные, они исходили как будто бы из разных мест сразу: из паутины в углу под потолком, из прогрызенной в стене норы, из начавшего уже покрываться плесенью дырявого мешка, из опрокинутой вазы, в которой что-то на мгновение шевельнулось, из теней и из мрака... Совершенно невозможным способом они как-то сложились вместе, не мешая друг другу, а, напротив, дополняя — без каждого из них этот хор, вероятно, невозможно было бы разобрать. Итог был... как ни странно, по-своему мелодичным, вот только напоминал не заливистые трели свирели, не залихватский треск кастаньет, не задорное бренчание лютни, не затягивающий плач скрипки, а, пожалуй, тихую, осторожную, медленную игру на орга́не.

— Роберто... — эхом повторил, перекатывая на языке... языках? невидимый сонм, словно пробуя имя на вкус.

Пустующий капюшон чуть повернулся и наклонился, на несколько мгновений вернувшись к привычной тишине.

— ...Быть может, мы бы не выбрали себе это имя, — добавил хор, раздумывая, — но ведь свои имена не выбирают?

Услышав достаточно мелодичный голос, чуть глуховатый, но вместе с тем поразительно плавный, Эйшет дернулась, вжала голову в плечи и нервно осмотрелась: сначала по сторонам, а потом почему-то себе под ноги. Хвост малебранке, выдавая настроение хозяйки, тоже затрепетал мелкой дрожью.
Убедившись, что звуки, хотя и исходят из разных мест, все же несомненно принадлежат менянету, девушка бочком-бочком подошла к самому молчаливому из спутников и с искренним любопытством заглянула под капюшон, едва удержавшись от того, чтобы залезть туда пальцами:

– Mamma mia, ты умеешь разговаривать? А как, чревовещанием? Научишь? А почему раньше молчал? И, раз такое дело, неужто тебе не нравится это имя? Оно, - следующее слово девушка произнесла более низким голосом, заиграв голосом на звуке «р», - р-р-раскатистое!

Малебранке быстро вернулась в свой привычный ритм, выливая вопросы все разом, одни бурлящим потоком, словно кипящую смолу на осаждающее замок вражеское войско.

— Опасаемся, что для всех ответов нам придётся выбрать более удачное время, — осторожно напомнили голоса. — Пока же мы готовы принять любое имя, которое будет удобно использовать во время нашего пути.

Внутри капюшона и впрямь было пусто, но Эйшет заметила, что по грубой ткани что-то двигалось в темноте... и это «что-то» было не одним. В тени блеснули сразу несколько пар крошечных глаз, но тут же скрылись туда, где у обычного человека была бы грудная клетка, тихо пища и шурша грубой тканью.

– А если... — бардесса аж змеей изогнулась, пытаясь заглянуть, куда скрылись моргнувшие ей бусинки ярких глаз, что при разнице в росте было весьма нетривиальной задачей. Девушка предполагала, что смотрящие — всякие жучки-паучки и крыски, но одно дело — догадываться, а совсем иное — увидеть своим глазами, как таракан, смешно шевеля усами, общается, словно магистр изящной словесности.

– Хотя ладно, понимаю-понимаю... — поняв, что осмотр чужого нутра невозможен, а беседа вынужденно откладывается, Эйшет закатила глаза и раздосадовано хлопнула себя по бедру, — Che danno! Ну просто интересно же! Но тогда будешь должен, только в более располагающей обстановке!

Но тогда, — палец малебранке уткнулся в одежды уже-не-Безымянного, — ты точно будешь Роберто, ecco!

Сермяга, хоть и была грубой и во многих местах дырявой, также была достаточно плотной, чтобы в глубине пыльной робы темнота становилась совершенно непроницаемой, поэтому даже более привычный к теням взгляд малебранке не давал разглядеть там ничего... или же нет? На одно мгновение могло показаться, что пустота, на самом деле, была совсем даже не пустой...

Но как раз в этот миг «Роберто» коротко кивнул и добавил, поворачиваясь к выходу:

— Мы готовы увидеть новое, услышать больше Песни, — последнее слово, хоть и было произнесено вслух, было сказано так, что заглавную букву в нём можно было прямо таки ощутить.

Со всей своей самоуверенностью Эйшет сочла, что её новообретший имя приятель в свойственной ему странной манере изъявил желание и дальше наслаждаться её искусством. Так что малебранке вся расцвела, засветилась и довольно кивнула:

– Ага, это я тебе гарантирую! А пока — продолжим наши поиски достойных нас вещичек, evviva!

Пусть события и развивались неожиданным образом для Орацио, который принял участие в плане шайки, изначально даже не подозревая о нём, новоиспечённый проходимец ничуть не растерялся. В конце концов, оказываться в подобного рода переделках ему было не впервой, а опыт придаёт уверенности, даже в ситуации, когда тебя, закованного в кандалы и ноющим от ударов дубинками телом, ведут в карцер. По крайней мере, в будущем о своём посещении Дыр и спуске по Спирали Отчаяния можно будет написать преинтереснейшие мемуары, которые непременно привлекут интерес любого лиходея.

Манипуляции Лато и Таддео со сталагмитом Орацио смотрел внимательно, подмечая в собственных мыслях занятность механизма и изобретательность его создателя. Лишь только открылся проход, он прошмыгнул в него вслед за остальными. Вещи из сокровищницы Орацио собирал шустро, точно зная, что ему нужно. В итоге, наскоро напялив кожаный доспех, повесив на пояс ножны с рапирой и прихватив с собой книгу заклинаний — самую важную для любого волшебника вещь, он выбежал в тёмный коридор.

— Столь удачное стечение обстоятельств не может быть лишь волей случая. И впрямь, Триотец не оставил в беде своего верного слугу, — подметил про себя охотник за реликвиями, слушая излагаемые планы. Никаких возражений у него не было, а потому Орацио поторопился найти себе место посреди построения. Он открыл створку только что отысканного волшебного неугасающего фонаря, и его мягкий, но яркий свет озарил кромешную мглу подземного коридора, потенциально полного опасностей.

— Кстати, граф, а здесь кроме крыс кто-нибудь водится? - между делом поинтересовался Мартино, внимательно смотря не только, как советовал старый каторжанин, под ноги, но и по сторонам. — В боковых тоннелях вполне могло скрываться нечто пострашнее капканов и ядовитых дротиков.

— В этих тоннелях чего только не водится, — довольно размыто ответил Мартино Танцор. — Но это всяко лучше, чем прорываться через сотни стражников и мастиффов, у которых кроме числа и снаряжения есть ещё как минимум одно преимущество: они в совершенстве знают весь план Дыр, всю их карту: где что куда ведёт. Поэтому независимо от того, что мы там встретим, лучше так, чем никак.

Спустя несколько минут следования по сырому тёмному тоннелю, который, судя по ощущениям, спускался куда-то ещё ниже, чем был нижний уровень Дыр, где располагался карцер, обе группы наконец дошли до перекрёстка. Впереди в отблесках факелов, которые держали наши герои в руках, виднелся какой-то просторный зал с неясными с такого расстояния статуями; коридор направо уходил во тьму без каких-либо ответвлений, а левый – начинал ветвиться уже через несколько десятков шагов.

— Сынок, как я тебе и рассказывал: прямо, направо, прямо, налево, направо, направо, прямо. Несложно же, верно? — старик тихонько засмеялся, и эхо его смеха отозвалось каким-то отзвуком из трёх направлений; шорох и что-то, что напоминало то ли печальные вздохи на самой грани дыхания, то ли с трудом сдерживаемое предвкушение чего-то, от чего у беглецов на затылке волосы встали дыбом – во всяком случае у тех, у кого волосы там были. — Всё, разделяемся. Таддео и те, кто с ним — налево, моя группа — направо. Я пойду последним, не обессудьте, с моими ногами я не особый ходок, увы…

Когда целая толпа беглецов разделилась на две группы и каждая пошла своим путём, направившись в оговоренные коридоры катакомб, не успели все ещё войти в проходы, как за спинами беглецов внезапно раздался оглушающий грохот. Стены задрожали, многие едва словили равновесие, чтобы остаться на своих двух и не упасть на четвереньки, уши заложило, в глаза ринулось облако седых и едких каменной крошки, извёстки и пыли, а в самом хвосте группы прозвучали резкие и громкие вскрики.

Оглянувшись назад, когда равновесие было возвращено, пыль улеглась, а шум минул, ваша партия обнаружила, что она лишилась Браско. Тело грубоватого, но доброго сердцем «лучшего кузнеца Королевства» осталось погребено под огромной горой камня и щебёнки, которая упала аккурат туда, где мгновениями ранее был перекрёсток. Ваш коридор отныне был отрезан от остальных (разве что имеется какой другой проход в него из центрального тоннеля), и вы шестеро — Таддео, Эйшет, Мегара, Марко, Орацио и тот, кого по единогласному решению в стиле «если молчу, значит, я «за»», было названо с лёгкого языка Эйшет «Роберто» — вынуждены будете искать спасения из катакомб, с одной стороны, без угрозы быть преследуемыми стражниками и псами Пса, но с другой – без возможности вернуться назад и последовать за вашими сотоварищами. Вы – сами по себе отныне.

Посокрушавшись безвременной кончине могучего и порой забавного морганта (которого лишь «Роберто» знал чуть более дольше, чем иные члены группы), наши герои продолжили путь, который длился буквально до первой развилки, на которой Эйшет – даже прежде, чем Таддео, от которого все ожидали молниеносных реакций — скомандовала своим сотоварищам остановиться и замереть, не издавая не звука: девушка и услышала, и заметила то, что явно не входило в планы по быстрому и комфортному бегству из Дыр. Коридор, в который наших героев завёл Таддео (повинуясь указаниям Лато), чуть впереди ответвлялся влево, и из этого «лево» медленно, тихо, почти незаметно ковыляли по направлению к нашим героям несколько… существ. Их тела выглядели как человеческие, вот только изуродованные разложением, грибками, плесенью, лишайником и самим фактом того, что умерли они относительно давно, и с тех пор успели утратить и значительную часть собственной плоти, и определённую часть собственной привлекательности. Но словно того было мало, навстречу беглецам, по коридору прямо, приближалось что-то, что изначально было воспринято как какое-то зеленоватое люминесцентное облако; когда оно почти сравнялось с нежитью, ковылявшей в сторону наших героев, они увидели, что это была огромная стая крыс. Необычных крыс: их тела были словно раздуты какой-то болезнью, глаза – белесы и безжизненны, а шерсть источала зловещее зеленоватое свечение…

— Их Песнь — смутная и сбивчивая, в их хоре нет гармонии, — неожиданно отметил «Роберто», кажется, совершенно не взволнованный ни гибелью Браско, ни тем, что им явно теперь не избежать сражения не на жизнь, а на смерть. Проследив направление взгляда его капюшона, становилось очевидным, что говорил он о... крысах? Да-да, именно эти небольшие, но опасно многочисленные зверьки, похоже, завладели его вниманием. С другой стороны, кроме беглецов, именно эти стаи сейчас были единственным источником света в катакомбах вокруг, пусть и тусклого, а потому не заметить их было сложно.

Чуть нагнувшись, менянет попытался было осторожно выйти вперёд, чтобы подобраться поближе к странным родичам его собственных обитателей, но на налаживание отношений сейчас не было ни времени, ни места — впереди него было слишком много других лакомых кусочков, никакие попытки привлечь внимание сотен сияющих грызунов увенчаться успехом сейчас попросту не могли.

— Но действовать они будут слаженно! — добавил он, вновь отступая за угол, пусть, правда, и за другой. — Будьте осторожны... и не пускайте их в ваши разумы.

Обрушение сводов коридора и гибель Браско, с которым он еще минуту назад обсуждал алкогольные пристрастия выбили святого отца из равновесия. Насколько все же хрупка человеческая жизнь! Совершив короткую молитву над местом погребения славного кузнеца, который ныне будет ковать клинки только для Триединого и его ангельских ратей, Марко поспешил за основной группой, в хвосте которой плелись менянет и тщедушный паренек в рясе ученого человека. Однако внезапно группа остановилась как вкопанная так внезапно, что святой отец, задумавшийся о превратностями жизни и ее краткостью, едва не налетел на Эйшет и Мегару

– А, чего там? Ой, эти крысы правда зеленые, или вино в бутылке такое забористое?