| |
|
|
ПОМЕСТЬЕ «GREMBO della STREGA»*
Лес Гуальтьери, Север Пенумбрии
День святой Либретты
джовьяле, 21-й день Луны Квинотавра, 1022 ПП
солемн, 11 оумая, 699 ИК— Милости прошу, и даже денег не попрошу! — скрипучий голос Танцора звучал в унисон скрипу небольших ворот, сделанных из ажурных переплетений металлических прутьев, давно уже заросших диким виноградом и плющом, как и древняя каменная стена, окружавшая поместье, в которое вели эти ворота. — Я не был тут… кхм… лет этак… ммм…надцать… эммм…дцать… умммм…десят… Давно, в общем, — жизнерадостно ухмыльнулся Лато, совершив изящный поклон и жест приглашения проходить внутрь двора. Старик преображался с каждым днём пути, который выдался ох каким нелёгким. Предгорные леса, окружавшие Дыры, кишели бригадами стражников и сворами собак, выпущенных разъярённым бароном Роджерио, которого по возвращению из Лунгаривы едва не хватил сердечный приступ: дюжина каторжников бежала, да ещё и прихватила с собой изрядное количество добра, которое он и его предшественники с таким трудом наживали (или отжимали, но это уже семантика)! Во всяком случае, так меж собой переговаривалась стража, которая без особого энтузиазма прочёсывала близлежащие рощи и опушку лесного массива, который постепенно уходил в поднебесье, по мере того, как земля уходила вверх, превращаясь в кожу на Титановом Хребте. Никому не хотелось проводить время в сыром жутком лесу в поисках жалкой кучки голодранцев тогда, когда в казармах ждала сытная жратва, возможность перекинуться в кости или картишки, кислое, но забористое винище и тощие-грязные, но всё же шлюхи (ну или за неимением оных — «добровольно вызвавшиеся» заключённые). Может поэтому, или, вполне вероятно, потому что все святые Календаря возжелали, чтобы наши герои спаслись, но весьма скоро обе группы, шедшие сперва порознь — ведомые Лато и ведомые Таддео — оторвались от кордона патрулей и оказались в самой гуще предгорного леса. В условленном месте вся компания беглецов воссоединилась, и дальше следовала за Таддео, который шёл, следуя указаниям Лато, которого он заботливо поддерживал и помогал преодолевать сложные для его искалеченных ног участки рельефа. Далее были горы — Хребет Титана. Тут Таддео стал уже полноценным поводырём, словно прекрасно знал дорогу так, будто хаживал по ней многократно. Судя по тому, что наши беглецы продвигались всё ближе и ближе к Титановому Хребту и всё дальше и дальше от Дыр и Квинотарии — целью их путешествия должна была стать зловещая Пенумбрия, о которой в Королевстве ходили самые ужасные, отвратительные и непостижимые истории, многие из которых, конечно же, были блажью, но вот одна точно была правдой: Фумарéа. Сизо-серо-жёлтовато-зеленовато-ядовитый туман, плотной стеной окружавший весь этот регион; никакой ветер, даже ураган, не мог развеять эту стену; никакая погода, солнечная ли, дождливая ли, мороз или стужа, жара или свежесть — никак не сказывались на ней. Внутри Фумареи было больно и страшно, и многие вообще не выходили, единожды войдя в эту стену из словно живой мглы. Те же, кто выходил, никогда не сходились в том, насколько долгим был переход через неё — кто-то говорил «пару шагов», кто-то — «два месяца», но все были едины в том, что повторять подобный опыт они не желают ни за какое золото мира. Тем не менее, ни Лато, ни тем более Таддео не казались обеспокоенными этим фактом; с каждым часом пути они, наоборот, становились всё радостнее, словно приближаясь к чему-то родному и уютному. В ответ на встревоженный вопрос от обеспокоенного мальца Бенедетто — судя по всему, про чудовищную Мглу, Окружившую Пенумбрию, знали даже дети — Таддео потрепал парня по маслянистым от грязи и пота волосам и ответил с улыбкой: — Мы же не выбираем себе родину? Или семью, в которой мы были рождены? Ведь верно? Там, — молодой человек махнул в сторону уже серьёзно нависавшей над нашими героями стены высоких гор, увенчанных белоснежными вершинами, — моя родина. Моя вотчина. Я — принц Таддео Кирситано ди Рональдо да Мадаронна, рождённый, чтобы править Пенумбрией… но лишённый этой возможности происками алчных и амбициозных сородичей. Пусть. Я терпелив. Я могу подождать. Но когда-то весь тот край, по ту сторону Мглы, станет моим, как это и должно быть по моему праву крови, моему праву рождения. Я знаю эти края как никто другой, все тропы, все потайные переходы, которыми пользовались мои предки для безопасного перехода через пределы, хранимые Фумареей, и к одному из таких мы и идём. Он проведёт нас под Хребтом Титана, который с той стороны ограничил Мглу; таким образом мы окажемся в Пенумбре, не будучи вынужденными проходить через этот осязаемый кошмар… — Таддео довольно заметно вздрогнул, словно припомнил что-то невероятно отвратительное. — Не бойтесь, друзья — я же могу называть вас друзьями? Мы не только многократно разделяли трапезу, но и невзгоды, и защищали друг друга! — так вот, не бойтесь и не беспокойтесь. Граф дель Черкио, мой дядя — отец моей матушки — дал вам слово, и он его всегда держит. Он обещал вам свободу, и сдержал. Я же, как достойный сын и его крови, крови рода дель Черкио, так и крови моего отца, кронприца Гвальтери, Гвальтери, которые никогда не сдаются и всегда защищают, даю вам слово: скоро вы будете в безопасности, и вы будете защищены. Переход сквозь горы (а точнее под ними) занял несколько дней, но в конце концов беглецы оказались по ту сторону Титанового Хребта — и по ту сторону Мглы, именуемой Фумареа. Выйдя наконец на поверхность из бесконечного лабиринта каменных подземелий, наши герои вновь вздохнули спокойно, но ненадолго: они узрели величие Хребта Титана с той стороны, с которой этот огромный горный массив освещается солнцем, и величие этого скалистого кряжа, который, казалось, своими серебристыми копьями заснеженных вершин пронзал безбрежную синеву небес, лишило их дыхания. Когда же они взглядом спустились ниже и увидели Фумарею — её зловещий клубящийся контур тумана, который, казалось, постоянно находился в движении, но при этом всё время оставался на месте — у них спёрло дыхание вновь, на сей раз от ощущения опасности и страха перед неведомым. И, наконец, в третий раз все лишились дыхания, когда столкнулись с первыми обитателями здешних лесов: олень, чья голова была разделена на две части, в обоих пастях были длинные острые клыки, а также глаза вместо языка, а вместо глаз — были длинные шершавые языки; безумная тварь жалобно провыла по-волчьи и скрылась во мглистом лесу. «Такое тут — норма», — пожав плечами выдал Таддео, и беглецы двинулись далее. Наконец, преодолев ещё несколько дней непростого пути и наконец достигнув «охотничьего домика» графа дель Черкио, которое по факту оказалось целым поместьем, затерянным в самой тёмной гуще леса Гуальтери (названного в честь рода Таддео? Или род Таддео назвался в честь него? Никому не было ведомо, возможно, стоило спросить?), наши герои смогли выдохнуть свободно. Старое, ветхое, но всё же укрытое от всего мира палаццо было пыльным, трухлявым, грязным, но при этом — после Дыр и всего, что беглецы пережили после — уютным и комфортным. Там даже оказался свой мажордомо: его семья жила в крохотном домишке посреди сада внутри стен поместья и следила за территорией, но в отсутствие хозяина на протяжении стольких лет они, право дело, немного подрасслабились, но буквально за час были наколоты дрова, натаскана вода и нагрета, наполнены бронзовые ванны в личных комнатах, чистые полотенца и бельё выданы, а с ними и обветшалая, но чистая и не-тюремная одежда. После того, как наши герои привели себя в порядок, слуги — дети и внуки мажордомо, тщедушного, но улыбчивого Джанлука Тараборрелли, который попросил называть его просто «синьор Лука, или дедушка Джан» — накрыли более чем достойный ужин, осветив трапезную залу «охотничьего домика» несколькими дюжинами канделябров, а пока наши герои трапезничали, потихоньку начали приводить поместье в порядок. Пришло время выдохнуть, осознать, что все невзгоды Дыр остались позади, и попытаться решить, что делать дальше…
|
|
1 |
|
|
|
|
Сбежавшего стражника Эйшет проводила насмешками, а потом вместе со всеми последовала за Таддео в направлении выхода. Маленький подвиг бардессы при этом остался незамеченным: а ведь она, презрев собственные стремления, не скрасила дальнейший путь ни песней, на музыкой - понимала, что стража пустится в догонку, и по песне обязательно настигнет беглецов. Поэтому девушке пришлось молчать и внимательно глядеть по сторонам: не только ради поиска угрозы, но и запоминая виды подземелий - такая фактура не должна забыться, и в будущем обязательно будет полезна.
Когда, наконец, забрезжило солнце, разогнавшее вечную подземную тьму, малебранке радостно завопила и, обогнав всех остальных, первой выбралась из пещеры. Не то, чтобы ей было дискомфортно под землей - скорее наоборот, но сменить один вид, к тому же начавший наскучивать, на другой было весьма приятно. Тем более, что на поверхности гораздо больше возможностей и на людей посмотреть, и себя показать - а быть в центре внимания бардесса любила.
Тот факт, что повсюду рыщут псы Руджерио, двуногие и четырехлапые, ее ни в коем разе не смутил - это было вполне ожидаемо, а в том, что стражники двумя руками собственную задницу не найдут, малебранке после удачного побега не сомневалась. А уж когда обе группы встретились и закончились непременные визги радости, как по решившим давно потерянным родственникам, и крепкие обнимашки, так Эйшет и вовсе стала олицетворением позитивности и жизнелюбия.
Правда, сначала всплакнула по погибшим и с той, и с другой стороны. Положа руку на сердце, девушка привязывалась к людям очень быстро, но так же быстро забывала о них. Поэтому слезы ее были вполне искренними, но просохли уже спустя пару квадрансов - арлекину заинтересовали уже другие дела и события, требующие ее внимания.
А спустя несколько дней путешествий по горам рогатая все же исполнила давешнее обещание самой себе: принялась сочинять оду побегу. Правда, пока что девушка не решила, сделать ли ее сирвентой или сонетом, поэтому периодически начинала на разные лады начинать петь, чтобы проверить, как идея звучит на деле. Иногда все шло ладно, но иногда фантазия сбоила, и тогда начиналась тяжелая работа по подбору рифм и размеров, сопровождается активной жестикуляцией, грязными ругательствами на всех языках, дерганьем хвоста и отбиванием ритма на чем придется.
Будучи девочкой щедрой, Эйшет не собиралась зацикливаться на себе самой, а твердо была намерена описать подвиги всех спасшихся, как реальные, так и мнимые. Как следствие, когда на нее находил высокий стих, бардесса начинала доставать всех соратников вопросами о прошлом и причинах ареста. Однако на поэтическую версию это влияло не слишком. Так, в ее варианте Доминика попал за решетку после того, как в одиночку одолел дракона, а граф, на чьих землях был совершен подвиг, отнял славу себе, а истинного победителя отправил гнить в темницу. Беня стал спрятанным от злого дядюшки старшим сыном великого визиря ОАЭ, а падре Марко - праведником, с которым после винного причастия общался Триединый лично - и что не понравилось прочей корыстолюбивой братии.
Фумареа, о которой рогатая раньше не слышала, произвела на девушку неизгладимое впечатление - посмеявшись сначала, что это наверняка те газы, что пускает обожравшийся Владыка - и ткнув пальцем вниз, чтобы никто не усомнился, о ком речь - она обмозговала все сказанное, после чего насела на Таддео с просьбой рассказать все, что он знает об этом бесподобном явлении. Малебранке даже была готова проверить его лично - но товарищи все же смогли отговорить ее от подобного безрассудства.
Зато от другого развлечения рогатую девочку отговорить было нельзя: она знала, чего сама хочет, и была твердо намерена желаемое получить в лучшем виде. И то, что рядом есть другие люди и нелюди, которые могут быть не согласны с таким подходом, ее ни капельки не смущало. Спустя пару ночей после бегства из Дыр Эйшет приползла к засыпающему Таддео с твердым намерением получить свою дозу тепла и ласки, и поделиться ими же. А на следующую ночь жертвой арлекины стала уже Мегара - оставлять такую могучую красотку без внимания для Эйшет было хуже любого греха. Впрочем, этими двумя ее беспокойная натура и ограничилась: считая себя бардессой, а не шлюхой, девушка предпочитала оставаться хоть в каких-то рамках приличия.
А потом вскрылась правда, что Тадек - всамомделешний принц. На такое откровение Эйшет, ни на миг не усомнившись в сказанном, протяжно присвиснула и протянула:
- Accipicchia! Чувствовала, что в тебе есть что-то такое! Но оно и логично: царская кровь абы к кому не тянется. Да и у Мег наверняка есть кровь великих вождей. Ну, стало быть, нам точно надо пока держаться вместе! К тому же что ты говоришь, отняли? Что же, ты с дядюшкой вернул мне свободу, а я помогу вам вернуть наследие предков, dai? Одним головы оторвем, других припугнем - только подзаработаем слегка, потому что большие дела требуют больших вложений! Да и сами в накладе не останемся!
Хлопнув парня по плечу и на миг прижавшись к нему, малебранке огляделась и совершенно уверенным тоном задала всем вокруг риторический вопрос:
- Верно же я говорю?
Спустя несколько дней, когда все треволнения закончились, а охотничий домик стал из желанной цели реальностью, когда горячая ванная настроила на расслабленный лад, а промытые наконец волосы перестали раздражать своей сальностью, когда хвостик прошел процедуру заботливого ухода, Эйшет окончательно уверилась в правильности своих слов. За трапезой, отдав должное вину и блюдам, она потянулась всем телом и высказалась:
- Надо будет, когда закончу "Песнь", нести ее в массы. Обидчика мало обмануть - его надо обсмеять так, чтобы он навек опозорился. Какие тут поблизости крупные города есть, чтобы можно было почтенную публику порадовать? Ну и заодно, раз уж я вызвалась помогать, чтобы можно было еще какую пользу принести?
Отсалютовав кубком всем присутствующим, она прямо в лоб поинтересовалась:
- Синьоры, кто еще со мной? Кто готов ответить за добро добром, и при этом еще себя не обидеть, встав на путь грядущей славы, известности, богатства? Кто готов попытать счастья и войти в строки следующей сирвенты "Возвращение принца", а кто хочет бросить друзей и вернуться к тяжкой и полной страданий короткой жизни? Я уверена, - засмеялась Эйшет, - будет весело и достойно войти в легенды! Как в истории про сладкую и славную Катрину Сфорцатто, которая из куртизанки стала самовластной герцогиней!
|
|
2 |
|
|
|
|
— Песнь невозможно закончить, — заметил хор голосов «Роберто», до переименования которого руки (или язык) ни у кого дойти за время непростого пути так и не успели. — Её можно перестать петь, но она продолжается вечно, пока остались те, кто поют её.
Менянет переносил новообретённую свободу одновременно лучше и хуже, чем можно было бы ожидать. С одной стороны, для кого-то, кто буквально никогда за всё своё не-существование не видел ничего за пределами Дыр, бесплотный обитатель выглядящей теперь довольно чуждо посреди столь богатого, пусть и тоже изрядно обветшалого убранства робы привык к целому новому миру, открывшемуся снаружи, довольно быстро. Да, первые несколько дней пустой капюшон почти всегда смотрел вверх, в небо, менявшее свой цвет от лазурно-синего, до такого же серого, как и пыльная сермяга, скрывавшая под собой целую кучу ничего и целую кучу других своих жителей, до бархатно-чёрного, до смущённо розового, и, наконец, до огненно-рыжего. Да, затем каждое новое дерево, каждая новая зверушка нет-нет, да заставляли невидимые ноги остановиться, чтобы столь же невидимые глаза могли попристальнее разглядеть увиденное. Да, первый прошедший дождь, а уж тем паче первая гроза произвели неизгладимое впечатления на носителя мятого тряпья...
И, тем не менее, ничто это не останавливало «Роберто» — высокие сапоги шагали за остальными без устали и вопросов. Помогало, конечно, то, что ни еда, ни вода, ни даже воздух этому беглецу, в отличие от остальных, нужны не были, но даже для столь странного не-существа усталость не была чуждым понятием: скорее, именно это ощущение незнакомого всего и тянуло их следом, во всё новые и новые уголки этого самого всего.
Сейчас, спустя неделю дороги, ранее абсолютно бесшумная роба теперь имела собственное звучание, тихое, но заметное вблизи. В её тёмной пустоте что-то вечно шуршало, шелестело, щёлкало, постукивало, жужжало, и пищало. Каким-то образом всё новые и новые обитатели находили свой путь в её пыльные объятья, да так и оставались там, не менее непонятно как находя между собой общий язык. Несколько крыс и мышей, одна за другой, выскочили из под пол, из рукавов, и даже из отверстия в капюшоне, выхватили несколько кусочков еды, которые могли унести в своих крошечных ртах, и тут же юркнули обратно в безопасную темноту. В зависимости от того, насколько терпимы были к подобному наблюдатели, это зрелище могло представиться как по-своему милым, так и совершенно омерзительным.
— Мы пойдём с Эй-шет, — имена почему-то были чем-то, что давалось «Роберто» с некоторым трудом, хотя, возможно, дело было как раз в том, что собственного у него раньше и не было. — Мы хотим услышать Песнь и в других местах, узнать её звучание. Где — не столь важно. Где бы мы ни были сейчас, там нас не было ещё, а значит — можно начать оттуда.
|
|
3 |
|
|
|
|
Марко вытер пот, проступивший на лбу. Нелегкое и опасное это дело – защищать паству за пределами храма. Совсем иное нежели смаковать подробности грехопадений в исповедальнях, щупать молоденьких прихожанок да бражничать сутки напролет попивая церковное добро. Но раз Триединому было угодно поставить его для наставления этим заблудшим душам, вырвавшихся из цепких лап беззакония и неправды, значит быть посему!
Нагруженный барахлом сверх меры – а что делать, все нужное – пастырь едва поспешал за остальными. Не забывая при этом озарять светом путь остальным. Когда они все же достигли особняка (ха, значит не бредил Танцор в горячем бреду), Марко, не дожидаясь приглашения плюхнулся в мягкое кресло и хорошенько приложился к бутыли. Видит Бог, если бы не этот чудодейственный артефакт, явленный милостью Триединого, святой отец может бы и не дошел. Выпив не меньше половины, Марко блаженно выдохнул и выдав короткое "Я с вами, дети мои, ибо как могут кроткие овечки без пастыря", после чего захрапел с бутылкой в обнимку, сбрасывая с себя всю тяжесть последних пережитых дней.
|
|
4 |
|
|
|
|
Бой с ожившими статуями, путешествие по каналам с нечистотами - все это было малой платой за свободу, а поход по заросшим лесами - о, деревья! - отрогам гор и вовсе тянул на легкую прогулку, по крайней мере для соскучившемуся по лесу Мартино. Как ни странно, сложности начались потом. Переход по горам, точнее под горами лесник перенес нормально, но вот то, что встретилось им по ту сторону Хребта Титана повергло друида в ужас. Двухголовые олени с глазами вместо языка - это было в разы хуже ожившего камня. И что самое плохое, по словам уроженца здешних мест Таддео такое издевательство над природой тут было нормой.. Впрочем Мартино был не в том положении, чтобы высказывать претензии. В любом случае свобода была лучше каторги, даже если для этого надо было прятаться в Пенумбрии. Тем более, что в будущем наверняка можно будет вернуться в родную Вортигану. Если захочется...
- У меня нет дома, - мрачно ответил Мартино на зажигательную речь арлекины. Хотел было добавить "и нет друзей", но подумал, что это может быть неправильно истолковано и не стал, - А насчет поработать - почему бы и нет. Я от работы не бегал, хотя в герои баллад вряд ли сгожусь.
|
|
5 |
|
|
|
|
С момента высвобождения из каземат и воссоединения со второй группой и до момента прибытия в поместье Таддео паладин всё пуще и пуще преисполнялся уверенностью, что ему срочно нужно очистить всё вокруг от скверны. Основой для столь радикальных настроений послужил смрад канализации, от которого Доминикус изо всех сил пытался очиститься при каждой удобной возможности у каждого водоёма. Так сказать, хочешь изменить Бранкалонию к лучшему – начни с доспехов!
Впрочем, не одной физической, нозально-сенсорной вонью питался праведный гнев Инвиктуса:
Я — принц Таддео Кирситано ди Рональдо да Мадаронна, рождённый, чтобы править Пенумбрией… но лишённый этой возможности происками алчных и амбициозных сородичей. Пусть.
–Эти земли устрашатся нас! Я узрел его истинное лицо, горные тропы — продолжение сточных канав, а канавы заполнены кровью. И когда стоки будут окончательно забиты, то вся это мразь начнёт тонуть. Когда скопившаяся грязь похоти и убийств вспенится им до пояса, все продажные стражники и заговорщики посмотрят вверх и возопят: «Спаси нас!», а я прошепчу: «BASTARDO, TUA MADRE, VIENI QUI, PEZZO DI MERDA, EH? COSA, HAI DECISO STUPIDAMENTE DI SALIRMI ADDOSSO? TU, STRONZO PUZZOLENTE, TUA MADRE, EH? BEH, VIENI QUI, PROVA A SCOPARMI - TI SCOPERÒ IO STESSO, BASTARDO, MASTURBATORE, MALEDETTO! VAI, IDIOTA, LASCIAMI SCOPARE TE E TUTTA LA TUA FAMIGLIA! MERDA DI CANE, STRONZO PUZZOLENTE, MERDA, TROIA, FECCIA! VIENI QUI, BASTARDO, MASCALZONE, FECCIA! VIENI QUI, MERDA, ASINO!».
От ободряющего Таддео "Шёпота" Доминикуса, обнаружившего на своих дочиста к этому моменту вычищенных доспехах новое пыльное пятно и принявшегося его с нескрываемым раздражением очищать все окрестные птицы сорвались с веток и понеслись кто куда, да все подальше. Не иначе, как весть разносить о том, что грозной поступью по этим землям шагают ни то будущие гонцы справедливости, ни то – и, давайте будем честны, скорее всего – новая напасть, от которой многострадальной Бранкалонии продыху не будет.
Обидчика мало обмануть - его надо обсмеять так, чтобы он навек опозорился.
–Giusto! Сразить физически и низвергнуть морально, пронзить его клинком и пером, чтобы ни один mascalzone не вздумал занять его место, обманывать честных принцев и заточать благочестивых искателей приключений, держать в ежовых рукавицах несчастных крестьян и якшаться с кровожадными чудищами!–Доселе приведший себя после путешествия в окончательный порядок и сидевший за столом напротив бокала вина и пустой тарелки(Есть-то ему было не нужно) Доминикус взял меч и ударил его кончиком, заточённым в ножны, о пол:–За сим, объявляю Crociata правителям этих земель и их мерзким приспешникам!
И хотя опьянеть он не мог, да и к вину не притронулся, всем присутствующим было ясно: этому Signore больше не наливать...
|
|
6 |
|
|
|
|
После решительной, пусть и, может, не без посторонней в лице Лато помощи, победы над подземными тварями - каменными и не очень - группа под предводительством "Танцора" начала спешно-уверенно продвигаться по подземельям, скрытых от взора надзирателей Дыр. Изольеро не сбавлял оборотов: пусть тучный, пусть - испытавший острую от клювов боль, но он шел за всеми, периодически осматриваясь и держа крепко кухнемантскую ложку. В любую секунду мог начаться очередной бой. Но вот он, дар Триотца...свет. Не от факелов, не от лучины, а солнечный, самый настоящий. В душе заиграло столь давно потерянное чувство - надежда. Шаги стали уверенней, даже вес тела больше не мешал. А когда, спустя часы блужданий меж каменных коридоров, они вышли наружу, Изольеро почувствовал сладость свежего воздуха. Он был свободен, без каких-либо условностей или "но". И пусть даже невдалеке рыскали слуги барона, желавшие снова нацепить на каторжников гнилые кандалы, последних остановить уже никто не мог. Группа "Танцора" и группа Таддео объединились, после чего покинули богами проклятые владения Роджерио, пока тот бесился от своего поражения.
Я — принц Таддео Кирситано ди Рональдо да Мадаронна, рождённый, чтобы править Пенумбрией… но лишённый этой возможности происками алчных и амбициозных сородичей.
Сотни тысяч шагов делали ныне освобожденные, пока им маршрут выстраивали не абы кто, а сам принц. Великая честь даже для Изольеро, чья моргантская кровь, пусть уже постаревшая, все еще билась ключом свободы от наглых господ. Радовало, что Таддео своим происхождением мало того, что не хвастался, так и им стремился восстановить справедливость, разбитую произволом врагов его фамилии. Хоть и были страсти эти непоколебимы, хоть и находил несчастный принц поддержку среди шайки, лично Изольеро принимал в этом всем свою излюбленную роль молчаливого наблюдателя. Был он всяко лучше по настрою в сравнении с той грузной развалюхой, коей пришлось стать в Дырах, но стремиться куда-то в бой, по крайней мере сейчас, не хотелось. Совсем. Больше волновал вопрос, как можно по пути, с учетом ограниченных провиантов, вкусно и сытно покушать. Однозначно, до боли глупая, даже детская, забота, но что можно было поделать с моргантским желудком? Так и еще желудком повара? Пока Таддео для всех выкладывал маршрут физический, Изольеро рисовал маршрут гастрономический: на каждом привале он, теряя фирменную угрюмость, на себя брал буквально весь, от начала до конца, процесс готовки авантюрской трапезы. Даже если никто его не просил, даже если у кого-то из путешественников были свои припасы, он сам себе давал задачу из фигни и палок соорудить костерок и наварить наивкуснейшую во всем Королевстве Наград похлебку. Горяченькую, наваристую, с мясцом, так и еще ароматную! Понятное дело, что вкус и запах, пробуждающие у любого зеваки слюнотечение чуть ли не через нос, были навеяны отнюдь не одним лишь кулинарным мастерством, а зовом Туркумы, связь морганта с которой была уж больно заметна из-за огроменной деревянной ложки. Впрочем, готовка была столь увлекательным для Изольеро процессом, что забывал он о всяких невзгодах, об ошибках совершенных тогда и сейчас, об обреченности будущего....
Как следствие, когда на нее находил высокий стих, бардесса начинала доставать всех соратников вопросами о прошлом и причинах ареста.
Разок, однако, заставила об этом задуматься подошедшая во время похода Эйшет (имена товарищей, благо, моргант смог кое-как запомнить, наверстав упущенное за Дыры). Сиявшая ярче любого солнца девушка с горящим интересом в глазах начала его так расспрашивать, что, честности ради, мужчине было неловко! Он себя не видел ни героем, рушащим оковы порочной судьбы, ни мерзавцем, эту самую порочность накручивая. А то, что было за его плечами, даже по сей день после бегства из тюрьмы, рассказывать не хотелось примерно никому. Более того, давать самому себе шанс остаться в анналах истории тоже желание отпадало...хотелось, напротив, стереть себя. Свое имя, свое прошлое, вообще все свое существование, чтобы никто и никогда не знал о каком-то там кухнеманте, учинившем беспорядки в Квинатории. Впрочем, бард свое дело делала: она знала, какие слова сказать, какими жестами рассечь воздух, какую физиономию надо на личике сделать, чтобы даже из такого молчуна получить желанный ответ. Отказывать не хотелось, но и разглагольствовать - тоже. Изольеро глянул на спутницу, парой секунд потупив взгляд. "За что тебя согнали в Дыры?"...
—За прошлое — Слова, быть может, и не содержательные, но сказанные кротко, несколько даже тихо. К тому же, арлекино могла заметить, как в этот момент волосатая ручища морганта чуть крепче обхватила ложку-посох, хотя, казалось бы, и без нее он шел уверенно на своих двоих. Зрительный контакт с Эйшет он после этого вовсе прекратил, показывая, что более сказать ничего не может. И не хочет. Пока что.
День за днем шли, а авантюристы на месте не топтались. Пред ними предстала Фумареа, туманностью отделявшая земли на две части. На одной части они и стояли, а что было на второй, скрытой Мглой, оставалось только гадать...и увидеть, шагнув вперед. Изольеро был ведомым всем, чем угодно, но не страхом, и то, взглядом озарив покрывало, под которым скрывалась загадочная Пенумбрия, ему стало слегка не по себе. Более не по себе стало от вида местной фауны, с которой он даже приготовился бороться. Впрочем, слава богам, такой возможности не выпало, а путь бывших пленников кончился охотничьим домиком дель Черкио! Там и выпала возможность, наконец-таки, привести себя в порядок, сбросить грязные и засаленные от пота лохмотья, перевести дух...впрочем, совсем невпечатленным был Изольеро, когда еду приготовил не он. Для всех других трапеза была привычной, а он, своим уже профессиональным поварским взглядом, с чувством жалости глядел на тарелку чужих блюд. Всяко лучше "стряпни" Дыр, но аппетит эта лабуда тоже не вызывала.
Без энтузиазма ковыряя еду мажордомовских мастеров-ломастеров, Изольеро вновь слушал, о чем же говорили напарники...и вот тут-то стоило уже не упускать все мимо ушей. Планировалось полноценное путешествие. И борьба с кем-то. Лицом уткнувшись в стол, он косо, исподлобья, осмотрел храбрецов, вещавших эпичные речи о грядущих победах. Сам себя моргант сейчас винил за невнимательность, которую допустил еще в Дырах...ну конечно же, их не могли прямо сейчас отпустить восвояси, жить своими жизнями! Не то, чтобы это после побега и накидывания за свои головы пары сотен дополнительных золотых было еще возможно, но надежда все равно тлеяла. А отныне им предстояло идти в настоящее путешествие, не какое-то там хождение по свету, а полноценное, с опасностями, битвами, кровью, потом и страданиями. Глаза вернулись к неаппетитной еде, которую даже туркумой чинить не хотелось.
"Может, встать и уйти?" — проскочила мысль. Такая наивная, но сладостная. Неиронично ему хотелось вернуться в самоизгнание, снова бродить по белу свету и подрабатывать в задриженных харчевнях. Денег мало, но какие же покой и безмятежность давал такой образ жизни. Ему такое и было нужно, как минимум еще лишние лет пятнадцать, чтобы у себя самого отмолить оставшиеся грехи. А там уже и до смерти рукой подать!...ясно было, что Изольеро свое будущее видел крайне неперспективным. Иронично, учитывая, что рядом сидел тот же преподобный Марко. Старикашка, но при этом с каким рвением он уже сейчас был готов вылететь из охотничьего домика и побороть недругов! Такому оставалось только завидовать.
Взгляд Изольеро переметнулся за стол. Где-то там, у стены, вертикально стояла его ложка. Молчаливо она осуждала единственного своего наблюдателя. За что? За весь учиненный им оккультизм? Или...за то, что он в какой раз себя винит за этот самый оккультизм? Вера была не его сильной стороной, но стоило говорить фактам в лицо: спасение из Дыр было ничем иным, как божественным вмешательством. Попасться на глаза каторжникам со знанием тайных ходов и сокровищницы внутри тюрьмы, успешно выбравшись и сидя сейчас за трапезным столом, было словно одним большим планом Триотца. Чтобы что? Изменить мировой баланс? Дать Королевству шанс на объединение? Предоставить возможность смертным исправить свои ошибки? Или все сразу? Пока разговоры шли фоновым шумом, моргант все и жег взглядом ложку, ища тот самый универсальный ответ на придуманный вопрос.
|
|
7 |
|
|