Ордус Малинар Вел Коронассе:
Его Великолепие, Ордус Малинар Вел Коронассе, Избранный Судьбой, Планетарный Губернатор Бараспайна, Наместник Лордов Терры, Король Скалтайна, Сюзерен и Покровитель Юга и Севера, со-Герцог Кефистона Альтис, Герцог Объединенных Земель Терминатора, гранд де сангре, вир иллюстрий и прочая и прочая, тем роковым утром позволил себе непростительное, почти на десять минут задержавшись у ростового окна, глядя на находящуюся под его властью планету и размышляя над фразой, с которой он просыпался каждый день на протяжении вот уже десяти лет... но которая, всего неделю назад приобрела для него совсем другой вкус.
"Решительные действия Избранного помогли в кратчайшие сроки стабилизировать обстановку и восстановить продуктивность до прежнего уровня".
Подобное конечно было совершенно немыслимо. Десятиминутное опоздание для Планетарного Губернатора Бараспайна было равносильно недельному отсутствию для личности меньшего масштаба. Каждое утро Ордуса Малинара Вел Коронассе с момента его Избрания, было подчинено строжайшему распорядку, малейшее отклонение от которого, могло привести к необратимым последствиям как для хайва Скалтайн, так и для планеты в целом.
Ровно в шесть утра по времени благословенной Праматери Человечества Святой Терры, Его Великолепие пробуждался под сладкозвучное пение хора херувимов, которым аккомпанировали музыкальные марионетки подаренные Двору Избранного жрецами Бога-Машины ("Regeat, Imperator", последняя работа легендарного Гурга Партамена в их исполнении звучала так что оценил бы и сам покойный композитор). Затем он откинув полупрозрачный балдахин из парящей ткани, выбирался из кровати (по другому назвать процесс в ходе которого Ордус покидал чрево огромного колосса из бархата, пуха, эндритского дерева и позолоты, служившего ему ложем было нельзя) и шлепая босыми ногами по холодному мраморному полу, направлялся на утреннее омовение, сопровождаемый внимательными и строгими взглядами Бога-Императора и доброй сотни Его Святых изображенных на фресках украшавших стены и потолок. Не позднее чем в пять минут седьмого, покрытое застарелыми шрамами жилистое тело Планетарного Губернатора, принимала в себя фарфоровая ванна наполненная подогретой до идеальной температуры кристально чистой водой, специально для дворца привозимой с агромиров системы Тэфейн – после купания она не пройдет через фильтры, но отправится ниже по уровням прямо так, ведь каждая капля "благословленной Избранным" влаги ценится в Скалтайне куда дороже чем золото. Затем, прекрасные обнаженные служанки с вырезанными языками и зашитыми глазами (никому не позволено видеть лицо Избранного без маски и только членам его семьи и потомкам генетически чистых династий, что веками не покидали Дворец Судеб, дозволено прикасаться к его обнаженной коже) смазывали его тело и волосы душистыми маслами, освященными самим Кардиналом Валкарной, уделяя особое внимание многочисленным шрамам и натирали каждый из его бионических имплантов до зеркального блеска, после чего все ещё обнаженным он отправлялся в следующую комнату, где его уже ждало Ложе Бессмертия и две Фарфоровые Марионетки зачарованные мастерами Биологис с самой Гипокразиской Агломерации.
Анализ медицинских показаний и ежедневная инъекция коктейля из омолаживающих наркотиков и ноотропических стимуляторов занимала ровно час и тридцать минут. Ещё два часа требовалось провести в Малой Капелле, вознося молитвы и славословия Богу-Императору, стоя на коленях перед огромным алтарем сделанным из обломка "Громового Ястреба" принадлежавшему Его Ангелам из ордена Железных Рук. Затем короткая "трапеза" – питательная смесь, с тщательно рассчитанным в соответствии с результатами медицинского анализа содержанием калорий, белков, жиров, углеводов и прочих полезных веществ, вводилась прямо в его тело по позолоченным пищевым трубкам, дабы исключить возможность отравления. После приема пищи, избранный Коллегией Провидцев и санкционированный Сцинтильским Конклавом Инквизиции псайкер, специальными чернилами наносил на его грудь и спину сложную вязь магических рун защищающих его разум и душу от колдовского влияния – высокая честь, которой не удостаивались даже прошлые правители планеты. Ну и после всего этого, ещё полчаса, слуги и куклы будут с соблюдением всех бесконечных и бессмысленных ритуалов облачать его в священные белые мантии Избранного и церемониальные (абсолютно бесполезные в реальном бою, как не устает отмечать каждый раз какая-то часть разума Ордуса) золотые доспехи.
А затем, ему наконец принесут на бархатной подушечке последнюю и самую ненавистную часть его наряда. Маску.
Прикасаться к ней, и уж тем более надевать её на его лицо, нельзя ни незрячим и безъязыким служанкам, ни техноарканным куклам подаренным Бараспайну и его правителям Триединым Богом-Машиной, ни даже посланнику от тех, кого Ордус считает реальными правителями планеты, прячущимися за картами Имперского Таро. Нет, этот сакральный акт подчинения Богу-Императору, каждый Избранный должен вновь и вновь совершать своими собственными руками, каждое утро отказываясь от самого себя, дабы стать беспристрастным инструментом Его Воли.
И лишь после всего этого, Его Великолепию будет дозволено по широким ступеням мраморной лестницы спустится к лифту который увезет его вниз, где его встретят сонм серво-черепов визирей, каждый из которых когда-то принадлежал прошлом правителю планеты, отряд Сестер Битвы ордена "Кровавой Розы" служащих его личными телохранительницами, и древний трон из золота, адамантия и платины, который понесут на своих плечах специально ради этого созданные куклы-сервиторы. Планетарный Губернатор и уж тем более Избранный Судьбой, слишком важен чтобы позволить ему ходить самому.
Как бы ему этого не хотелось.
А затем его ждет безумная и бессмысленная кавалькада из торжественных приемов, заседаний в синклите и консистории, нескончаемых прошений и челобитных, событий планетарного масштаба которые ему нужно почтить своим присутствием, документов которые требуется утвердить его печатью, указов которых надо заверить его подписью, важных гостей которых должно удостоить аудиенции и ещё сотен и сотен пустых и ненужных церемоний, удушающих и давящих ритуалов и прочей чепухи, единственный смысл которой состоит в том, чтобы скрыть полную беспомощность "правителя планеты" и представить его в глазах толпы кем-то отличным от того чем он являлся на самом деле. Куклой в золотой маске, не более свободной чем любая из тысяч марионеток Бараспайна.
Избранный Судьбой правил планетой в том же смысле в котором рулевой правит судном проходящим сквозь злейший шторм – любой неверный поворот грозил немедленной смертью и дабы избежать её, требовалось с чрезвычайной осторожностью лавировать между бушующими волнами и яростными течениями интересов десятка если не сотни различных фракций, оставаясь на плаву только до тех пор пока ты успеваешь угадывать единственный правильный курс. Предоставь ему кто такую возможность – и Его Великолепие без всяких сомнений отказался бы от всей своей "власти" ради того чтобы вернутся обратно на фронт, ведь по крайней мере, когда он служил в Штормовых Гусарах у него был только один командир. Сейчас же... Ордус давно потерял счет количеству ошейников стягивающих его шею. Арбитры. Администратум. Инквизиция. Министорум. Адептус Механикус. Князи Севера. Герцоги Юга. Вольные торговцы. "Клубы". Коллегия Предсказателей. Великие Дома Каликсиды. Сцинтильские дворяне. Губернатор сектора, всесильный Мариус Хакс. Власти суб-сектора Адрантис... и ещё десятки и десятки других сил, каждая из которых тянула поводок в свою сторону, заставляя ошейники нестерпимо давить на горло, передавливая трахею. Какая злая ирония – что толку если в твоих покоях самый чистый воздух во всем хайве, если ты все равно не можешь дышать?
Впрочем... впрочем как он узнал неделю назад, даже среди этого безумного паноптикума, было по крайней мере одно место в Шпиле Избранного, где он ещё мог позволить себе вдохнуть полной грудью.
Сложно было в полной мере сформулировать чем именно его привлекла эта девица. Дело не могло быть только в доступности и в отсутствии выбора – Дворец Судеб был полон выведенных поколениями селекции генетически идеальных служанок, со внешностью на любой вкус, каждая из которых была бы счастлива исполнить любой его приказ, если он того пожелает (и столь же покорных, податливых и генетически чистых юношей, на случай если он решит поэкспериментировать). При таком разнообразии, зачем было обращать внимание на серую мышку, чья генетическая линия поколениями трудилась в дворцовом архиве, собирая информацию о прошлых правителях планеты и записывая для грядущих Избранных его собственные славные деяния? Нет, дело было не только в доступности. Напротив.
Дело было в запретности. Дело было в её серых глазах – ведь из всех потомственных слуг Избранных, только архивистам работающим с текстами было позволено сохранить зрение. В том как они расширились от страха – не из-за того что его правая рука сжимала её хрупкое горло, на котором отчетливо выступила испуганно пульсирующая голубая жилка, а от того что его левая рука медленно стягивала ненавистную маску, а его прямой приказ запрещал ей отвернуться или закрыть лицо ладонями.
Дело было в этой проклятой фразе, которую она переписывала из одного пыльного фолианта в другой (повторение одного и того же, изо дня в день нескончаемое, бессмысленное и бесполезное повторение одного и того же...), когда он впервые увидел её в тот день в архиве.
"Решительные действия Избранного помогли в кратчайшие сроки стабилизировать обстановку и восстановить продуктивность до прежнего уровня"
Ложь, от начала до конца разумеется. Столь характерная для Империума и Администратума смесь сухого и бездушного канцелярита и пустой, но трескучей бравады, за которой скрывались смерти сотен тысяч. Фальшивая, липкая лесть, неуклюже драпирующая неприглядный факт – несмотря на все его сомнения и колебания в тот день, именно он, он, а не те, чьи руки тянули его за ошейник, принуждая его к решению, останется ответственным за эти смерти – а значит и тем кто понесет наказание, в случае если кому-то кто стоит выше него, в будущем покажется что это действие не соответствовало интересам Человечества. Оставленный в вечности символ того, что он не имеет контроля не только над своим настоящим, но и над своим прошлым. Что Ордуса Малинара Вел Коронассе уже не осталось – лишь Избранный Судьбой. Носитель Воли Бога-Императора, в безликой золотой маске. Решительно и в кратчайшие сроки выполняющий все что ему прикажут.
Но в тот день... в тот день именно он отдавал приказы. Он контролировал ситуацию. Он обладал властью. Он чувствовал это, чувствовал свою власть, когда прижимал её хрупкое, тщедушное тело к стене, когда он срывал с нее одежду, когда скинув наконец ненавистную маску он заглянул в её широко распахнутые глаза, упиваясь её страхом, беспомощностью и бессилием. Настоящую власть, а не пустой театр, в котором он играл роль главной марионетки. Подумать только, за годы прошедшие с тех пор, как на него выпал этот трижды проклятый всеми демонами варпа жребий, он почти забыл какого это – обладать настоящей властью над кем-то. Почти позволил им сломить его и действительно превратить его в послушную куклу, которую дергают за ниточки, заставляя танцевать то для одного, то для другого хозяина. Почти позволил себе исчезнуть.
Но в тот день... в тот день решительные действия Избранного помогли в кратчайшие сроки стабилизировать обстановку.
Его Великолепие улыбнулся своим мыслям под маской, не отрывая взгляда от огней хайва за окном, несмотря на то что с каждой секундой последствия его промедления становились все более катастрофическими. Ему пришло в голову, что возможно он перенесет сегодняшнюю аудиенцию с послом от губернатора суб-сектора на завтра. Да, прямо так без предупреждения и десятка идиотских ритуалов которых требовали от него этикет и церемониал. Эгиан Цестелль конечно будет возмущен, но наверняка спишет действия марионетки на команду другого хозяина. Наверняка его посланник, забыв о первоначальной цели визита, попытается выяснить чьи именно приказы он выполняет, появился ли за столом новый игрок или кто-то из старых партнеров решил неожиданно повысить ставки? Можно не сомневаться, что завтра его будет ждать очень тяжелый разговор.
Однако это будет завтра.
А сегодня он снова посетит дворцовый архив.
Элисс Серафина Крин Вел Коронассе.
Каталинскую Мальвазию, самое редкое и дорогое из знаменитых куаддиских вин, каждая бутылка которого стоила целого состояния (причем не только в презренных тронах, но и в куда более значимом для птиц её полета политическом капитале), полагалось пить маленькими осторожными глоточками из высоких бокалов, согревая благородный напиток в руке и наслаждаясь изысканным ароматом. Пить Мальвазию из горла, залпом, пытаясь не почувствовать вкус, а как можно скорее опьянеть, словно "каликсидская амброзия" была даже не амасеком, а перегнанным из технического спирта дешевым пойлом, с помощью которого измученные тяжелым трудом обитатели мануфакторумов самых нижних уровней хайва пытаются справится с убивающей монотонностью своих будней, было не просто грубейшим нарушением этикета, но и преступлением против хорошего вкуса. В исполнении же Эллис Серафины Крин Вел Коронассе Леди Бараспайн, элегантной, чопорной, аристократически бледной и всегда безупречно собранной супруги Избранного Судьбой, а также дочери богатейшего и вероятно могущественнейшего Великого Дома Каликсиды, это действо выглядело не только преступно, но до смешного нелепо и даже абсурдно.
Однако Эллис Серафина сейчас отнюдь не была уверена что поселившаяся в ростовом зеркале напротив нее, одетая в откровенно и бесстыдно распахнутый коротенький халатик из парящей ткани, простоволосая незнакомка с потеками туши на лице, имеет к благородной леди Крин хоть какое-то отношение, кроме весьма отдаленного внешнего сходства. Достаточно было только посмотреть на огромный ростовой потрет на ближайшей стене, на котором была нарисована леди Крин рядом с супругом, чтобы стало ясно что эта величественная, грозная, невозмутимо спокойная, облаченная в одежды приличествующие особе её ранга в полном соответствии с официальным церемониалом и окруженная аурой власти и достоинства женщина и нелепая девица из зеркала никак не могли быть одним и тем же человеком.
Вот только изображенная на потрете леди сегодня куда-то пропала, а особа из зеркала наотрез отказывалась сознаваться где её можно найти.
–Мне... нам это дорого обойдется, но южане не допустят чтобы я потерял перстень и маску. Не так много осталось тех, кто мог бы "сохранять нейтралитет" и если мое место займет фигура за которой не будет стоять кровь рода Вел Коронассе и финансовые интересы дома Крин, северные князья получат власть над планетой быстрее, чем ты успеешь произнести "Барсапин". Если Орден договорится с Кардиналом, то...
Виноватый, потерянный голос, сейчас исполнявший ведущую партию в непривычной для него роли просителя и молельщика, доносился до леди Крин словно из Сегментума Солар, а не от массивного супружеского ложа стоявшего у нее за спиной, на краю которого обхватив голову руками и опустив взгляд в пол, сидел её муж и отец двоих её детей. Мужчина которого за всю свою жизнь она видела немногим более десяти раз. Мужчина, о котором она как выяснилось не знала практически ничего.
– Нас помолвили ещё до того, как ты стал... стал "Избранным" верно? – Задумчиво протянула Элисс, даже не утруждаясь тем, чтобы повернуть голову к супругу, вместо этого продолжая с интересом изучать странную незнакомку в несуразном наряде, обитавшую в зеркале. Это разумеется тоже было неправильно и абсурдно. Сейчас она должна была внимательно выслушать все что он готов ей рассказать, а затем вытащить из него все что он сказать не готов. Составить подробную и спланированную стратегию последующих действий. Сделать все возможное для решения этой проблемы, с максимальной деликатностью и в кратчайшие сроки.
Но вместо этого она продолжала смотреться в зеркало, думая о том, сможет ли она найти того сцинтильского художника, который писал их потрет и заказать ему новый. Пусть изобразит их такими какие они сейчас. А затем... затем она повесит этот портрет не в спальне, а прямо в Тронном Зале!
Женщина в зеркале криво ухмыльнулась этой мысли и со звоном от которого зеркало обиженно задрожало, чокнулась с леди Крин, прежде чем вновь приложится к бутылке.
– Леди Крин... – Вновь непривычно робкий голос супруга за спиной. О чем же она говорила? Ах, да...
– Я помню, как дядя сиял словно начищенная монета, когда оказалось что его сделка оказалась ещё лучше чем он думал и он выдает племянницу не просто за главу влиятельного рода, но за целого Планетарного Губернатора. Знал бы он, каких расходов это ему будет стоить в будущем...
– Леди Крин... я действительно не думаю что сейчас у нас есть время для ностальгии...
– Это забавно верно? – Перебила его супруга, возвышая голос, но так и не поворачивая головы в его сторону – Единственная возможность для нас поговорить с глазу на глаз, это заявить что мы собираемся переспать друг с другом. Что разумеется должно быть оговорено заранее и заверено с соблюдением всех церемоний, да...но по крайней мере... по крайней мере в собственной спальне мы пока ещё свободны от своры твоих покойных предшественников и их серво-черепа не будут летать над кроватью, раздавая тебе советы о том, как отыметь жену в соответствии с древними традициями планеты и Волей Бога-Императора!
Ещё один негромкий смешок. Женщина в зеркале не улыбается в ответ – лишь печально качает головой. Она поднимает руку, чтобы прикоснуться к прижатой к зеркалу ладони леди Крин. Её ладонь холодная и твердая на ощупь.
– Какой бы плохой не была жизнь у скота ниже, здесь они все же куда свободнее нас, ты не находишь?
– Элисс, пожалуйста...
– Конечно Орден решит вопрос с Кардиналом – Женщина в зеркале картинно закатывает глаза, брезгливо скривив губы. Ей не хочется говорить об фамулках, кардиналах и сокровищах семьи Крин. Ей хочется предложить мужу идею нового портрета и посмотреть на выражение его лица.
– Орден разрешит проблему с Валкарной, Дом Крин расплатится по твоим счетам, а я буду улыбаясь повторять эту абсурдную ложь про твоих "родственников с Перефирии" и приму этого щенка в свой дом и свою родословную, раз уж по каким-то причинам от него нельзя избавиться. Но...
– Элисс... – Тяжелый и усталый вздох – впрочем даже усталость не скрывает ноток страха. Он услышал раздражение в её голосе и разумеется решил что именно необходимость сохранить бастарду жизнь, сильнее всего оскорбляет её, а значит и Великий Дом Крин. В принципе правильно – во всяком случае именно это должно было сильнее всего оскорбить особу на портрете. Наверняка она будет вне себя, когда она наконец вернется.
Если вернется.
– Эллис, прошу тебя... это мой ребенок. Любой анализ подтвердит генетическое родство. Убийство дворянина крови, тем более члена собственной семьи это уже не скандал, а преступление. У "Банкиров Друза", глубокие карманы, но во всей Каликсиде не найдется достаточно тронов чтобы подкупить Адептус Арбитес. Я сделаю все возможное, чтобы он или она никогда не получили наследства и не стали угрозой для...
– Почему, Ордус? – На этот раз она все таки поворачивается, причем так резко, что зажатая лишь тремя пальцами бутылка едва не вылетает из её ладони, расплескивая драгоценное содержимое по полу. Холодные серые глаза пристально смотрят на Избранного Судьбой сверху вниз. Но не с презрением, не с высокомерием или разочарованием – чувствами которые должна была испытывать сейчас женщина с портрета.
С любопытством. Искренним любопытством
– Просто ответь мне... почему? Почему ты это сделал? Почему ты позволил этому зайти так далеко? Прости, но я не поверю, что ты столь глуп чтобы заметить это так поздно... чтобы не понять к чему это приведет... чтобы не остановить это задолго до того, как риск стал слишком велик. Так скажи мне, mon mari... почему? Чего ты хотел?
– Я... – Его Великолепие открыл рот, несомненно собираясь выдать ей какую-то заранее продуманную убедительную и выгодную для них обоих ложь, должную легко, словно недостающий кусок паззла встроится в мозаику других удобных для всех партий фальшивок и обманов, из которых и состоял их брак, но встретившись с ней взглядом неожиданно оборвал себя на полуслове. А затем произнес, устало проведя рукой по лицу, словно пытаясь стянуть невидимую маску.
– Святая Терра... Эллис... ты знаешь почему. Я хотел... я хотел сделать что-то по собственной воле. Хотя бы ещё один раз.
Прислонившись спиной к зеркалу, она делает ещё один щедрый глоток, вновь мельком бросив взгляд на потрет висящий между ней и мужем, прежде чем со вздохом прикрыть глаза. Пытаясь отвлечься от женщины в зеркале и вновь представить себя той кто на портрете.
Корсет нестерпимо стягивает грудь. Стальная паутина кринолина мешает двигаться. Удушающий запах парфюма забивает ноздри. Воротник натирает шею. Шипастая корона давит на голову, в чем ей немало помогает сложная прическа, на укладку которой куклам и слугам приходится тратить минимум час каждый день. Ещё несколько часов занимают все остальные омолаживающие и косметические процедуры, без которых она не может даже уединится со своим супругом – не то что выполнять свои обязанности супруги правителя на торжественных приемах, баллах, пиршествах, представлениях, званых вечерах и прочих бессмысленных, но абсолютно необходимых церемониальных спектаклях, что заставляют вертеться, цепляясь друг за друга шестеренки планетарной и секторальной политики и управляют каждым днем её жизни, с того самого момента как она появилась на свет.
Новый глоток Мальвазии. Драгоценное вино, которому поэты и романтики Каликсиды приписывают "вкус сладких грез", пахнет свежей кровью, пролившейся на стоптанный песок гладиаторской арены.
" – Моя леди, я не понимаю вашего возмущения! Как победительница ужасного и кровожадного чудовища, ваш рыцарь заслужила право на поцелуй от принцессы!
– Петра... нет... стой... хватит! Прекрати! Ты с ума сошла?! Я стерпела твою дурацкую выходку с "гладиаторскими боями"...
– Стерпела? Элли, ты была от нее в восторге! Я видела какими глазами ты на меня смотрела, когда я обезглавила этого огрина!
– ...но это уже слишком! Я помолвлена! Ты замужем! Мы не можем дальше продолжать... это! Чем бы это не было!
– Элли... Элли... я понимаю! Я понимаю. Поэтому я и пригласила тебя на Куаддис. На Кровавом Карнавале нет лиц и титулов – только роли и маски. В Час Черной Звезды, ты не леди Крин, а я не леди Цестелль... и уж точно не леди Валкарна! Мы те, кем мы хотим быть! Сегодня... здесь... сейчас... мы те, кем мы хотим быть!"
Перины кровати прогибаются под весом ещё одного тела. Покатый бок полупустой бутылки "Мальвазии" касается колена правителя Бараспайна, приглашая того разделить драгоценный напиток с супругой.
– Да. Да, ты прав. Я знаю.
Раннее Детство (С рождения и до пяти лет):
Как и следовало ожидать от полного собрания поучений, наставлений и размышлений величайшего Святого Каликсиды, содержащего в себе как десятилетия его жизненного опыта, так и откровения явленные ему после смерти, "Катехизис Святого Друза", был огромной и тяжелой книгой, объемом более чем в пятисот страниц из крепкого пергамента. Даже для того чтобы открыть этот талмуд требовалось приложить определенные усилия (особенно если тебе всего пять лет и твои руки ещё не успели привыкнуть к тяжелому труду). Удерживать его на вытянутых руках, на протяжении более чем одной минуты, неподвижно застыв с идеально ровной спиной и высоко поднятой головой, кажется и вовсе невозможным.
Слово "невозможно" однако начисто отсутствует в лексиконе Сестры-Воспитательницы Аурелии – и она делала все от нее зависящее чтобы это слово исчезло из твоего.
Шелестящий шорох за спиной – ткань рясы трущаяся о пергамент печатей чистоты. Несмотря на то, что за тобой уже наблюдает деловито кружащий над твоей головой серво-череп, с механической точностью отслеживающий каждое движение, Сестра-Воспитательница как всегда, уже на второй минуте решает проверить твои успехи лично. И как всегда, стоит ей только подняться со своего неудобного железного стула и подойди к тебе, как и без того нестерпимо тяжелая книга прибавляет в весе как минимум вдвое.
Когда же её холодные длинные пальцы касаются твоей шеи, заставляя волосы на ней встать дыбом, тебе требуется почти нечеловеческое усилие воли для того чтобы не вздрогнуть.
– Осанка – Голос сестры звучит тихо, мягко и почти ласково. Приторная сладость, которой плотоядные растения диких миров приманивают к себе ничего не подозревающих насекомых, чтобы затем сожрать их заживо. От запахов фимиама и антисептика, которые всегда её окружают, нестерпимо свербит в носу.
– Помни об осанке, моя овечка. Ты не можешь надеяться загладить свой грех перед Императором и кровью твоего рода, если ты не можешь даже стоять правильно. Держи спину ровно
– Я пытаюсь! – Слова вырываются из горла словно против воли, словно пытайся ты удерживать ещё и их вес, вместе с весом книги, это сломало бы тебя пополам.
– Не пытайся, овечка – Свистящий шепот щекочет твое ухо, пока обманчиво тонкие пальцы стальными тисками сдавливают твое плечо.
– Делай.
Сестра Аурелия помимо тебя обучает и твоих сестру и брата, но "овечкой" или "ягненком" она называет только одного из отпрысков Избранного Судьбой. Ты конечно никогда в жизни не встречал животного скрывающегося за этим словом, но ты уже знаешь что оно очень часто появляется в священных текстах – как метафора старше самого Империума Человечества. Потерянная овца. Заблудшая овца.
В святых книгах так называют падшие души. Грешников. Тех кто лишен Его Света и блуждает во тьме.
Ты узнал истину о своем происхождении, когда тебе исполнилось всего четыре, ещё до того, как ты в полной мере смог бы её понять. Но понимания от тебя и не требовалось. Тебе нужно было прочувствовать её. Позволить ей проникнуть под твою кожу, заразить твою кровь, поселится в твоих костях и отравить твою душу. Позволить ей стать частью тебя. Стержнем, вокруг которого будет строится вся твоя дальнейшая жизнь.
Ты был рожден во грехе. Само твое существование, это преступление перед ликом Бога-Императора и древней кровью текущей в твоих жилах, что теперь смешалась с презренной кровью искусительницы-простолюдинки посмевшей желать большего чем она была достойна. Твоя биологическая мать расплатилась за свое преступление смертью. Но ты? Ты будешь расплачиваться за него своей жизнью. Жизнью проведенной в служении, жертвенности и молчании, пока через покорность и верность, ты не расплатишься перед своим отцом и Империумом Человечества за то что они позволили тебе существовать. До тех пор твое наследство это не имя Вел Коронассе которое ты получил незаслуженно и вероломно. Твое наследство это стыд. Грех. Бесчестие.
Ты не заслуживаешь жизни. И до конца твоих дней, ты будешь стараться её заслужить.
В глазах общества ты "двоюродный племянник" Ордуса Малинара, принятый в семью Избранного Императором, после того как твои родители "трагически погибли в катастрофе на орбите". Ты живешь в роскоши и блеске на вершине Шпиля Избранного, ты учишься вместе с сыном и дочерью Планетарного Губернатора, и на тех официальных приемах, на которых выгодно представлять всех членов семьи, ты с застывшей на лице улыбкой будешь стоять подле своего отца или подле своей приемной матери. Но за закрытыми дверями все иначе. Твоя комната столь же просторна и комфортна как и комнаты твоих родственников, но в ней нет ничего от тебя. Ничего лишнего. Тебе не прислуживают слуги из семей служащих во Дворце Судеб (по правде говоря они сторонятся тебя как прокаженного), а куклы и марионетки что ухаживают за тобой, начисто лишены даже намеков на человечность. Ты ешь за одним столом за своей семьей, но между тобой и остальными всегда находится пустое пространство и никто из них (кроме твоей сестры, но о ней позже) словно даже не замечает что ты существуешь. Твоим воспитанием занимается не твоя мачеха – холодная и далекая фигура, столь же отстраненная от тебя как твой отец, и даже не нанятые ею учителя, слуги и няни, которые занимаются твоими единокровными сестрой и братом. Нет, ты предоставлен безжалостной "заботе" Сестры-Воспитательницы Аурелии из Ордена Священной Монеты – одного из Орденов сестер-фамулок, тесно связанных с Великим Домом Крин. Эта закутанная в черную рясу, резко контрастирующую с её бледной кожей, красивая какой-то жуткой, опасной красотой, сороритка – единственная мать которую ты когда-либо знал.
Резкий щелчок по самому кончику носа, заставляет тебя не сдержавшись вскрикнуть от острой боли. Книга покачнувшись с грохотом падает на каменный пол. Твои глаза против твоей воли наполняются слезами.
Плохо. Слезы означают что наказание будет тяжелее.
– Моя бедная овечка... – Выпрямившаяся во весь рост Аурелия с притворной жалостью смотрит на тебя сверху вниз, прежде чем перевести взгляд на стоящую на столе черную свечу, не прогоревшую даже на треть.
Ты должен держать книгу на вытянутых руках до тех пор пока она не прогорит до конца.
Тебе ещё никогда не удавалось продержаться даже до того как она прогорит до половины.
– Почему ты заставляешь меня это делать, моя овечка?
В отличие от жалости, разочарование в глазах сестры Аурелии не фальшивое. Этот ледяной презрительный взгляд, ты порой видишь в своих кошмарах – и когда ты просыпаешься в холодном поту, ты стараешься взять под контроль свое учащенное дыхание, потому что один из Её серво-черепов следит за тобой даже когда ты спишь.
– Почему ты не можешь быть лучше?
Новый шорох за твоей спиной заставляет тебя вздрогнуть, но ты не поворачиваешь голову. Ты знаешь что за этим последует. Вместо этого ты зажмуриваешь глаза, но все равно представляешь как она с расчетливой, издевательской неторопливостью подходит к стоящему у стены тонкому стальному пруту. Представляешь как пальцы Сестры-Воспитательницы с нежностью, которую она почти никогда не проявляет по отношению к тебе, осторожно поглаживают отполированную прикосновениями гладкую рукоять из человеческой кости, украшенную надписью на Высоком Готике. Ты ещё только учишься читать, но уже знаешь её значение.
"Молитва очищает душу, но боль очищает тело".
– Снимай верхнюю одежду. На колени у алтаря – Ты подчиняешься быстрее чем успеваешь понять что ты делаешь. Ты уже знаешь чего стоит упрямство. Холодный шершавый камень больно скребет колени, словно служа прелюдией к тому, что тебя скоро ждет. Хлесткий, резкий щелчок, с которым стальной прут рассекает воздух, заставляет тебя вздрогнуть ещё раз. Ты не поворачиваешь голову, но ты знаешь что твой страх вызывает у нее довольную улыбку.
– Скажи мне кто ты, овечка?
– Я ошибка, которую нужно исправить – Заученные слова, намертво въевшиеся в память, оставляя там шрамы не хуже тех, что порка оставила на твоей спине, медленно, тяжело падают у тебя изо рта. Ты повторяешь их каждый день перед утренней молитвой Императору и каждую ночь перед тем как лечь спать. Иногда ты бормочешь их сквозь дрожь и слезы, иногда ты запинаешься и в панике забываешь слова, иногда тебе просто не удается договорить фразу до конца, прежде чем твое горло сдавливают рыдания, но в конце концов ты всегда проговариваешь их до конца. Сестра-Воспитательница следит за этим. И с каждым разом это становится немножко легче. Кажется что от постоянного употребления они уже давно затерлись и потеряли всякий смысл и значение (если вообще когда-либо его имели), но тебе не нужно их понимать. Тебе нужно их чувствовать.
И ты чувствуешь.
Ты чувствуешь их в собственных костях, ты слышишь как они шевелятся у тебя под кожей и отравляют твою кровь. Ты повторяешь их в своей голове всякий раз когда ты смотришь в зеркало. Иногда ты просыпаешься и ловишь себя на том, что повторял их во сне.
– Я секрет, о котором никто не должен узнать. Я грех обретший плоть. Я вырванная страница истории. Я преступник, оскверняющий воздух своим дыханием. Я не заслуживаю прощения, но могу лишь молить о нем Императора – моего Отца и Защитника.
– Хорошо. Ты помнишь кто ты, моя овечка – Приторная сладость возвращается в голос Сестры-Воспитательницы – теперь он вновь звучит почти ласково, почти мурлыкающе – Я горжусь тобой.
А затем первый удар раздирает обнаженную кожу на твоей спине.
Экзекуция длится недолго – сестра Аурелия виртуозно владеет Жезлом Наказания (ты видел как она разрезает одежду, не касаясь при этом кожи под ней) и умеет дозировать боль, но ты слишком мал для того чтобы выдержать даже самую "щадящую" порку слишком долго. В будущем это изменится. Взросление означает больше боли, больше испытаний, больше наказаний. Жизнь – это кузница, в которой люди проходят сквозь нестерпимый жар, лишь для того чтобы обнаружить себя на наковальне под ударами молота, придающего им угодную Ему форму. Материал из которого сделан ты увы хуже прочих – прочная сталь древней крови, испорчена вредными примесями, делающими металл более хрупким, менее пластичным и сложным для работы. Но к счастью для тебя, Сестра-Воспитательница хороший кузнец. Помимо порки она всегда готова использовать голод. Изоляцию. Усталость. Дискомфорт. В Империуме нет лучших воспитателей, чем аббаты и аббатисы Схолы Прогениум, и в свое время сестра Аурелия была очень внимательной ученицей.
И главное – как и всякий настоящий мастер, она действительно любит свое дело.
Из всех вещей которые тебя окружают, единственная что принадлежит тебе, а не другим – маленькая аквилла на серебряной цепочке на твоей шее. Её подарок на День Святых. Тогда, после утренней молитвы, она повернулась к тебе и опустившись на колени, повесила его тебе на шею. Худые пальцы, с фальшивой ласковостью скользнули по твоей щеке... а затем жестко стиснули тебя за подбородок, заставляя задрать голову вверх, пока она поднималась на ноги, нависнув над тобой как гигантская хищная птица. В дрожащем свете свечей, она почему-то показалась тебе даже не высокой, но просто огромной – монохромная фигура словно заполнила собой всю комнату, задевая головой потолок и вытесняя из мира любые краски, кроме черной и белой.
– Ты не заслуживаешь любви, моя овечка. Я хочу чтобы ты понял это сейчас, потому что нет ничего более жалкого и ничтожного, чем глупец убивающий свои душу и разум ложью несбыточных надежд. Ты не заслуживаешь любви и возможно не заслуживаешь и прощения. Но я люблю тебя. И все что я делаю – я делаю потому что я люблю тебя, моя потерянная овечка. Я исправлю тебя. Я сломаю тебя и соберу заново. Лучше. Чище. Правильнее. Я выжгу твой грех, твой позор и твою слабость. Потому что это и есть любовь.
Наклонившись вниз, она неожиданно целует тебя в лоб. На этот раз без притворной нежности, а холодно и сухо. Словно ставя печать чистоты на пергаментном свитке.
Вымоченная в воде губка мягко и бережно касается твоей спины протирая кровь. Жесткий металл сурового ложа Сестры-Воспитательницы приятно холодит голую кожу груди. Негромкий щелчок открывающейся крышки, заставляет тебя снова вздрогнуть, но вместо нового удара, ладонь твоей мучительницы зачерпнув целебную мазь из открытой баночки умелыми движениями втирает её в твое тело. Спину щиплет и жжет, но ты знаешь что это хорошая боль. Она означает что на сегодня наказание закончено.
– Шшш, все хорошо, моя овечка. Не бойся боли. Боль, это слабость покидающая тело. Иллюзия вызванная страхом. Твоя душа сильнее твоего тела, дитя – Узкая ладонь ласково треплет тебя по волосам, а затем опускается ниже, чтобы вытереть твои слезы. Горячий шепот щекочет ухо.
– Споешь со мной?
Один из немногих вопросов сестры Аурелии, не требующих немедленного ответа. И только на этот вопрос ответ может быть таким каким хочется тебе, а не таким каким он ДОЛЖЕН БЫТЬ. Единственная свобода что у тебя есть. Ты можешь ответить нет. Ты можешь отказаться. Ты можешь даже промолчать. За отказом не последует наказания или осуждения. Не последует новой боли.
Но она улыбается если ты соглашаешься.
– Hush, my lost child and don't cry in vain...
– The Emperor sees you and blesses your pain...
Кажется ты впервые услышал эту песню год назад. Тогда ты ещё не был столь... хорошо обучен, а потому когда тебе приснился тот странный кошмар
Черное солнце. Черное солнце восходящее в небе над планетой, которая никогда не знала восходов
ты проснулся с пронзительным криком и выбежал из комнаты, вместо того чтобы стиснув зубы и контролируя дыхание мужественно преодолеть страх, как тебе полагалось. В будущем за такое будет ждать наказание. Но тогда, Сестра-Воспитательница взяла тебя на руки, уложила в постель, подоткнув одеяло и пела эту колыбельную, гладя тебя по голове пока ты не уснул. Ты помнишь как она обещала что защитит тебя от любых чудовищ прячущихся под твоими закрытыми веками.
В это несложно было поверить. Уже тогда ты не знал чудовища, которое было страшнее Её.
– He always with you, when darkness is near.
– So hush, my lost child, know no fear.
Позже ты узнал, что эта старая колыбельная которую пели в её Схоле. Не всегда – лишь после особенно тяжелых тренировок и особенно жестоких наказаний. Когда боль становилась нестерпимой, но слезы оставались под запретом. Одно маленькое проявление жалости, проявление внимания и заботы, которое воспитательницы позволяли себе к воспитанницам.
Твой брат, твоя сестра и твоя приемная мать знали мелодию – Аурелия порой мурлыкала её себе под нос, отсчитывая щелчками четок куплеты, ожидая вас на одном из её занятий или черным призраком скользя по коридорам. Но слова – слова были только для тебя. Слова, это ваш секрет. Твой и Её.
– No mother, no father, no home, and no love
– He judges your sins, as He watches from above
– The fire that burns you, is gift that He gave
– So hush, my lost child. And be brave.
Возможно было бы проще, если бы боль была константой. Если бы наказание стало бы каждодневным фактом жизни, таким же каким была унизительная декларация собственной греховности. Если бы все, что тебя окружало это боль и страх. Тогда наверное к этому можно было бы привыкнуть. Можно было бы смириться.
Но иногда у тебя получается. Или по крайней мере тебе так кажется.
Иногда... иногда целый день проходит без наказания. Без боли. Без презрительного разочарования в глазах Сестры-Воспитательницы. Иногда... может быть когда тебе везет, может быть когда ты очень и очень стараешься, может быть когда Бог-Император про которого Она все время говорит, решает тебя пожалеть, день проходит... хорошо. Теплая улыбка, вместо ледяного презрения. Её рука, мягко гладящая твои волосы. Резкий взгляд, который она бросила на Искандера, заставивший его замолчать на полуслове, прежде чем он назвал тебя "бастардом". Забота с которой она обработала и перевязала твои ссадины и царапины, когда гуляя по узкой аллее Большого Сада, ты споткнулся и упал прямо на шипастую живую изгородь. Вопрос, встреченный доброжелательным кивком, а не недовольной гримасой. Похвала, лишенная издевательской приторности и фальши.
Иногда целый день у тебя получается быть хорошим.
Но затем все начинается снова. Холодное безразличие твоей семьи. Осязаемый страх исходящий от дворцовых слуг, избегающих тебя словно не желая запачкаться. Бездушные механические куклы, не говорящие с тобой и не слушающиеся твоих команд. И методичная жестокость от единственной обитательницы Дворца Судеб, которой кажется есть до тебя дело – единственное что отделяет тебя от полного одиночества.
Единственное... не считая Киры.
– Вот!
Возвышающаяся на протянутом тебе Фарфоровой Марионеткой золотом подносе, цитадель из коржей, шоколада, взбитых сливок, карамели, северного нектара и ещё варп знает чего ещё, пахнет вкуснее всего, что ты когда либо нюхал в своей жизни, разом перебивая исходящим от нее ароматом, не только все запахи сада, но кажется даже и все его звуки – словно даже специально отобранные со всех концов Каликсиды певчие птички, потрясенно замолкают, шокированные если не красотой, то как минимум масштабами этого шедевра кулинарной архитектуры. Да что там птицы – даже фонтан за твоей спиной казалось начал журчать тише, отступая на задний план перед натиском стремительно заполнившего собой все пространство ТОРТА.
Прошло не меньше полминуты, прежде чем у тебя получилось заметить выглядывающую из-за этого кондитерского чудовища обеспокоенную физиономию Арабеллы.
Это был второй подарок, который ты когда-либо получал в своей жизни. На этот раз не на день Святых, а на свой день рождения. Который разумеется ты праздновать был не должен, а должен был в худшем случае проводить в мыслях о том, как именно ты будешь расплачиваться за возмутительное преступление которое ты совершил пять лет назад, а в лучшем – игнорировать вообще, потому что этим мыслям и так должен был быть посвящен каждый день твоей жизни.
Но размышлять о таких вещах вполне можно и в Большом Северном Саду, сидя на изящной скамейке рядом с благоухающими кустами ретских роз, глядя на сияющую бесконечность далеких звезд над головой и слушая мерное журчание мраморного фонтана. Особенно, если именно сюда заговорщицки подмигивая тебя пригласила старшая сестра, догнав в коридоре, после очередного совместного урока.
– Я не знала что именно тебе понравится, поэтому я попросила поваров сделать торт со всеми вкусами и... ну и... они сделали, вот! – Торопливо тараторила между тем юная леди Крин, не дожидаясь пока ты придешь в себя от шока – Но если ты не съешь сам, я тебе помогу! Только не отказывайся пожалуйста! Я поставила целых пять маринет... пять ма-ри-о-не-ток у каждой дорожки к фонтану, и если кто-то из них увидит маму, Искандера, Сестру-Воспитательницу или ещё кого-то, она нам сразу скажет, вот! Давай, тут правда все вкусы – если не хочешь один кусок, просто возьми другой!
Леди Арабелла Киркея Крин Вел Коронассе. Или Кира, как она просит называть себя сама. Твоя старшая (хотя вас и разделяет всего год) сестра по отцу. Если твой брат Искандер, старше тебя на целых пять лет и также холоден и отстранен по отношению к тебе как и его мать, то леди Арабелла... по каким-то причинам, во всем огромном комплексе Дворца Судеб, да наверное даже во всем Шпиле Избранного, только Кира относится к тебе иначе, чем все остальные. Она никогда не делает вид что тебя не существует, во время совместных трапез или торжественных приемов. Не обходит стороной твои покои. Не говорит тебе что ты недостоин своего места в семье, что тебе надо прятаться или стыдиться, или презирать себя или искупить свой грех. Когда она рядом, даже Сестра-Воспитательница старается не быть слишком строгой к тебе – потому что "леди Арабелла" всегда рада взять на себя вину за любые твои проступки, реальные и мнимые и понести наказание если не за тебя, то хотя бы вместе с тобой – и поскольку поднять руку на законную дочь Планетарного Губернатора из числа потомков Великого Дома Крин, это куда серьезнее чем выпороть рожденного во грехе бастарда, сестре Аурелии приходится быть куда осторожнее в своих воспитательных методах. Арабелла не смотрит на тебя как на преступника, или как черное пятно на страницах истории семьи или как заблудшую овцу, несущую на себе все их грехи.
Она смотрит на тебя как на младшего брата. Товарища по играм. Члена семьи.
Сестра Аурелия говорит, что дело в том, что она пока просто не понимает что ты такое. Не понимает, как жестоко она обращается с тобой и какую причиняет боль, порождая в тебе ложную надежду, что ты заслуживаешь чего-то большего, чем то что тебе позволено милостью Бога-Императора и твоего великого отца. Не понимает натуры твоих преступлений – иначе бы она отшатнулась в шоке и ужасе, дрожа от отвращения. И вновь оставляя тебя во тьме.
Наедине с Сестрой-Воспитательницей.
Наедине с твоими грехами.
– Sleep, my lost child, your life's not your own,
– The Emperor weighs every soul from His Throne.
– The lash is His mercy and hunger His grace,
– So hush, my lost child, know your place.