| |
|
|
𝔔𝔲𝔬𝔪𝔬𝔡𝔬 𝔣𝔞𝔠𝔱𝔞 𝔢𝔰𝔱 𝔪𝔢𝔯𝔢𝔱𝔯𝔦𝔵 𝔠𝔦𝔳𝔦𝔱𝔞𝔰 𝔣𝔦𝔡𝔢𝔩𝔦𝔰, 𝔭𝔩𝔢𝔫𝔞 𝔦𝔲𝔡𝔦𝔠𝔦𝔦? ℑ𝔲𝔰𝔱𝔦𝔱𝔦𝔞 𝔥𝔞𝔟𝔦𝔱𝔞𝔳𝔦𝔱 𝔦𝔫 𝔢𝔞, 𝔫𝔲𝔫𝔠 𝔞𝔲𝔱𝔢𝔪 𝔥𝔬𝔪𝔦𝔠𝔦𝔡𝔞𝔢. Как стала блудницей верная столица, исполненная правосудия?
Правда обитала в ней, а теперь — убийцы. — Книга пророка Исаийи, 1:21  Карта 0 — 𝔄𝔫𝔱𝔥𝔯𝔬𝔭𝔬𝔰 «Человек»
Эта карта символизирует человека, готового встать на путь к Пробуждению и к осознанию истинного божественного происхождения человечества.
В раскладах карта указывает на Пробуждённого, на путь к Пробуждению или на некий осколок божественности, скрытый глубоко внутри или прослеживаемый в прошлом.
Эта карта входит в тройку самых могущественных карт Инфернального Таро, наряду с Демиургом и Астаротом, и всегда предсказывает нечто крайне важное.⚝ ⚝ ⚝ Небо, затянутое густыми тяжёлыми облаками цвета индиго и свинца. Прохладный воздух, в котором каждый порыв лёгкого ветра доносил ароматы ладана, мирры, машинного масла и вековечной пыли. Тишина, звенящая в ушах, почти осязаемая; каждый шаг казался громом в грозовых небесах. Собственное дыхание, собственное сердцебиение были самыми громкими звуками — уступая в оглушительности своей лишь отзвуку шагов. Серый гравий под ногами. Присев на корточки, зачерпнув добрую пригоршню и поднеся ближе к глазам, можно было разглядеть, что это — мельчайшие осколки бетона, гранита, мрамора, обсидиана и ещё целого ряда всевозможных материалов, из которых создавали сооружения и скульптуры, а также кусочки костей — человеческих, звериных и ещё каких-то... не тех, не других. Кое-где выглядывали частицы окаменелых насекомых, среди которых преобладали личинки жуков, куколки бабочек и саранча. Чёрные бездны окон по обе стороны дороги безучастно взирали на проходившего мимо них путника, порой печально вздыхая холодным сквозняком, горюя по временам былого величия. Строения — низкие, средние и высокие, древние и не очень, всех типов, культур и времён, большинство — сохранившиеся в целости, пусть и очевидно запущенной, многие — полуразрушенные, некоторые — лежащие в руинах, поросших какой-то странной лозой, с чёрными стеблями, тёмными листьями и острыми изогнутыми, словно акульи клыки, шипами. Буммммм….Внезапно тихий, едва слышимый гул — но прекрасно ощущаемый нутром и солнечным сплетением, в которых сразу же возникло неприятное вибрирующее ощущение — наполнил улицы этого вечность назад покинутого города. Вскинув взор ---- город был выстроен на сотнях, тысячах холмов, и потому многие его районы можно было обозревать даже издалека — сразу можно было узреть источник этого звука: что-то взорвалось далеко-далеко впереди, на склоне одного из холмов, заполненного мириадами строений и сооружений. То отдалённое место чем-то напоминало современную промышленную зону, или квартал любителей стимпанка, или район, некогда населённый представителями высокотехнологической цивилизации, или округ, где безумный художник нарисовал жуткую смесь всех технологий и индустрий, как существовавших, так и существующих, так и, вероятно, тех, что только будут существовать в далёком будущем, собранных в одном месте. Тёмный маслянистый дым медленно сползал по склонам того холма и по улицам того «машинного» квартала, а более светлый, сизый — вытанцовывал витиеватые па, неспешно поднимаясь к мрачным небесам. Внезапный резкий порыв ветра донёс запах гари — обкалённого металла, бензина, палёной резины и расплавленного пластика — а с ними и порхающие, трепещущие, словно птицы со сломанными крыльями, листки бумаги, выглядевшие как вырванные из книги страницы. Две из них прилипли к груди: взяв их в руку и рассмотрев, можно было увидеть пожелтевшую от времени страницу, испещрённую изящными готическими письменами, вторая же была покрыта арабской вязью: 𝔈𝔱 𝔞𝔟𝔦𝔦𝔱 𝔭𝔯𝔦𝔪𝔲𝔰, 𝔢𝔱 𝔢𝔣𝔣𝔲𝔡𝔦𝔱 𝔭𝔥𝔦𝔞𝔩𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔞𝔪 𝔦𝔫 𝔱𝔢𝔯𝔯𝔞𝔪, 𝔢𝔱 𝔣𝔞𝔠𝔱𝔲𝔪 𝔢𝔰𝔱 𝔳𝔲𝔩𝔫𝔲𝔰 𝔰𝔞𝔢𝔳𝔲𝔪 𝔢𝔱 𝔭𝔢𝔰𝔰𝔦𝔪𝔲𝔪 𝔦𝔫 𝔥𝔬𝔪𝔦𝔫𝔢𝔰, 𝔮𝔲𝔦 𝔥𝔞𝔟𝔢𝔟𝔞𝔫𝔱 𝔠𝔞𝔯𝔞𝔠𝔱𝔢𝔯𝔢𝔪 𝔟𝔢𝔰𝔱𝔦𝔞𝔢, 𝔢𝔱 𝔦𝔫 𝔢𝔬𝔰 𝔮𝔲𝔦 𝔞𝔡𝔬𝔯𝔞𝔳𝔢𝔯𝔲𝔫𝔱 𝔦𝔪𝔞𝔤𝔦𝔫𝔢𝔪 𝔢𝔧𝔲𝔰. 𝔈𝔱 𝔰𝔢𝔠𝔲𝔫𝔡𝔲𝔰 𝔞𝔫𝔤𝔢𝔩𝔲𝔰 𝔢𝔣𝔣𝔲𝔡𝔦𝔱 𝔭𝔥𝔦𝔞𝔩𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔞𝔪 𝔦𝔫 𝔪𝔞𝔯𝔢, 𝔢𝔱 𝔣𝔞𝔠𝔱𝔲𝔰 𝔢𝔰𝔱 𝔰𝔞𝔫𝔤𝔲𝔦𝔰 𝔱𝔞𝔪𝔮𝔲𝔞𝔪 𝔪𝔬𝔯𝔱𝔲𝔦: 𝔢𝔱 𝔬𝔪𝔫𝔦𝔰 𝔞𝔫𝔦𝔪𝔞 𝔳𝔦𝔳𝔢𝔫𝔰 𝔪𝔬𝔯𝔱𝔲𝔞 𝔢𝔰𝔱 𝔦𝔫 𝔪𝔞𝔯𝔦. 𝔈𝔱 𝔱𝔢𝔯𝔱𝔦𝔲𝔰 𝔢𝔣𝔣𝔲𝔡𝔦𝔱 𝔭𝔥𝔦𝔞𝔩𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔭𝔢𝔯 𝔣𝔩𝔲𝔪𝔦𝔫𝔞, 𝔢𝔱 𝔰𝔲𝔭𝔢𝔯 𝔣𝔬𝔫𝔱𝔢𝔰 𝔞𝔮𝔲𝔞𝔯𝔲𝔪, 𝔢𝔱 𝔣𝔞𝔠𝔱𝔲𝔰 𝔢𝔰𝔱 𝔰𝔞𝔫𝔤𝔲𝔦𝔰. 🜞 إِذَا الشَّمْسُ كُوِّرَتْ وَإِذَا النُّجُومُ انكَدَرَتْ وَإِذَا الْجِبَالُ سُيِّرَتْ وَإِذَا الْجِبَالُ سُيِّرَتْ وَإِذَا الْعِشَارُ عُطِّلَتْ وَإِذَا الْوُحُوشُ حُشِرَتْ وَإِذَا الْبِحَارُ سُجِّرَتْ وَإِذَا النُّفُوسُ زُوِّجَتْ عَلِمَتْ نَفْسٌ مَّا أَحْضَرَتْ 🜞 Буммммм…Ещё один взрыв, даже мощнее, чем прежний, снова нарушил гробовую тишину этого мёртвого города. Ещё один всполох огня на том холме, где были расположены странные строения и ужасающие гигантские аппараты размером с небоскрёб каждый. Снова порыв ветра. На сей раз — снова запахло ладаном, миррой и копалем, и внезапно сознание уловило отголоски органной музыки и голоса… Молебен. 𝔓𝔞𝔯𝔠𝔢, 𝔇𝔬𝔪𝔦𝔫𝔢, 𝔭𝔞𝔯𝔠𝔢 𝔭𝔬𝔭𝔲𝔩𝔬 𝔱𝔲𝔬: 𝔫𝔢 𝔦𝔫 𝔞𝔢𝔱𝔢𝔯𝔫𝔲𝔪 𝔦𝔯𝔞𝔰𝔠𝔞𝔯𝔦𝔰 𝔫𝔬𝔟𝔦𝔰! 𝔉𝔩𝔢𝔠𝔱𝔞𝔪𝔲𝔰 𝔦𝔯𝔞𝔪 𝔙𝔦𝔫𝔡𝔦𝔠𝔢𝔪, 𝔭𝔩𝔬𝔯𝔢𝔪𝔲𝔰 𝔞𝔫𝔱𝔢 𝔍𝔲𝔡𝔦𝔠𝔢𝔪… Неземной красоты голоса, чистые, светлые, ясные, пели «𝔓𝔞𝔯𝔠𝔢 𝔇𝔬𝔪𝔦𝔫𝔢» 🜞 — древний грегорианский хорал, плач-молебен об отпущении грехов тем, кто одной ногой стоял на пороге смерти. Две мысли сразу же возникли в сознании: «Значит, тут всё же кто-то живёт! Стоит ли мне позвать на помощь? Попросить объяснить, что это за место, и как меня сюда занесло?!», и «Насколько неуместным звучит нечто настолько прекрасное посреди этого странного города, погружённого в серый полумрак и чёрные тени… Или всё же уместно? Глас надежды? Луч света в царстве одиночества, укутанном в траурный саван?» Внезапно, словно повинуясь переливам мелодии хорала, дымка, спускавшаяся с тёмных облаков, отступила, открыв невероятно величественное зрелище: огромную башню — которая была одновременно и ультра-современной, тонированное стекло и бетон, и невероятно древней, с элементами декора в виде горгулий, странной, прихотливой лепнины, от одного взгляда на которую кружилась голова и подташнивало, и странных огромных символов в стиле каббалистических печатей, вылитых из золотистого металла и вставленных и в бетонные части строения, и в стеклянные то там, то здесь. Самым поразительным было габариты этого сооружения: его основание терялось в море полуразрушенных домов, таких, какие здесь были повсюду вокруг, но его вершина… его вершину невозможно было рассмотреть за густой пеленой свинцовых туч — эта башня уходила настолько высоко вверх, что терялась в мрачно нависавшем над этим городом небе. Ощущение дикой тоски, словно когда человек видит родной дом спустя полжизни, проведенной вдали от него, внезапно заставило сердце биться чаще, вскружило голову, иссушило рот. Тяжело сглотнуть, промочив слюною рот. Прижать руку к груди, умоляя непослушный орган успокоиться. Осмотреться вокруг. Пусто. Тихо. Странно. Дико. Копи серебреники. Купи Ключи. Ключи от Чёрной Цитадели. Триддцать серебряных монет тебе понадобится, чтобы купить Ключ. И будешь ты вознаграждён…Тихий шёпот оглушил, заполонил сознание, заставил трепетать в благоговении и в ужасе одновременно; голос бархатистый и шероховатый, в то же время и высокий, и низкий, и вкрадчивый, и властный, но при всём этом невероятно прекрасный. Голос, который — так ощущалось с абсолютной уверенностью — способен был освежевать заживо, вырвать глаза самим своим естеством — вибрацией и тембром, заставить все кишки покинуть тело, словно змеи, сбегающие из своего логова. Этот голос был способен размолоть кости внутри тела в муку — живьём, при этом оставив все прочие составляющие тела в целости. Голос, от которого стало тепло и сладко внизу, ударило в пот и кровь прилила и к лицу, и к репродуктивным органам, заставив вожделеть его, желать его, владеть им безраздельно. Быть его беспрекословно. По телу начали разливаться потоки тепла, сознание затуманилось, как это обычно бывает перед оргазмом. Ключ. Тридцать серебреников. Моя вечная благодарность. А в следующий миг, за мгновение до кульминации — пробуждение. ⚝ ⚝ ⚝ MATTERS OF HEARTЛАЙОНЕЛ ХАРТ Лайонела разбудил настойчивый звонок мобильного телефона. На экране высветилось « PROVIDENCE ST PATRICK HOSPITAL: HEART CENTER » — Лайонел десятилетиями жил в формате «рутина + структура = залог безопасности», потому даже свои контакты он пытался записывать максимально информативно. Упорядоченно. Полезно. Чтобы, проснувшись среди ночи, или поутру, или в любое иное время суток всегда можно было, взглянув на экран, понять, к чему подготовиться и чего ждать от этого звонка. — Мистер Харт? Это Честити Ричардс, менеджер по работе с пациентами Центра Сердца в больнице Святого Патрика. Простите за столь ранний звонок, но это стандартная процедура — я хотела бы убедиться, всё ли в силе? Вас ждать на обследование сегодня в 9 АМ? Доктор Кинни внёс вас в базу данных с указанием именно сегодняшней даты и этого тайм-слота. Пожалуйста, будьте любезны, подтвердите свою явку с тем, чтобы мы могли финализировать подготовку к диагностике вашего сердца. Вы помните адрес? Наш центр — почти в центре, простите за тавтологию, — Честити захихикала неприятно, пискляво. — На всякий случай — адрес 500 W Broadway St. Вы не местный, насколько я вижу по записям, просто скажите таксисту, что вы в больницу Святого Патрика, и наберите меня, я вас встречу у входа. ЭВЛИН РИД Саундтрек, под который проснулась Ева: ссылка Nobody can tell ya
There's only one song worth singin'
They may try and sell ya
'Cause it hangs them up to see someone like youСмартфон Эвлин разбудил её песней Кэсс Эллиот, которую молодая журналистка считала своим гимном по жизни — каждая фраза была понятна Еве на уровне личного, с болью и борьбой прожитого опыта. Раскрыв глаза, первое, что увидела будущая номинантка на Пулицеровскую премию (каковой себя считала Эвлин), было вскрытое вчера вечером письмо, запечатанное воском, в который была вдавлена официальная эмблема ордена иезуитов: золотой солнечный диск с буквами “IHS”, католическим крестом и тремя гвоздями внизу. Ответ от епископа епархии Хелены, его преосвященства Джорджа Лио Томаса, в котором он даёт позволение журналисту Эвлин Бьюле Рид прийти к нему на приём для разговора о ритуальной природе чудовищных убийств, происходящих в Мизуле. К счастью для Эвлин, его преосвященство в данный момент находился в Мизуле с ежегодной ревизией церкви святого Франциска Ксаверия 🜞, в которой журналистке и предложено было встретиться сегодня в 9 утра.  ШАРЛОТТ КАРДС Пи! Пи! Пи! Пи! Пи! Пи! П…Чарли шарахнула по голове жутковатого вида поросёнка, в виде которого был сделан этот инструмент адских пыток под названием «будильник». Беки, подруга, у которой Чарли остановилась на своё кратковременное, как она надеялась, пребывание в этой дыре под названием «Мизула», испытывала патологическую любовь ко всем парнокопытным, и к свиньям — в частности. Тряхнув головой — наверное, последний бокал Columbia Crest был явно лишним. Или последняя бутылка была лишней? Издав полный страданий стон, Чарли огляделась. Розовое безумие. Весь дом Ребекки был розовым, цвета фуксии или жемчужным, а также прочих цветов, которые вращались вокруг этих основных тонов, в которых, судя по всему, интернет-подруга Чарли видела весь окружающий мир. Резкий звук заставил Шарлотт дёрнуться; затравленно оглядевшись вокруг, она увидела, что экран её смартфона, который почему-то валялся на полу у кровати, засветился надписью: « You have 1 new message » Разблокировав телефон, Лотти открыла сообщение: Доброе утро, мисс Шарлотт Кардс!
Напоминаем, что вы записаны сегодня, 09/01/12, на приём в клинику «Community Medical Center», которая располагается по адресу 2827 Fort Missoula Rd.
Ждём вас в 9 АМ.
Спасибо, что вы выбрали нас! Мы гарантируем высокий уровень качества наших услуг и максимальный фокус на нуждах наших пациентов! АДАМ и ЛИЛИТ НОВАК — Мама! Мамочка, мне страшно!
Терион 🜞 снова расплакался во сне. Полночи Адам и Лилит не спали — их маленький сын, вероятно, пережил немалый стресс, побывав на своих первых похоронах в жизни, а потом второй — познакомившись со своим дедом и бабкой. Лилит поморщилась от воспоминания об этой встрече. На самом деле это была и её первая встреча со своей свекровью и свёкром, и она хотела бы, чтобы это была и её последняя встреча с ними: немудрено, что Адам сбежал из Мизулы, если он вынужден был жить с такими… существами.
На похороны Ядвиги Сапеги не пришёл никто, кроме Адама, Джудаса, его подруги Сары, Лилит и маленького Териона. Сотрудники похоронного бюро постарались на славу: старая женщина выглядела так, как её Новаки и помнили — в возрасте, но не утратившей своей некогда неповторимой красоты. Умиротворённое усталое лицо смягчилось и утратило «морщины горечи» в уголках рта. Видеть её такой… живой, зная, что она мертва, было крайне тяжело, и даже несмотря на свой очерствевший из-за пережитого характер Адам с трудом сдержал слёзы, просившиеся наружу; он то и дело с тревогой поглядывал на младшего брата — Джуд был белее огромных лилий, которые стояли в вазах по обе стороны от гроба, и почти повис на плече у Сары Митчелл, привлекательной блондинки, которая была его школьной подругой. Брать Териона с собой определённо было ошибкой: в какой-то момент малыш разрыдался и забился в истериках, утверждая, что «прабабушка открыла глаза и посмотрела на него»; очевидно же: ребёнок впервые видит мёртвого, да ещё и родственника, только лишь формирующаяся психика не выдержала.
Следующим не выдержал Адам. Когда церемония закончилась и тело было отправлено в крематорий, мужчина вышел из здания и закурил. Лилит сидела на скамейке у входа, всё ещё утешая сына; Джуд, едва передвигая ватные ноги, с помощью Сары медленно выходил вслед за братом. Детские слёзы. Безысходность и горе. Одиночество. Эти такие до боли знакомые чувства внезапно переполнили Адама, и в следующий момент он уже стоял на пороге родного дома и держал, не отпуская, палец на кнопке звонка. Встревоженная Лилит, испуганный Терион и начавший нервничать Джуд стояли чуть позади; Сара сослалась на дела и разумно ретировалась до этого.
Дверь открыла мать. Агнешка Новак ничем не выдала своего удивления при виде сыновей и лишь презрительно скривила губы, переведя взор на Лилит и Териона, после чего смачно плюнула под ноги невестки и с громким треском захлопнула дверь перед лицом сына прежде, чем тот успел сказать хотя бы слово. Терион снова зарыдал, испугавшись хлопка и всей этой безмолвной сцены, и успокоился лишь по возвращению в отель.
На закате у него снова случился припадок — он, дескать, увидел в тёмном углу спальни прабабку. Решив, что оставлять его самого на добавочной детской кровати неразумно, Лилит и Адам, отправляясь спать, уложили Териона между собой и забылись странным, тревожным сном, одним на двоих.
— Мама! Мамочка! Мне очень страшно!
Терион прижался к Лилит и спрятал лицо у неё на груди; от этого женщина проснулась и принялась успокаивать ребёнка. Рядом, издав исполненный боли стон, проснулся Адам. За окном едва серело — но утро первого дня сентября уже неумолимо торило себе путь. Сегодня должен был быть важный день.
Поднявшись с кровати, в которой Лилит всё ещё утешала их сына, Адам бросил взгляд на несколько папок с документами, лежавшие на столике комода в их Master Room Особняка Гибсона 🜞(Адам слегка ухмыльнулся, вспомнив реакцию Лилит на его слова о том, что в Мизуле отсутствуют пентхаузы, да что там — в ней отсутствуют даже пяти- и четырёхзвёздочные отели; однако, увидев Особняк Гибсонов и снаружи, и внутри, его супруга быстро забыла о своём недовольстве). Если всё пройдёт как нужно, эта сделка сделает его ещё более независимым от его клиентуры, и ещё больше приблизит его к тестю, ведь это обещает быть шикарная инвестиция для семьи его жены. Университет Монтаны планирует расширить свой научно-исследовательский полигон, вот только места в кампусе больше не осталось. Несколько лет назад они арендовали часть больницы Святого Патрика, чтобы открыть там свой «Институт Мозга», впоследствии выкупив помещение у больницы. Однако амбиции учёных Университета, а также обильные пожертвования и государственные субсидии разожгли их желание расширить свой потенциал ещё больше. После кризиса крупные лесозаготовительные и бумажные компании Мизулы начали сыпаться, как домино, и ныне огромное количество фабрик, складов и лесопилок стояло заброшенными; как же удачно, что Адам, будучи родом отсюда, смог подёргать за ниточки и договориться о том, что именно он будет представителем тех, у кого были права на эти земельные участки, в переговорах с Университетом Мизулы! И ещё более удачным было то, что для открытия новых лабораторий и НИИ Университету нужны были вложения, а у его тестя денег было хоть отбавляй! И наиболее удачно бабушка решила уйти в мир иной именно сейчас, дав повод убить двух зайцев сразу: и отдать ей последние почести, посетив её похороны, и начать переговоры с Университетом касательно покупки ими одной из лесоперерабатывающих фабрик. Покупку должна была совершить семья Лилит с одновременной передачей фабрики и земли в аренду Университету с последующей возможностью оного выкупить права на землю и новый научно-исследовательский комплекс, когда он начнёт приносить достаточный доход.
Встреча с представителями Университета на территории заброшенной фабрики должна состояться сегодня, в 10 АМ. Оба — и Адам, и Лилит — должны были хорошенько подготовиться к этой сделке века… ДЖУДАС НОВАК Мокрое. Шершавое. Чешется в носу, хочется чихнуть. Вот, снова мокрое и шершавое. Джуд открыл глаза и увидел прямо перед собой мордочку кота Сары. Хэйзел? Да, Хэйзел — так его звали, и с первого же момента, как молодой человек переступил порог дома своей старой подруги, эта рыжая бестия просто прилипла к нему: кот постоянно ходил за Джудом, то и дело стремился устроиться у того на коленках, тёрся о его ногу, а теперь — вот, ещё и разбудил. Учитывая содержание сна, Джуд был только благодарен маленькому деспоту и даже чмокнул того в мокрый розовый нос. Его же нос уловил ароматы жареного бекона и оладьев; внизу, на кухне, скворчало, шипело и раздавалось позвякивание посуды: наверняка Сара готовила завтрак. Джуд слабо улыбнулся: ей шла самостоятельность. Он помнил её тихой мышкой, запуганной родителями и отцом Илайасом, а также буквально почти всеми в школе, кроме разве что Джуда, которого доставали и унижали точно так же, как и Сару; возможно, поэтому они и стали друзьями, а может, потому, что Сара всегда смотрела на Джуда с плохо скрываемым обожанием. Когда он и его брат сбежали из Мизулы, он потерял с нею контакт на много лет, но год тому назад она прислала ему запрос на дружбу в Фейсбуке, и с тех пор Джуд регулярно переписывался и созванивался с нею. Как оказалось, три года тому назад её родители погибли в автомобильной аварии при весьма загадочных обстоятельствах, и опеку над девочкой взяла её тётка, сестра её отца, которая умерла от аневризмы несколько месяцев назад, как раз сразу после достижения Сарой Митчелл совершеннолетия. С тех пор она жила одна, и, судя по всему, необходимость повзрослеть ранее, чем это обычно происходит с подростками, смела напрочь её застенчивость и пугливость. В тот же день, когда Джуд и Адам получили сообщение о смерти бабушки Ядвиги, Джуд получил и сообщение от Сары: «Остаёшься у меня, возражения не принимаются». Тихонько вздохнув, Джуд ссадил кота со своей груди, поднялся с кровати и прежде, чем начал одеваться, разблокировал свой телефон и снова перечитал сообщение от адвоката его бабушки, которое пришло вчера вечером: Добрый вечер, господин Новак!
Хочу ещё раз выразить Вам и Вашей семье самые искренние соболезнования и напомнить, что, как мы и договаривались сегодня, я жду Вас и Вашего брата у себя в офисе завтра в 2 PM (09/01/12), чтобы огласить завещание Вашей покойной бабушки, госпожи Ядвиги Сапеги.
Берегите себя и до скорой встречи! ЛЭССИ КЛЯЙН Динннннь! Динннннь! Динннннь! Динннннь!Странный, тревожащий сон отступал с каждым сигналом о новом сообщении в Facebook Messenger. И без того всегда спавшая чутко Лэсси проснулась окончательно уже на втором «Динь!», но надеялась, что Марк — а в такую рань с такой настойчивостью мог писать ей только он — угомонится. Но нет. Четыре. Потянулась за смартфоном, разблокировала, просмотрела сообщения. Марк, судя по всему, осознал, что повёл себя как мудак в их переписке позавчера, и суток на «shit detox» — когда твои сообщения и звонки полностью игнорируются — пошли ему на пользу. Что ж, может, она и зайдёт в эту клинику… Ссоры — ссорами, но здоровье — важнее. Ну и будет возможность попытаться узнать, что за чудо-витамины она принимает. 07:07 АМ
Детка, не злись на меня, пожалуйста. Ты же знаешь, как много ты для меня значишь.
Ты — мой мир. Не изолируй меня.
Слушай. Я договорился со своим старым другом, чтобы он провел тебе комплексное обследование, чтобы проверить состояние твоего здоровья. Сделай это для меня, пожалуйста.
32 Campus Dr. Это кампус Университета Монтаны. Отыщи здание «Института Мозга», контактное лицо — Эйдан Хили. Будь там сегодня в 10 АМ... Малыш?  РЭНДОЛЬФ ПИКМЕН Настойчивый стук в двери разбудил Рэндольфа. Сон был таким реалистичным, таким… знакомым, что художник не сразу понял, что он уже не спит. Снова стук. Издав страдальческий стон, Рэнди поднялся с постели, всунул ноги в мохнатые тапки, заботливо подготовленные для него миссис Харпер «Называйте Меня Эдна, ха-ха-ха!», почесал затылок, после — зачесавшийся бок, разгладил складки на своей льняной пижаме и поковылял к двери. Заглянул в глазок: Кларисса. Покосился на огромные часы в виде кошачьей морды на стене: восемь утра. Застонал снова, и, после третьего стука, открыл.
— Привет, доброе утро, как себя чувствуешь? Я знаю, что ты ранняя пташка, пусть и не такая ранняя, как я, но всё же ранняя, не так ли, мистер Пикмен? — Бесцеремонно отодвинув Рэнди в сторону, Кларисса вошла внутрь его квартиры, держа в руках два стакана из Старбакса, и деловито прошествовала к дивану. Усевшись, она поставила один из стаканов на журнальный столик, поелозила, устраиваясь поудобнее, вопросительно взглянула на Рэндольфа и приглашающе похлопала по плюшевой поверхности дивана:
— Давай, чоп-чоп, не стой в дверях, как полицейский, забывший, есть ли у него ордер. Нас сегодня ждут великие дела!
Когда художник, осознавший, что от этой новообретённой подруги ему никак не избавиться (не прибегая к насилию или криминалу), Рэндольф издал страдальческий стон в третий раз, запер дверь и сел рядом с Клариссой. Глоток горячего душистого кофе немного смягчил его раздражение от происходящего, а ещё один — почти заставил поблагодарить подругу за кофе. Почти.
— В общем, так. Я, как ты знаешь, волонтёрю в «Институте Мозга» — он на самом деле называется «Научно-исследовательский институт инноваций в сферах неврологии, невропатологии и психиатрии», но никто его так не называет в Мизуле, мы все зовём его «Институтом Мозга»; так вот, мне моё волонтёрство помогает с моей кандидатской, знаешь, когда ты не только в теорию погружаешься, но и применяешь знания на практике — дело движется куда более споро. Так вот. У нас есть арт-терапия, ну ты в курсе же, что это такое, нет? Когда пациентов заставляют не просто разговаривать о своём состоянии, а, так сказать, выплёскивать его красками. Это ведь не про «рисовать красиво» — вовсе нет, тут важен сам процесс. Когда человек берёт кисть, мел, даже просто карандаш — он переносит на бумагу то, что словами сказать не может: тревогу, вину, страх, тоску, то, что застряло где-то внутри и не выходит. Это снижает уровень внутреннего напряжения, словно психика «выдыхает», отпускает своё напряжение. Плюс, в этом можно заметить то, что ускользает при обычной беседе: символы, повторяющиеся образы, цвета — они часто говорят больше, чем сам пациент.
Кларисса отхлебнула своё макиато и продолжила:
— Как я тебе писала уже в нашей переписке, я в восторге от твоего творчества. В вос-тор-ГЕ!!! И мне кажется, такой неординарный, такой искренний художник, как ты, сможет многое поведать нашим пациентам, которым так зашла арт-терапия, что у нас накопилось уже несколько весьма достойных работ, которыми мы бы хотели поделиться с общественностью. В общем, сегодня мы устраиваем открытую выставку в фойе Института Мозга, где будут представлены работы наших пациентов, и я бы хотела попросить тебя выступить с небольшой речью о своём опыте… с советами тем, кто пытается передать на холсте или бумаге свою душу. Что скажешь?
|
|
1 |
|
|
|
|
- Принято. Буду, - коротко ответил Лайонел, поморщившись от назойливой трескотни в трубке. Снова снилось черте что...
Выкинь из головы, Лайонел. Нервничать вредно для сердца. Не ранняя побудка тебя тревожит, старик: за двадцать с хером лет в пожарке ты привык спать, где упадешь, и просыпаться по тревоге.
Нет, дело не в этом. Сердце ещё стучит - пока, по крайней мере. Сколько же ещё ему постукивать? День? Неделю? Месяц? Шесть?
Какого черта вообще ты об этом думаешь? Умылся холодной водой. Бриться не стал. Выполнил комплекс упражнений. Еле нашлось свободное место на полу, чтобы отжаться. Сраный мотель.
Впрочем, это всё, что он сейчас может себе позволить. Всё лучше, чем на помойке, где тебе самое место, инвалида кусок.
Всё-таки побрился. По крайней мере, если в гроб положат - так пусть будет красивая фотка на камень...
Пятисотый Бродвей... Открыл карту. По привычке - бумажную, купленную в киоске сразу по приезду.
Не успеваешь ты на пробежку, старина. Но разве это повод? В принципе, если проложить маршрут...
Так, почему бы не совместить? Бегом туда, бегом назад - и вот тебе дневная норма.
Ты ведь будешь выполнять её, пока не сдохнешь. Просто потому, что однажды решил.
Есть ли смысл держать обещание, которое дал сам себе тринадцатилетний пиздюк? Может, и нет никакого.
Да и хуй с ним.
Всё равно ж побежит.
|
|
2 |
|
|
|
|
Запах гари и ладана все еще вертелся где-то на задворках пробуждающегося сознания. На смену тоскливым брусчатым улочкам мертвого города из сна перед лицом начала проявляться более пугающая картина. Мокрый сопливый носик, что бесцеремонно тыкался в щеку. О том, что люди, бывает, любят подольше поваляться в кровати, он, скорее всего, даже и не задумывался. Наглец. Хотя именно сегодня его настойчивость была подобна спасению. Тот жуткий сон практически полностью отступил, оставив после себя странное послевкусие. Не страх, а смутную тягучую тоску. "Ключи, серебряники. Видать, неплохо меня так приложили недавние события."
Спускаясь вниз, он на мгновенье застыл на лестнице, глядя на Сару у плиты. Контуры ее фигуры плыли, накладывались на воспоминания о похожей картине прямиком из детства, когда причиной его пробуждения были не крики истеричной матери, а запах свежеиспеченных пирогов с яблоками. Похороны бабули оставили в нем не боль, а ощущение вырванного куска плоти. Только сейчас он заметил, как детские воспоминания о Ядвиге, о ее тихом доме таяли и пропадали, со временем, замещаясь туманными образами ночных улиц, едким запахом баллончиков с краской и прочими радостями его подростковой жизни. Именно сейчас, когда она ушла, он, наконец, почувствовал себя вором, укравшим у самого себя что-то очень важное.
Отбросив эти мысли, Джуд тихонько подошел к сосредоточенной на оладьях Саре сзади. Легкий шлепок по ее попе прозвучал приглушенно, больше как дружеский, чем пошлый жест. "С добрым, кошмарным утром, красотка, - проворчал он все еще хриплым от сна голосом. - Этот монстр, - он кивнул на Хэйзела, следовавшего за ним по пятам, - спас меня от весьма... настойчивого сновидения."
Плюхнувшись за стол, он потянулся за своим смартфоном, чтобы проверить сообщения. Вскрыл почту. Два часа дня. Оглашение завещания. Немного повертев вокруг указательного пальца завитки волос, Джуд наконец принялся печатать письмо своему брательнику.
"Эй, надеюсь, твой отпрыск дал вам с женушкой поспать часок-другой? А то смотрю на тебя вчера - лицо как у человека, который неделю в исповедальне у дядюшки Илайджи провел.
У меня тут адвокат бабули напомнил о себе. Ждет нас в два. Не проспи свою долю наследства, а то мне одному старухины сокровища не потянуть.
Кстати, насчет твоей встречи в десять. Не подкачай там. Я могу приглядеть за вашим бесенком. Если Лили вдруг испугается, что мы с ним снова что-нибудь сожжем или еще каких бед решим натворить, можешь успокоить ее тем, что с нами будет Сара. Уж она точно не даст нам шороху навести."
Джуд, нажав на кнопку отправки сообщений, наконец, отложил смартфон в сторону, откинулся на спинку стула и потянулся, чувствуя, как позвонки хрустят. Завтрак пах как обещание нормальности. Может все и не так плохо, даже не смотря на дерьмо вокруг, жизнь продолжает радовать приятными мелочами. И может быть это утро пройдет лучше, чем вчерашнее.
|
|
3 |
|
|
|
|
Сладкий женский стон растекался по белым простыням, мягко клубился на светлом потертом паркете, скользил под резными деревянными стульями, колыхая свисающие с сидений вязаные рюшки, впитывался в старый плетеный ковер в коридоре. Ее рука тревожно сжимала складку одеяла, когда она, рассыпая веером нежно-розовые кудри на перине, перевернулась на спину. Это ощущение несказанного удовольствия, заставляющее колени присогнуться, смешивалось с осязаемой физической угрозой — этот коктейль извращенной любви и ужаса был ей как дом. Только вот дом еще никогда не был настолько контрастным и поражающим в своем проявлении.
— Триццац серебрнннннннн-к-к-в.. — на завоздушенyом вдохе пробормотала она, сладко запрокидывая голову назад...
...Лэсси дрогнула всем телом от очередного уведомления. Ее рука с третьего раза нащупала черный Nokia с сенсорным дисплеем за своей головой. Вибрация устройства на деревянной поверхности тумбы казалась особенно раздражающей в это утро. Полуоткрыв лишь левый глаз, она удерживала устройство над своей головой двумя руками, скроля сообщения вверх-вниз снова и снова. То ли пытаясь понять больше в неизменных сообщениях, то ли наслаждаясь стуком свежего маникюра о поверхность дисплея.
— По крайней мере выглядит остывшим... — буркнула она себе под нос, положила устройство на кровати рядом с собой, ослабевшим мышцам пресса пришлось помогать руками, чтобы усесться. Холодный контровой свет из окна за спиной обрамлял ее хрупкие плечи. Она почти неосознанно погладила волосы спящей рядом темнокожей девушки, каштановые осветленные до середины локоны путались в светлых тонких пальцах.
— Ответим ему, как будем готовы, да?... — ее теплый нежный шепот резонировал с домашней атмосферой помещения. Лэсси тихо-тихо поднялась на ноги, прокралась на носочках в ванную. Щелкнула выключателем бойлера и остановилась у зеркала, всматриваясь в собственные бездонные глаза, уперлась руками в умывальник.
— Слушай, я вот что хочу сказать.. — начала она, пытаясь навести порядок в сонной голове, — Бесконечно поздравляю. Тебе приснился новый сон, впервые за, кхм... за наши дни пребывания здесь. И знаешь что? — Ткнула пальцем в собственное отражение, — И ничего. Спасибо и на этом.
Горячий душ, белоснежные теплые чулочки на подвязках, розовая фетровая юбочка до середины колена, белый свитер с редкими вкраплениями голубых и розовых нитей на пару размеров больше, черная тушь на ресницах, блеск для нежно-розовых губ. Фен жужжал монотонно, пока Лэсси укладывала длинные розовые волосы кудрявым методом. Подруга даже не шелохнулась.
Очередное уведомление раздражало воздух. "Детка? Я вижу, что ты прочитала!" не несло никакой интеллектуальной нагрузки, лишь демонстрировало его бесконечное нетерпение... а еще искреннюю любовь, заботу. Пока другие парни в качестве извинений присылали букеты цветов, сладости и больших плюшевых медведей — Марк заботился о ее здоровье. Сообщить о приеме за едва ли три часа до него — неотъемлемая часть сюрприза и безотлагательности его доброго сердца. Как я могу с ним так поступать? А что, если он меня бросит?
Лэсси схватила телефон и встревоженно написала пару строк:
"Да! Я здесь. Экран был разблокирован, а телефон на беззвучном, Зоуи спит еще.".
Следом прислала фотографию Зоуи, спящей в кровати. Пряди почти полностью скрывали ее лицо, рука едва выглядывала из-под вязаного одеяла. Кадр общим планом, смазанный и небрежный. Затем она настучала еще одно сообщение:
"Спасибо, мне очень приятно! Попробую успеть... Как твоя командировка?".
До приема — 1.5 часа.
Если верить Google картам, до 32 Campus Dr — 20 минут пешком, 30 оставим на сориентироваться на месте.
Девушка заблокировала и уронила в сумку устройство. В последний раз подмигнув зеркалу в коридоре, покинула дом под звон внушительной связки ключей. В голове ютился план сделать крюк и проведать любимую кофейню. Многое поменялось за те пару лет, что ее не было в родном городе Миссула. А ее любовь к большому, черному и горячему по утрам — осталась.
|
|
4 |
|
|
|
|
– Уууф, – Чарли выдохнула достаточно громко, что если в доме камера – на ней будет слышно четко. Не первый раз ей снились сны с явно библейскими сюжетами, но впервые – такие внушительные. Обычно попроще, котел в аду отдельный, специально для нее, как обещали проповедники. Лучше не зацилкливаться на них – мера профилактики мозговых червей.
Спустя пару минут безуспешных попыток спросонья вычесть семь из девяти, она выдохнула еще раз, теперь уже тише и в ладонь. Не все так плохо, заключила по запаху. Исправимо. И не такое маскировали. Парой тапов Чарли поставила таймер на полчаса, напомнить себе поторопиться менее громким и резким звуком, и потопала в ванную, превращаться из обезъяны в человека. И желательно не будя хозяйку. Если после такой ночи даже Чарли потрепана, то и Бекки будет, при всем старании, не Барби. Задача дня – сделать процедуру, кинуть Джиму имейл с оповещением успешности, и... ну дальше уже по кондиции и медрекомендациям. Настоящий отпуск только начинается...
|
|
5 |
|
|
|
|
Еще до первой встречи вживую Рэндольф находил свою подругу по переписке весьма очаровательным существом. Кларисса будто бы жила в некоей параллельной реальности, в которой сама она была сияющим солнцем, а все прочее — планетами и лунами, обреченными смиренно принимать её благосклонный свет или навеки кануть в беспросветном мраке. Первое правило клуба мертвых художников — ты уже мертв и твое искусство мертво, ибо жизнь оно обретает лишь в глазах смотрящего. И жизни этой у Клариссы хватало на десятерых. Второе же правило клуба мертвых художников заключается в том, что счета все равно надо оплачивать, а еда не растёт на деревьях даже в более теплых краях — хорошие художники куда более практичны, чем это представляется неискушенному обывателю. Предложение (или распоряжение? Поведение подружки можно было интерпретировать очень по-разному) открывало заманчивые перспективы, как ни посмотри. В конце концов, что такое художественная выставка, как не гниющий труп искусства, что привлекает богатых опарышей и любопытных мух? К категории последних Рэнди, не склонный к антагонизму с коллегами, причислял и себя самого — кто лучше совершенно не поймёт художника, чем такой же бедолага, бьющийся в паутине ограниченных образов? Разве что, какой-нибудь шизофреник, коих в соответствующих кругах всегда было предостаточно, ну или залетный математик неожиданно для себя самого отвлечется от своих бесчеловечных умопостроений в пользу… Без пользы, возможно — кто их знает, этих наездников чисел. Все равно ни одного хорошего математика Пикмен в жизни не встречал.
- Клэр, милая моя, заткнись на минутку и поверни голову чуть правее. — Голос Рэндольфа, глубокий и вкрадчивый, как у старого мошенника или опытной шлюхи, мягко объял всю комнату и саму Клариссу. Художник дотянулся до одного из множества блокнотов, стратегически разбросанных по всему его обиталищу, и задумчиво окинул взглядом притихшую наконец подругу. Щебет юной женщины был, безусловно, весьма приятен, но заглушал его собственные мысли. А подумать было о чем. Прекрасный сон, из которого художника вырвали столь неумолимо, медленно таял в сознании, чтобы никогда более не вернуться. Это было мучительно, отвратительно, преступно, бесчеловечно и, к сожалению, полностью ожидаемо. Грифель карандаша плавно скользил по жаждущей прикосновений бумаге, стремясь запечатлеть девушку — но в темных, как давно иссохшая кровь, образах проступали черты совершенно иного, чуждого и родного, близкого и враждебного — воспоминания о городе снов. Там, где должны быть глаза, возносились пустые бойницы разбитых витражей, на месте изящного ротика разверзся голодный провал изъязвленного ржавчиной портала, натянутые вены на шее расцвели крошащимися в пыль дорогами, а то, что было глубже, под кожей, под… Тихо вздохнув, Рэндольф медленно закрыл глаза и одним резким движением вырвал этот лист из блокнота, смял и равнодушно отбросил в угол, к медленно растущей куче таких же неудачных набросков. Позже все же надо будет прибраться… Недовольно вскинув руку в ответ на попытку Клариссы немного сдвинуться, Рэндольф приступил к новому рисунку. Его голос был тих и спокоен, как горное озеро. И почти столь же мрачен.
- Радость моя, те, кто считает, что «красота спасет мир» или даже хотя бы одного человека — напыщенные идиоты, которые ничего не понимают в искусстве. Творчество — это боль, которая стремится сожрать все, до чего дотянется. И у нее для этого есть все возможности. Когда давление крови столь велико, что она прорывает плоть и фонтанирует, заливая все вокруг, доктора не спешат аплодировать — нет, они бегут с бинтами и медикаментами, чтобы спасти агонизирующую тушу…
Новый набросок отправился в общую кучу. На этот раз на нем действительно была Кларисса -в образе раздувшегося трупа с веревкой, глубоко впившейся в раздавленное ею горло.
- Ох, прости, агонизирующее тело. Однако, когда то же самое происходит с душой, толпа рукоплещет. Этот ваш… Институт Мозга вздумал вернуть в строй древнюю практику кровопускания? Восхитительно, моя дорогая, совершенно восхитительно. Быть может, именно там мы найдём ключи… О, я хочу сказать, Ключи… Я хочу сказать, вдохновение, да, вдохновение для величайшей работы. Восхитительно, совершенно восхитительно, моя дорогая…
Почувствовав, что начал повторяться, Рэндольф поспешно стёр с лица медленно расплывающуюся ухмылку, и протянул Клариссе третий набросок — и на нём действительно была она, с великой точностью изображенная в образе христианской святой, источающей яркий свет на окружение, в коем угадывались смутные очертания покинутых храмов окончательно развеявшегося сна. Едва заметно поёжившись, словно под внезапным чужим взглядом, художник, наконец, заключил:
- Благодарю за предложение, Кларисса. И, в качестве тридцати… Благодарностей за эту прекрасную возможность, прими, как аванс, этот рисунок. Это немного, но и мы еще только в самом начале, не правда ли? Веди же меня в сей вертеп надежды, ибо сегодня я в твоем распоряжении.
|
|
6 |
|
|
|
|
Ив часто снились интересные сны. В одном, еще детском, она приключалась буквально в родном городе и в своем настоящем доме. Только обладала там возможностью совершать огромные прыжки, перепрыгивая дома и в несколько шагов - полетов взбираясь на холм. Был сон где она задыхалась в петле, вздернутая на виселице. Когда Рид проснулась в поту, то поняла, что неудачно лежала на подушке, так что ей перехватило дыхание. Был еще город-у-моря, в котором у нее было несколько снов, где она, в основном, плавала в теплой воде и валялась на песке. Был даже сон со смесью голливудского блокбастера и сюра. Там она, вместе с группой спецагентов, должна была взорвать тайный китайский завод по производству боевых роботов. У нее и остальных агентов еще были такие смешные жилеты, вроде спасательных. Они раздувались, но при этом держали пули из автоматов. А связником на месте там была прямо ходящая корова в пальто. И это не вызывало никакого отторжения. Все было как будто само собой разумеющееся. Но обычно во снах, ощущался какой-нибудь изъян реальности. Отсутствие звуков или запахов или неправильные цвета, да мало ли что. Этот же сон не казался ни реальностью, ни бредом, а будто был каким-то отдельным миром, со своими законами. И да, он был удивительно «плотный», даже через чур. Тот сон, про спецагентов, кончился тем, что раненная много раз, но боль не ощущалась, миссис Рид взорвала закрепленную на теле ядерную бомбу. Но в этом сне, про Черную цитадель, она не хотела бы умереть. Совсем не хотела.
Об этом успела подумать женщина, после того, как проснулась в поту и вытащила поверх одеяло ладонь, зажатую во сне между бедер. Та тоже оказалась влажной, но не от пота. Ивлин вытерла ее об пододеяльник и с чувством выругалась. Потом нашарила на прикроватной тумбочке открытую пачку сигарет и зажигалку. Закурила и жадно затянулась. Пепел она стряхивала прямо на пол. Должны же горничные и уборщицы отеля за что-то получать свои деньги. Потом она долго принимала душ. Жутко хотелось кофе, но вначале надо было смыть с себя этот неприятный сон.
- Ладно, - подумала она, - ладно, если встречу где-нибудь серебряную монетку, то не поленюсь за ней нагнуться...
Она прилетела в Мизулу вчера и успела только заселиться в отель и заказать в аренду машину. Теперь нужно было ее получить. Пикап F-150 от “Форд». Пусть город и небольшой, но у него еще и окрестности есть. И, в конце концов, журналистке была нужна свобода передвижения. Зачем куда-то идти пешком, если можно приехать?! Тем более, Ив по опыту знала, что во время любого расследования и так придется хорошо поработать ногами, головой и языком. До встречи с епископом оставалось еще достаточно времени, чтобы не торопясь одеться и позавтракать. Вообще говоря, учитывая свободу прессы, никакого формального разрешения ни от каких иезуитов Ивлин не требовалось. Просто она старалась найти всех возможных союзников. Тем более, что местная полиция по каким-то причинам, в которых еще следовало разобраться, версию ритуальных убийств не рассматривала. Кстати, после церкви она собиралась зайти в местное отделение Конторы. Ее нынешний бойфренд как раз работал в ФБР, так что она прекрасно представляла специфику их работы. Да и раньше сталкивалась с федералами. Они, конечно, тоже были совсем не ангелами, но, обычно, бардака там было поменьше.
Некоторое время Ив раздумывала о том, как одеться. За окном была уже осень, так что вариант шортики плюс маечка по пупа уже отпадал. Тем более, что журналистка не знала, какие именно женщины нравились его преосвященству Джорджу Лио Томасу. В интернете об этом не писали. В конце концов она остановилась на деловом стиле. Вот только Рид перестала бы быть сама собой, если бы немного не выпендрилась. Брюки вместо юбки, это понятно, в них удобней. Но она еще не стала надевать под пиджачок блузку, ограничившись топиком. А еще чуть сильнее, чем нужно, накрасила губы ярко-красной помадой. И достала из чемодана коробочку с линзами, откуда выбрала красные «вампирские», прикрыв их сверху очками с дымчатыми стеклами. Пока она была не уверена, что будет их снимать, определит при общении. Может у епископа просто не окажется чувства юмора, и тогда она не будет над шутить. Наверное. Может быть. Очень вряд ли.
" Ты должен создавать свою собственную музыку,
Петь свою особую песню,
Создавать свою музыку,
Даже если никто больше не подпевает тебе".
Ну и Glock в сумочку не забыла положить, она же член NRA, как же тут без пистолета.
Потом миссис Рид закрыла номер и легко сбежала по лестнице на первый этаж отеля. Где наконец-то дорвалась до кофе и завтрака. И тут на нее накатило, будто на несколько бесконечно долгих секунд открылось окошечко в прошлое. Колеблющийся, с трепыханием огоньков свечей, полумрак... Бьющий в ноздри и вызывающий тошноту запах свежей крови... Обнаженное девичье тело без головы... Летящие в воздухе капли крови, которые вопреки всем законам физики поднимались куда-то вверх... Хорошо, что этот момент ее наполовину выпитый двойной экспрессо стоял на столике. Иначе пришлось бы бежать переодеваться.
Результат броска 2D10: 7 + 4 = 11 - "подавленные воспоминания".
Результат броска 2D10: 7 + 9 = 16 - "преследователь".
Результат броска 2D10+1: 8 + 1 + 1 = 10 - "держать себя в руках"
|
|
7 |
|
|
|
|
– Да... да, похороны были вчера. Что? Ох, ну было очень весело, обязательно приеду ещё! Как по твоему могли пройти похороны? Папа, что за дурацкие... я не... уффф... прости – Лилит устало потерла лоб и глубоко затянулась сигаретой, откидываясь в кресле и на мгновение прикрывая глаза – Прости пап, просто ужасная ночь. Тери почти не спал и... нет... да... нет, он... папа, Адам сам не свой с момента приезда, я не стала его... нет... нет... нет... папа, пожалуйста давай без этого? В конце концов ему тяжело... и не только из-за смерти бабушки. Видел бы ты какая стерва моя свекровь... хах. Нет, нет, ты же понимаешь что я должна была поехать... да... нет... нет... пап, давай не будем это сейчас обсуждать пожалуйста, хорошо? Да, да давай лучше о сделке. Да, сегодня в десять встретимся и обсудим покупку ключей. Каких ключей? Я сказала "ключей"? Правда? Ох...
Молодая женщина пристроила дымящуюся сигарету на край пепельницы и на пару мгновений отложила телефон, массируя виски в безуспешной попытке прогнать утреннюю мигрень. И заодно – выгнать из головы несуразный ночной кошмар, который вместо того чтобы забыться незадолго после пробуждения, как полагается приличному сну, не только уверенно закрепился в памяти, но и норовил просочится в реальность, то заставляя утренний кофе на мгновение заблагоухать миррой и ладаном, то пряча в мелодии телефонного звонка, ангельские голоса распевающие хорал, а теперь вот ещё и протекая в разговор с отцом. Купить ключи за тридцать серебреников, ха! Надо рассказать деверю, пусть посмеется.
– Пап... прости... давай чуть попозже, хорошо? Тери проснулся... – Лилит бросила короткий взгляд на мирно сопящего (наконец-то) на широкой кровати сына – ... и... да, да я поговорю. Да. Да, обязательно. Папа, буквально пару минут... я тебе перезвоню, хорошо? Да... да, я тебя тоже люблю. Папа, я правда не могу больше говорить, все! Я перезвоню!
Щелчком пальца прекратив звонок и вернув на экран смартфона изображение довольно улыбающегося сына, в обнимку с огромным плюшевым динозавром, прекрасная половина супружеской четы Новаков, сделала последнюю затяжку и раздавив сигарету в пепельнице повернулась к мужу.
– Я очень надеюсь что эти твои ученые стоят как минимум на пороге открытия второго Оксиконтина... или хотя бы какого-нибудь препарата который позволяет курицам нести золотые яйца, потому что пока графа "расходы" от этой поездки НАМНОГО превышает графу "доходы" – Лилит потянулась за новой сигаретой из лежащей на столе пачке, но усилием воли остановила себя в последний момент, вместо этого достав из сумки мятную конфетку – Да, и при следующем разговоре с тестем советую заранее приготовится к потопу... потоку пассивной агрессии с его стороны. И после того что нам устроило твое семейство, тебе придется терпеть это молча, понятно? Уф... Господи, это небось из-за них мне сегодня снилась всякая чушь на библейские мотивы! Ты конечно предупреждал, что они у тебя больные на голову, но я и не думала что прямо настолько... – Молодая женщина с презрительным смешком покачала головой, вспоминая возмутительное поведение свекрови, однако что-то в лице мужа заставило её отвлечься от собственных обид. Встав с кресла, Лилит подошла к Адаму и осторожно положила руку ему на плечо
– Ты как? Все ещё никак не придешь в себя? Я помню, ты говорил что она для тебя была ближе чем родители... и после вчерашнего я понимаю почему, но... – В этот момент Терион беспокойно заворочался на кровати, заставляя женщину оборвав себя на полуслове, стремительно повернувшись к ребенку... только для того чтобы облегченно выдохнуть, когда сын просто почмокав губами перевернулся с одного бока на другой.
|
|
8 |
|
|
|
|
Адам спал в кресле посередине комнаты, устало повесив голову. Его кресло стояло спиной к широкой кровати, на которой спал их сын последние несколько часов и сейчас он только-только начал просыпаться, на заднем фоне слушая, как неохотно двигается жена. Стояла... глубокая ночь. Сколько часов сложно сказать. Примерно до двух часов ночи все попытки усыпить Тери провалились и мужчина начал терять терпение, поддаваясь рычащему голосу на грани сознания о том, что сопляк над ним просто издевается, устраивая истерику перед таким важным днём, и что Лилит могла бы его успокоить, если бы хотела, но нет, она пытается заставить его сделать "что-то". А "что" он сделает?! Он ничего не может.
Мальчик лепетал что-то о бабушке, прятавшейся в тенях и глядящей на него, что-то про тьму, и чудовищ, и Ада слышал во всех этих словах нечто настолько знакомое, что до трёх часов лежал с каким-то отчаяньем во взгляде, в лёгкой полудрёме. После чего он встал с кровати, взял одно из массивных кресел и со скрипом передвинул его в центр комнаты, спрашивая "в каком углу комнаты ты её видишь?". После чего повернул кресло во тьму, туда, где он видел её чаще всего: в затянутый мглой угол меж дверью и декоративны столиком высотой ему по колено, после чего сел напротив тьмы.
— Если всё так серьёзно, то я тебя посторожу. Она – моя бабуля, – с уверенностью (и сонным раздражением) сказал тот сыну, глядя в тёмный угол, – мне с ней и разбираться. Я буду сидеть тут. Ждать, когда она выйдет. И на этот раз точно её не упущу. Но, – вздохнул тяжело, – мне понадобиться твоя помощь. Помнишь, что мы говорили, когда плохая мама-паук была в твоём шкафу? Плохих можно победить вместе. А больших плохих побеждаем вместе во сне. – Адам уже убедился, что приводить на эту встречу ребёнка было ошибкой. Даже больше, чем читать ему про Каролину два года назад.
— Но мне понадобиться твоя помощь, Тириш. Поможешь папе? Мы ведь с тобой вместе побеждали уже плохую маму-паучиху. Вот сейчас тут тоже твоя помощь понадобиться. Закрой глаза... и представь себе друзей. Много-много твоих друзей. Они помогут папе против плохой бабушки. – Прошептал он, глядя во тьму угла, в котором даже ему уже начали мерещиться дымчатые очертания чьей-то фигуры. – И оружие не представь. И броню тоже. Чтобы когда мы с ней столкнёся, я был во всё готовым. Представил?.. Побольше представь... опиши, как она выглядит... ха-ха-ха, что? Да, Тириш...
— ..."Большой" – это хорошо. Может, ещё крепкая? Как она выглядит? – Откинул голову в спинку.
— А кого из друзей ты привёл. Можешь их всех перечислить? По именам. – Прикрыл глаза и кивнул.
— Да... маму ты тоже можешь взять. Но тогда вам обоим надо прикрыть глазки. – Он открыл глаза в последний раз, глядя во тьму, а затем на будильник, чётко понимая, что времени у него на сон не так уж и много.
— Продолжай перечислять. – Уже засыпающему ребёнку прошептал Адам. Этот метод тот придуал ещё мальчишкой, когда они с Джудасом путешествовали и у того начинались его приступы. – Продолжай, да...
Голоса Тириона уже не было слышно. Он надеялся, что и успокаивыющая его Лилит отошла ко сну, потому что слышал только её ровное дыхание и сейчас он сжал руки, открывая листочек, который взял со стола вместе с отодвинутым кресло. "Дорогой Адаш", – начиналось письмо бабушкиным почерком. Адам поднял взгляд от письма ко тьме.
В детстве они с бабушкой оставляли себе послания разными глупыми способами, потому что Ядвига быстро поняла: мальчики бояться ей рассказывать что-то напрямую или столкнуться с родителями, отправляясь в её дом. Так что она оставляла им разные мелкие подсказки. Разные послания, наммёки, что дом безопасен... или не безопасен для них прямо сейчас. Она всегда за ними следила. Глядя во тьму, Адам уныло прижал клочок бумаги к сердцу. Затем он прошептал: "Ты здесь?". Так тихо, что никто другой, кроме него самого, не услышал бы. "Подай знак", – сказал одними губами.
Адам сидел так какое-то время, просто глядя во тьму и вспоминая такие же вечера с Джудасом, где он сидел в кресле мотеля и покачивал брата на коленях, пока того трясло и пробивало холодным потом. Он и сам, незаметно для себя, начал покачиваться. Глядя на спящего сына и заливающееся алым небо, Адам ещё раз взглянул в непроглядную тьму. "Спасибо", – сказал он в конце, – "И прости меня за всё". Осев в кресле, мужчина начал оползать всё ниже, и ниже, закрывая рот ладонью и давя в себе звуки всхлипов или слёз, при этом сжимая глаза так сильно, что бисеринки слёз стали падать ему на грудь. И ещё через целую вечность, он смог встать с кресла, переходя обратно в кровать и ложась там к жене и сыну, прижимая их к себе в глубоком замешательстве. Затем, тяжело закрыть глаза, зажмуриваясь ото всех бед вокруг них, а затем раскрыть глаза... стоя в давно знакомом ему городе и в знакомом тумане, по которому они бегали с братом многие годы назад. Недостроенные здания разных эпох и разных стилей складывали ощущение мозаики из заброшенных, давно оставленных строен. Туман был холодным и неприветливым. Ужас пробирал до глубины костей. И сейчас он был тут один. И брони, придуманной ему сыном, при нём не было. Адам замер в ужасе.
***
— ...Да, ты прав. Динозавр того стоил. Он действительно силён. – О чём-то очень тихо говорил отец со спящим сыном, хотя и сам Адам не был уверен, понимает ли его Тирион хотя бы через слово. – Но и я был не плох. Только, в следующий раз сделай мне броню чуть тусклее, чтобы я прямо не сверкал. Да, так красивее, тут ты права. – Отвечал на его бубнёж во сне. Когда Лилит к ним повернулась, он мягко улыбнулся ей, усталым взглядом проводя бычок сигареты. – И тебе добро утро. – Откинулся на подушку, закрывая лицо рукой. Сейчас Адам был выжат из своего гнева. Сумрак в его голове молчал. – Я тоже полон надежд. Пока всё идёт... намного хуже, чем я мог себе представить. – Признал очевидное.
Мужчина сел, глядя в пол и выслушивая вещи настолько очевидные и истинные, что каждое его слово в жизни до этого казались ложью: они шли не только из уст его жены, но откуда-то у него самого из кишок, отражаясь эхом в костях и заставляя сжимать кулаки. "...тебе придется терпеть это молча, понятно?", – сказала она. Адам кивнул. Действовать в открытую было ошибкой. В следующий раз, да, в следующий раз когда они встретятся, он оставит разговоры в прошлом и перейдёт к методу, который ему с Джудом больше по душе. Адам поднялся. Принялся приводить себя в порядок.
— Ты... – когда та положила ему руку на плечо, Адам провёл рукой по лицу, – ...меня вчера спасла. Был в дюйме от того, чтобы сорваться. Спасибо. – Ада поднялся, пока Лилит мимолётным видением проплыла от него в сторону Тириона. Запах её волосы и сигарет щекотал нос мужчины. – Сорваться ещё хуже, чем было и так. Мне лучше. – Поднялся, встряхивая головой. Пару секунд он просто молчал, отходя к тумбочке и беря телефон. – Они... ущемлённые люди, мы больше не будем с ними встречаться. Вообще. – Отрезал. – Особенно я. Ты... не забивай себе голову их бреднями.
— Если мы встретится случайно и они начнут говорить обо мне – обещаю сдерживаться. Но если они что-то скажут о тебе или Тирише, – Адам стал быстро ходить от одного столика к другому, подбирая мелкие тюбики, расчёски, баночки с воском и прочие маленькие кусочки своей утренней рутины, прежде чем идти в ванную, – то они будут питаться через трубочку. Никто, – остановился у туалетного столика, глядя через зеркало на Лилит, – вообще никто в этом городе не смеет скалить зубы на мою семью. Я уже спускал такое на тормозах. И посмотри, – его голос стал заложенным, мужчина опустил взгляд, – посмотри, к чему это привело. Никто не пришёл. Только мы. – Перешёл на шёпот, чтобы не повышать голоса.
— Её даже хоронили со священником, а не с кадишем. А предплечья закрыли длинными рукавами, – опёрся на столик, что сейчас только и держал его тело, – чтобы не было видно номеров. Грёбанные. Лицемеры!..
— ... – Адам молчал какое-то время, утирая глаза пальцами. Затем разогнулся и со свежей улыбкой сказал: – Из хороших новостей – это никак не спутывает наши планы. В десять – встреча с большими головами из "Центра исследования мозга". Не знаю, чем там занимается институт, но правительственные деньги там исчезают как корабли на Бермудах. Необъяснимо и стремительно! Они открыты к переговорам и если мы продадим и эти проклятые склады, то станем... если не богаче, чем Господь, то хотя бы на оправдание этой поездки и тридцать сребреников с дальгона-кофе нам хватит. Джудас предлагает посидеть с Тирионом, пока мы будем в дороге, – Адам проверил телефон, отвечая Тириону что-то на сообщение, едва заметно хмуря брови при ответе, – не конкретно он, Сара, та вторая. Его присутсвие с Тирионом будет минимальное. Хотя и, – ухмыльнулся, – с ним мы в любом случае потом встретимся с ним и с его новой пассией в два. Меня зачем-то включили в завещание Бабули. Обольщаться... не стоит, – покачал головой, – она скорее всего завещала весь участком, лесное хозяйство и дом Джуду. Но ради общей формальности на стоит там присутствовать. Я в душ. – Адам одной рукой набрал сообщение:
"Нет. Большую часть ночи видел ба в углу комнаты. Я в порядке. Лилит 50 на 50. Ты?
Она завещала всё тебе, наверняка. Говорила так с самого начала. Я буду. Поздравлю с приобретением. Часть доли выкупать не стану – варись в этом котле сам. Мамепапе привет, как узнают
Не подкачаю, всё схвачено. Документы подготовил давно. Попробую что-то сделать, но ничего не обещаю, Лилит не была фанатом Скуби Ду в детстве, а ты на неё производишь впечатление Шегги"
|
|
9 |
|
|
|
|
Пальцы пролистали сообщение брата, и Джуд фыркнул, оставив тарелку. Он быстренько настучал ответ, откинувшись на спинку стула.
"С бабкой в углу? Хреново. Меня, слава дьяволу, бабка пока не навещает. Если только в воспоминаниях. А я вот по старой доброй традиции - видел какой-то жуткий хитровыебанный сон. Город с молитвами, храмом унылым, песнопениями, всей вот этой вот христианской темой избитой. Как бы опять меня не приложило как раньше.
А по поводу завещанья не парься, что мое, то и твое. Мы с детства все вместе делим, да и я собсна вообще хз че с этой халупой делать. Но если решу оставить, то этим фрикам(мам пап привет!) сюда путь заказан. Развешу по всей округе постеры - "ЁБАННЫМ ФАНАТИКАМ ТУТ НЕ РАДЫ!", и фотки прилеплю, чтобы все соседи в лицо знали своих врагов.
А Лилит добавь, что мелкого поменьше тискать и оберегать надо. Вырастет плаксой. А вот с дядей Джудом - станет настоящим гангстером. Мы с ним уже план по захвату местного магазина сладостей разрабатываем.
Ну и держись там. Не дай этим кабинетным сукам втереть тебе какую-нибудь научную дичь."
|
|
10 |
|
|
|
|
...
Сообщение от Адама пришло без задержки:
"Понял-понял. Тоже самое. Город влияет плохо на меня тоже. Хочешь свериться, приличия ради?
Не нарывайся. Когда собственность перейдёт тебе – забери вещи бабушки и продай дом с землёй. Я помогу
Спасибо за совет. Я обязательно рассмотрю его на следующем совещании с женой
|
|
11 |
|
|
|
|
Свериться? Типа как с зеками менты во время допроса делают?
Ну смари, помимо города там еще шептун какой-то был. Типа на ухо бубнил ересь всякую, там про ключи, серебряники. Прямо как в той теме из библии, в которую меня мать постоянно тыкала в детстве. Голос у этого шептуна был такой словно прямо сейчас меня в рай и отправит, на фоне песнопений вообще огонь чувство! Хотя если так задуматься жуть же полнейшая, ну скажи ведь?
|
|
12 |
|
|
|
|
|
𝕷𝖎𝖔𝖓𝖊𝖑 𝕳𝖆𝖗𝖙Super 7 Motel, расположенный по адресу 1135 W Broadway St., был небольшим филиалом ада, если бы Сатана подался в отельный бизнес, но это было самое дешёвое жильё во всём округе Мизулы: всего 135 оленей за неделю проживания, а точнее существования под крышей этого заведения. Поэтому, несмотря на ужасающие отзывы и рейтинг в Yelp! (которым, впрочем, Лайонел никогда не пользовался), на стоянке перед мотелем всегда стояло полдюжины машин, бизнес процветал, здание гнило, а персонал хамил и систематически забывал о санитарных и пожарных нормах. Отсутствие вайфая и общая душевая, в которой без труда можно было отыскать не менее полусотни разновидностей плесени и грибков, и даже пару видов мха, были меньшими из бед. Запах затхлости и ветхости, слой пыли толщиной в полдюйма, вечно моргающие лампочки — те из них, которые всё ещё работали, отсутствие горячей воды в душе, льда в аппаратах для льда, снэков в торговом автомате и туалетной бумаги в туалетах, а также присутствие сломанных пружин в матрацах и картонные стены, через которые было слышно даже дыхание соседа по номеру, делали всё, чтобы отвоевать это заведение в пользу постельных клопов и тараканов, которые являлись аборигенами этого места. Зато от него до Providence St Patrick было почти рукой подать — всего три четверти мили, потому Лайонел немного покривил душой, назвав полторы мили пробежки туда-обратно «дневной нормой». С другой стороны, учитывая обстоятельства и сердце, которое может остановиться в любой момент, возможно, даже полторы мили бега было слишком много. Заперев за собой дверь, которую выбить смог бы даже ещё не научившийся ходить младенец, Лайонел пошёл по грязному внешнему коридору в сторону автостоянки. Дверь в соседний номер была приоткрыта и пожарный краем глаза заметил его постоялицу: старенькая сухонькая морщинистая дама с копной кудрявых седых, практически серебряного-металлического оттенка волос, одетая в какое-то допотопное чёрное платье — ворот под самое горло, рукава до кистей, юбка как палатка, вся в складках и кружевах… В сочетании с болезненной бледностью соседки та выглядела так, будто вылезла из чёрно-белой фотографии конца XIX века — Харт видел такие в музее истории Орегона, когда водил туда сынишку на экскурсию. Эксцентричная женщина сидела в старомодном кресле-качалке и, судя по всему, дремала — во всяком случае, глаза ещё были закрыты. Хмыкнув — каких только чудаков он не повидал за свою карьеру пожарного — Лайонел сбежал с прогнивших ступеней, ведших на стоянку, и трусцой направился на север, пересёк Broadway St. и направился к перекрёстку Burton и Pines. Пробегая мимо благотворительного магазина * « Secret Seconds», опять же боковым зрением пожарный заметил что-то в отражении стеклянной витрины, что заставило волосы на его затылке встать дыбом, хотя сам мужчина и не зарегистрировал ничего тревожного: просто яркий отблеск света, просто едва различимые сквозь тонированное стекло старомодные платья, просто ветхий, убогий пейзаж этого района — который считается центром города. Да, это не Сиэтл… Через пару сотен ярдов по правую сторону состоявший из металла и стекла супермаркет стройматериалов « Montana Glass» снова заставил сердце Лайонела биться в и без того скором, вызванном пробежкой, ритме. На сей раз мужчина приостановился и посмотрел в зеркальную поверхность стеклянных стен, и его сердце в один миг ухнуло и провалилось в бездонную ледяную пучину страха. В отражении он увидел себя — измождённое лицо, бисерины пота, тёмные круги под глазами, а также ту самую старуху из соседнего номера в мотеле. Она стояла прямо за его спиной, и её чёрные словно ночь глаза, в которых не было ни белков, ни радужки — лишь маслянистая тьма, напоминавшая мазут — пристально вглядывались через отражение в глаза Лайонела. Резко обернувшись назад, пожарный увидел лишь пыльную Pines St., пожарные гидранты и мусорный бак в отдалении. Когда Харт развернулся снова, в отражении витрины магазина был лишь он. После этого Лайонел старался избегать отражающих поверхностей и витрин магазинов и заведений, которые лежали на его пути в больницу, и, спустя пару минут бега, мужчина почти полностью успокоился: вероятно, недосып и ужасные условия в мотеле сыграли с ним дурную шутку. Высокое пятиэтажное здание « Providence St Patrick Hospital», облицованное белым мрамором, уже виднелось вдалеке — массивный крест на фасаде главного здания отмечал конечную точку этой пробежки. И снова это чёртово боковое зрение, которое не раз спасало жизнь не только Лайонелу, но и тем, кого спасал из огня или руин и он сам. Ещё один мотель, через дорогу от которого была больница; « Red Lion Inn & Suites», как гласила массивная вывеска, на которой помимо названия красовался бездарно намалёванный красной краской геральдический «лев вздыбленный»; одноэтажный прямоугольник из коричневого кирпича с огромными окнами, большая часть — зашторена. Открытыми шторы были лишь в одном номере, и сквозь стекло Лайонел снова увидел эту старуху. Она неподвижно стояла у самого окна — её хорошо было видно на фоне темноты, царившей в номере за её спиной. Жуткая баба пристально следила немигающим взором за Хартом, но в этот раз она была не одна. Корявыми, покрытыми старческими пятнами пальцами она сжимала левое плечо Ноа, крепко прижимая его к себе; сын Лайонела выглядел болезненно бледным и до смерти испуганным… 
|
|
14 |
|
|
|
|
Плечо вперёд. Слегка присел. Приготовился к броску. Когда стекло разобьётся - отвернись, прикрой глаза. Бей прямо по карге - пацана помнём, конечно, но уж лучше так. Главное, следи, чтобы осколками не ранило...
Стоп. Старина, подумай! Как тут может быть Ноа? Он с матерью в Сиэтле. Он. С матерью. В Сиэтле. Ты в мать его Мизуле. Больной. И, похоже, не только сердцем, но ещё и головой. Причём серьёзно.
Все инстинкты Лайонела колотили в висках, требуя вломиться в сраный номер сраного отеля и вломить сраной карге. Но выучка пожарного, которая поддерживала его двадцать лет, как скелет, держала за загривок.
Правило номер один - не стань из спасителя жертвой.
И тот импульс, отчаянный и яростный, то движение, которое должно было начать мощный рывок в сторону обидчика сына, Лайонел вложил совсем в другое. Он поднял с земли приличный камень.
И со всей дури запустил в морду карге. Плевать, что у неё там с глазами!
Первый этаж. С такого расстояния попадёт и школьник. А Ноа - не дурак. Вывернется. Убежит.
Если это он. Если всё это не мерещится Харту. Может быть, он давно уже лежит на асфальте с припадком?
Лайонел и сам не знал, что было бы лучше. Будь всё это на самом деле. Или галлюцинациями больного мозга.
Или предсмертным видением.
|
|
15 |
|
|
|
|
𝕷𝖎𝖔𝖓𝖊𝖑 𝕳𝖆𝖗𝖙Оконное стекло разбилось с оглушительным звоном, обнажив полумрак мотельного номера за собой. Где-то в глубине мотеля послышались испуганные и возмущённые крики, за которыми последовало скрипение гравия под ногами того — или тех — кто спешил проверить, что произошло. По ту сторону оконной рамы, по периметру которой торчали осколки, отчего она выглядела словно ощерившаяся стеклянными клыками пасть, никого не было — ни Ноа, ни старухи. Если верить Бекки Гугл-картам, дорога от нынешнего временного пристанища Шарлотты до Общественного Медицинского Центра, в котором работал Иэн Калиновски, её старый знакомый, который не раз помогал другим товаркам по цеху Чарли, должна была занять максимум четверть часа на машине, потому женщина особо не спешила со сборами: почти два часа впереди, и учитывая те суммы, которые Джим отваливал Калиновски за «особые услуги», даже если Чарли опоздает, её всё равно будут дожидаться и окажут ей всё, что нужно, по высшему качеству.
Кофе. Хорошо. Апельсиновый сок. Чудесно. Скрэмбл без бекона и прочих сильнопахнущих добавок, просто пушистые яйца на сливочном масле и румяный тост — прекрасно. You’ve got this, gal. Минута дыхательных упражнений, когда внезапно накатила тошнота. Ещё глоток кофе, когда закружилась голова. You’ve got this. Вечером будем пить космополитен в ознаменование того, что всё вернётся на круги своя.
Синий шевроле Шарлотт, тихонько тарахтя, выехал из гаража Бекки, стоявшего на границе кладбища Святой Марии (Чарли никак не могла взять в толк, как её подруга вообще может жить в таком жутком месте — да, понятное дело, таунхаусы тут, на задворках задворок цивилизации, сиречь на окраине Мизулы, были дешёвыми и доступными, но… любоваться кладбищенским пейзажем каждый раз, как выглядываешь из окна?! Hard pass on this one), и устремился по Scott St. в сторону Tool Ave. Светофоры. Russel St., потом Третья. Светофор. Пробка, перекрывающая доступ к Reserve St., которая по прямой довела бы Чарли до клиники. Пять минут. Десять. Никто и не собирается двигаться, а время идёт: tick tock, tick tock. Soon it’s gonna be too late. Hurry up, gal, like NOW.
С трудом сдерживая подогреваемое гормонами раздражение, Лотти вышла из своего авто и подошла к главному очагу затора: старенькому пикапу, все двери которого были открыты, и из которого раздавались дикие женские крики; протолкавшись через толпу зевак, Чарли увидела, что на заднем сидении машины лежала женщина средних лет, которая как раз собиралась сделать то, чего сама Чарли делать как раз не хотела ни за что: рожать. Помогали будущей матери в этом двое полицейских — невысокая полнотелая темнокожая женщина, которая руководила процессом, и высокий сероглазый блондин со внешностью, с которой его бы с руками и ногами, а также прочими частями тела, заграбастали бы и в порно-индустрию, и в Голливуд. Полицейский старался удерживать толпу на расстоянии от автомобиля роженицы и успокаивал особо гневно возмущавшихся внезапной пробкой, мол, скорая в пути, но в любом случае прерывать процесс родов будет опасным для ребёнка, потому поймите-подождите.
Череда схваток, очевидно, на время закончилась, поскольку дамочка утихла. Когда боль отступила, её взгляд стал более осмысленным и она попыталась осмотреться вокруг; первой ей на глаза попалась Чарли, и тут роженица снова исторгла крик, однако исполненный не боли, но гнева:
— Шлюха! Проститутище!!! Тварь, откуда ты тут взялась?!
Окружающая Чарли толпа внезапно сменила фокус своего внимания с женщины в пикапе на Шарлотт… Кларисса послушно позировала и с любопытством наблюдала за тем, как Рэнди несколько раз комкал лист и отбрасывал его прочь. Когда же она получила финальную версию своего портрета, она шумно вздохнула: — Ох, Рэндольф, ты — невероятно талантлив, я тебе об этом многократно говорила, говорила же? Или нет? Если нет — то ты обладаешь талантом от Господа Бога, настолько быстро и настолько трогательно-реалистично передавать реальность на бумаге — это просто феноменальный дар! И, раз уж я заговорила на околорелигиозные темы, мне, как психиатру, весьма интересен твой выбор стилистики при написании моего портрета. Святая, а? Мне, с одной стороны, льстит такой выбор изображения. Он свидетельствует о высоком позитивном переносе твоих идеалов на меня, о потребности в фигуре «опоры» или «спасителя», но… но также и свидетельствует о зависимом стиле привязанности, дорогой. И пусть мы знаем друг друга не так давно, и преимущественно общались текстуально, я готова стать твоей спасительницей, Рэнди. Тем не менее — я не могу закрыть глаза и на тот факт, что использование религиозной символики в изображении чаще всего свидетельствует об очень тревожных вещах, мой хороший: да, религиозная метафора часто используется как способ регуляции тревоги — иконография придаёт смысл и порядок, снижает хаос внутреннего переживания, но тут важен вопрос «Почему тебе вообще нужно регулировать тревогу? Она зашкаливает? Почему?» Ну и не стоит забывать, — Кларисса назидательно подняла указательный палец, словно вещая с кафедры университета своим студентам, — что обращение к религии в творчестве нередко бывает маркером психотических переживаний в случае, если у пациента есть нарушения тестирования реальности. Ты, конечно же, не мой пациент, — женщина сжала предплечье художника в жесте поддержки, — но если ты решишь поговорить о своей тревоге и том, как ты воспринимаешь окружающий мир, помни: я всегда рядом. Я всегда буду готова. Но хватит об этом, нас с тобой ждёт выставка, chop-chop, darling! Спустя полчаса Рэндольф оказался перед зданием «Научно-исследовательского института инноваций в сферах неврологии, невропатологии и психиатрии при Университете штата Монтана», именуемом местными жителями «Институтом Мозга». Массивное серое пятиэтажное здание с решётчатыми окнами выглядело скорее как психиатрическая клиника, а не «научно-исследовательский институт», но мрачное впечатление скрашивалось золотистыми лучами утреннего осеннего солнца, сочно-зелёной травой на газонах перед зданием и клумбами с яркими пёстрыми цветами в массивных каменных вазах по обе стороны от входа внутрь. Фойе Института Мозга было огромным, светлым и настолько же уютным, насколько неуютным и тревожащим был его фасад. Слева — рисепшен, на котором тусила стайка молодых симпатичных медсестёр и рослых мускулистых медбратьев, они пили кофе, тихо переговаривались и время от времени заливались смехом. Справа — мягкие диваны и уютные стулья для посетителей заведения, а также дверь в комнату службы безопасности со стеклянным окном, затянутым металлической сеткой. В самом же холле была устроена выставка — картины и рисунки повсюду, и на стенах, и на мольбертах, и внутри стеклянных двусторонних стендов. Масло и гуашь, акварель и графит, мел и акрил — яркие цвета отсвечивали в безупречно белоснежном мраморе стен. Кларисса, попросив прощения — «Мне нужно заглянуть к куратору выставки… Я тебя оставлю минут на десять, дорогой, ты ведь не против?» — исчезла во чреве заведения, а Рэндольф, предоставленный сам себе, начал неторопливое шествие по залу. Шаг, другой. Огромное полотно, на нём — что-то тёмное, с преобладающими серыми, чёрными и лиловыми тонами. Ещё шаг, чтобы разглядеть детальнее. Сердце ухнуло, голова закружилась, всё тело на мгновение ощутило невесомость, словно Рэнди провалился внутрь полотна, в котором была бездонная пропасть. Моргнул, ещё раз… … и снова оказался там, в этом городе, в котором живёт одно лишь одиночество. Скрипит под ногами серая масса из бетона, гравия, окаменевших останков, костей. Бездушно пялятся в душу чёрные провалы выбитых окон полуразрушенных домов. Вдали — мрачная башня из металла, бетона и стекла, корнями уходящая в недра земли, а вершиной — скрывавшаяся в густом саване свинцовых туч, поблёскивает огнями, просвечивающимися сквозь затонированные окна. Редкие вздохи ветра, перемежающиеся с пронзительными вскриками более резких порывов. Квартал, ещё один. И — внезапно — едва слышимый звук, с каждым шагом становящийся всё более чётким: прерывистые шаги и шуршание гравия, словно кто-то с трудом тащил за собой тяжёлый мешок. На перекрёстке Рэндольф повернулся влево — туда, откуда доносился странный звук — и увидел молодую девушку, хрупкую, бледную, изящную. Длинные волосы нежно-розового цвета, огромные голубые глаза, затравленное выражение на лице. Пятится задом в сторону вырытой в серой «земле» этого места могиле и тянет перед собой бездыханное тело темнокожей девушки с прокрашенными гидроперитом локонами. Заметив Рэнди, она остановилась, её и без того огромные глаза ещё больше расширились. Начала часто дышать. — Где бы я ещё повстречала горе-художника, малюющего безумную хрень, как не в приёмном покое дурдома, — голос, который Рэндольф не слышал уже много, много лет, и надеялся никогда не услышать впредь, вырвал его из видения, словно рука спасателя выдёргивает упавшего в прорубь ребёнка. Дыхание мужчины спёрло, голова кружилась, а в ушах громко ухал пульс. Сара. Одетая в белое элегантное платье, с волосами, собранными на затылке в пучок, она стояла прямо перед ним; в руке — бокал с вином, на лице — яркий макияж, в глазах — ненависть и презрение. «Какая же ты уродливая… Почему тебя все в кампусе считали красавицей?! Кажется, только я видел твой истинный облик…» — мысль молнией сверкнула в сознании художника.  Многое изменилось в жизни Лэсси, но мало что — в Мизуле. Этот город, укрывшийся в точке пересечения пяти горных долин, напоминал девушке жуткого жука, застывшего в янтаре – она видела такого в музее естественной истории в Университете, когда её класс отправился туда на экскурсию. Одновременно и отвратительный, пугающий, но в то же время и завораживающий, красивый — таким был и жук в камне, и такой была Мизула. Решив пройтись вдоль берега реки, Лэсси сначала отправилась за кофе: пусть и совсем не по дороге, но другого шанса насладиться ароматным напитком, без которого утро — всё ещё ночь, пусть и с солнцем — не было. Veera Donuts, заведение с почти полувековой историей, было основано семьёй украинских иммигрантов и славилось не только своими пончиками, но и одним из самых достойных кофе во всём городе: как заявляла семья той самой Виры Мазовецкой, уроженки Львова (по утверждению семьи Мазовецких, славящегося своим кофе и десертами), все сладости и кофе готовились по рецептам, которые передавались Мазовецкими из рода в род уже столетия. Что за «Львов» и правду ли говорили хозяева, Лэсси не знала, но с детства любила тратить скудную денежку, которая время от времени доставалась ей на карманные расходы, именно там: крендельки и пончики, булочки со странным названием «пырИжькы» (или как-то так), шоколад, какао и кофе, завариваемый не в машине, но в турке, погружённой в горячий песок — всё это восторженной девчушке казалось филиалом фабрики Вилли Вонка. Входная дверь приветливо звякнула колокольчиком, и Лэсси тотчас же окутали ароматы кофе и выпечки, а также воспоминания из детства — те из них, которые были связаны с этим местом, все были нежными и трепетными. Посетителей в этот час было немного — пара в возрасте наслаждалась горячим шоколадом и вишнёвым пирогом за столиком у окна, сурового вида мужчина (вполне вероятно, какой-нибудь профессор из Университета или начальник лаборатории в одном из многочисленных научно-исследовательских институтов) и высокий, атлетического сложения молодой полицейский стояли в очереди перед стойкой, дожидаясь своих заказов. Спустя пять минут и один неловкий инцидент, в результате которого Лэсси чуть не облила своим кофе привлекательного служителя закона, который с того момента, как девушка вошла внутрь Veera Donuts, не сводил с неё заинтересованного взгляда, мисс Кляйн наконец направилась на берег Кларк Форк, чтобы, дойдя по нему до начала каньона Адских Врат, пройти под мостом Мэдисон стрит и по Maurice Ave дойти до Овала — знаменитого парка с фонтанами, скульптурами и прочей роскошью, который являлся визитной карточкой Университета Мизулы и был точкой входа в его кампус. Полноводная горная река несла свои белопенные воды на северо-запад, служа бесстрастным свидетелем полутора сотен лет истории этого города и миллионов лет — этого края. Первый день осени был солнечным, тёплым и уютным, жители Мизулы, как и большинство американцев, предпочитали автомобили пешей прогулке, потому весь путь до Университета Лэсси прошла в почти полном одиночестве — случайные прохожие начали встречаться уже на Maurice Ave, тенистые же парки, окантовывавшие речной берег, были полностью безлюдны. Возможно, поэтому девушка и не стеснялась улыбаться во всю: кофе из любимого места, невероятной красоты природа вокруг, и визитка, которую она обнаружила всунутой между крышкой и внешней стенкой своего пластикового кофейного стакана, на которой был указан номер мобильного телефона и адрес электронной почты некоего «Майкла Сондерса, офицера полиции». Когда и как этот красавчик успел всунуть свою визитку в её стаканчик? Когда она, извиняясь за происшествие, по ошибке (по ошибке ли?) чуть не забрала кофе этого Майкла? Неважно. Его внимание и вежливое отношение в кофейне было приятной и даже забавной неожиданностью (после того, как неловкость и стыд за свою неуклюжесть наконец покинули сердце и мысли Лэсси), и потому-то мисс Кляйн и шагала, попивая кофе и улыбаясь. Дойдя до Овала, Лэсси спросила у охраны кампуса, как пройти до Института Мозга, и те любезно объяснили девушке дорогу: это научное заведение, как оказалось, располагалось в самой глубине кампуса, вдали от шумного города, почти у самого склона Университетской горы, которая внушительным великаном нависала над всей территорией кампуса. «Как же хорошо, что я вышла с запасом времени! Как чувствовала, что этот мозго-институт не будет так просто отыскать», подумалось Лэсси. Спустя ещё пару десятков минут она наконец оказалась перед фасадом серого пятиэтажного строения, которое чем-то напоминало форт; наверное, тем, что имело квадратную форму с внутренним двором, а также решётками на всех окнах. С волнением сглотнув, Лэсси вошла внутрь и оказалась посреди огромного мраморного холла, в котором слева виднелась стойка рисепшена, справа — диванчики и стулья для ожидающих посетителей, а также вход в комнату охранников, а посреди этого помещения, судя по всему, проходила какая-то выставка картин: маслом и акварелью, карандашом и мелом, на холсте и на бумаге — десятки произведений в стеклянных рамках висели на стенах, а также были выставлены на треножных подставках. Среди картин расхаживали посетители сего мероприятия — в основном пёстрая студенческая молодёжь, хотя встречались и взрослые люди, которые разглядывали картины или стояли подле и тихо обсуждали своё мнение об оных. Боковым зрением Лэсси заметила огромное полотно — минимум три фута высотой и четыре в длину — на котором она узнала пейзажи из своего ночного сна… Когда шум в висках и лёгкая потеря фокуса зрения минули, девушка достала платочек, промокнула холодный пот, выступивший у неё на лбу и на затылке при виде этой странной картины, и сделала неуверенный шаг назад. Подле картины стоял мужчина средних лет (хотя, присмотревшись, Лэсси поняла, что он всё ещё молод и «зрелости» ему добавляют тёмные круги под глазами, морщины и склонность сутулиться) и с целой палитрой эмоций взирал на высокую привлекательную блондинку с огромными синими глазами, которая держала в руке бокал с вином и с очевидным презрением и вызовом смотрела на своего собеседника.  Судя по тому, что сообщил Еве поиск в Гугл, Церковь Святого Франциска Ксаверия располагалась по адресу 420 W Pine St, Missoula, MT 59802. Название улицы показалось женщине знакомым, и, зайдя в Гугл-карты, она увидела, почему: это было буквально напротив больницы Святого Патрика, той самой, которую она также планировала посетить для сбора информации о жертвах изнасилования и жертвах ритуальных — как она была уверена, вопреки мнению полиции — убийств. Что ж, двух птиц одним выстрелом. Задав маршрут в навигаторе, Ивлин отправилась в путь — от её « Hilton Garden Inn», которая располагалась на северной окраине Мизулы, до Даунтауна было не так далеко, и уже спустя треть часа журналистка припарковалась перед краснокирпичной церковью с высокой, крытой позеленевшей от патины медью остроконечной колокольней. У входа в храм Еву встретил молодой священник и две среднего возраста монашки, которые меняли объявления на доске для прихожан и наполняли лотки под нею буклетами с расписанием праздников, месс и церковных событий. Окинув мисс Рид крайне осуждающими взглядами, «сотрудники» дома Божьего преградили путь внутрь и потребовали озвучить причину, по которой Ева приехала сюда. Узнав, что Ивлин приехала на аудиенцию к епископу, монашки снова наградили журналистку презрительными взглядами, а симпатичный святой отец, хоть и не перестал хмуриться, но предложил провести «мисс журналистку» к кабинету его преосвященства. Внутри храм выглядел как маленький филиал Ватикана: белоснежный мрамор, позолота, яркие, талантливо написанные — и явно десятилетия, если не столетие назад — фрески, иконы и статуи, каждая из которых могла бы занять достойное место в музее религиозного искусства, и это немного удивило Еву: в такой дичайшей глуши — такое изящество и такая роскошь, пусть и потраченная не во благо народа, но на славу торжеству суеверий и религии?! Буквально каждый, кого на пути вслед за «отцом Тимоти», который вызвался стать провожатым для Евы, окидывал журналистку крайне неодобрительным взором, задерживая его на её топике, на её костюме, на её тёмных очках (которые, по правилам приличия внутри храма нужно было снять). Отец Тимоти завёл мисс Рид в самую глубь задней части церкви, располагавшейся позади алтаря, и, остановившись у огромной резной деревянной двери, осторожно постучал: — Ваше преосвященство, на аудиенцию — некая Эвлин Рид, независимая журналистка. Вы упоминали давеча о том, что кто-то подобный должен сегодня был к вам пожаловать. — Sinite eam intrare! — в ответ раздался низкий приятного тембра голос. Отец Тимоти распахнул дверь перед Евой, и та увидела перед собой просторный кабинет, по периметру заполненный стеллажами с книгами; напротив неё было огромное витражное окно, а перед ним, за массивным старомодным столом сидел его преосвященство отец Джордж Лио Томас, епископ Монтаны, уперев локти о столешницу и переплетя пальцы.  
|
|
16 |
|
|
|
|
Мало тебе было инфаркта. Вот ещё и галлюцинации пошли... Это из-за сердца? Инсульт? Недостаток кислорода в мозгу? Или за двадцать лет в пожарке Лайонел уже настолько надышался всякой дряни, что мозги просто начинают сдавать?
...интересно, в этой больничке проверяют голову? Кажется, ему уже пора.
Все эти мысли пробежали где-то на задворках сознания. Поскольку сам Харт тоже продолжил бежать. Словно и не было ничего. Словно и не видел секунду назад ужасной старухи. И Ноа. И вообще...
И вообще, на девять назначено!
Результат броска 2D10+2: 9 + 4 + 2 = 15 - "Держать себя в руках".
Результат броска 2D10+-1: 6 + 9 + -1 = 14 - "Действовать рискованно".
|
|
17 |
|
|
|
|
Не раз и не два в своей жизни Рэндольф Пикман сталкивался с адептами культа синих занавесок, любителями сигар и бананов, апологетами чтения смутных пятен и чужого почерка. Спорить с ними он никогда не стремился - что толку развенчивать чужие заблуждения, если сам ни на йоту не приблизился к вожделенной истине? Люди обожают две вещи — все безумно усложнять и все чересчур упрощать, обе примерно в одинаковой степени. И разве же это не прекрасно? Если бы люди видели вещи точно такими, какие они есть, у Рэнди не осталось бы клиентуры. Впрочем, если бы сам Рэнди в действительности смог увидеть вещи такими, какие они есть, публика бы ему, наверное, и не понадобилась. Чертово равновесие.
Не раз и не два в своей жизни Рэнди чувствовал глубокое, сокрушительное одиночество. Масло и гуашь, акварель и графит, мел и акрил… Девственная чистота бесконечных холстов была измарана, опорочена, изнасилована фальшивыми, неточными образами: несчастный холл был переполнен отбросами человеческой фантазии - не меньшим мусором, чем его собственные работы. Зачем он вообще потащился сюда? Верно, затмение нашло… Скорей, скорей, надо найти Клэр, извиниться и скорее отсюда, бежать, бежать наружу, на свежий воздух, прочь, прочь!.. А потом на глаза ему попалась эта картина.
Сердце пропустило удар. Отчаяние, стремительно овладевавшее художником, разлетелось осколками фальшивого зеркала. Шаг, еще шаг. Болезненное ощущение родства. Прикосновение Вечности. Свет Извне. Безумная, сводящая с ума жажда. Снова этот город, город из снов, прекрасный и чарующий, снова... Но на этот раз он был там не один. Там. Туда. Быстрее, быстрее на шорох шагов! Остановиться, перевести дыхание, забыть о боли в измученном колене и заглянуть в глаза той, кто волею судеб тоже оказался здесь, в этом прекрасном, отвратительном, восхитительном месте. Юная девушка, почти дитя, немыслимо яркая и правильная в этом месте, и её… Потеря? Жертва? Посторонний предмет? Рэнди сделал еще шаг, открыв было рот, чтобы...
...Упереться взглядом в лицо, которое иногда снилось ему в кошмарах. Лицо, которое некогда показалось ему самой интересной вещью во всем мироздании. Лицо, которое он, будто бы в забытьи, рисовал в полумраке меблированных комнат. Лицо, которое навсегда врезалось ему в память, лицо, искаженное злобой, лицо, искаженное торжеством, лицо, запечатленное на холсте… На единственной картине, которую он никогда не мог вспомнить. Это рукописи не горят. Сначала Сара сожгла его работу, а затем — и саму жизнь. Таланта ей было не занимать. Она сумела настроить против него всех… нет, все же не всех, не всех. Многих. Оклеветав, опорочив, исторгнув из студенческого общества, она заставила тогда еще молодого художника бежать — бежать отовсюду. Из университета, из города, из страны…
Впрочем, это было давно. Рэнди тогда был совсем юным, по сути, восторженным ребенком, что стремился поделиться с миром своей надеждой и болью. Мир ответил ему соответственно, обратив надежду в пепел, а боль… О, боль стала ему самой близкой подругой, проводником, источником силы — почти что наслаждением. И Рэнди был более чем готов поделиться со всеми желающими этой самой болью.
Столкнувшись с грозящей опасностью, люди обычно реагируют одним из трех известных способов: одни устремляются прочь, словно заяц, бегущий по ночному лесу от настигающей совы; другие застывают и сжимаются, уподобляясь черепахе в когтях ястреба-бородача; третьи, наконец, прибегают к старому доброму ультранасилию, обезумевшим волком бросаясь прямо в лапы охотника. Художники, будучи натурами утонченными и высококультурными, давно превзошли безликие народные массы и изобрели для таких случаев свою собственную безупречную технику под названием «включить суку». Хорошо включенная сука, как известно, может занять любую опасность на часы, месяцы и годы. Легенды говорят о суках, которые не выключались целыми столетиями, становясь персонажами величайших классических трагедий, известных человечеству. Рэнди, конечно, было далеко до подобного мастерства, но он сделал всё, что было в его силах. Слова сами словно по волшебству слетали с его губ, легко и безмятежно:
- О, это же моя старая подруга, как тебя там? Сафийя, Сэнди, сардина, да, что-то, связанное с зарином… А, Сара! Саара-Сара-Сара, сколько лет прошло - я узнал тебя только по платью. Любишь винтаж? Понимаю, я тоже. Но вот макияж стоит сменить, а то он уже не справляется. Но это так, между нами, просто совет.
Претензии к платью, к слову, были совершенно надуманны. Художники редко запоминают одежду — возможно, потому, что чаще видят натурщиц без нее, - однако, один раз начав оскорблять человека, уже трудно остановиться. Да и не особенно хочется, если так подумать. Всплеснув руками и расплывшись в глумливой улыбке, Рэнди сразу же, без перехода перешел в новой атаке.
- Но все же, как удачно встретить тебя именно здесь! Как прошёл твой приём у доктора, все понравилось? Надолго сюда?
Если жестикулировать достаточно быстро, никто не заметит, что твои пальцы дрожат. Если при этом улыбаться, то скрыть можно вообще что угодно. К примеру, бегающие глаза всегда можно списать на глубокое, фундаментальное отвращение к собеседнику. Кто вообще боится злобных шлюх из давно и прочно забытых времен студенчества? Правильно, никто не боится. Злобных шлюх надо давить сразу, пока еще маленькие.
|
|
18 |
|
|
|
|
Veera Donuts. Лэсси устроилась у большого панорамного окна с видом на пустую парковку и университетскую гору. Под некоторыми углами можно было даже разглядеть достопримечательную белую букву «M» подле ее вершины. Внутренний фокус метался между будущим за окном, настоящим в кофейне и мрачными воспоминаниями из сновидения. Последнее требовало выплеска и ютилось под ложечкой. Пока кофе готовился в раскаленном песке, ее пальцы неосознанно извлекли скетчбук в крафтовом переплете. Угольно-графитный карандаш скользил по зернистой бумаге, выцарапывая старинные здания. Почти из каждого поднимались острые пики о которые, кажется, могло поцарапаться небо. Детализация страдала тут и там, а где-то Лэсси и вовсе позволяла себе фантазировать на тему архитектурных решений фасадов и колонн: фотографической памятью она не обладала. Юная художница с головой ушла в это забытье: быстро и небрежно штриховала черные бездны окон, нависавшие над уходящей в даль улицей и огромный летающий глаз в небе - как символ присутствия, наблюдателя, того самого голоса, что диктовал свои условия. Глаз его она не видела, разумеется, но если предположить, то у них определенно были бы острые зубы и пронзительный снисходительный зрачок. Да, вот так, штрих, штрих, штрих ... Внезапная тень упала на страницу и заставила вздрогнуть! Дурацкая рука слишком громко захлопнула блокнот, так еще и чуть не вывернула напиток... горячие капли обожгли кисть, рассыпались росой на деревянном столике, едва не ошпарили незнакомца. Лэсси лишь крепче вцепилась в стакан, удерживая его от падения. — Тише, тише, — прозвучал спокойный, уверенный голос. Мужчина, тот самый, что не сводил с нее заинтересованного взгляда, протянул салфетку. — Боже мой, простите! Вы не обожглись? - залепетала она, судорожно слизывая капли с большого пальца и отсербывая с поверхности крышки. — Всё в порядке, — одним движением он отодвинул стул и устроился напротив. — Отличный спасательный маневр. Но, кажется, вы сейчас пьёте из моего стакана. Не то чтобы я был против, но ваш американо может заревновать, — он кивнул на ее стакан, который не отличался ничем, кроме небрежно выведенного имени "Lassie" на крышке. — Ой! То есть я... это... — Лэсси, покраснев еще пуще, подскочила, как ошпаренная. Буквально всучила ему правильный стакан. — Мне пора! Хорошего дня! — И, не дожидаясь ответа, схватила свой большой и черный, ринулась к выходу, ощущая ненасытный взгляд за спиной. Даже не заметила как дошла до моста, в попытке быстрее вытоптать остаточное напряжение после неловкой ситуации. Визитка, которую она только сейчас обнаружила, оказалась приятным сюрпризом: физическое подтверждение того, что Лэсс — очаровашка. А красивым все прощается. Сфотографировала имя и номер, выкинула картонку в ближайший мусорный бак. Чем меньше сможет найти в ее вещах Марк - тем меньше разборок будет по приезду. Университет Монтана. Холл поразил своим размахом. Ее взгляд скользил от картины к картине полный неподдельного восхищения. Лэсси даже забыла зачем сюда пришла. С детским, почти жадным интересом она перебегала от одного полотна к другому: то всматривалась в штрих, то в расположение теней и рефлексов. Как удивительно изображен мох! А здесь? О боже, какие милые маленькие человечки! И такие характерные, несмотря на слабую проработку! УХХ! И, наконец, когда любопытство было удовлетворено, она выпрямила спину и окинула холл размашистым взглядом. Серые глаза остановились на огромном панно на стене. Дыхание сбилось. Сердце провалилось под пол перед величественным городским пейзажем, перенесенным на холст с пугающей точностью. Ноги стали ватными, спину окатило мурашками, а рука нырнула в сумку. Удерживая скетчбук на вытянутой левой, а "камеру" в трясущейся правой, она пыталась подобрать угол, чтобы охватить максимум деталей. Шум в ушах нарастал, зрение поплыло. Мир сузился до этого изображения. Стакан кофе, что она пыталась удержать в локтевом сгибе, предательски выскочил и звонко ударился ребром о каменный пол. Пластиковая крышка с громким хлопком отлетела, а темная волна напитка (коего была еще добрая половина) обдала ее фетровую пачку, брюки мужчины, стоявшего рядом с картиной, и, что хуже всего, едва не погубила белоснежный костюм высокой женщины, на котором пятна проступили бы с особой отчетливостью. Лэсси не сразу осознала, что произошло. Щелчок камеры прозвучал оглушительно громко. Блокнот прижался рисунком к груди. Обе кисти впились в пластик телефона. Мир сузился до экрана: она отправила снимок подруге. Ноготочки суетливо отстукивали сообщение «Зоуи!! Ты афигеешь!». И только потом, когда она разглядела на экране, помимо своей руки и скетчбука, две обернувшиеся на неё фигуры — подняла ошалевшие глаза... Сначала на тёмную лужу у своих ног. Потом — на испорченные брюки незнакомца. И наконец — на их застывшие в многозначительных выражениях лица. — О боже... Простите меня, я...
Результат броска 2D10+1: 3 + 8 + 1 = 12 - ": 1 + 8 + 1 = 10 - "Избежание вреда";"
|
|
19 |
|
|
|
|
Чарли махнула в сторону роженицы рукой. Жест "не застилай мне Солнце", подобранный во время работы классической актрисой. Мол, я даже не знаю, кто ты, и твои слова не заслуживают входить в мой круг внимания.
– Прерывать процесс родов очень опасно, но середина улицы, со всем шумом и смогом, – она обратилась к полицейскому, – Я как мать знаю, еще хуже сделает, ребенка потом в чувство приводить парамедик наверное сможет, но не безболезненно. Кто водитель, вывезите пикап на обочину вместе с мамой, лучше сейчас минута стресса, чем... сколько там... десять?
Импровизировала, конечно. Даст бог, ей никогда не придется разбираться с этим вопросом лично.
|
|
20 |
|
|
|
|
𝕹𝖔𝖜𝖆𝖐 𝕱𝖆𝖒𝖎𝖑𝖞Закончив переписываться с братом под осуждающими взглядами Сары, Джуд наконец переключил всё внимание на завтрак, не забывая время от времени довольным и одобрительным мычанием выражать своей школьной подруге свой восторг её кулинарным талантом. В те нечастые моменты, когда его рот не был набит беконом, скрэмблом и оладьями с кленовым сиропом, парень успел поведать Саре о своих планах — присмотреть за племянником, пока старший брат и невестка отправятся улаживать свой бизнес; девушка выразила свою готовность сопровождать Джуда и помочь развлекать малыша. Сказано — сделано, и спустя полчаса парочка уже стучалась в дверь номера четы Новаков. Терион, к тому времени уже проснувшийся, радостно бросился обнимать своего дядю, которого (к лёгкой ревности Адама) он просто боготворил с того самого момента, как Джудас впервые встретился с чадом его брата и Лилит, с которой по каким-то причинам молодой человек так и не смог найти общий язык — или даже заставить себя симпатизировать ей; впрочем, его неприязнь и холод по отношению к невестке были взаимными. Сару Терион узнал по вчерашним похоронам и следил за девушкой с настороженным интересом и лёгкой опаской до тех пор, пока она не выудила из кармана огромный леденец на палочке — завоевать внимание и любовь этого маленького человека было слишком, непростительно легко, по мнению его матери. Передав Джуду и Саре ключи от номера («оставите на рисепшене, если отправитесь на прогулку»), Адам и Лилит, которые к тому моменту выглядели практически идеально, так, что их можно было без труда помещать на глянцевые обложки ведущих бизнес-изданий, а также модных журналов как пример безупречного вкуса и стиля, родители Териона удалились, оставив сына на попечение Джудасу. ⇊⇊⇊ 𝕵𝖚𝖉𝖆𝖘 𝕹𝖔𝖜𝖆𝖐 Погода выдалась именно такой, какую и ожидаешь от первого дня осени — сухой, ясной и тёплой; удушающая августовская жара сегодня явно не забыла взглянуть на календарь и осознать, что ей пора уже собираться в дорогу до следующего года. Сара предложила отправиться в парк Cattail Corner, который располагался буквально через дорогу от Особняка Гибсонов и в котором по субботам ставили палатки со сладостями и выпечкой, проводили дегустацию сидра из свежего урожая яблок, а клоуны из местного клуба устраивали интерактивные представления для местной детворы.
Терион носился по траве с новообретёнными друзьями (детьми местных жителей) вслед за воздушным змеем, Сара фотографировала его на свой старенький Canon Powershot, а Джуд с кофе в руке лениво спорил с ней о том, кто из них первый сдастся и признает себя старым. Всё выглядело обыденно, уютно, душевно, и молодой человек наконец позволил себе расслабиться и ощутить красоту и умиротворённость этого момента, забыв о горечи вчерашнего дня и тревожности, навеянной сном, который приснился Джуду прошлой ночью. Мальчишки на соседней лужайке следовали рекомендациям жутковатого вида клоуна, которого они, как и большинство детей, почему-то находили забавным и вовсе не страшным: лицедей учил детвору делать бумажные самолётики. Он сложил лист пожелтевшей от времени бумаги несколько раз, и внезапно у него в руке оказался красивый бумажный самолётик — не просто три диагональных сгиба, но реально нечто сложное, как это самое японское «оригами». Мальчики захлопали в ладоши, и клоун запустил самолётик — его аудитория взорвалась восторженными возгласами и выкриками.
Джудас следил за полётом самолётика с лёгкой ностальгической улыбкой. Прихотливо сложенная бумага плавно скользила по океану воздуха, совершила лихой вираж (чем снова вызвала приступ безумного восторга у детворы) и, внезапно поменяв курс, устремилась в сторону молодого художника. Долетев до Новака, самолётик стукнул того в солнечное сплетение, и парень поспешил подставить ладонь, чтобы словить капризное бумажное летательное устройство, краем глаза отметив что-то, от чего сердце парня отчаянно застучало. Ощутив, как холодный пот проступил на лбу и затылке, Джуд присмотрелся к письменам на листке бумаги:
𝔈𝔱 𝔞𝔟𝔦𝔦𝔱 𝔭𝔯𝔦𝔪𝔲𝔰, 𝔢𝔱 𝔢𝔣𝔣𝔲𝔡𝔦𝔱 𝔭𝔥𝔦𝔞𝔩𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔞𝔪 𝔦𝔫 𝔱𝔢𝔯𝔯𝔞𝔪, 𝔢𝔱 𝔣𝔞𝔠𝔱𝔲𝔪 𝔢𝔰𝔱 𝔳𝔲𝔩𝔫𝔲𝔰 𝔰𝔞𝔢𝔳𝔲𝔪 𝔢𝔱 𝔭𝔢𝔰𝔰𝔦𝔪𝔲𝔪 𝔦𝔫 𝔥𝔬𝔪𝔦𝔫𝔢𝔰,
𝔮𝔲𝔦 𝔥𝔞𝔟𝔢𝔟𝔞𝔫𝔱 𝔠𝔞𝔯𝔞𝔠𝔱𝔢𝔯𝔢𝔪 𝔟𝔢𝔰𝔱𝔦𝔞𝔢, 𝔢𝔱 𝔦𝔫 𝔢𝔬𝔰 𝔮𝔲𝔦 𝔞𝔡𝔬𝔯𝔞𝔳𝔢𝔯𝔲𝔫𝔱 𝔦𝔪𝔞𝔤𝔦𝔫𝔢𝔪 𝔢𝔧𝔲𝔰.
𝔈𝔱 𝔰𝔢𝔠𝔲𝔫𝔡𝔲𝔰 𝔞𝔫𝔤𝔢𝔩𝔲𝔰 𝔢𝔣𝔣𝔲𝔡𝔦𝔱 𝔭𝔥𝔦𝔞𝔩𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔞𝔪 𝔦𝔫 𝔪𝔞𝔯𝔢, 𝔢𝔱 𝔣𝔞𝔠𝔱𝔲𝔰 𝔢𝔰𝔱 𝔰𝔞𝔫𝔤𝔲𝔦𝔰 𝔱𝔞𝔪𝔮𝔲𝔞𝔪 𝔪𝔬𝔯𝔱𝔲𝔦:
𝔢𝔱 𝔬𝔪𝔫𝔦𝔰 𝔞𝔫𝔦𝔪𝔞 𝔳𝔦𝔳𝔢𝔫𝔰 𝔪𝔬𝔯𝔱𝔲𝔞 𝔢𝔰𝔱 𝔦𝔫 𝔪𝔞𝔯𝔦.
𝔈𝔱 𝔱𝔢𝔯𝔱𝔦𝔲𝔰 𝔢𝔣𝔣𝔲𝔡𝔦𝔱 𝔭𝔥𝔦𝔞𝔩𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔭𝔢𝔯 𝔣𝔩𝔲𝔪𝔦𝔫𝔞, 𝔢𝔱 𝔰𝔲𝔭𝔢𝔯 𝔣𝔬𝔫𝔱𝔢𝔰 𝔞𝔮𝔲𝔞𝔯𝔲𝔪, 𝔢𝔱 𝔣𝔞𝔠𝔱𝔲𝔰 𝔢𝔰𝔱 𝔰𝔞𝔫𝔤𝔲𝔦𝔰.
Дикая боль запульсировала в висках у молодого человека, потом потемнело сначала в глазах, а после и в сознании. Джудас мешком осел на траву, уставившись глазами без зрачков в ярко-голубое, залитое солнечным светом сентябрьское небо. Всё шло именно так, как супруги и обсудили, как они и предполагали изначально: дорога до заброшенной лесоперерабатывающей фабрики не заняла много времени — всё было неподалёку в этом городке, и населения было не так уж и много, чтобы пробки тут были делом регулярным. Территория предприятия была запущена — его закрыли в начале 2009-го года, но тем не менее основная инфраструктура и строения, на профессиональный, пусть и беглый взгляд Адама, была в прекрасном состоянии, а значит — никаких скидок на «нам же нужно будет привести это место в норму!» Довольно ухмыльнувшись, риэлтер подмигнул своей жене и уверенной походкой направился внутрь административного здания фабрики, где и должно было состояться рандеву с руководством Университета.
Армина Редфорд и Джефри Рувас — так звали представителей руководства Университета Монтаны; первая — высокая сухопарая брюнетка бальзаковского возраста, всё ещё хранящая печать былой красоты, которую, однако, довольно сильно портило холодное, почти бездушное выражение миндалевидных золотисто-карих глаз, окаймлённых густыми ресницами, представилась советницей ректора по вопросам инфраструктуры, а второй — средних лет мужчина латиноамериканской или средиземноморской внешности, также высокого роста, атлетического сложения, привлекательный и улыбчивый, — оказался ведущим адвокатом учреждения. Они встретили чету Новаков у входа в запустелое здание и провели в один из кабинетов, в котором, судя по всему, некогда был конференц-зал. Предвосхищая выгодную сделку и хорошие инвестиции, Лилит и Адам уселись в кресла, которые, как можно было заметить, кто-то недавно хорошенько реставрировал при помощи моющих средств, тряпок и прочих приспособлений; это было справедливо и для начищенной до почти зеркального блеска поверхности массивного дубового стола, протянувшегося по всему залу. Симпатичная девушка (секретарь миссис Редфорд, судя по словам оной) предложила Новакам и сотрудникам Университета кофе — предусмотрительная и расторопная, она привезла с собой целый огромный термос с душистым ароматным напитком, а также огромное блюдо с канапе, сэндвичами и сладостями, которое тут же распаковала и установила на равноудалённом расстоянии от всех участников встречи так, чтобы тем было удобно и легко дотянуться до угощений.
Решив прежде, чем начинать свою pitching speech, промочить горло, Адам отхлебнул кофе; Лилит, не собираясь говорить в ближайшее время вообще — она хотела сначала услышать обе стороны, оценить все «за» и «против», посмотреть на реакцию потенциальных покупателей, чтобы решить, стоит ли овчина выделки (муж — мужем, но состояние ЕЁ семьи — состояние ЕЁ семьи, а не семьи Новаков), сделала так же. Кофе был отменным, хотя и оставил после себя странное миндальное послевкусие. А в следующий момент…
ТЕМНОТА. ТИШИНА. НИЧТО.
|
|
21 |
|
|
|
|
Сама церковь Иви понравилась, в отличие от местных монашек и святого отца. Ей, даже, захотелось отвесить монашкам пощечины, чтобы посмотреть, подставят ли они другую щеку. Впрочем, Тимоти был бы неплох, если бы перестал хмуриться. Женщина, пока она шли, даже, разок остановилась и демонстративно провела рукой по одежде, повторяя выпуклости тела:
- Между прочим, я, даже, не в джинсах и не в шортах, и без пирсинга, - с легкой усмешкой заявила она, - или для вас и такой консервативный наряд как на мне, перебор? Как вы тогда работаете с молодежью?!
Впрочем, развивать конфликт она не стала, все таки место не предполагало. Дорого и красиво, собственно для католической ветки христианства это было нормально. Но церковь Святого Франциска выделялась даже среди тех католических храмов, которые Рид видела.
Латынь женщина знала не то, чтобы хорошо, но приглашение войти разобрала без переводчика. Она уже мысленно составила план беседы, но пока шла, поняла, что он никуда не годиться. Учитывая, как к ней тут отнеслись. Впрочем. Изощренный ум, которым Рид гордилась, быстро подсказал ей новую линию беседы.
Обращаться к епископу Джорджу Лио Томасу «его преосвященство» Иви посчитала слишком неискренним. Поэтому выбрала более нейтральное католическое приветствие: «Слава Иисусу Христу»! Тем более, что епископ был из Общества Иисуса, так что подобное обращение не должно было его оскорбить или покоробить.
- Спасибо, что уделили мне время. - начала журналистка с профессиональной улыбкой, а потом поискала глазами стул для посетителей.
- Сразу хочу заметить, что любить меня не обязательно, это чисто деловой визит. - намекнула она на заповедь «возлюби ближнего своего» и продолжила в том же деловом стиле.
- Честно признаться, я разочарована. - Послушное лицо изобразило соответствующее словам выражение. - Францисц Ксавьер был воистину велик. Гоа, Индия, Япония, Китай настоящий подвиг веры и миссионерского служения, среди иных культур и враждебных культов. И как меня встретили в храме его имени?! С предубеждением! Всего навсего из-за одежды и макияжа. Я уверена, что встреть святой Франциск хоть голую дикарку с кольцом в носу хоть современного панка с ирокезом, то он бы увидел... - миссис Рид сделала выразительную паузу и закончила словом, - … возможность.
- Я пришла сюда так как считала иезуитов наиболее гибкими представителями веры. Accomodativa и все такое, но видимо репутация ордена оказалась преувеличена. Готова, даже, поверить, что слова «Цель оправдывает средства» придумали не в Ордене Иисуса. Или он просто сдал со временем, после запрещения и восстановления?!
Ивлин тяжело вздохнула:
- Ну, раз уж я пришла, то изложу зачем, иначе это будет не вежливо и не продуктивно. Здесь, в Мизуле кто-то совершает ритуальные убийства. А власти и полиция, почему-то, отказываются признавать их таковыми. Я еще не успела проанализировать состав убитых, но думаю, что там наверняка затесалось несколько католиков. Из вашей паствы, отец Джордж. А если еще нет, то будут. И будут еще и еще. Если бы мы жили в кино, то преступников уже остановил какой-то герой. Джон Константин, к примеру. Или отец Александр Андерсон из тринадцатого отдела Ватикана «Искариот». Но вот в реальной жизни, этим сюда приехала заниматься я. И прошу вашего содействия, Ваше преосвященство. Ничего особенного, немного информации и связи среди прихожан. В конце концов на 32 Генеральной конгрегации Орден обозначил участие в борьбе за справедливость в мире. А когда жителей Мизулы режут какие-то сектанты, это явно не справедливо. Я уже, в свою очередь, когда найду этих ублюдков, в своей статье разрекламирую участие иезуитов в торжестве справедливости и закона. Мне это кажется честной сделкой, а вам?!
Результат броска 2D10+-2: 8 + 10 + -2 = 16 - "повлиять на НПС"
|
|
22 |
|
|
|
|
— Годы идут, мир преображается и развивается, но что-то, как всегда, остаётся неизменным, и это «что-то», как обычно — то и те, что судьба, случай и эволюция считают атавизмом, слабым звеном и ничтожеством, не достойным шанса на будущее, — Сара, собиравшаяся дать отповедь Рэнди, дождалась, пока нелепая сцена с обливанием кофе завершилась лавиной извинений, исторгнутой устами розововолосой девицы, закончится, и показала этой малолетней выскочке, как и чем на самом деле нужно поливать Рэндольфа. — «Археолог-недоучка, горе-художник, трусливая сучка». Этот стихотворный эпитет мы использовали столько лет спустя твоего позорного бегства из университета; единственное, что может согреть твою душонку — это то, что о тебе всё-таки вспоминали, пусть и не так, как, вероятно, грезилось тебе в молодости… — Сара окинула оценивающим взглядом потрёпанного жизнью Рэнди с ног до головы, особенно задержав взгляд на его чреслах, а потом — на его лице, — которая, как я вижу, тебя тоже покинула и получила запретительный приказ, ага. Каждое слово Сары отдавалось тупой ноющей болью где-то в районе затылка Рэндольфа, а презрительный взгляд синих очей, которые некогда пленили молодого художника, резал острее и жгучее скальпеля. Треть своей жизни мужчина пытался сбежать от неё и от воспоминаний о ней и её реакции, но — тогда, когда ему показалось, что он наконец начал обретать былую уверенность в себе, внутреннее равновесие, и даже прозрение на пути к реализации его мечты — узреть истинный облик реальности… Эта самая реальность дала ему смачную блондинистую еврейскую пощёчину, именуемую «Сара». Художник ощущал, как пыл гнева и приступ отваги, сподвигнувшие его дать резкий отпор немезиде всей его жизни, сдулись, словно лопнувший воздушный шарик; голова мужчины поникла, а в районе солнечного сплетения поселилось неприятное вязкое и холодное ощущение, словно какой-то жирный склизкий червь решил выгрызть в груди Рэнди себе норку. Заметив перемену в Рэндольфе, Сара тоже сменила тон. Теперь она говорила уже мягко и почти тепло: — Как это всё нелепо. И ваша неуклюжесть, мисс, — блондинка обратила свой взор на Лесси, — и твоя убогая попытка ужалить меня вместо «привет, Сара, прости, что нарисовал тебя уродливым чудищем» — поверь, после той боли, которую ты причинил мне своим рисунком, меня уже мало что может ранить или уязвить, и моя недостойная отповедь. Прости, пожалуйста, Рэндольф. Я — куратор этой выставки, и у меня тут свой кабинет с отдельным туалетом; прошу, пойдёмте, вы сможете привести себя в порядок, и мы попытаемся забыть о последних пяти минутах и начать наше знакомство заново. Я — Сара, — женщина протянула руку Лесси, которую та, ошеломлённая происходящим, вяло пожала. — Я… Мне нужно на приём. Я думаю, я воспользуюсь общим туалетом… Спасибо за предложение, — девушка вежливо кивнула Саре, после чего с полным сострадания взглядом — мол, я понимаю, как тебе сейчас, но дальше — ты сам, — повернулась к Рэнди: — Рэндольф? Ещё раз простите, пожалуйста, что обрызгала вас кофе… С этими словами Лэсси устремилась к стойке рисепшена, чтобы узнать, где ей отыскать доктора Эйдана Хили. Рэнди же, пусть всё ещё и ощущавший жгучую лаву гнева внутри себя, утратил любую способность сопротивляться Саре и потому просто кивнул и блондинке, и розововолосой, после чего уныло побрёл за Сарой в её кабинет. 𝕽𝖆𝖓𝖉𝖔𝖑𝖕𝖍 𝕻𝖎𝖈𝖐𝖒𝖆𝖓Кабинет Сары был миниатюрный, но чистый и уютный. Жестом указав на дверь в туалет, женщина проследовала к своему рабочему столу, а Рэнди отправился очищать себя — насколько это вообще возможно было в случае с кофе — от пятен. Поняв, что без стирки делу не помочь, мужчина хотя бы попытался просто промокнуть влажную ткань бумажными полотенцами, и, добившись успеха хотя бы в этом, закончил приводить себя в порядок и вышел.
Сара стояла у стола и держала в каждой руке по массивному стакану с виски внутри:
— Предлагаю наконец зарыть топор войны и выпить в знак примирения… И в ознаменование нашей неожиданной встречи, — женщина улыбнулась и лицо её преобразилось: Рэнди снова увидел перед собой ту самую красотку из университета, которой восторгался каждый студент. Завороженный немигающим взглядом её огромных синих очей, художник автоматически взял бокал и залпом осушил его.
А дальше тыла тьма. ... После посещения туалета и бесполезной попытки очистить свою одежду от тёмных кофейных пятен, Лесси отправилась на приём, о котором для неё договорился Марк. Не без труда отыскав кабинет, на котором была табличка «ЭЙДАН ХИЛИ, доктор медицинских наук. ПСИХИАТР», с лёгким волнением и всё ещё смущением за недавнюю сцену с кофе, Лесси робко постучалась. Услышав приглашение войти, девушка оказалась в просторном полутёмном кабинете с огромным дубовым столом, двумя мягкими креслами перед ним и высоким, во всю стену, книжным стеллажом, а также каким-то экзотическим растением в фарфоровой кадке, которая стояла в углу. За столом восседал средних лет и невзрачной внешности мужчина в белоснежном халате поверх старомодного костюма-тройки.
— Мисс Кляйн? Я — доктор Хили, куратор вашего молодого человека, который попросил меня оказать ему услугу. Прошу, присаживайтесь, — мужчина указал на кресла перед столом. Когда Лесси устроилась в одно из них, доктор Хили протянул ей маленький стаканчик с какой прозрачной жидкостью:
— Пока мы с вами будем заполнять медицинскую карточку, оно как раз распространится по вашему организму. Это контрастное вещество, которое мы будем использовать для комплексного МРТ-исследования. Перед исследованием мы ещё введём его внутривенно, но для исследования пищеварительного тракта важно принять его также и перорально. Как вы знаете, мисс Кляйн, регулярный осмотр у врача — важный элемент на пути к здоровому будущему, особенно для молодой женщины вашего возраста. Прошу, выпейте, оно безвкусно, и мы приступим, — доктор взял планшет с незаполненной формой медицинской карты и ручку, готовясь задавать вопросы и записывать ответы.
Ответы, которые Лесси так и не озвучит, поскольку сразу же после того, как она залпом выпила контрастное вещество, весь мир окутала тьма.
|
|
23 |
|