[D&D 5] Убийцы Иггдрасиля | ходы игроков | -- Акт 1. Празднество в честь Веттир

день Фрейра,
30 день месяца харпа
441 года Тинга-в-Туманах


Остаток того дня, в который была рождена Фёруфальки*, новая Длань Судьбы, а также весь последующий день, Линда ощущала некое беспокойство, которое сложно было описать словами и объяснить рационально. Вроде бы и погода на дворе стояла такая, что сердце начинало понемногу радоваться тому, что весна, пусть и в последние дни своего последнего месяца, но всё же пришла; вроде бы и люд вокруг был радостен, говорлив, румяные щёки, блестящие глаза, прерываемые восторгом, спирающим дыхание, выкрики были видны и слышны повсюду в Тингвеллире. Город готовился к двум празднествам: религиозному, в честь Веттир – духов земли и плодородия, и светскому, в честь героев и удальцов – Турнир Достойных должен был стать значимым событием в жизни утомлённых затянувшейся зимой островитян, и они с по-детски искренней радостью и предвкушением готовились к нему. Однако и церемония почитания Веттир была для всех не менее важна, поскольку даже малому дитяти известно, что от этих духов напрямую зависит, уродит ли ячмень и овёс, будет ли из чего делать хлеб и чем кормить лошадей. Город преображался с каждым часом – разноцветные стяги реяли на ветру там и здесь, скромные венки из немногочисленных холодостойких цветов украсили деревянные идолы Фрейра и Фрейи, Господина и Госпожи, повелевавших веттир, повсюду курились можжевеловые веточки, брошенные на тлеющие угли жаровен, везде пили эль и пиво, вгрызались в ячменные лепёшки, политые прошлогодним мёдом, и рассказывали истории о последнем Турнире, состоявшемся чуть ли не с десяток лет тому назад, и предвкушали подвиги и поединки, которые предстояло увидеть всем жителям и гостям Тингвеллира в последний день месяца харпла.

Вокруг бурлила жизнь, яркая, резкая, осязаемая, как волны Северного моря, разбивавшиеся о скалистый берег Искльйова. Светило солнце, прохладный, но хотя бы уже не ледяной ветер доносил ароматы древесной смолы и клейких молодых листьев, которые буквально за одну ночь проклюнулись из почек, окутав всю долину в светло-зелёную весеннюю дымку, ослепительно-синее небо лишь изредка укрывалось покрывалом из серебристых облаков. Почти идиллическая картина, но Линде было тревожно и неспокойно. Что-то было не так – в воздухе, в небе, в деревьях, в море, во всём мире; что-то незримо, но неумолимо изменялось, и изменялось не в лучшую сторону. Лесная ведьма, привыкшая ощущать шёпот природного мира на грани своего сознания, неумолкающий, добрый, родной и уютный, теперь не узнавала эту зловещую тишину, которая лишь изредка перемежалась испуганными вскриками. Силясь разобраться, что не так с окружающим миром, и пытаясь понять, чего ожидать от погоды и природы в ближайшее время, Снегирь зорко и чутко вглядывалась и вслушивалась в мельчайшие изменения в погоде за эти два дня, но так и не поняла ни первого, ни второго. Одно было ясно: с миром что-то серьёзно неправильно, неестественно, «не так». Что же до погоды, то, судя по всему, лето должно было наступить, вот только по характеру своему оно скорее будет напоминать весну, и потому не стоит недооценивать важность тёплых меховых одеял, или дорожной палатки, или возможности заночевать на постоялом дворе или в имении кого-то по пути – ночи определённо обещали быть не по-летнему холодными, пусть даже и дни, казалось, будут солнечными и относительно тёплыми. Несмотря на тёплый день, Линда поёжилась и завернулась в свою накидку, зажмурившись от порыва ветра, принёсшего с собой солёные холодные брызги со стороны моря. Уверенным шагом направившись в порт, девушка решила посвятить остаток дня сбору слухов от моряков – что слышно, о чём говорят, чего боятся, чем хвалятся…

Отсеяв зёрна от плевел, озёрная дева смогла определить несколько интересных слухов, на которые ей и её Кохталокяммен* стоило обратить внимание. Во-первых, тревожные вести приносили с собой корабли, в своём плавании взявшие слишком на север и достигшие Сейвы – они всеми богами клялись, что льды сковали море вокруг всего архипелага, да так, что с самой Скейвы можно пешком по морю дойти до любого из сотни островков, окружавших главный остров в форме подковы. Во-вторых, тревожные вести прибыли сегодня с Вестерланда; торговцы и мореплаватели, приплывшие из Фьордхейма, утверждали, что на севере страны, там, где небесную твердь пронзают ледяные пики горного хребта Даларна, сейчас более чем неспокойно. Дикари-йенде, отчаявшиеся от голода и холода этой почти бесконечной зимы, забыли о своих распрях и внутренних междоусобицах, и, как сообщали рудокопы Даларна, начали объединять свои силы, чтобы единой армией двинуться на юг и отобрать себе обратно те земли у подножия гор, которые некогда принадлежали им. Моряки, приплывшие из Эйре и Альбы, сообщали, что утлаги Искльйова обнаглели уже настолько, что под предлогом торговли приставали к причалам мидлинговских и милесианских портов, выносили свои товары на местные рынки, и, когда наплыв посетителей достигал пика, выхватывали припрятанное под своим нехитрым скарбом оружие и нападали на всех и вся, грабя и унося всё, что могли унести – продукты, зерно, мясо, кожу, металл и изделия из оного… Казалось, им было наплевать на то, что обитатели южных островных государств начали подумывать было о том, чтобы запретить любому северному судну приставать к их причалам – будь то корабль утлагов или законопослушных нордлингов или остлингов (ибо вестимо, что для южан все северяне «на одно лицо»).

Похожие сведения смогли раздобыть и Тофбьорн с Сигбьёрном, которые, порасспросив там и тут, нашли таки купцов и торговцев, которые имели какие-либо деловые отношения с обитателями Рогатого Побережья на свой страх и риск. Как узнали северяне, утлагам последние две зимы было вовсе несладко, и долго не наступавшая весна не сделала ситуацию лучше, наоборот, лишь усугубив её. Лишённые возможности возделывать плодородные земли юга и востока Искльйова, утлаги ужесточили свои набеги на другие острова и поселения, порой не гнушаясь даже нападением на имения и фермы Искльйова; вот только делали это они под серыми парусами, без каких-либо опознавательных признаков, надев маски на лица всех викингов, и потому возможности обвинить утлагов в нарушении договора с конунгами Тингвеллира не было. Некоторые моряки поговаривали даже, что, вполне вероятно, и не утлаги это вовсе, а кто-то другой, кто решил под видом несчастных изгоев нажиться на всеобщем холоде, голоде и неурожае. Фермеры и землевладельцы из земель, отдалённых от столицы, роптали на конунга и его бездействие, хотя и не отваживались открыто заявить о преступлениях утлагов и потребовать кровавого суда на головы изгоев, поскольку разбойники были ловки, отчаянны, умелы, скрытны и не оставляли после себя ни единой улики, которую можно было бы взять с собой на тинг для доказательства бесчинств изгоев.

О дочерях бывшего главного советника конунга – как Орвенте, так и Бреди – узнать ничего не удалось, кроме того, что Длани уже сообщил сам конунг и кроме того, что в народе, судя по всему, этим двум девочкам симпатизировали, даже несмотря на осуждение их вероломного нападения на владыку Искльйова. «Истерзанные судьбы», так говорили местные про дочерей Хревнира. Но, как ни допытывались они, так и не смогли узнать причины, по которым Орвента и её покойная сестра так любимы населением Тингвеллира – тут определённо была какая-то тайна, для раскрытия которой требовалось куда больше времени, чем неполных два дня до отправления в путь.

О пути и его комфорте как раз хлопотал Асмунд; первым делом заручившись одобрением конунга на получение шестерых лошадей в дорогу, и выбрав оных, Буревестник начал расспрашивать у всех, кто, по его мнению, мог предоставить адекватные и достоверные сведения о предстоящем пути и возможных опасностях, которые могли подстерегать Урдхонд на пути к Старому Эвингарду. Во-первых, он узнал, что Королевский Тракт протяжённостью был более ста лесных миль (и с каждым годом эта длина всё росла, поскольку разростался Новый Эвингард, до которого теперь вёл Конунгсвег – Королевский Путь); начавшись в Тингвеллире на юго-западном побережье Искльйова, широкий и торённый путь шёл сначала на север, пока спустя день пути не достигал южных отрогов Птичьих Гор, которые окружали сердце Искльйова, словно кольцо. Именно там, на одном из перевалов по северную сторону гор, располагалось Соколиное Гнездо – родовое поместье Хревнира, подле которого ютился небольшой хутор, на постоялом дворе которого зачастую путники, следовавшие на север или восток страны, и имели обыкновение ночевать. Спустившись в Сердце Льда – внутреннюю долину, окантованную Птичьими Горами – Королевский Тракт добрых пять дюжин лесных миль следовал по ледяной долине, перемежаемой полями гейзеров, холмами, одиночными невысокими горами, лесами и небольшими реками, которые стекались к Йотуннской Душе – огромному озеру в самом центре Искльйова. Обогнув озеро с юга, Тракт следовал далее; снова преодолевая восточные хребты Птичьих Гор, он выводил путников на восточное побережье Искльйова, где по лесистым долинам приводил к отрогам Вековечных Гор, среди которых и затерялась Долина Камня Мира.

Обычно в летнее время путешествие по Королевскому Тракту было долгим, скучным, но относительно безопасным. Однако учитывая события последних двух-трёх лет и затянувшуюся зиму, ожидать можно было всего: и нападений отчаявшихся утлагов, и голодных волков, и проснувшегося медведя, который так и не смог найти, чем поживиться, и скьё-ра – «озёрных жён», и скуг-ра – «жён лесных», и уйму прочих «жён», сиречь духов местности, порой доброжелательных и спокойных, а порой – озлобленных и аггрессивных… Не говоря уже о разбойниках, не принадлежавших к кланам утлагов, драугров, ледяных ведьм, троллей и прочего, прочего… Чем дольше слушал Асмунд рассказы своих собеседников, тем больше убеждался, что у того, что коммуникации между Новым Эвингардом и Тингвеллиром в последнее время совершались в основном по морю – пусть дольше (из-за скалистого побережья и подводных рифов, способных распороть брюхо корабля так, что он в считанные мгновения пойдёт ко дну), пусть дороже (поскольку за путешествие на драккаре, управляемом искусным кормчим, предприимчивые судовладельцы сдирали втридорога, воспользовавшись осложнившимся сообщением между югом и востоком острова), зато безопаснее – были свои веские причины.

* * *

На рассвете дня Фрейра, в день, когда в Тингвеллире должен был состояться праздник в честь Веттир и Турнир Достойных, наших героев разбудили ещё досветла. Наспех позавтракав овечьим сыром и ячменным хлебом и запив мёдом, Урдхонд вышли во двор Высокого Дома, где их уже дожидались снаряжённые лошади, несколько слуг с котомками, которые они приторачивали к сёдлам, сам конунг и какой-то годи – на сей раз не молодой, но того же возраста, что и Торстейнн. Конунг поприветствовал свою Длань и пожелал им удачи в их нелёгком пути и в их непростых задачах, и призвал Фрейра, Тора и Одина помогать героям в их миссии; безмолвный жрец с выкрашенными чернилами губами подошёл к каждому и протянул кожаный мешочек, в котором тарахтели рунные камешки:

– Да благословят вас все эсир и все ванир, и да направляют нити ваших судеб норны, вплетая их в ткущийся узор мироздания! – сипло проговорил годи, предлагая вытянуть руну в дорогу.

Времени до выхода было мало, а дел много.

Во-первых, Сигбьёрн, вместе с Тофбьорном, занимался поиском купцом, ведущих дела с утлагами. Поиск поиском, но без хитроумного фьордхеймца вряд ли что-нибудь удалось бы узнать - сам Конь в переговорах был не силен.

В-вторых, он через Торира, торговца шкурами, друга и делового партнера отца, передал Сигурду весточку о себе. Родные будут горды, узнав, что сын и брат в чести у конунга, и рады, что судьба связала его с людьми славными и мудрыми. С ним же он передал гостинцы для матери и сестры и, отдельно, большую часть полученного от конунга серебра - Арнгуд теперь совсем задерет нос, а значит нужно хорошее приданое.

В-третьих, воин счел необходимым придти на похороны Ульфгера Везучего. Он почти не знал покойного, но тот погиб в бою, в котором они сражались вместе - и был женихом названной сестры.

В-четвертых, Сигбьёрн готовился к походу, то есть ел за пятерых и спал за двоих. Воину в походе часто приходится не спать сутками и не есть неделями, и в такой ситуации хотелось бы, чтобы было, что вспомнить, тем более, что гостеприимство конунга действительно стоит вспоминать!

Тревожные вести о долгой зиме, как ни странно, совсем не беспокоили северянина. Если бы это был обычный плохой год - он бы встревожился, как и любой, чье благосостояние и жизнь зависят от переменчивого настроения Тора, Фрейра и Ньёрда. Но годи и вёльвы говорили о том, что это не обычный плохой год, что эта зима - следствие и предзнаменование чего-то великого, что выше даже асов и ванов - и, значит, беспокоиться было не о чем. Нужно крепко держать секиру и твердо смотреть вперед, а будет то, что сплетут норны. Когда Сигбьёрн ходил с Торкелем Обоеруким в Эйре, то слышал рассказ Орма, кормчего Торкеля, много повидавшего на своем веку, про одного хёвдинга из Мессалии, который говорил: "Делай, что следует, и будь что будет". Все люди, кто это слышал, решили, что это мудрые слова, а еще решили, что в Мессалии мало таких хёвдингов, ведь если бы их было много - это они ходили бы в Искльйов за добычей и славой, а не наоборот.

Вечером перед дорогой Конь как следует попарился в бане, хорошо выспался, и наутро был свеж и бодр, в чистой одежде, с расчесанными и заплетенными в косы волосами и бородой. Настало время делать, что должно. Прежде, чем подойти к годи, Сигбьёрн сказал такую вису:

- Ладья неба* весла ветра**
Пред полетом расправляет -
Птиц ведет ее дорога***
Меж восходом и полночью.
--------
* - Ладья неба - птица (в данном случае - сокол, Длань)
** - Весла ветра - крылья
*** - Дорога птиц - небо.

Чем больше выяснялось подробностей об утлагах и из нападениях, тем хмурнее становился Тофбьорн. По всему выходило, что разбои были вынужденными, но это никоим образом не оправдывало их участников. С одной стороны, взять силой у слабого означало дать ему возможность развиваться, стать сильнее, что для нордлингов было вполне понятно, с другой, нужно же дать время, чтобы эту возможность реализовать. Иначе в следующий раз ты встретишь противника ещё слабее, в раньше, а это уже не принесет славы, да и он не успеет добыть нового добра, которое стоит отобрать. Это было не дело! Ведь если ты ищешь в поход на врага, то ищешь славы и трофеев, а когда из нет, то в чем смысл похода?! Да и древняя мудрость гласит, что одной бесконечной войной семью не прокормишь! В общем, причины действий утлагов так и остались вне границ понимания Тофбьорна.
По вопросам же дев-мстительниц удалось выяснить и того меньше. Их слишком любили, чтобы поверить в их темную историю или выдать какие-то важные секреты. Видимо, с этим придется разбираться на месте, другого выхода не было. Но для себя нордлинг решил твердо, что не оставит это дело неоконченным.
Примеру Сигбьерна в части подготовки к дороге Тофбьорн не последовал. Даже несмотря на добытых Асмундом лошадей не следовало, по мнению мужчины, слишком уж набивать себе пузо. Нет, обедов и ужинов он не избегал, но оставшееся после расспросов и выслеживания время он предпочитал проводить в тренировках. Фехтование двумя верными мечами, бег и, когда никто не видел, прыжки по крышам. В общем, держал себя в оптимальной форме, понимая, что стычки с утлагами не избежать.

Утром дня Фрейра, Тофбьорна охватил привычный азарт, который был верным спутником идущих в походы викингов. Вот только он не перекрывал до конца горечи от пропущенного турнира. Всё-таки он приехал сюда именно ради участия в нем, а в итоге даже зрителем не сможет побыть. Их задача, конечно, была куда важнее, но некоторое разочарование все же было в душе Тофбьорна.
- Спасибо за напутствие, конунг Торстейн, и за добрые слова. Есть ли ещё что-то, что нам важно знать прежде, чем за нами спинами земля остынет?
Нордлинг с благодарностью принял новую руну от жреца, ведь прошлая спасла ему жизнь. А после вернулся к своей лошади, проверил сбрую и седельные сумки. Лук он поместил в чехол рядом с седлом, но с мечами и кинжалом расставаться не стал.
- Ну что, вот и наше первое испытание, - с улыбкой обратился он к новым братьям и сестре. - Все готовы? Хорошая возможность укрепить семейные связи.

  Невзирая на греющие лучи солнца, яркое небо и общую атмосферу праздника в городе, Линда пребывала эти дни в мрачном настроении. Иной раз она бы с восхищением смотрела, как люди севера готовятся к празднованиям в честь Веттир, найдя в этом не хитром процессе немало общего с тем, что делалось на ее родине. Скорее всего озерная дева даже присоединилась бы к подготовке, ведь это позволило бы расслабиться, ощутить общность и забыть ненадолго о том, что она оказалась в незнакомом, далеком от родного края, месте. Но сейчас мир вокруг казался большим обманом. Он был явно не тем, чем хотел казаться. Больше походил на отражение на воде, а не на действительность. Девушка чувствовала себя так, словно была единственным человеком, способным видеть сквозь туман обмана. Линду это сводило с ума так же сильно, как и ожидание похорон, которые состоялись почти сразу после братания, но время до них тянулось невероятно долго.

  Казалось бы, все было известно, но придя на место, она все еще не была готова проститься с Ульфгером Везучим. Наблюдая, как ладья отдаляется от берега, по щеке девушки скатилась одинокая слеза, которую она быстро смахнула тыльной стороной ладони. Снегирь помнила, что этому человеку не нравилось проявление слабости, поэтому в дань уважения почившему, ей следовало быть сильной сегодня и в дальнейшем. И силы придало то, что проститься с павшими в том непредвиденном бою пришел даже ее новый побратим. Когда горящая стрела достигла своей цели и ладья вспыхнула, Линда поежилась, ощутив неестественный холод всем своим телом, словно пламя впитало в себя все тепло и погаснув, уничтожило его.

  “У меня всегда было чувство, что мы не будем вместе и что-то нам помешает, но причина ускользала от меня, как родниковая вода, просачивающаяся сквозь пальцы. Теперь все встало на свои места. Прощай Ульфгер, ты был мне больше, чем друг. Я все еще не могу осознать, что тебя больше нет.” — Она отвернулась от берега и почти сразу встретилась взглядом с Конем, тоже пришедшим проститься с воином. Девушка благодарно кивнула ему, за то, что он тоже почтил память Ульфгера и ушла. Разговаривать с людьми в такое время ей совсем не хотелось, по крайней мере сейчас.

  Оставив попытки разобраться в себе, Снегирь все же сделала над собой усилие и занялась полезными вещами: помогла Асмунду в подготовке, пройдясь по рынку и приобретя нужные теплые вещи для длительных путешествий, а также пообщалась с моряками. Новостей было много, но все они оказались тревожными. Вечерами за ужином она рассказывала Длани то, что удавалось выяснить за день, но не торопилась делиться своими переживаниями о том, что не “слышит” мир вокруг.

  ***

  — Спасибо. Пусть ветер подхватит наши крылья, облегчив нам путь. — Ответила Линда годи, прежде чем вытащить руну и изучить ее. В этот раз она чувствовала себя менее неловко, чем когда ведьму попросили сделать тоже самое в Высоком Доме.

  Прежде чем оседлать коней и отправившись в путь, она все же решилась подойти к Эгилю и поинтересоваться у слепца, не ощущает ли он чего-то странного в последнее время.

  — Не обладая зрением, ты, быть может, видишь многим больше нас. — Тебя не обмануть картинкой. Скажи, мой новый брат, не чувствуешь ли что атмосфера вокруг стала несколько другой?

День прошел в сборах – как в путь, так и сведений. И, чем больше Асмунд слышал историй, рассказов, баек и небылиц о Королевском Тракте и его окружении, тем больше беспокойство поглощало его душу. Нет, путь до Нового Эвингарда не будет ни легким, ни безопасным. Даже если лишь часть узнанного была правдой, факты оставались фактами. Люди просто так не бросают дороги, доверяясь морю и ветрам. Торговцы просто так не оставляют более дешевые пути. Проблемы, который встанут на пути Длани, имеют глубокие корни. И, глядя на убранство города, готовящегося к празднику в честь Веттир, он не чувствовал ни радости, ни тепла. Впрочем, он давно позабыл, каково это, смотреть на обычную жизнь людей без тревоги за их будущее. Точнее, не позабыл, а разучился. Погружаться в настоящее, забывать о весе выбора ему приходилось с усилием, и ни вкус ячменной лепешки, ни запах тлеющего можжевельника не могли заставить его отвлечься от угрозы, которая нависла над миром в этом городе. От того, что, если бы все пошло в соответствии с планом загадочного кукловода, направившего сестер убить конунга, сейчас бы вместо смеха, бесед и музыки город окутывала погребальная тоска. Враг хорошо знал, куда и когда ударить, но и его проницательность была ограничена.

Проблема была в том, что неизвестно было, до какой меры. Был ли удар по Искльйову ударом по Искльйову, или же это была попытка предотвратить вмешательство в грядущий Рагнарок? В уши несчастного Хревира, согласно письму, лился поток растлевающей лжи или полуправды из уст странствующей вёльвы или существа, принявшего ее обличье. А что отличает вёльв как не дар провидеть будущее? Стоя у стойки с недорогой, но приятно пахнущей снедью, Асмунд размышлял о том, что именно им противостоит. Сама судьба, тянувшая мир на равнину последней битвы, безумные люди, стремящиеся приблизить этот час, или же сами боги. И, если последние участвуют в этой игре, то какова роль тех, что не упоминаются в легендах севера? Как вообще соотносятся пантеоны, и творятся ли странные и страшные дела в других уголках мира?

Вопросы. Вопросы требовали ответов, но предоставить их могло лишь будущее, которое Асмунд пытался прозреть.

Но он скрывалось под мутной пеленой неизвестности. Он знал, что в дороге им предстоит столкнуться с духами мира, исказившимися от страха или в неведомом, непонятном смертным предчувствии грядущих событий. Они куда лучше чувствовали дрожь костей мира, чем люди… и то, насколько раньше начало меняться их поведение, пугало. Он знал, что они еще увидят Орвенту, и искал слова, чтобы попытаться совершить невозможное. Он подозревал, что ситуация с утлагами окажется большим, чем кажется, и что за нападениями стоит не лишь обычные мотивы. Чтобы расторгнуть соглашение, сын Убийцы Королей должен был быть доведен либо до отчаяния, либо же считать, что бывший ранее более сильным противник ослаб или ослабнет в ближайшее будущее. Либо же он верил, что сам стал или станет сильнее.

Был ли источник его уверенности тем же, яд которого убил молочного брата Торстейнна? Нельзя было исключать и этого.

Подобные мысли терзали Асмунда большую часть оставшегося дня, и, отсеяв из них те, которыми он мог поделиться со спутниками и конунгом, он отправился спать, чтобы с утра донести свои соображения до людей, с которыми его связала как судьба, так и его собственный выбор.

***

Проснувшись засветло, и не без помощи посланных разбудить его, Асмунд умылся холодной водой, оделся и, после совместного с остальными членами Урнхолд завтрака, приготовился к отправлению. Конунг решил проводить их, и, хотя они и были в центре владений Торстейнна, Балдрсонна охватила непонятная тревога. Он окинул взглядом присутствующих. Длань, конунг, неизвестный годи, слуги…

Выслушав напутственные слова Торстейнна, он протянул руку и вытянул руну из мешочка. Слова годи чуть было не заставили его скривиться – человеку с черными губами повезло, он не испытывал сомнений и вряд ли задавался вопросами об истинной сущности полотна, которое упомянул. Но Асмунд сдержался. Почувствовав в своей руке руну, он поднял глаза к небу, после чего осмотрелся, будто пытаясь увидеть что-то недоступное взорам других. Вздохнул. Посмотрел, что скажут и сделают братья по Урнхолд. И повернулся к конунгу. Выражение лица его было мрачным и серьезным.

- Конунг Торстейнн, я не могу провидеть будущее, но прошу тебя, остерегись. Недавний удар мог быть и не последним, и не самым тяжелым. Я боюсь, за действиями Эрикссона стоят те же силы. И кто знает, в чьи сердца еще просочился их черный яд. Держи верных тебе близко, и не пренебрегай защитой.

Возможно, эти слова и были излишни, но Асмунд знал, что пожалел бы, если бы их не сказал. Особенно если что-то случилось бы с Торстейнном за время их отсутствия.

На вопрос Линды Эгиль тихо ответил:

– Уже очень давно я не предчувствовал и не ощущал ничего, кроме тьмы, горечи и тревоги, Снегирь, поэтому я – дурной советчик в том, чтобы предсказать нам удачу и спокойное путешествие. Прости... сестра, – с этими словами молодой человек тряхнул головой, подошёл к годи и решительно вытянул руну из его мешочка. Больше в это утро слепец не разговаривал.

Торстейнн с благодарностью принял слова заботы от Асмунда, и, улыбнувшись, проговорил:

– Осторожность – для домохозяек да для детишек малых. Надев на голову корону конунга, я сознательно открыл себя всем тем рискам и опасностям, которые сопутствуют власти, и я не буду страшиться их, иначе грош цена будет мне, как владыке этой страны... Однако я понимаю, о чём ты говоришь, Буревестник, и я признателен тебе за твои слова. Обещаю: я не буду безрассудно, словно мальчишка, пытаться кому-то что-то доказать и подвергать себя опасности без веских на то причин. Надеюсь всё же, что мои недоброжелатели будут слишком увлечены элем, яствами, турниром и игрой в косички, чтобы отвлекаться на плетение козней и попытки окончить моё земное существование прежде срока, отведённого мне норнами. Да хранят вас боги в вашем нелёгком пути!


* * *

Тингвеллир располагался в широкой и длинной долине, подковой изгибавшейся вдоль морского побережья и охватывавшей своими "рогами" скалистые горы, начинавшиеся к северо-востоку от города сначала невысокими покрытыми прошлогодним вереском и ковылем холмами, которые исподволь начинали переходить в более крупные возвышенности, тут и там сверкавшие белёсыми вкраплениями мрамора и известняка, на фоне карминно-красного гранита и иссиня-чёрного базальта. Весна, несмотря на то, что к концу подходил первый месяц летней – тёплой – половины года, не спешила возвращаться даже в приморские низовья, а тут, где дорога змеилась среди холмов и предгорий, уводя путника ввысь, к небесам, и вовсе всё ещё царила поздняя зима. Колкий ветер кусал кожу морозными порывами и мелкими иголочками утреннего инея, срываемого со скал, слезил глаза (да так, что Урдхонд невольно позавидовала своему собрату – Эгилю – которому была неведома эта проблема), заставлял зябко кутаться в тёплые одежды. Судя по карте, которую взяли в дорогу наши герои, эти испытания должны быть временными, и уже после того, как Королевский Тракт минует Соколиное Гнездо, она начнёт спускаться вниз, к обогреваемым гейзерами долам, где будет тепло и безветренно, поскольку Сердце Льда – долины и леса в центре Искльйова – со всех сторон окружали Птичьи горы, не дававшие холодным северным ветрам остужать эту землю, прогретую жаром горячих источников.

Окрестностей Хаукахрейдра – Соколиного Гнезда – Длань достигла уже ближе к закату, несмотря на то, что покинула столицу ещё тогда, когда рассвет едва забрезжил за тёмной громадой Птичьих гор. Извилистый путь Королевского Тракта переплетался узлами и петлями, и, если бы Урдхонд были птицами, по прямой они преодолели бы это расстояние в считанные часы, поскольку от Тингвеллира до Хаукахрейдра было всего-то какая-то пара-тройка лесных миль; но Королевский Тракт, к сожалению, не был проложен по воздуху, не проходил он и сквозь горы, холмы и скалы, и потому расстояние увеличивалось почти в два раза из-за необходимости петлять среди сложного рельефа и из-за того, что быстрый темп был изнурителен, поскольку дорога всё шла вверх и вверх.

Наконец, когда алое солнце уже светило в спины Длани, они увидели перед собой Гнездо. Поместье бывшего первого советника конунга располагалось немного в стороне от Конунгсвегга (Королевского Тракта), практически уходя в тёмный массив гор на самой вершине перевала. Позади, за спиной, вся долина Тингвеллира раскинулась, как на ладони, и зеркальной гладью сверкало вдалеке море; впереди – за перевалом – виднелся белесый саван пара, которым окутано было Сердце Льда. Справа и слева вонзались в пронзительно-синюю гладь неба скалы, и Соколиное Гнездо, словно волк, затаившийся в засаде лесной чащи, поджидая одинокого путника, почти затерялось среди мелких скал и крупных булыжников, оставленных ледяными оползнями.

Поместье с трёх сторон было обнесено острым бревенчатым частоколом, четвёртой же уходило во тьму под скалы, нависавшие над ним; высокие ворота, покрытые резными рунами, а также изукрашенными красной краской изображениями расправивших крылья орлов, соколов, неясытей и сапсанов, украшали их плотно сомкнутые створки.

Сигбьёрн спокойно ехал на небольшой, мохнатой лошадке, закинув за спину щит и секиру - копье же держал поперек седла. Встречи на дорогах Искльйова в это время не всегда бывали желанными. Стылый ветер и снежная крупа мешали ему так же, как и остальным, но воин не горбил спины, не клонил вперед плеч. Во-первых, местная погода была ему не в новинку, особенно в конце зимы, а во-вторых - он был тепло одет.

Хаукахрейдр хозяйственному искльйовцу понравился. Крепко, основательно, как и должно быть. Неплохо было бы когда-нибудь, добыв достаточно славы и серебра, поселиться в подобном поместье - только, конечно, ниже, недалеко от берега, чтобы ноздри и уши никогда не забывали шума и запаха моря. Впрочем, это все пустые мечты, а сейчас стоило заняться настоящим. Заботиться о скрытности, подъехав к поместью группой по единственной дороге, было глупо и Конь, спешившись и держа копье острием вниз, неторопливо направился к воротам.

- Эй, хозяин! Открывай ворота, гости прибыли!

  Перед самым отъездом, ведьма отошла чуть в сторону в поисках небольшого свободного участка земли. Расчистив носком поршня место для сотворения заклинания, она опустила туда волшебную ветвь можжевельника, а также сама села на корточки и приложила ладони к обледеневшей траве. Руки пронзил обжигающий холод и озерная дева поморщилась. Обычно ей не приходилось заниматься лесной волшбой при таких морозах, поскольку зимовала она все таки в деревне, где жила ее родня и дикая магия тогда редко пригождалась.

  — Kadakahaldjas, palun tuleta meelde oma isamaad ja varusta mind ja mu vennasid jõuga. — Ее ладони постепенно привыкли к холоду, а ветвь, лежавшая на земле, стала излучать достаточно тепла, чтобы снег вокруг растаял, оголив прошлогодние травинки солнцу. Среди можжевеловых колючек начали проклевываться небольшие плоды, которые в считанные секунды наполнились сочным красным цветом. Ягоды были крупными и буквально предлагали себя съесть. Линда подняла ветвь и предложила каждому побратиму опробовать урожай.

  — Это небольшая лесная хитрость. Они бодрят и утоляют голод на весь день. — Ягод было ровно десять, что давало возможность их поровну разделить между Урдхонд. Сама девушка сразу съела одну, а вторую оставила про запас. Конечно, волшебные плоды не могли сравниться с полноценным приемом пищи, но, по мнению ведьмы, были хорошей альтернативой, когда не хватало времени на отдых и приготовление еды. Вполне возможно, что ягоды эти лишние и Длань прекрасно справится без них, но так девушке было гораздо спокойнее.

  ***

  Уже с первых часов пути было понятно, что погода на скалистой местности острова была ничуть не мягче той, что царила в открытом море по пути в Искльйов. Хотелось с головой укутаться в меха и скрыться от пронизывающих ветров, гуляющих по долине. Линда периодически смотрела по сторонам, выискивая небольшие тропинки или ответвления от основного тракта. Подобного рода тропы были распространены в Озерном краю и часто вели к лесным баням или же баням-землянкам, которые местные охотники и рыболовы строили, чтобы с комфортом переночевать или отогреться с дороги. Даже недалеко от священной рощи, где девушка проводила большую часть своей жизни, была возведена небольшая землянка, которую ведьма любила всей душой. Она ей напоминала небольшой храм, не по масштабам, а скорее по состоянию души. Поежившись, ведьма сняла варежки и подышала на руки, дабы согреть озябшие пальцы. Еще пройдет какое-то время, прежде чем Снегирь окончательно сможет привыкнуть к сильным холодам, свойственным землям нордлингов, но не сейчас.

  Соколиное гнездо хоть и имело схожее название с Дланью, но вызывало совсем другие эмоции. Каким-то жутким казалось это место и вовсе не из-за того, что уже начало смеркаться. Девушка с тревогой смотрела в спину удаляющемуся воину, который взял на себя ответственность первым заявить об их присутствии. Ответы на какие тайны получит Урдхонд войдя в родовое поместье советника? Линда не торопилась спешиваться, но была готова это сделать в любой момент. Ей вспомнились слова синегубого жреца, который несколько дней назад заявил, что его боги готовы были говорить с ней. Она подняла взгляд на небо.

  “Если вам есть что сказать мне, то сейчас подходящий момент.“

Дорога по Королевскому тракту в непривычной компании была несколько длиннее, чем могло показаться изначально. В дружеской обстановке, за разговорами и обменом байками любая дорога была лёгкой, а Урхонд пока больше была названием, чем настоящей семьёй. Некоторая неловкость по отношению друг к другу все равно оставалась, а потому это не могло не сказаться на дороге. К тому же ещё пришлось останавливаться на ритуал Линды, итогом которого стала гроздь ягод. Тофбьорн рискнул попробовать одну и был удивлен тем чувством сытости, которая она придавала. Словно он только что встал из-за стола конунга по случаю празднования в честь Веттир. Нордлинг отметил для себя необычный эффект, сделав для себя пометку попросить позже у озёрной ведьмы ещё одну. Проверить не обманули ли его первые ощущения.
Другие трудности дороги его не пугали. Выросший в землях Фьордхейма, он был привычен к холоду, скалам, холмам. К тому же Тофбьорн в такой вот ситуации чувствовал себя более свободным, чем в городе. Колючий ветер в лицо, цокот копыт и обширные просторы вокруг. Вот то, что можно желать.
Соколиное гнездо, к которому они прибыли к закату, производило, как и положено, впечатление хорошо оснащённой крепости. В таких вполне могли закаляться характер и принципы, которые подходили советнику конунга и его дочерям. Суровые, жёсткие, прямолинейные. А теперь этому характеру Урхонд предстоит противопоставить свои способности и таланты. Их характерам и их крепости со всеми ее защитниками. Пока. Тофбьорн размышлял обо всем этом Сигбьерн уже спешился и направился к воротам, чтобы привлечь внимание обитателей крепости. Так что теперь оставалось только дождаться реакции. Но, на всякий случай, нордлинг взял лук в руки и положил его поперек луки седла.

Буревестник молча выслушал конунга. Что скрывалось за его словами было неясно. Признавал ли он опасность, говорил, что готов к ней, или же обратил все в шутку, отмахнувшись от угрозы. Которая не была из обычных, свойственных времени мира или времени войны. На стороне врага были немалые чародейские силы, с которыми, похоже, в Искльйове не сталкивались давно. Но он сделал то, что мог, и дальнейшее было в руках Торстейнна, и, возможно, норн.

И дальше был путь. Королевский Тракт оказался куда более суровым испытанием, чем того ждал Асмунд, но не более тяжелым, чем те, что ему уже доводилось преодолеть. Когда он выходил за стены своего дома, в холод и снег, ведомый предсказанием, когда он шел от знака к знаку, не зная, ни что его ждет, ни что ему делать, это было тяжелее. Тут, по меньшей мере, ясны были цели, а рядом ехали люди, связанные с ним клятвой, целью и кровью.

В дороге он с благодарностью принял дар Линды – хотя припасов им должно было хватить и так, ягоды были вкуснее, чем вяленое мясо и сухари. Хитрость, впрочем, вряд ли была маленькой. Это было волшебство, другого характера и другой природы, чем то, которым владел Асмунд. Хотел бы он ответить тем же, но его силы не давали возможности выразить благодарность каким-то даром. По меньшей мере здесь, на пути.

***

Путь до врат Хаукахрейдра открыл Асмунду немало. Он не слишком хорошо знал Искльйов, но дорога позволила лучше понять проблемы, лежавшие как перед конунгом, так и перед любым, кто покусился бы на страну целиком. Прямой путь захватчику, освободителю или карателю был заказан, и армии пришлось бы тащиться по тракту, петляя и теряя силы в постоянных засадах и ловушках, которые столь легко подстроить в местах, где тракт подходил к достаточно крутым склонам, чтобы оползень задержал или поглотил идущее войско. Лишь покоривший сам воздух или наделенный мощью испепелять скалы смог бы двигаться без препятствий.

Но были бы эти засады и ловушки подготовлены? Несмотря на свое гордое название, Королевский Тракт выглядел именно таким, каким его рисовали слухи – заброшенным. Никто не встретился им на пути, и ни сторожевых, ни дозорных постов Асмунд не заметил. При должной хитрости и подходящей погоде идущая из Гнезда армия могла бы застать Тингвеллир врасплох.

Впрочем, возможно, это были лишь домыслы. Но мрачные, или, скорее, омраченные свершившейся за ними трагедией ворота Соколиного Гнезда, что встали перед ними ближе к концу этого дня, были реальностью. И не той, к которой стоило относиться небрежно. Воины конунга вернулись отсюда поседевшими, и, как запоздало осознал Асмунд, было глупостью не расспросить одного из них или самого Торстейнна о деталях увиденного и том, насколько лояльны оставшиеся в живых обитатели этого места. Насколько они сохранили разум.

Увы, крепок задний ум.

И Асмунд, закусив губу, следил за тем, как Сигбьерн движется к воротам. Хотя он и не верил, что придется прорываться с боем, это не казалось чем-то невозможным.

Родился и вырос Эгиль на лысом скалистом острове, омываемом водами холодного северного моря. С малых лет он привык к пронзительным холодным ветрам, ледяным брызгам океана и суровым морозам. Но здесь, на краю мира, ещё севернее его родной земли молодой странник открыл для себя новое значение зимней стужи. И без того молчаливый слепец и при всём желании слова не мог вымолвить, когда зубы его стучали от холода. Но потом он обратился к силе, что спасала его много раз и вела теперь в это странное путешествие. Эта сила позволила ему согреться внутренним пламенем, что горело в глубине озябшего тела.

Другой подарок от неведомой сущности, что делила с ним все печали и невзгоды последних месяцев, начал являться Эгилю немного раньше, ещё в Тингвеллире. Он явился в облике ворона, но незрячий сразу понял, что облик птицы – обман, за ним скрыто нечто иное, существо потустороннее, могущественное и не менее разумное, чем сам юноша. Без слов они научились общаться и отныне ворон стал спутником слепого странника, его глазами, способными видеть куда дальше, чем когда-либо мог Эгиль, имей он хоть самые зоркие, но лишь человеческие глаза.

Помимо странного компаньона, невесть откуда свалившегося на слепца, силы, дарованные его таинственным покровителем, продолжали расти. Эгиль лишь поначалу радовался этой силе и тем возможностям, что она перед ним открывала. Но чем больше он получал подобных подарков, тем больше задумывался о плате, которую за них придётся отдать. За своё спасение из морской пучины пришлось расплатиться глазами, за мистические способности – отдать целых двадцать лет, отпущенной ему жизни, а дальше приходится жить в долг и ждать, когда за этот долг с него спросят.

И погода, и тягостные мысли сделали Эгиля скверным попутчиком. Мрачный, заросший, в каких-то обносках, трясущийся от холода, он озябшей скрюченной ладонью принял из рук Линды драгоценный дар от самой природы. Слов благодарности дева из Озерного края от слепого не услышала, он лишь кивнул и отдалился от остальных, предпочитая им компанию столь же мрачной птицы, что неустанно следовала за ним.

И вот после тяжелого пути отряд добрался, куда и собирался, оказавшись перед массивными воротами негостеприимного поместья в стылом краю. Особенного выбора не было, а потому Эгиль лишь ждал, ответил ли кто на приветствие Коня. Заодно он послал своего нового друга на разведку, заставив его взмыть высоко в небо и своим птичьим взором оглядеть, что ждёт путешественников за этими вратами. Уж точно на радушный приём слепец нисколько не надеялся.

И тишина была им всем ответом! Это было неожиданно, странно и немного пугающе. Может быть все обитатели Соколиного гнезда были мертвы, умерщвленные древним проклятьем или той злой волны, что поработила души его владельцев?! Тогда все это могло оказаться куда хуже, нежели просто месть или борьба за власть.
- Есть кто живой там? - крикнул Тофбьорн, прерывая затянувшуюся паузу. - Тут немного холодно и голодно! Хозяева, открывайте гостям, стол накрывайте!
Если на них до сих пор никто не напал, то уже наверняка и не станут. Да и было слишком тихо для сбора войска против незваных гостей. А раз сражения не будет, то почему бы и не посидеть за столом, обсудить все как обычные люди.