| |
|
|
- Иногда, чтобы везде успеть, надо ждать. Парадокс войны: иногда действовать нельзя, а иногда нельзя не действовать. Что стоило бы вам скомандовать высадку, и под прикрытием огня артиллерии повести в бой британских морпехов и американских солдат? Ничего. И, вполне возможно, вы опрокинули бы врага, но какой ценой? Сколько хороших парней, грудью идя на замаскированные пулеметы, нашли бы свой конец? А сколько бы погибли на передовой, пока главнокомандующий решает локальные вопросы? Он не знает, думали ли вы о подобном, но считает, что сердце и разум подсказывают вам остановиться и постараться узнать все, что можно. Это храброе решение – не той храбростью, которая с пистолетом в руках ведет взвод сквозь нейтральную полосу, но гораздо более глубокой – храбростью ждать и принимать решения.
Переводящий слова священника Арнович вытер высокий лоб грязной тряпкой, в девичестве бывшей платком, поскреб недовольно поросшие колючей щетиной щеки. Отец Иннокентий продолжал рокотать, и в его словах лейтенант-полковнику слышались крепкие сальные словечки: вероятнее всего, уставший переводчик облагородил речь священника. Так или нет – не важно: колоритный святой отец одним своим видом внушал уверенность в божьей поддержке и благополучном исходе даже тем, кто его не понимал.
Зашуршал гравий насыпи пол солдатскими ботинками, окутала их медленно оседающая пыль. Помнишь, как у Киплинга: «Пыль, пыль, пыль от шагающих сапог – отдыха нет на войне». А его и правда нет никому: ни тем, кто сейчас идет в неизвестность, пролившуюся свинцовым дождем на американскую роту, ни тебе, комендант, терпеливо ждущий вестей. Нервы натянуты, ожидают перемен все. Веселая прогулка по экзотическому северу медленно снимает свою венецианскую карнавальную маску, а под ней все тот же лик, что видят ежечасно на беременных железом полях Франции и Бельгии – скалящийся череп в ошметках гнилой плоти. Сходят на нет улыбки и веселые разговоры, меркнут улыбки. Только священник продолжает распинаться, раздавая, словно рождественские подарки, уверенность.
Скрылся Донахъю, слышно только, как он делит взводы, объясняя всем и каждому их задачи. Говорит делово, напористо – но все одно, в тоне слышится натянутыми струнами напряжение. Показались зеленые фуражки связистов, а с ними – маленький ушастый ослик, бог весть откуда взявшийся. На меланхоличном осляте навьючена бобина медленно разматывающегося кабеля. Короткий приказ – одни новоприбывшие разворачивают пост связи, другие готовятся тянуть провод на передовую. Поллок видит, как молодой парень, узнав, что ему идти туда, где стреляют, бледнеет, головой мотает, как боксер после удара. Старший товарищ, с щеткой густых усов, отвешивает ему несколько оплеух и встряхивает, как кутенка. Вскоре они скрываются в кустарнике вслед за посыльными, и только черная змея выдает, куда ушли люди.
А в трубке тем временем напряженный голос Николса, докладывающего обстановку.
- Их там не меньше полка! Как с тылу раздались выстрелы, так они поперли, как за бесплатным пивом. Французы выдавили, первую линию окопов оставили, отошли в дома. Они пулеметов не боятся, слышишь, Билли, не боятся! Прут на них грудью, а кто бежит – вскоре снова возвращаются! Наши их пока выбили из деревни перекрестным огнем, но они не успокаиваются. Потери небольшие, слышишь, пока небольшие! Говорят, их гранаты не взрываются! Как вы там, повторяю, как вы? Нам ждать атаки с тыла? Где артиллерия?
На том конце провода слышится какой-то треск, шипение, потом что-то похожее на смесь собачьего лая с человеческой речью. Снова прорезается Джесс.
- От твоих в деревне курьер пришел. Оборону заняли по домам, русских половина дезертировала. Твари! Но половина еще сидит. Просят указаний, повторяю, просят указаний! Билл, если на них прет хотя бы роты две, то твои не сдюжат. Им может потребоваться подкрепление. Как слышно, комендант?
Новости сыплются, как яйца из прохудившейся корзины. Смолкает шум стрельбы в леске, и вскоре над мешками с песком на тонкой броне возникает чья-то рыжая голова. Скалится белыми зубами, докладывает:
- Болос в лесу не видать, по роте никто не стреляет. Ушли, видать! Сэру капитану о подкреплении передали, он будет осторожно оставлять плац… план… позицию, в общем. Боится, что их снова черт-де откуда причешут. О потерях не доклал. Ну, я назад?
|
|
91 |
|
|
|
|
С этим священником лучше не дискутировать. Прицепился же! И как ему дать понять, что отвлекает? Впрочем, успокаивает тоже, как ни странно. Наверно, для полного комфорта разве что ещё какого-нибудь старосты местного не хватает и представителя простого мирного населения... Марии? Но только чтобы вели себя так же уверенно как этот бородач! Ох, Уиллем-Уиллем, о чём ты думаешь? Гражданские на войне? Не место им тут, не для них все эти нервы, все эта кровь и страх. И всё же, будь она тут, рядом, под защитой брони, пушек и солдат, было бы действительно спокойнее.
Уиллем резко выдохнул носом, пробуждаясь от некстати нахлынувшей задумчивости. Кивнул коротко святому отцу, хлопнул переводчика по плечу и пошёл к заработавшей станции связи. Ожидание не означает полного бездействия. Ха-ха, ври кому другому!
По пути комендант осадил парочку связистов, вздумавших зачем-то тянуть свой провод ещё и в лес:
— Эй! Вы куда? Там позиции нет, рота Джо возвращается или сюда или в деревню! Да, тяните провод в деревню, в обход леса или по опушке хотя бы!
Дьявол их надоумил соваться в стреляющие заросли. Отсюда ушёл под напором истовой проповеди, а вот поди ж ты, на тех, кто её не слушал, накинулся. Много бы они там насвязывали в этом лесу.
Николсу Поллок отвечал так:
— С тыла угрозы пока нет, а подкрепления для деревни я собрал в кулак. Если эти болос всё-таки сунутся, артиллерия накроет их пока они будут перестреливаться с окраиной, я только и жду, чтобы они себя обнаружили! Рота Джо выходит из леса, нет смысла за него держаться. Как станет чуть яснее тут, я сразу или пошлю их тебе, или укреплю деревню! Если у вас там передовые позиции сданы, могу навести пушки на них! До станции уже должны были добраться русские корректировщики, давайте там по обстановке, как договорим, уступлю им канал, пусть договорятся с пушкарями. Если станет совсем жарко, накроем по оставленным позициям, с небольшим перелётом, чтобы по домам не попасть! Держитесь! Докладывайте об изменениях! У нас ещё есть резервы!
Эх, не опоздать бы с введением их в бой. Но ведь станция ещё держится...
— Как там с боеприпасами для пулемётов? Если заканчиваются, могу прислать патроны с бронепоезда, тут их вроде бы с запасом. Ну, давай.
На соблюдение уставных обращений и выполнение протоколов связи уже не хватало нервов. Да и зачем они? И так вроде всё понятно.
Прибыл гонец, хитрая рыжая морда. Хотя новости хорошие принёс... вот только что получается, атака с севера была всё-таки отвлекающим манёвром? А он увел на него главный козырь — бронепоезд?!
— Давай обратно к Джо, уточни по потерям и скажи, чтобы отходили в деревню на юг, если бой уже совсем стих, только пусть пару человек вперёд пошлют предупредить, а то там русские, могут случайно пальнуть. Но если бой продолжается или возобновится, пусть оттягивают болос сюда!
Получается, опять ждать? Вот мука, проклятье! Но не идти же самому в кровавый лес. Если и не убьют, то ничего не узнаешь ведь.
Уиллем дождался пока по радиостанции договорят русские и раздражённо выхватил у одного из них трубку и рук.
— Соединяй со станцией! ...ну что там у вас, как обстановка? На севере пока тихо!
И, зажав переговорное устройство ладонью, обернулся на Арновича:
— Спросите их, уточнили координаты или нет? Могут стрелять по окопам у станции?
|
|
92 |
|
|
|
|
Снова закряхтела, запершила трубка, и сквозь помехи раздался шипящий голос американского комбата:
- …рошо! Мы их тут сдержим, а если артиллерия подсобит, то и… - связь начала прерываться – видимо, где-то защемило провод: вряд ли он был поврежден пулей или осколком. - …ские есть, готовы передавать координаты! Причеши этих ублюдков, а я довершу начатое! Мои парни покажут этим болос, как воюют настоящие солдаты! Я… сейчас.
Какое-то время слышался только белый шум и что-то, напоминающее отдаленные человеческие голоса. Уилл, переключивший свое внимание на связистов, остановил их. Один из них победно глянул на второго, с улыбкой бросив: «А вот и не надо!», как был прерван коротким ответом старшего: «Сэр, так точно, сэр! Двигаемся в деревню!». Сменив маршрут, флегматичный ослик двинулся дальше, обходя опасный участок.
Уилл! – снова прорезался Джесс. - Изменений пока нет, французы вцепились в окраину деревни, болос залегли, но в любой момент готовы снова перейти в атаку!
И вправду, усилившаяся было перестрелка за станцию снова стихла до коротких плевков пулемета и разнобойного стука винтовок. У наступающих толи пропал кратковременный запал, толи их охладили потери, толи еще что: например, они могли ждать подкреплений и выжидать удобного момента для нового наступления. Но пытаться понять – это гадать на кофейной гуще. Сейчас и без того была игра, кто кого перемудрит, и в этом плане красные находились в более выгодном отношении, перехватив инициативу и имею возможность действовать несимметрично ответам солдат Антанты.
Внимания коменданта требовали все. Не остался без него и рыжий янки, блеснувший весело зубами:
- Будет сделано! Командир, - весьма фамильярно бросил он, - слушай, а что там на югах? Добиваем уродов или пока еще нет? Я бы парням передал, повеселил бы их, а то, - его живое лицо на миг тронула грусть, - как нас из кустов огнем полили, так все приуныли – врагов-то, крыс, не видать!
Выслушав ответ, посыльный отходящей роты кивнул, бросил руку к каске, и, пригибаясь, поспешил назад под любопытствующими взглядами экипажа бронепоезда.
И снова перед локал-лейтенант-полковником несмолкающая радиостанция, дарующая гарнизону неоспоримое преимущество: скоординированность действий. Снова искаженный расстоянием голос майора Николса.
- Спокойно пока что, без изменений. Не суются! Кажется, мы их достаточно кровью умыли, а? Сейчас чутка дожмем – и побегут как миленькие!
А пока Джесс делился своими оптимистичными надеждами, Арнович обменялся короткими фразами с невеселым русским офицером в очках, после чего размашисто кивнул:
- Уточнили. Могут стрелять, ну-у-у… не по самим окопам – близковато, могут своих задеть, но по пространству перед ними. Единственное что, капитан предупреждают, - переводчик указал на артиллериста, - что при обстреле могут быть повреждены железнодорожные пути, что может замедлить темпы дальнейшего наступления. Так что, стреляем?
Тем временем со стороны отходящей американской роты снова послышался пулеметный лай: короткий, злой, одиночный: кажется, невидимые стрелки никуда не делись, а лишь передислоцировались. Вот только откуда стреляли, понять было решительно невозможно. На бронепоезде все вглядывались в сумрак леса в надежде высмотреть коварных русских, как вдруг, словно отзываясь на стрельбу из леса, из деревни, там, где остались русские ополченцы и часть взвода Поллока, застрекотала пулеметная длинная очередь. И вновь коменданту было непонятно, по кому стреляют оставшиеся в Озерках солдаты: увидели ли они красного стрелка, начали ли стрелять по лесу в надежде срезать хоть кого-то, или узрели новую, невидимую пока никому, кроме них, угрозу?
А потом, на грани слышимости, раздались сухие далекий винтовочные хлопки.
|
|
93 |
|
|
|
|
Уиллем почувствовал, что в какой-то момент у него начала разрываться голова. Пальба там, выстрелы тут, то одно передают по уходящему в неизвестность проводу, то другое, ещё и рыжие гонцы всякие так некстати под руку лезут со своей фамильярностью (наглому янки комендант обороны просто кулаком махнул, иди, дескать). Свербящий зуд в затылке. Почти различимо для слуха вибрирующая боль в висках. Незримая тяжесть на темени.
Когда всё стало настолько невыносимо сложным? Это же просто удар с двух сторон, и какая-то сильнее, опаснее — там и нужно отвечать, всего делов-то! Вот только как понять, где врагов больше, где надо защищаться активнее? И не проспал ли неопытный командир уже начавшуюся кульминацию боя?
— Стреляем, — устало кивнул Поллок Арновичу и, поморщившись, добавил, — Но только если наблюдатели подтверждают противника "перед окопами".
Николсу он напоследок передал что-то совсем обрубленное:
— Тут на севере опять какая-то история... не разберу, проверяю. Палить пока будем по вашим проблемам на станции. Всё, давай.
И, передав трубку радиостанции русскому артиллеристу, крикнул уже хрипло и ни к кому конкретно не обращаясь:
— Да узнайте же, что там в деревне! Вон по той тропке связисты ушли, нагоните их и поторопите, защитите, чтобы добрались до домов целыми и невредимыми! Выделить на это один взвод. Мне нужна связь и усиление позиций в деревне! Командира отступающих из леса сюда на доклад!
По-хорошему надо было обращаться к этому капитану, Донахъю, но Уиллем уже просто едва различал лица. Впрочем, на то и погоны с нашивками — они-то как раз узнавались. К чёрту, и так передадут. Надо присесть.
Комендант пристроился на первом попавшемся ящике и тяжело вздохнул. Было тревожно. Вдруг он уже проиграл? Вдруг на настоящей войне это так и выглядит: далёкие перестрелки, бравурные реляции одних и озадаченность других, часть сил где-то в мясорубке, остальные — в протухшем резерве, всё распылено, никакой концентрации, никакого понимания реального положения дел. Действительно ли болос на станции выдохлись? А эти, в лесу, просто отвлекающий манёвр? Или главный удар? Может, Малые Озёрки вот-вот захватят, может, всё уже зря. Как же проще, наверно, было бы отстреливаться из окопа по приближающимся силуэтам! Проще и страшнее? Сложно сказать. Наверно, лучше, когда мускулы всего тела болят, а не одна голова. Хуже, когда в голову всё же прилетает.
И это ещё при том, что у противника нет своих пушек. Да, их сам Уиллем определённо передержал в рукаве. Артиллеристы говорят, есть риск повредить железную дорогу. Даже если так, может, оно и к лучшему. Может, болос хотя бы будет сложнее перекидывать с юга свои подкрепления. Может, их всё же хоть что-то напугает.
|
|
94 |
|
|
|
|
Вокруг – нервная, возбужденная суета. И ладно бы только вокруг – такой же беспорядок творится по всему фронту. Англичане, французы, американцы, русские… Все смешались в едином горниле битвы, не осознавая до конца что делать и пытаясь только не дать убить себя. Те, кто, казалось бы, должен владеть обстановкой, не направляют их руки. Веселый майор Николс работает, фактически, только передатчиком, самоустранившись от руководства батальоном. Исполненный собственного превосходства лейтенант-коммандер Янг обиделся, как девушка, и пьет чай в штабном вагоне. Самоуверенный и наглый Мишле сидит где-то на передовой, не задумываясь ни о чем, кроме как удержать врага впереди. Русский капитан с тяжелой фамилией дорвался, наконец, до артиллерийского огня, а все прочее оставил союзникам. Все прочие же предпочитают подменить мысль приказом, хоть чьим-то. Вот только руководить сейчас готов только он – Уиллем Поллок. И жизнь тех, кто защищает станцию и деревню, а также мирного населения, зависят только от него. Остается надеяться лишь, что у красных ситуация не лучше.
Слышно, как из деревни, захлебываясь, долбит пулемет. Кого видят шотландцы, непрестанно стреляющие, в кого расшвыриваются пригоршнями страха? А далеко, на другом конце окруженной «крепости Озерки», ему вторят другие, и несложно представить, как пули находят цель, взбивая вместо протвердевшей за ночь земли рыхлые, мягкие тела. В глазах падающих медленно, словно бы нехотя, замерзает в глазах деревня. Или лесок, или переправа – так ли важно, что? Люди упрямо и зло умирают за место, о существовании которого неделю назад еще не подозревали, и останавливаться не собираются, слыша свой единственный реквием: ругань на многих языках, перемежаемую пальбой.
Вот Арнович, бледный, как ремни королевских гвардейцев, тараторит что-то собеседнику. Кивает головой, потом мотает, рукой нервно дергает. Вот русский артиллерист что-то чеканит, весь деревянный и землисто-серый, словно на его плечи снова упала тяжесть боев на германском фронте. Вот морпех какой-то с капральскими нашивками, сидевший прежде на корточках, подрывается от команды, словно пружиной подброшенный, шалыми глазами обводит соседей и отвешивает пинка ближайшему. Командует на самом грязном ливерпульском арго разузнать, что в деревне. Стрелок поднимается, опершись на винтовку, дергает в ответ головой и, озираясь глазами испуганной лани, бросается вперед прежде, чем осознает приказ. За ним – еще один, тоже подброшенный капральским бутсом. Что-то орет Донахъю, и американцу устремляются следом за британцами. А навстречу им, крадучись, выходят другие янки, лишившиеся уже уверенности, напряженные и опасливые.
Слышится лязгающий металлический скрип: с таким наверное, главный калибр находят линкоры. Серые фигуры в драных шинелях суетятся делово вокруг них, коротко переговариваются. И тут орудия взрываются огнем, одно, через секунду – второе, им вторит гул разлетающегося эха. Бронепоезд под свист снаряда эпилептически дергается, и кажется, вот-вот сойдет с рельсов. Но нет – стоит. Муравьиные серые призраки начинают двигаться еще более споро и слаженно, а где-то там, вдалеке, болванка бухает в землю, разбрызгивая вместе с комьями жалящие, голодные осколки. Если русские не попутали ничего – на юге свои должны ликовать, что, наконец, пришла помощь. А атакующие, напротив, должны задуматься, стоит ли переть туда, где их обстреливают с закрытых позиций «чемоданами».
Дятел-пулемет все продолжает стучать. Чуть замолк на время – и снова. Напряжешь слух – снова слышится сухой винтовочный треск. Не зря, нет, не зря палят шотландцы: к ним пожаловали гости оттуда, откуда их никто не ждал. Толи недобитки решили поддержать своих, толи командир красных решил взять обороняющихся в кольцо и ударил в тыл – это уже неважно. Значение имеет лишь то, что теперь драться придется на два фронта. Пока что на два: не могут ли быть у командира болос еще козыри в рукаве?
Перед Поллоком возникает широколицый мужчина с капитанскими нашивками – видимо, командир попавшей под удары красных роты. В глазах туманится страх, щеки белеют, словно кости.
- Капитан Мур! – хрипит. – Обстреляны пулеметами при возвращении с патруля откуда-то из леса. У врага не меньше пульроты, а то и двух. Били, кажется, взяв нас в вилку! Рота почти рассеяна, потери неизвестны. Выбираемся повзводно. Наверное. Сэр? – в голосе американца бьет крылами надежда, что лейтенант-полковник достанет из рукава десяток самолетов, пару дивизий и артбригаду, и все проблемы мигом разрешатся.
|
|
95 |
|
|
|
|
Палящие пушки сотрясают не только бронепоезд и, как кажется, мир вокруг, но прежде всего самого Уиллема. Упругая вибрация охватывает ступни и поднимается к поясу, к сестрице-панике, уже давно пританцовывающей в хребтине тщедушного девятнадцатилетнего тела. Это танец дьявола, и он манит как альтернатива бездумной погибели. Кажется, такие громогласные хлопки не могут закончиться хорошо, что вот-вот какой-нибудь снаряд разорвётся в стволе или прилетит сюда откуда-то из леса со стороны приберегших резервы болос. И что-то подшкурное вопит: "спасайся, беги!", а что-то подкостное скалится, дёргает в проклятый танец. Лучше бояться и терпеть, чем бежать и трепетать...
...Комендант вскочил на ноги как пружиной подброшенный. Встал невольно на цыпочки, вытянулся, качнулся в сторону, будто мог увидеть результаты первых выстрелов на далёкой южной станции. Ух как бабахнуло! К подсознательному страху перед сокрушительной мощью гигантских орудий примешались и детский задор, любопытство, щепотка злорадства. Дескать вона чего у нас есть! И что вы против такого выкинете, а?
Болос выкинули храбрость, упорство и манёвры, и это понимание того, что противник всё-таки не бежит, роняя обувь, от первых раскатов гнева бога войны, отрезвляло. Пришёл капитан, назвавшийся Муром, доложился так, что лучше бы не докладывался. До двух пульрот!
— С возвращением, капитан, — надо было хоть что-то сказать, чтобы протолкнуть неприятный комок сомнений вниз по горлу, — У нас тут полроты капитана Донахъю и морпехи охраны бронепоезда, один взвод я послал в усиление связистам, пробирающимся в деревню.
Проговорить цели свершенных мероприятий откровенно помогло — в голове чуть прояснилось.
— Вот что, капитан, сэр, у нас там сильные позиции в деревне, слышите? Наш пулемёт. И есть резервы в виде ваших людей. Ускорьте перегруппировку. Надо будет или подкреплять наших в деревне, или охватить этих лесных болос с фланга. Как глубоко они там засели? А если от деревни считать? Снова в лесу сориентироваться сможете? На этот раз будете знать, куда и зачем идёте — возьмёте чуть правее и ударите им во фланг, пока они втянулись в бой на окраине! Но если оцениваете состояние роты недостаточно высоко для такого манёвра, то я просто пошлю вас в саму деревню. В окопах и домах должны будете удержаться!
Тут Уиллему пришла в голову ещё одна мысль.
— ...К тому же мне надо будет доставить туда наводчика. Мистер Арнович! Что у нас с корректировщиками, лишние есть, хотя бы один? У нас вот-вот установится связь с деревней, там нужен будет и человек от артиллерии. Донахъю! Организуйте пару человек в эскорт корректировщику! А вы, Арнович, пушкарям передайте: по станции много не палить, как там кстати? Пусть доложат о результатах через ещё минуту огня.
Он снова повернулся к Муру.
— Ну что, капитан? Возьмёте реванш в лесу?
|
|
96 |
|
|
|
|
Как ты ни крути, а армия – это не сборище людей, но бездушный, могучий и безразличный ко всему механизм. Он может быть слабо эффективен и часто ломаться, когда отдельные его детальки, мнящие себя человеками разумными, оказываются паршивого качества, но все равно остается собой – жерновами, молотящими плоть и душу. На счастье Поллока, волею штабного безразличия и желания подчинить Британии все, что можно, он получил под свое начало более или менее работающее устройство – надо было только правильно его организовать, чтобы все части работали самостоятельно и в нужном направлении.
После череды метаний он сумел выработать план и раздать приказы, и теперь мог наблюдать и слушать, как приводятся в жизнь его идеи. Вот уткнувшиеся в небо тупоносые стволы пушек, выплевывающих куда-то за крыши деревьев свою смертоносную начинку. Вот кургузая коробка станции связи с приставленным к ней человеком – практически deus ex machina, доносящий до далекого бронепоезда вести с невидимого глазами фронта. Слева и за спиной – винтовочный и пулеметный перестук, какой-то глухой и непонятный рокот: симфония упорного сражения. Все делают свое дело, отчаянно защищая грязные полутемные деревянные домишки и их безразличных ко всему жителей. Вот только в романах герои остаются, чтобы защищать мирных жителей – здесь каждый солдат борется в первую очередь за себя, во вторую – за свою далекую родину, и только в третью – во имя выполнения стратегических планов большого начальства, уютно расположившегося в Архангельске. Забота о местных в этот список не входит – по крайней мере, у большинства.
Снова связист тянет трубку. Снова голос Николса, искаженный шуршанием и каким-то посвистом:
- Хорошо их причесали, прям по подлеску, где болос сидели, вдарили! Но они, ублюдки, рвут вперед, словно в жопу ужаленные – вцепились в первую линию, как в свое, и на наш огонь своим шквальным отвечают. Мы держимся. Продолжай бить, главное огонь не переноси, повторяю, огонь не переноси: нас можете зацепить.
Не успеваешь ответить, как снова отвлекает требовательный тон радиста – второй канал вышел на связь. Снова трубка шуршит, передает похожий на плевок звук, заходится в надсадном кашле, сквозь который пробивается незнакомый голос:
- В деревне! Наступает не меньше батальона! – голос становится чуть тише, слышны вопросительные нотки. – Батальона же? Батальона, подтверждаю. – голос снова твердеет. – Отброшены с потерями при попытке пересечь мост, залегли. У наших потерь нет. – снова связь кряхтит и утробным урчанием мешает переговорам. – Что? Как слышно? Прием, прием! – незримый связной тихо ругается. – Ничего не слышу! Ваш сержант говорит, что ожидает новой атаки с возможным обходом по железной дороге.
Приходит в себя осоловелый, растерянный капитан Мур, косится опасливо за спину, на темную полосу леса, откуда в любой момент могут вылететь злые пули:
- Так точно, перегруппировываемся! Где они засели – не видно совершенно, предполагаю, что они могли сменить позиции. Моим людям, – сглатывает он, - требуется время, чтобы прийти в себя. Прошу отослать в тыл или хотя бы в деревню для восстановления!
Из-за спины ротного высовывается молодой белобрысый парень с широким волевым лицом и нервной улыбкой, толи азартной, толи испуганной:
- Лейтенант Роберт Вечорек, сэр! Пока капитан будет восстанавливать боеспособность роты, разрешите мне собрать добровольцев и ударить по лесу! Черта с два они там с пулеметами развернутся, а мы их обходом ударим, отобьем эм-гэ и вжарим по остальным!
Разговор прерывает верный Арнович. Вновь выскочивший из ниоткуда, как чертик из табакерки. Запыхавшийся, с каким-то черным мазутным пятном на полах.
- Нашел и доложил! Не арткор, но дельный артиллерист, все передаст своим понятно. – переводчик тычет пальцами за спину, где стоит невысокий и широкоплечий тип с неухоженной бородой и белой повязкой на линялой шинели. – Унтер Георгиев, сказали, дело свое пушечное туго знает, так что справится. Еще указания, сэр комендант?
|
|
97 |
|
|
|
|
Мрачный после нерешительного ответа Мура Поллок слегка посветлел лицом, выслушав предложение лихого лейтенанта. А там ещё и русские быстро кандидата на передовое артиллерийское наблюдение нашли. Нормально. Пока ещё работает машина военная. Пока ещё вокруг есть деятельные люди.
— Хорошо, капитан, берите вот этого, как вы сказали, Арнович, унтера? Идёте вместе с унтером Гергивом в деревню. Возьмите южнее, держитесь построек и внутренней стороны речушки, ну, о стороны станции и деревни, и осторожнее у мостов, болос могут воспользоваться ими. Оставьте там хотя бы по несколько человек, чтобы хотя бы предупредить остальных могли, а лучше — задержать их, если так и будет. Просто на охранение мостов, понятно?
На Вечорека Уиллем смотрел шесть долгих секунд, губу грыз, думал, решался. Наконец, кивнул:
— Возьмите малый отряд, человек семь, не больше, людей мало, не могу взводами разбрасываться...
Совсем как оправдание прозвучало! Зачем эти сопли, к чему они тем, кто пойдёт на такое рисковое дело? Им уверенность нужна, напутствие, а ещё лучше...
—...Возьмите один из пулемётов с бронепоезда, выделите кому покрепче. Без станка работать будет хуже, но в лесу должно быть что-то для импровизированного упора, найдёте там какой-нибудь ствол или корень помассивнее. Удачи с этим ударом, лейтенант. Нам надо сбить им кураж, посеять панику. Не сможете захватить позиции — просто отстреляйте ленту и уходите, пускай сами суетятся и выделяют людей в поиск и тыловое охранение. Слышите, сильно на рожон не лезьте! Гранат тоже захватите побольше, помогут при налёте и отступлении, если что. Ну, вперёд.
Как же тяжело всё-таки посылать других в бой, оставаясь самому позади, под прикрытием брони и охраны из храбрых морпехов! Впрочем, на то этот парень и вызвался сам, что хочет прославиться, а добровольцы на то и добровольцы. Что-то из этого должно получиться! Нельзя просидеть весь бой в глухой обороне.
— Так, сейчас отстреляемся ещё на пару минут, и возьмём перерыв на перемещение. Отъедем немного южнее, за мост, всё равно тут больше некого прикрывать, а болос могут попытаться просочиться там. Запрём поездом мост, не сунутся!
В остальном оставалось надеяться на крепость духа защитников всех рубежей. Пока что они держались, а противник... противник же не может атаковать вечно! Когда-то же у него закончатся силы!
Или закончатся раньше сами защитники.
На самом деле, у британцев, американцев, французов и не-красных русских просто не было иного выхода. Сдаться, погибнуть или победить, и что-то подсказывало Уиллему, что капитуляция после таких потерь у болос не пройдёт бескровно. Смог бы он сам сохранить жизни своим врагам, потеряй в наступлении почти всех товарищей из хотя бы даже одного только своего взвода?
Уиллем не знал и не хотел проверять это на деле.
|
|
98 |
|
|
|
|
Что же, слова сказаны и карты розданы. Конечно, Поллок за счет хорошей связи, которой у красных вовсе нет, может реагировать на изменение ситуации куда оперативнее, но человек, к которому тянутся провода, вовсе не всесилен. Случись что с группой Вечорека – им просто не успеют прийти на помощь. Пойди большевики в прорыв там, где будут располагаться части нерешительного Мура – можно не успеть перебросить подкрепление, и за врагом останется плацдарм на этом берегу. Чуть не успей кто, или побойся выйти за пределы своей компетенции – атакующие ворвутся в деревню, а через нее и на станцию. И тут уже не помогут ни пушки бронепоезда, ни пулеметы, ни радисты: все будет зависеть сугубо от умения, численности и упрямства рядовых бойцов. И если с первым еще непонятно, то уж вторым и третьим большевики явно обладают в полной мере.
Приказ передислоцироваться в деревню Мур встретил, кажется, даже с некоторым энтузиазмом – блеснуло в глазах что-то такое, ярко теплящееся. «Окей, сэр!» - бросил он руку к козырьку, принявшись собирать свое расстроенное войско в некое подобие отряда. Много времени это не заняло, и вскоре нестройная колонна, ведомая бодро вышагивающим капитаном и загребающим землю ногами русским артиллеристом, двинулась по железнодорожному мосту на юг. Успокоенные близостью стальных бортов ощерившегося орудиями и пулеметами бронепоезда, американцы потихоньку расправляли спины и начинали тихонько переговариваться, не косясь боле пугливо в сторону леса.
В это же время молодой лейтенант развил бурную деятельность, скликая добровольцев поквитаться с пулеметчиками болос. Он не настаивал, не теребил до последнего, а просто задорно и совершенно уверенно в своей правоте звал людей на бой. Большинство отворачивались или делали вид, что не слышат, но несколько все же решилось сделать шаг вперед. После короткого отбора из полутора десятков охотников на опасное предприятие остались шестеро: четверо солдат янки и два британских морпеха из экипажа.
Вечорек, собрав своих людей рядом, начертил что-то на вытащенном из планшета листе, пару раз махнул рукой в сторону леса, жестами дополняя приказы, а потом поднялся, отряхнув колени. Отобрав у одного из уходящих пехотинцев каску, лейтенант, пригнувшись, поспешил под негостеприимную сень холодного, насупленного северного леса. Солдаты двинулись за ним, и вскоре все пропали в серо-черно-зеленом переплетении.
Снова грохнули пушки, и их мощь отдалась разрывами где-то там, на подступах к станции. Если продолжать обстрел, то болос вряд ли смогут долго продолжать наступление, имея в распоряжении одну только пехоту. С другой стороны, как верно отметил Уиллем, неподвижный бронепоезд на путях был хорошей, прямо-таки притягательной целью для контратаки. Подобного мнения, видимо, придерживался и русский капитан, вытянувшийся перед шотландцем во фрунт и что-то доложивший. Арнович перевел:
- Сэр комендант, капитан предлагает пока что оставить бепо на месте и скрыть пулеметные расчеты под броней. Если красные захотят атаковать – а ликвидация поезда для них должна стать сейчас первоочередной задачей – то они сочтут, что перед ними только слабо защищенная артиллерийская платформа без существенного прикрытия. Так будет проще их выманить и встретить неожиданным кинжальным огнем.
С Муром и Вечореком изменить было ничего нельзя, а вот действия бронепоезда сейчас зависели целиком и полностью от него, девятнадцатилетнего Уиллема Поллока, еще пару месяцев назад даже не представлявшего, что ему будут подчиняться почти полтысячи человек.
|
|
99 |
|
|
|
|
Уиллем наблюдал за азартными приготовлениями лейтенанта Вечорека с плохо скрываемой завистью. Вот у кого понятная задача и ресурсы, которые можно одним взглядом окинуть, а вместе с тем — дело важное. Умелый удар во фланг или тыл всегда большой эффект иметь будет, и, что самое главное, достичь его будто бы вполне реально! Противник же тоже не бесконечный, иначе бы уже всюду захлёстывал. Значит, можно подобраться, пока моргает и в другом месте тужится.
Конечно, Уиллем бы, вероятно, без эдакого странного энтузиазма отнёсся бы к задумке прокрасться малым отрядом под покровом леса вглубь расположения многочисленного противника, если бы реализация такого плана лежала на нём же. И всё же эта рисковая простота выглядела куда привлекательнее бесконечного перекрикивания с далёкими союзниками через трубку радиостанции.
Артиллерия как раз отстрелялась, когда к задумчивому коменданту подошёл очередной инициативный подчинённый. Надо же, Уиллем уже настолько привык к громыхающим периодически орудиям, что их умолкание отозвалось у него неприятным посасыванием под ложечкой.
— Отставить оставаться на месте, капитан, — с сомнением покачал головой Уиллем, — резервов почти не осталось, риск не оправдан. К тому же мы всё равно останемся на рубеже ждать удар, просто на позиции повыгоднее — на мосту, где хотя бы фланги побольше прикрыты. Им так и так переправляться, не где-то там, так хоть здесь. Заодно и бронепоезд накрыть — вдвойне выгодно. А вот за идею спрятать пулемёты спасибо! Прикажите так и сделать, но дозорным смотреть в оба, чтобы не проморгали момент! Чтоб могли приготовить оружие к бою в пару секунд! Пусть потренируются даже, но так, пару-тройку раз, чтобы не мельтешили сильно в бойницах!
Уиллем сглотнул и прокашлялся. Так много разговоров, аж в горле пересохло. И вообще, суета чувства притупляет. Надо бы заскочить к Янгу на чай, если только тот его весь ещё не выхлебал.
|
|
100 |
|
|
|
|
Русский офицер спокойно – ни один мускул не дрогнул – выслушал приказ, четко отдал честь и, развернувшись на каблуках, поспешил к своим артиллеристам, на бегу продолжая отдавать указания. Следом за ним забегали, засуетились американцы и экипаж. Скрылись тупые носы пулеметов, потянулись на лесенки стрелки, которых незамедлительно втягивали на платформы. Убедившись в том, что приказ спорно, но без лишней суеты, выполняется, Уиллем направился к штабному вагону. За спиной остались копошиться связные, собирая свое хозяйство – этим придется до нового места добираться ножками, потому что свешивающийся из бронепоезда кабель наверняка попадет под колеса.
Какофония на юге почти стихла – получив несколько «чемоданов», большевики растерялись и наверняка залегли, и, возможно даже, начали планомерный отход. Почему планомерный? Да если бы было беспорядочное бегство, то со стороны станции их поливали бы огнем куда активнее. Зато со стороны деревни шум перестрелки все нарастал, словно эпицентр схватки переместился туда.
Пока разводили котлы, комендант вошел в вагон к Янгу. Лейтенант-коммандер по-прежнему сидел, вытянув голенастые ноги, у пламенеющей печи, продолжая спокойно и невозмутимо прихлебывать чай из жестяной кружки – из нового на столе с картой прибавилась пачка крекеров. Рядом с офицером, прислонившись к дощатой стене вагона, стоял вестовой морпех, изредка выглядывающий из-под почти опущенной оконной крышки на улицу.
- Ну что, сэр лейтенант-полковник, - холодно улыбнулся Эдвард-Хилтон, - довольны вы вашими русскими артиллеристами. Присаживайтесь. - хозяйским жестом он указал на ближайший табурет. – Чай будете?
Уилл согласился, и морпех, следуя жесту командира, наполнил свободную кружку и подвинул ее к молодому шотландцу. Бронепоезд неторопливо тронулся, застучал колесами, закачался из стороны в сторону, как корабль на волнах. Чай опасно закачался. Янг же, не обращая внимания на качку, спокойно закурил и, выпуситив к потолку колечко дыма, поинтересовался неспешно, чуть растягивая слова.
- Вы решили передислоцироваться? Разумно, разумно. Здесь, в отрыве от основных частей, мы, лишенные всякого прикрытия, как бельмо на глазу.
Снова бахнула артиллерия – и все задрожало, затряслось немилосердно, словно по вагону ударили огромной кувалдой. Часть чая из кружки Поллока все же выплеснулась – а вот у лейтенант-коммандера, кажется, было все в порядке. Не успел смолкнуть бьющий по ушам гул, как распахнулась дверь и в светлом проеме возникла чья-то тень, на поверку оказавшаяся уже знакомым коменданту американским капралом-связным.
- Сэр! Наши докладывают, что болос прорвались в деревню! Там, между домов, идет бой. Посланные туда связные заняли одну из izbushka и передают оперативную информацию, запрашивают приказы!
Янг усмехнулся и внимательно посмотрел на шотландца.
- Ну что же, что же, господин комендант. Не желаете ли сами прогуляться туда и разобраться с обстановкой? Мы продолжаем маневрировать и вести огонь, так что тут у нас без изменений. А там вы будете оперативно реагировать на изменения, да и связь по-прежнему будет рядом. Или, - губы флотского искривились в змеиной улыбке, - вы предпочтете остаться на моем капитанском мостике?
|
|
101 |
|
|
|
|
Пить чай под защитой толстых броневых листов в окружении кучи бойцов-телохранителей оказалось до гадкого непривычно, учитывая, что где-то неподалёку люди натурально проливали кровь в напряжённом сражении. Поллок сам себе запоздало удивился, сперва решив, что заглянуть в штабной вагон и с этой целью будет хорошей идеей, а потом машинально согласившись на предложение Янга.
Пахучий напиток смачивал губы и тёк куда-то вниз по горлу, но как будто бы не достигал внутренностей, не грел, не бодрил, не наполнял энергией. Как в пустоту всё. Уиллем никак не мог перестать думать о ходе битвы. Безразлично-ехидный лейтенант-коммандер раздражал просто до неприличия — ему тут что, учения какие-то?! Такой-то ход одобряю, а вот за такой-то минус балл вам, кадет Поллок, то был ход неверный, неоправданно опасный. Вот же безответственный сукин сын, там же такое творится, а он тут сидит, курит и крекеры жрёт!
Очередной залп орудий сотряс бронепоезд, и Уиллем осёкся, вздохнул. Это профессионализм, завидуешь — так и завидуй молча, рот не разевай, за умного сойдёшь. Хотя это вряд ли. А чай... чай неплохая была идея. Хотя бы горло не такое сухое, говорить полегче. Да и вообще, вроде бы всё под контролем...
Оказалось, вовсе нет. Оказалось, красные ворвались в деревню. Прямо сейчас убивают не безымянных французов, русских или американцев, а товарищей самого Поллока. Угрожают жизни Марии.
Уиллем подскочил со стула как ошпаренный, как если бы едкие слова Янга были тем самым кипятком.
— Я иду туда, — бросил он в лицо невозмутимому лейтенант-коммандеру, — Разверните орудия, готовьтесь поддержать нас огнём и выделите несколько человек в помощь радистам, чтобы поскорее дотащили своё оборудование до новой позиции поезда.
Комендант обороны выскочил из штаба и побежал догонять потрёпанную роту Джо.
Недопитый чай остался дымиться на столе.
Профессионализм — профессионалам.
|
|
102 |
|
|
|
|
Слова были сказаны и дороги назад уже нет. В штабном вагоне с качающейся холерно-бледной лампочкой под самым потолком, с рдеющими углями в печке, повисла тишина, нарушаемая только хрустом крекерного квадратика, перемалываемого крепкими зубами моряка – совершенно противоестественный, нереальный звук для кипящего неподалеку боя. Лейтенант-коммандер доел наконец-таки, вытер губы ладонью – ага, все же походная жизнь его испортила, ведь от такого можно было ожидать и платочка! – хлебнул чайку и благожелательно-издевательски, словно он здесь командир, кивнул:
- Идите-идите, сэр комендант. Я пошлю на подмогу телефонистам отделение американцев из оставшихся у «Майлза», а сам продолжу контролировать сектора огнем. Кстати, - снова отпил он чая, - вы предлагаете стрелять по деревне? Это можно – только эвакуируйте оттуда своих людей, а то, когда мы начнем смешивать небо с землей, снаряды не разберут, где свой а где чужой. Только местных не трогайте, а то русские мигом поймут, что мы их тянем в ловушку. - Янг говорил об обреченных на гибель людях совершенно спокойно, словно речь шла не о жизнях, а о шахматной партии. Пускай они сначала своей суетой придают натуральности вашему отходу, а потом создают панику, усугубляющую положение атакующих.
…Завершив разговор с командиром бронепоезда, Поллок покинул вагон и спрыгнул на зашуршавшую под ботинками насыпь. Оставляя за спиной переговаривающихся на чужом языке артиллеристов, он побежал по мосту так, как не бежал, наверное, никогда во взрослой жизни. Записные остряки шутят, что в мирное время бегущий офицер вызывает смех, а в военное – панику, но сейчас был совершенно не тот случай, чтобы неторопливо следовать к ступившим в огневой контакт частям. Свои парни, те, с кем он ел из одного котла, те, кто доверили ему свои жизни, уже там, сдерживают натиск превосходящего противника. А подкрепление, как на зло, состоит из деморализованной роты с неуверенным в своих силах офицером – смогут ли они надлежащим образом поддержать шотландцев или предпочтут отступить?
К тому же сейчас не ясно до конца, что творится на северном фронте «Крепости Обозерская». Если красные действительно прорвали оборону, то следовало решить, что делать: пытаться их выбить сразу же, не дав закрепиться, попытаться под огнем противника занять окраину деревни, или отойти к станции и там уже, укрепившись и перегруппировавшись с местным гарнизоном, встретить наступающих большевиков.
Лейтенант-коммандер, перебежав мост, вскоре практически влетел на окраину замершей деревни. Спереди доносилась чечетка стрельбы, какие-то вопли, хлопки. Из ближайшей калитки, чуть не сбив коменданта с ног, вырвалось три человека, одетые в какие-то гражданские тряпки, но с белыми повязками на рукавах – ополченцы. Перебежав через улочку, они нырнули куда-то за соседний забор, невысокий и шаткий, за которым высилась толстая поленица.
Шотландец догнал зеленые спины американцев, остановился рядом с Джо, который вместе с командным отделением шел замыкающим.
- Комендант? – поразился янки. – А что вы... – он не договорил вопроса. – Впереди бой, англичан опрокинули и частью перебили, русские идут, хотя и не без потерь. Мы как, улочку держим или наступаем дальше? – кажется, капитан с облегчением переложил груз ответственности на Уиллема.
В теории, заняв зажатую между рядами избушек улочку, можно было сдерживать красных, пересекающих мост и выходящих на сельскую «площадь», благо другого торённого пути от переправы не было. На практике же, понимал Уиллем, неприятель, перейдя через мост, мог без проблем двинуться по берегу вправо и ударить по американцам с фланга, а обойдя деревню слева, пускай и кружным маршрутом, создать угрозу и второму флангу.
С другой стороны, командир красных вроде бы не демонстрировал пока что особых тактических изысков, так что можно было выиграть время, упрямо обороняясь здесь, и предоставить Янгу возможность разрушить мост и истребить оставшихся на том берегу красных русских.
|
|
103 |
|
|
|
|
Уиллем посмотрел на командира американского отряда как на больного, со смесью жалости, брезгливости и раздражения.
— Наступаем.
Он не узнал своего голоса. Вроде почти не запыхался пока бежал, налегке ведь, но что-то не то с голосом. И не дрожит, и не хрипит. То ли с истеричной язвинкой, то ли с усталой отрешённостью. Острый, но негромкий, как короткий нож, примотанный к палке. Бездушный. Больше не способ обрести понимание, а средство организации солдат. Не инструмент, а оружие.
— Примкнуть штыки.
У винтовок, пулемётов и пистолетов есть патроны, они кончаются.
У голоса — слова, они будто бы тоже не бесконечны.
— Гранаты применять по захваченным траншеям и углам домов. Внутрь не кидать. В домах наши радисты и гражданские.
Очередь Уиллема принимать странные взгляды. В таких гляделках он мог бы рассчитывать на победу, но побеждать нужно тех, кто заглядывает не в глаза, а в прицел.
— Там дальше двухэтажный такой будет. Дом старосты. Новый штаб. После боя доложиться туда.
Он бесстрастно, почти безжизненно достал из кобуры револьвер, проверил боекомплект в барабане, взвёл курок. Он будет стрелять по окнам на вспышки, по силуэту в тёмном коридоре навскидку, по обернувшемуся на лестнице — в упор. Он может погибнуть и сам. Победа уже утекает сквозь пальцы. Он опоздал. Он ошибся.
— Я буду там. Пойду с вами.
Трупам товарищей не объяснишь масштаба всей битвы, ответственность командира как диковинная мелодия для Марии. Мария, искренняя, нежная, несчастная Мария...
Уиллем не понимал, почему не боится, почему собирается выйти из-за поленницы и пойти на пули лишь слегка пригнувшись. Наверно он перегорел. Наверно так сильно размазался по карте района боевых действий, что в конкретной его точке чувствовал лишь пустоту, словно карту в этом месте пробила пуля.
Лучше бы он не был всюду разом, лучше бы бросил наивную попытку контролировать время и пространство технологией телефонной связи, лучше бы отстранил безропотных незнакомых подчинённых от продолжения своей воли.
Он сделал всё, о чём просила его война.
А лучше остался бы в строю, остался бы с Марией!
Не белым пятном на карте и не помехой в телефонном проводе!
Остался бы самим собой!
|
|
104 |
|
|
|
|
Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах. Казалось бы, ничего непредвиденного случиться не может: американская полурота, действующая как единый механизм, наверняка сокрушит атакующих, переправляющихся по одному и не успевших пока объединиться в единое подразделение. А там уж, заняв деревенскую площадь и выбив бандитов из-под того самого тополя, под которым так убежденно разговаривал с односельчанами отец Маши, отогнав от лавочки, где сидели беседующие с аборигенами шотландские стрелки, можно будет спокойно войти в дом с белыми занавесками, где живет девушка, познавшая в свои юные годы ужасы ставшей внезапно близкой войны.
Кажется, что вот-вот, почти… Солдаты, настороженно озираясь, неспешно идут вперед, на ходу примыкая штыки. Впереди, в уличной грязи, четко видны отпечатки бутсов, а дальше, у перевернутой телеги, чье-то неподвижное тело в оливковой форме – кто-то из своих, кто-то из шотландцев. Джо, повторивший за Поллоком команду, держится поодаль, тоже доставший-таки из кобуры револьвер. Слышится несколько сухих выстрелов и чье-то короткое «Недобиток! Первый у меня, парни!».
А потом все внезапно меняется. Как чертик из табакерки, выскакивает какая-то черная тень, кидая перед собой пулемет на разлапистой треноге, кричит что-то. Янки, большинство из который занято насаживанием штыка, не успевают выстрелить, только громкий, изумленный вопрос повисает в воздухе:
- Какого…?
А потом пулемет начинает стрекотать, тарахтеть, вбивая пули в податливую человеческую плоть. Те, кто шли по центру улочки, не прижимаясь к заборам, упали первыми, уткнулись лицом в грязь, остались зелеными снопами. Остальные одни вжались в забор, стараясь слиться с ним, стать невидимыми, другие, наплевав на опасность в моменте, перешли за грань человеческих сил и словно птицы перелетели через преграду, оказавшись в относительной безопасности внутренних двориков, третьи же просто упали на землю, надеясь, что пронесет.
А неизвестный пулеметчик продолжал и продолжал стрелять, и люди падали, как игрушечные солдатики, сбитые щелчком ребенка. Сам Уиллем чувствует за спиной шершавое дерево ограды, в которое его вжала чья-то чужая рука. Рядом тяжело дышит капитан Мур – бледный, с расширившимися от страха глазами, со струящимся по лицу потом. Он молчит, но за грохотом пулеметной очереди слышно, как некоторые его подчиненные, не потерявшие присутствия духа, кричат – вжаться, залечь, не высовываться!
Кажется, настала пора принимать командование на себя. Прикажешь – кто-то точно услышит и, вполне возможно, даже выполнит, потому что людям нужен тот, кто уверенно решит за них, тот, кто укажет на способ справиться со страхом. Итак, чем заткнуть черную тень пулеметчика – гранаты, стрельба или штыковая?
|
|
105 |
|
|
|
|
Далеко не ушли. Красных в этой части деревни ещё могло быть мало, но они притащили самое ценное и кровожадное — пулемёт. От зубодробительно быстрой работы жуткого станка Уиллем сперва впал в ступор — как вообще переспорить эдакую скороговорку?!
Американцы падали как кегли под дождём из звонких шаров, только звуки были не те весёлые как в боулинге, а чавкающе-свистящие, мерзкие, как пиршество в хижине злой ведьмы.
Уиллем не сопротивлялся, когда Мур утянул его вбок — силы куда-то пропали. Всё тело как льдом каким-то сковало, хотя виски просто пылали, пытаясь унять лихорадящий мозг. "Что делать?!", вопил он и перебирал десятки вариантов. "А зачем?..", уныло резонировали поджилки.
В лицо, под самый глаз, попал грязный брызг — пуля вошла в землю совсем рядом, несколько других пронеслось над головой, простучав в заборе досочку за досочкой.
"Так вот как выглядит настоящая война. Хотел посмотреть вблизи — посмотрел, не жалуйся теперь."
Впрочем, Уиллем и не думал. Он вообще мало о чём в эти кошмарные секунды думал как следует. Он просто набрал в лёгкие побольше воздуха и отчаянно крикнул на всю улицу то, что воспринимал как само собой разумеющееся, но чего меньше всего ожидал от себя именно сейчас:
— Да застрелите уже его! Огонь, огонь, всем огонь по готовности!
Дьявол их дёрнул примыкать штыки на ходу! А этот болос? Дурак что ли, переть с таким ценным оружием в одиночку по самой что ни на есть открытой местности!?
Что ж, похоже, все они тут не гении, все, кто оказался в мясорубке или добровольно в неё отправился. Всё остальное — просто естественное стечение обстоятельств.
|
|
106 |
|
|
|
|
Адская молотилка продолжала свою работу, взрыхляя деревенскую грязь. Оставляя свою роспись на заборах и иногда вцепляясь в форменное сукно цвета хаки. Американцы. Впрочем, за зря помирать не хотели и, исполняя команду Поллока, вели по противнику беспорядочный огонь, который, впрочем, пока что не причинял вреда, в скорее действовал стрелку на нервы. В то, что его пока что не положили, не было ничего удивительного: залегший человек был не самой удобной мишенью, а отлипнуть от заборов или земли никто не решался, хорошо понимая, что этим сразу вызовет огонь на себя.
Зато эта невеликая пауза позволяет Уиллему сполна оценить картину боя. Он видит, что «черная тень» оказывается на поверку полуголым мужиком в странной фуражке, похожей на ту, что носят в Royal Navy, а пулемет в его руках оказывается ничем иным, как до боли знакомым «Виккерсом» из тех, что использовал его взвод. Трофей или просто совпадение? Тела шотландцев рядом наводят на неутешительные выводы.
За спиной пулеметчика начинают по одному, по два мелькать сгорбленные серые шинельные фигуры, бегущие откуда-то со стороны мостика через речку с зубодробительным названием Ваймуга. Некоторые из них замирают на секунду, чтобы выстрелить по направлению пулеметных очередей, другие просто мелькают и тут же прячутся за оградами. Одному только из бегунов не повезло – сраженный шальной пулей, он рухнул на дорогу да там и остался бесформенной кучкой. Несколько таких же тел, к слову, лежали между пулеметчиком и его нынешними жертвами – видать, те, кого подстрелил головной дозор полуроты Мура.
Задорный и злой цокот пулемета заглушал все остальные звуки – что там происходило у французов, было уже не слышно. Зато внезапно за заборчиком через дорогу прорезался чей-то низкий, подрагивающий голос, сначала бросивший несколько совершенно тарабарских, плохо различимых фраз, а затем на слабо узнаваемом немецком, смешанном с какими-то русскими словами, закричавший:
- Да нихт шиссен же, парни! Я капитулирен! Штыки в землю!
И тут, словно настала пора симфонии нарасти крещендо, гулко и раскатисто зарокотали орудия откуда-то со стороны бронепоезда. Над головами раздался протяжный нарастающий свист, от которого многие вжали головы в плечи, кожей чувствуя, что снаряд летит прямо на них. Но нет – свист прошел мимо, и откуда-то спереди и справа раздались два чавкающих, глухих разрыва, словно нерадивая хозяйка смаху ударила по поднявшемуся уже тесту, и почти сразу за ними – звук звонкий, оглушительно бьющий по ушам. За избами поднялся целый фонтан брызг, искрящихся и переливающихся драгоценными камнями, дожем опавших на охваченную корячкой боя деревню.
Почти сразу же отозвались протяжные, долгие, душераздирающие стоны: видимо, русские артиллеристы британского бронепоезда даром свой хлеб не ели. Однако, на слух, стонов этих было не так уж много: не десяток и не два точно. Тем временем пулеметчик решил, видимо, что с него хватит: подхватил свою смертельную машинку и порскнул в бок, к телеге.
|
|
107 |
|
|
|
|
Сколько ни дёргался Уиллем при каждом удачном, как ему казалось, выстреле союзников, болос продолжал строчить как заговорённый. С другой стороны, из-за того, что янки рассредоточились вдоль заборов и начали просачиваться меж домов, кровавая жатва вражеского пулемёта тоже усохла до злого и бодрого, но всё же ручейка. Все вокруг стреляли, стреляли и стреляли, и как будто бы не могли никого убить, что шло вразрез с началом боя, когда на глазах у Уиллема погибло не меньше десятка человек за какие-то жалкие несколько секунд. Сам Уиллем теперь только и успевал, что головой по сторонам крутить. Ситуация развивалась то резкими рывками, то убогой вознёй.
Несколько своих перевалилось через забор — лихо, быстро, только что там с ними потом стало? А тут какой-то бледный парень едва ярд прополз, с открытого места до раздёрганной пулями поленницы. Там поодаль сразу трое американцев, сговорившись, привстали разом над укрытием и дали красивый слитный залп, но куда он там попал, попал ли вообще куда-то — загадка, спасибо хоть эти трое успели обратно спрятаться, пока ответный огонь не пробарабанил по стенке дома за ними. Рядом кто-то сдавленно всхлипнул, и тут без сомнений, одним трупом больше, но точно ли? Может, только ранило? А что там надо тогда, выносить его куда-то назад? Да некуда же! Почему комендант ничего не знает о медпунктах обороны?!
Да потому что не его ума дело. Уиллем сглотнул и, пересиливая дрожь, всё-таки сумел взять себя в руки. Самое важное сейчас — развитие боя, и эти лишние минута-другая раненым погоду не сделают, а вот всех своих спасти могут или обречь. Так, так, трупы в оливковой форме — боль на потом, а рядом проклятый пулемётчик, мечется между суетящимися целями, как будто не может толком выбрать, какое направление отсекать, а ещё явно нервничает под огнём. Хорошо, значит, осталось дождаться успеха фланговых манёвров, уж тут-то на американцев можно положиться, у них не на жизнь, а на смерть драка, должны выложиться!
— Капитан! — Уиллем схватил Мура за рукав и дёрнул, привлекая внимание, — Возглавьте одну из фланговых групп, ту, что ближе к мостику. Кинжальный огонь по переправе! И добейте пулемётчика, хоть гранатами, хоть как!
Он едва успел договорить, как над головами просвистели снаряды орудий бронепоезда. Дьявол! Наверно радисты запросили поддержку, он же послал их вперёд, они должны были размотать свой проклятый провод и установить радиостанцию в одном из домов.
Уиллем привстал на полусогнутых, вытянул голову и, тиская револьвер побелевшими от напряжения пальцами, заозирался. Где, где длинный серый хвост слепой мыши, сжирающей незримыми небесными зубами и своих, и чужих без разбору? Он должен успеть добраться до радистов и выяснить, куда собираются бить пушки!
|
|
108 |
|
|
|
|
Трещат винтовочные выстрелы – отдельно, разрозненно. Свистят пули в обе стороны, слышатся с одной стороны крепкие выражения янки, с другой – непонятные вопли красных русских. Сейчас, когда пулеметчик скрылся, американская слаженность начала собирать свою кровавую жатву. Мало кто из серошинельных, попытавшихся перебежать через «площадь», где еще недавно выступал староста Князев, сумел прорваться. Один, кажется, затаился за дубом, двое залегли у старостиного забора, а с десяток полегло. Один из красных – подробностей с расстояния не видно, лежит точно по центру, вертится на месте, как недодавленный таракан, за живот держится и стонет так, что перестрелку заглушает. Второй на забор облокотился, сидит без движения, голову уронив, словно пьяный.
Удар с фланга сделал свое дело – теперь болос на площадь не суются. Но все-таки вести огонь они не прекращают: наращивают, видимо, силы. Сколько всего атакующих – непонятно, какое оружие поддержки у них – не понятно. Можно только предполагать, что на удар в тыл комуннары вряд ли пошлют менее батальона и вряд ли более полка. Орудий не слышно, да и не тащили они их наверняка в столь долгий поход. А вот пулеметы – вполне. Разместят их в домах – и получатся маленькие крепостицы, которые брать придется дорогой ценой.
Поллок оглядывается – черной змеи проводов нигде не видно. Радисты, видать, остались либо сзади, в ближайшем доме на окраине, либо расположились чуть дальше от реки и поближе к станции, чтобы оперативно принимать любую информацию, в том числе и переданную на словах. Впрочем, отыскать их наверняка будет просто – достаточно выделить на это пару американских стрелков.
А ведь где-то здесь в деревне окопалась оставшаяся часть взвода, да и русские ополченцы тоже должны быть! Пускай шотландцев не так много, но они сейчас могут стать козырем, ударив по врагу с неожиданной стороны. Вот только… Их тоже надо найти и консолидировать.
А пока решишь все эти вопросы, что станет с Марией? Вон он, ее дом, на площадь выходит. Огражденный забором угол чуть выступает вперед, и видно, как дерево изъязвлено пулями. Красным до него ближе, чем янки, и пускай после отступления пулеметчика дефиле улицы стало непроходимым, кто знает, сколько краснюков успело набиться в дом и что они там делают? К тому же, к гадалке не ходи – или к этому, отцу Иннокентию – как наберут сероспинные побольше сил, так сразу постараются дом старосты занять: вон, из окон второго этажа наверняка можно прекрасно вести огонь.
Надо было решать, как прорываться. Вперед ломанешься – будет быстрее, но наверняка будут потери. Пройдешь соседними избами или в обход – людей для боя сбережешь, но зато и можешь встретить большее количество врагов. Или еще невесть что – обстановка меняется с неумолимой стремительностью. А пока остается только наблюдать, как кивнувший «есть, сэр!» капитан Мур и десяток его людей проскользнули между двумя избами напротив и уверенно двинулись к берегу.
|
|
109 |
|
|
|
|
Неожиданно оказавшийся в одиночестве Уиллем и растерялся, и прозрел одновременно. Растерялся, потому что почувствовал себя неуютно, почувствовал себя беспомощным и беззащитным как крошка хлебная на краю скамейки - и ветер сдует, и любая птица склюёт! Прозрел по той же причине. Когда никто не дёргает, не тянет никуда, не втолковывает ничего — остаёшься один на один с разразившимся штормом, смотришь ему прямо в око. Там ледяное спокойствие. Там отражение всего, повсюду, там самое точное зеркало событий — на сетчатке твоего собственного глаза, ведь это ты смотришь на шторм из самого его центра.
...Янки бьют метко, что ни выстрел — попадание, а с пулемётом Льюиса у красных и вовсе не остаётся шанса, и десяток трупов на площади — закономерный итог. Бой раздаётся в стороны, но переправа именно здесь, напротив крепкого дома старосты, здесь бутылочное горлышко большевицкого наступления! И это две птицы против одной — идеальная позиция для пулемётчика и возможность спасти Марию — против шанса найти радистов...
Уиллем встал на ноги и, оттолкнувшись от забора, перебежал на ту сторону улицы, где сгруппировались меткие стрелки одной из фланговых групп.
— Пулемётчика сюда! — комендант на миг удивился стальной нотке в собственном голосе, — Перезарядился? Идёшь с нами, не стреляешь, пока не захватим вон тот дом!
Он указал пальцем на избу Князева.
— Там на втором окно смотрит на мост, засядешь там, и стреляй пока только по переправляющимся! А вот ты, да, ты, найди мне радистов, где-то на окраине должны быть, смотри на землю, по шнуру обнаружишь. Передай им, чтобы наводили артиллерию на местность за мостом, пускай по церкви ориентируются, скажи им, что на том берегу церковь есть, они могли не заметить из-за домов!
Уиллем скривился, вспомнив о той церкви. Когда-то (всего несколько дней назад, а словно целая жизнь прошла!) он сам приказал поставить туда один из виккерсов шотландского взвода, и только сейчас понял, насколько неудобной была та позиция. Да, как будто бы свысока да перед полем, а на деле и подавить могли залповым огнём, и просто обойти по-хитрому, а вот спастись оттуда задачка сложная, особенно если с пулемётом. В лучшем случае успели повредить его как-то и вплавь переправились, но скорее всего там на колокольне и полегли, а пулемёт теперь болос служит.
Хищная прокрутка револьверного барабана помогла собраться с силами и вернуть боевой дух.
— Все готовы? Берём дом, гранаты не использовать, я иду первым!
Только он сумеет узнать в смутном силуэте Марию и удержать палец на спусковом крючке.
|
|
110 |
|
|
|
|
Здесь, с правой стороны деревни, азартно тарахтят винтовки, тот тут, то там слышны задорные выкрики. Там же, у моста, постреливают вяло, словно нехотя, будто кроме того безумного пулеметчика больше никому воевать не хочется. Да и звуки там соответствующие – все больше надсадные, раздирающие сердце стоны раненных. Тем большевикам, что не повезло получить пулю во время перебежки, никто не помогает – дураков нет соваться под американские пули. А вот тех янки, кому болос пустили кровь, оттащили за забор – Поллок видит, как санитар зашивает бледному, как полотно, парню ногу, а стрелок с окровавленной головой держит раненного за плечи, на давая дернуться.
Да и вообще, если присмотреться, все кажется не так уж худо: после того, как пулемет скрылся, залегшие бойцы начали менять позиции и выяснилось, что убито всего человек семь, вряд ли больше: существенные потери для неполной роты, но незначительные в целом для гарнизона Обозерской. В любом случае, красных русских погибло в разы больше.
Американцы наступать явно не собираются: вон, откатившийся за поленицу Мур тоже командует «не высовываться, продолжать огонь». А вот у Поллока другие планы – и верно, обороной войну не выиграешь. Нырнув в проулок, он видит распахнутую калитку, а во дворе – несколько выломанных досок забора и рассредоточившихся американцев, один из которых, поставив «Льюис» на бочку как на опору, высматривает жертв. Короткий приказ, и сержант с четырьмя бойцами поступают в распоряжение коменданта.
Бросок дальше по улице, к дому Князева. У забора скорчилось несколько серых фигур, до одури похожих на противников. Сержант-янки на бегу стреляет, не разбираясь, и пуля расщепляет доски над головой сжавшихся, бросивших винтовки бойцов. Дальнейшую стрельбу шотландец успевает остановить, увидев на рукавах ожидающих неминуемой кончины мужиков грязно-белые повязки – это свои, деревенские ополченцы. Команд они не понимают – ах, где же Арнович! – но жестами удается объяснить, что они теперь следуют вместе со всеми.
Русские поднимаются: степенные, бородатые мужики в потертых шинелях без знаков отличия, под которыми видна простая крестьянская одежда. На лицах застыла печать испуга – воевать это вам не рассеянных врагов по лесам отлавливать – но приказов они слушаются. Пока что, по крайней мере. Уиллем понимает, что в обороне ополченцы еще что-то смогут сделать, а вот повести их в атаку вряд ли удасться, настрой у них уж больно не боевой.
Выросший до девяти человек отряд врывается во внутренний двор дома Князева через маленькую калитку у хорошо знакомого коменданту сарайчика. Единственным врагом здесь оказывается дубовый чурбак с вбитым в него топором – один из американцев, не заметив препятствия, влетел в него и разразился грязной руганью. Ударом ноги отпихнув помеху, он, прихрамывая, поспешил за остальными.
Первый же парень в хаки, ворвавшийся в дом, успел только крикнуть «Болос!», прежде чем прогремел выстрел, ответом на который стал болезненный вскрик. Оставшиеся тут же порскнули по сторонам, спасаясь от обстрела, а сержант, не мудрствуя лукаво, высадил стекло и открыл огонь. Остальные, видя, что никто не вырывается на улицу, поддержали его рассеянной стрельбой. Наконец, следуя отмашке командира, один из бойцов ворвался внутрь:
- Чисто!
Поллок вошел вместе со всеми, прошел через знакомые сени, оказался в комнатушке, где еще недавно держал совет. Здесь, упав лицом на стол, лежит незнакомый парень в картузе, а по белой скатерке бегут алые ручейки. Еще одно тело в какой-то грязной тужурке валяется у подножия лестницы, до сих пор продолжая сжимать винтовку. А чуть дальше, у стены, одно на другое накиданы три дела – два с белыми повязками на рукавах, и одна в темном платье – та самая ворчливая старуха. Кинуты небрежно, как бревна, руки-ветки в разные стороны топорщатся, у бабки платье задралось и видно исподнее.
Чуть поодаль, в углу под иконами, сидит знакомая фигурка Маши держащей на коленях красную от крови голову отца. Уиллем не успевает ничего предпринять: сверху слышится звонкое «с-суки!» - шотландец уже знает, что это ругательство – и винтовочные хлопки. Хватается за грудь, сползая на пол, бородатый ополченец, бросив винтовку, мычит вцепившийся в щеку помощник пулеметчика. Снова тарахтит тупорылый, похожий на самоварную трубу «Льюис», раскалывая в щепки перила. Очередь вцепляется в тело наверху, злыми собаками рвет его. Внезапно все смолкает. Со звуком, с каким на землю кидают свиную тушу, на пол падает красноармеец.
Снова возвращаются звуки. «БА-АХ! БА-АХ!» - соло бога войны заглушает все остальные голоса. Полок видит через окно, как снаряд рвется на площади, заваливая внутрь заборы и поднимая в воздух тела убитых и раненных. Снова начинается затихшая было винтовочная пальба, а тут еще коменданта за рукав дергают. Лейтенант-полковник оборачивается и видит знакомого стрелка. Которого посылал искать связистов. У того улыбка до ушей:
- Передал все, сэр! Какие будут указания? Я там дальше по улице засеку видел, там за ней ваши сидят. Позовем, может?
|
|
111 |
|
|
|
|
— Мои? — растерянно переспросил оглушённый недалёким взрывом Уиллем, пытаясь понять, о ком идёт речь, о шотландских стрелках или о русских ополченцах, — Д-да, позови их.
Какая в самом деле разница, кого звать? Нужно больше жизни.
У заполонивших дом старосты мертвецов невыносимо пустые взгляды.
...Ещё на подходе к избе почувствовался остро какой-то рубеж, незримая черта — в траектории пули, чуть не подстрелившей бородача с белой повязкой, в натужном выкрике "болос", в стекольных брызгах разбитого окна. Мирная жизнь покрылась трещинами и начала рассыпаться прямо на глазах у Поллока, и как ни кричал он "стойте, это наши!", как ни махал предупреждающе руками, как ни вскидывал бестолково револьвер на неразличимую за всеми укрытиями цель, остановить жуткую энтропию было невозможно. Когда-то она лишь упоминалась в газетах и письмах, а теперь сочилась из воздуха эхом непрерывной пальбы, хрипло смеялась в лицо.
Начало боя на деревенской улице вспомнилось Уиллему в сравнении почти что порядочным спортивным состязанием, диким вариантом крокета, где странной формы шары нужно было загонять в тела соперников без всякой очередности ходов, где все махали молотками не покладая рук, не успевая утирать с лиц кровь. Почему-то казалось тогда, что правила всех вполне устраивали. Сейчас сама мысль о правилах казалось абсурдной.
Схлопотавший первое ранение в штурме янки шёл прямо перед Уиллемом — эта пуля должна была достаться ему. Он бы никогда не догадался начать палить в дом прямо через закрытые окна, он бы просто никого через стекло не увидел, он всё ещё был чужим на настоящей войне. Почем он вообще ещё жив? Это такая похвала за старание? Прокрутившаяся лишь на один оборот мясорубка остановила свой шнек прямо перед комендантом, а он, вместо того, чтобы отшатнуться и начать протискиваться к выходу, остался на своей роковой черте.
— Т-ты, наверх, — ткнул Уиллем кулаком в плечо пулемётчика, — Держи переправу.
Выронившему винтовку ополченцу комендант подал новое оружие — трофей из ещё не остывших пальцев одного из вторженцев. Странно, никакой ненависти к красным он так и не почувствовал, только раздражение с ядром из сожаления. В смерти они ничем не отличались от защитников деревни, издали и не разберешь, кто у кого в какой момент пришёл что-то отнимать. Просто груда неподвижных холодных тел. Просто почему-то люди, будто разом обезумев, решили начать убивать своих сограждан, словно на дворе какое-то дьявольское средневековье, как если бы это древние англосаксы под своим проклятым знаменем дракона пришли бы жечь и убивать шотландцев! Бред. Просто бред.
"Довооружитесь, и к окнам" — лишь жест без уверенности в понимании, без желания быть понятым. Уиллем с трудом убрал так ни разу не выстрелившее оружие в кобуру, вздохнул тихо и слабо, на минуту стал тенью самого себя. Замер напротив Марии и её горя.
Обязан ли он был уберечь её отца, бабушку? Сохранить её дом? Мирный образ жизни? Не было у коменданта таких приказов, не давались им такие обещания, только непонятный, нелепый огонёк незнакомого доселе долга пожирал изнутри грудь. Тлел он с того момента, когда девушка вцепилась в него пальцами после своей трагедии, а он не отвернулся. Теперь огонёк пылал, грозясь сжечь дотла что-то доброе, милое и трепетное, скрытое за гербовой рукой с мечом. Долг сохранить будущее.
— Нужно уходить, — выдавил из себя Уиллем, не сразу осознав, что говорит по-английски, что из русского в голове остались только рубленные команды и ругательства, — Ему уже не...
Отец Марии был жив. Протянутая почти бессознательно рука нащупала пульс на шее. Наверно, ему крепко досталось прикладом по голове, но рана не стала фатальной. Пока не стала.
— Есть кто в медицине понимает? — Уиллем оглянулся на союзников, — Надо перевязать раненых, и этого тоже осмотрите, живой ещё.
Он не стал пояснять, почему нужно распыляться на гражданских. Это или и так понятно, или в разгар боя не объяснишь.
— В-вода, — вспомнилось всё же одно словечко, — И вот ещё, вот так.
Декоративное полотенце или просто ткань с вышивкой под замысловатым названием "ручш-ник" попалась Уиллему на глаза весьма кстати. Он сдёрнул со стены белый отрез с вкраплением красной нити, подал Марии, жестом показал, найдя взглядом её глаза, что надо бы обмотать голову отца, а до того промыть. И улыбнулся. Сам не понял как и почему, но улыбнулся искренне, и в этот момент взорвись очередной снаряд прямо в центре избы, Уиллем Поллок без колебаний признал бы себя счастливым. Мария была жива. Хотя бы она. Он успел вовремя.
|
|
112 |
|
|
|
|
Все нервничают, водят винтовками по сторонам, ожидая, что очередной красноармеец выскочит, словно черт из табакерки, из сундука, через окно, из подвального люка. Исчезает посыльный, козырнувший и, пригнувшись, выскочивший за дверь. Но все тихо – в доме, по крайней мере: на улице-то продолжается перестрелка, перемежаемая гудением снарядов. Стонет раненный ополченец, распростертый на полу: все у него сменило цвет – загорелая кожа стала бледной, как полотно, стала алой белая рубаха на груди, почернел серый пиджак. Его товарищи опустились рядом, осматриваются по сторонам, не зная, что и предпринять. Говорят о чем-то негромко, держа раненного за руку: о чем – не ясно, но, судя по интонациям, что-то утешительное.
В сенях – раненный в руку янки матерится сквозь зубы так, что аж заслушаешься. Сослуживец – его, кажется, Сэмом зовут – споро перевязывает пострадавшему руку. Рядом с комендантом стоит сержант, не выпуская из зубов чадящую цигарку – он единственный сохранил невозмутимость. Команда Поллока подстегивает пулеметчика, нервно улыбающегося и не понимающего еще, что только что убил человека. Он кивает, отвечает бодрым голосом, в котором уже поселился призрак неуверенности:
- Ай-ай, сэр!
Приказ продолжает сержант:
- Билл, ты первый – проверяешь этаж, потом вниз. – спокойные слова сменяются резким окриком. – пошли, пошли!
Начальственный тон подстегивает парней, и те рвутся вверх по лестнице: головы еще не успели обдумать команду, а ноги уже сами несутся вперед, влекомые начальственными интонациями. Громыхают по поскрипывающим ступенькам бутсы, подкованные потемневшими гвоздиками, слышно тяжелое дыхание солдат.
На втором этаже пока все тихо, и Уиллем продолжает наводить оборону. Ополченцы оттаскивают осторожно окровавленного приятеля к стене, оглядываясь поминутно, встают у окон, судорожно продолжая сжимать винтовки. К ним присоединяются и закончивший перевязку американец и сержант. Из комнаты видно, как оставшийся в сенях раненный, морщась и кривясь, устраивается поудобнее на полу, контролируя дверь. Все при деле, все заняты: кто-то влеком общим пьянящим азартом, кто-то – чувством плеча, другие – насущной необходимостью, постучавшейся в ворота и не желающей никуда деваться.
Поллок подошел к Маше, посеревшей и вмиг ставшей взрослой. Она – уже не то призрачное видение, что пришло к лейтенант-полковнику, и даже не та жертва скотоподобных людей: перед Уиллом была женщина, познавшая опустошающую боль утраты. Глаза ее, поднятые на коменданта, были подернуты туманом, тени закрались в морщинки на лице, делая их еще более яркими и превращая милое когда-то девичье личико в портрет, состоящий почти сплошь из острых углов.
Во взгляде ее не было ни злости, ни обиды, ни возмущения – только усталая, неимоверно тяжелая покорность обстоятельствам и безбрежное, режущее по живому отчаяние: отчаяние от невозможности что-то изменить. Война пришла в ее дом и уже прошлась своей косой по семье Марии, а что могла сделать она, маленькая и слабая девочка? Как она могла противостоять стихии – а ополоумевший в одночасье народ, поднявший винтовку на своих братьев и сестер, иначе чем безумным назвать было нельзя. Она могла только ждать – потому что надежду вторгнувшиеся в родные стены чужаки поставили к стенке и расстреляли вместе с защитниками дома.
На вопрос коменданта о медиках отвечает сержант, не отводящий глаз от закованного в раму квадрата света и зелени:
- Нет, сэр. Батальон прибыл без медиков, и с нами только санитары – но их в моей группе нет. Только первую помощь способны оказать, но это, - кивает он в сторону постанывающего бородача, - боюсь, не поможет. Прикажете отрядить человека на поиски?
Маша тем временем, не отрывая взгляд от своего спасителя, принимает дрожащими мелким бесом руками рушник, вздрагивает от прозвучавшей наверху пулеметной чечетки. Кивнув несмело, бережно перекладывает голову отца на пол, воркуя что-то, а потом, продолжая снизу-вверх искать взгляд Уиллема несмело, опасливо улыбается – верит, что этот парень в чужой форме из страны, о которой она только в книжках читала, пришел ее спасти.
Улыбка девочки похожа на солнечный лучик в черном подвале – такая же яркая при общей темноте вокруг. Всхлипнув, она в несколько неуверенных шажков подходит к мужчине и обнимает его, вцепляясь, как утопающий цепляется в оставшееся после кораблекрушения бревно. Утыкается носом в грубое сукно формы. Дрожит. А сверху продолжает весело заходиться лаем пулемет, меняя пули на жизни.
Повисшее было молчание прерывает новый гость, вкатившийся в избу одновременно с новым залпом орудий. Американец, безошибочно определивший коменданта, криво ухмыляется и докладывает:
- Донесение от майора Николса. На южном фронте болос подавлены, ведут вялую перестрелку. У нас потерь, вроде, нет, а вот французы кого-то потеряли точно: видел своими глазами.
К его докладу присоединяется сержант, изучивший местность за окном:
- Артиллерия накрыла противоположный берег, попаданий в деревню и мост нет. Наши парни продолжают стрельбу, красные отвечают. Их тут еще достаточно, сэр, так что, полагаю, они могут вскоре перегруппироваться и попытаться выбить нас либо с улицы, либо из дома. Ваши указания?
|
|
113 |
|
|
|
|
Уиллем прослушал все донесения про результаты артобстрела (как это в деревню не попали? Попали же!) и ситуацию с вероятными подкреплениями. К дьяволу всё, он мог умереть уже раз десять, и тут его обняла девушка! И не просто какая-то там безымянная незнакомка в порыве чувств на праздничном параде под оглушительно громкую музыку, нет. Его обняла Мария, та, которую он не защитил когда-то, но защитил теперь, получается, его самая настоящая подзащитная. Его девушка. Его. И не как Матрёна та же, подруга её, такая же, казалось бы, девушка местная, нет. Матрёну и всех остальных русских из Малых Озёрок Уиллем пообещал защищать негласно и с размазанной на всех российских гостей ответственностью, соразмерно приказам командования и общей военной ситуации. Марию же Уиллем выбрал сам. Наверное человек в принципе может отвечать только за тех, кого выбрал лично.
Он ответил на объятие и сжал её крепко, но коротко, лишь на секунду.
Когда повернулся к бойцам, был уже словно другим человеком.
— Радистам: передать майору оставить французов и все силы вести сюда. Прикрыть отход артиллерией — по десятку снарядов на орудие на южный фронт. И пошлите человека к поезду и дальше на завод, все, кто у поезда — сюда, а на заводе остаётся одно отделение с сигнальной ракетницей и нашим пулемётом, остальные к поезду. Оставшимся на заводе при контакте с врагом обозначить присутствие и отпугнуть огнём, но при сильном напоре отходить к бронепоезду, дав сигнал красной.
Голос Уиллема перестал дрожать, а глаза — бегать. Усталость и напряжение словно достигли идеального баланса, пожали друг другу руки и откинулись на спинки зрительских сидений. Тело всё ещё гудело от нервов, но отзывалось послушно, почти покорно, как после успокоительной инъекции или достижения абсолютной цели.
— Держим оборону! Если соседние дома пустуют и обзор оттуда лучше, занимаем их. Нам нужно дойти до пустыря, как минимум — контролировать обе стороны одной улицы, чтобы вести перекрестный огонь.
У болос ещё есть как минимум один пулемёт — наступать сейчас всерьёз малыми силами просто безрассудно, а лимит безрассудности Уиллем уже исчерпал, возглавив атаку на дом старосты. Так, что ещё? Раненые?
С трудом вспомнились слова сержанта: медиков в отряде нет. Печально, но печальнее то, что совершенно непонятно, что теперь делать с ранеными. Излишняя транспортировка вредоносна...
— Раненых оставляем здесь.
Вспомнилось очень кстати нужное слово, точнее даже идентичное. Хорошо всё же, что люди заимствуют термины друг у друга.
— Док-тор, — Уиллем обернулся к Марии, — Где док-тор?
Должны же быть в деревне люди, разбирающиеся в знахарстве или чем тут они себя лечат вообще?! Ну да, должны. Только они легко могут оказаться или на захваченной красными территории, или вообще уже мертвы.
Надо решать проблемы по мере их поступления.
— И да, вынесите убитых наружу.
Живые не должны находиться так близко к мёртвым.
Особенно раненые, зависшие на краю.
|
|
114 |
|
|
|
|
Она теплая, мягкая, податливая. Даже через форму слышно, как быстро колотится ее сердце, заходясь неровным, диким стуком. Она совсем юна – но не бегает в панике, не кричит, не размазывает слезы, не стоит соляным столбом, ожидая, когда за нее решат, а что-то пытается сделать, как-то пытается помочь. И то, как льнет она к Уиллему, это не слабость, не попытка спрятаться и переложить ответственность на чужие плечи: она просто ищет тепла, поддержки и ободрения, как просит руки поскользнувшийся на льду человек – помоги мне подняться, дальше я справлюсь самостоятельно.
Гладко выбритой щеки касается теплое дыхание, губы на миг касаются кожи, оставляя короткий и неловкий поцелуй. Офицер размыкает объятия, опускает руки и Маша. Кивает отрывисто, тонкую ладонь, бледную, как полотняный отрез, к сердцу прикладывает – и снова опускается на колени рядом с раненным. Воркует что-то непонятное, но успокаивающее, одним рушником, поменьше, кровь вытирая, а второй, пошире, рядом держа наготове. Действует сосредоточенно, собранно, словно и е волнует ее перестрелка вокруг.
А, может, так оно и есть? Она верит ему, Уиллему, что он защитит ее и отчий дом, вот и не знает страха. А вот мужички-ополченцы явно чувствуют себя не в своей тарелке: нервничают, дергаются, любому подозрению на выстрел готовы поклониться, лишь бы не зацепили. Толку от таких вояк, конечно, почти ноль, но хоть присутствие обеспечивают.
Посыльный выслушивает приказ и, коротко козырнув, бросается обратно – стремглав, со всех ног, стараясь как можно быстрее передать указания. Сейчас все зависит от того, как быстро справится этот парень, и как его поймут другие: все ли учтут не станут ли заниматься самодеятельностью. Лейтенант-полковник сделал, что мог и как мог, обрисовав канву действий, и теперь дело зависит от других. Донахъю, скорее всего, медлить не будет – судя по рекомендациям Джесса, этот офицер – деятельный и решительный. А вот сам Джесс… Майор явно не хочет терять людей, и может быть излишне осторожным, а, значит, медлительным. Это может навредить: война, как оказывается, не терпит ни спешки, ни неторопливости. Но об этом станет ясно позже, а пока…
Гавкает сверху «Льюис», и, кажется, ему уже не отвечают: красные, видать, попрятались. А вот американцы по правому флангу, пользуясь затишьем, осторожно двигаются вперед. Центр боя сейчас, судя по звукам, сместился к сектору берег-мост: туда, куда комендант направил капитана Мура со вторым фланговым отрядом. Большевистский пулемет затих, и вместо него разрозненно заклекотали винтовки. Льюис тоже почти прекратил отвечать – видимо, американцев прижали огнем. Если это так, то мост снова открыт, и через него может как подкрепление прийти, так и прорвавшиеся силы отойти.
Но и это предусмотрено: приказом занять дом слева удастся снова взять сектор под контроль. Сержант, выйдя из дома, скликает еще людей, и откуда-то из-за поленицы, с грядок, из-за угла дома появляется еще несколько человек: из тех, видимо, которые при пулеметной атаке рассредоточились, да так и не вернулись на улицу. А из глубины Обозерской появляются, крадучись, еще несколько человек – на сей раз в знакомой оливковой форме. Ими оказались стрелки из отделения Керра – капрал МакНамара и еще три бойца. Американский сержант, не чинясь, их сразу привлек к атаке – и неполный десяток человек, примкнув штыки, ринулся вперед, не обращая внимания на то, что артиллерия снова начала утюжить южный фронт.
Из дома не стреляли, и почти сразу же на улицу вышли рядовые Литтл и Фергюсон, конвоирующие два десятка фигур с поднятыми руками. Грязные, мокрые, небритые, одетые совершенно разнородно: в военную, гражданскую, вовсе какую-то непонятную форму. Пленные, кажется, были и не особо-то расстроены, что их захватили – на стрелков они, конечно, настороженно косились, но в целом никакой обеспокоенности не выражали.
А пока сержант собирал людей и шел в атаку, пока ополченцы оттаскивали тела, комендант снова общался с русской девочкой. Та, услышав вопрос, быстро-быстро закивала:
- Доктор – станция. Большевики, - она потянула себя за руку, словно уводя куда-то. Есть, - она помедлила, - фершал. Санитар. Станция, - кивнула головой. – Старый. Не уходил. Тут. Они? - Маша вопросительно ткнула пальцем в раненных. – Женщины могут помочь. – Смотрит большими глазами, губы сжаты в тонкую нить. В глазах в глубине сидит страх, но она не дает ему прорваться. Надеется явно, что добрый заступник поймет ее.
|
|
115 |
|
|
|
|
Просто чудо, что Уиллем в принципе обращал ещё внимание на ход боевых действий. Когда Мария разделила с ним частичку души, он впервые за весь бой испытал настоящий страх за себя. Не когда пули свистели над головой или снаряд своего же орудия мог лечь в опасной близости, а именно теперь, когда с Уиллемом было искреннее доверие беззащитной. Солдаты и ополченцы могли надеяться и на себя, у них было оружие, они прошли хоть какие-то тренировки, их мотивировала сама история — выйти перед тем, что дорого и защитить от того, в чём видишь угрозу. Мария же полностью зависела от Уиллема, и это пьянило, ошеломляло, сводило с ума и воодушевляло так, как никогда и не снилось молодому офицеру.
— Д-да, женщины, — сам собой перевёл он невесть для кого сказанное Марией, не в силах отвести от неё взгляд, — Хорошо.
Потом спохватился, помотал головой и уже по-русски условился, что раненым будут помогать местные, в самом удобном для этого доме (можно и тут, у старосты), но одного солдата всё же послал и на станцию за фельдшером.
Тут-то и попались на глаза мелькнувшие в окне оливковые шинели.
— Капрал? — уже не чаявший было встретить своих Уиллем бегом выбежал на улицу, но ехидная судьба в лице американского сержанта успела куда-то увести МакНамару и его людей. Вместо них навстречу коменданту вышли другие шотландцы.
— Фергюсон! Литтл!! Как я рад вас видеть, парни! — Уиллем сейчас меньше всего походил на боевого офицера, — С уловом вас! Так это что, все болос? Нет? Дьявол, а какая там тогда обстановка?
Необходимость анализировать ситуацию и командовать постепенно нагоняла расслабившегося было Уиллема. Вспомнилось тревожное затишье у переправы.
— Так, пошлите кстати кого-нибудь к Мурру, туда! Узнайте, что там у реки!
С запозданием вспыхнула в голове мысль, что не стоит, наверно, вот так вот вне укрытия приказы раскидывать и доклады выслушивать. Всё равно что мишень себе на голове нарисовать.
— Давай-ка внутрь лучше, парни, там расскажете. Эй, вы! — Уиллем обратился к русским ополченцам, от которых всё равно в настоящем бою было мало толку, — ви, они, эскорт, станция!
Вроде поняли крупно рубленные и приперчённые жестами слова.
— Сержант, что там с нашим льюисом, почему замолчал? Ему вообще там сверху мост видно? Если нет или плохо, пускай занимает другую позицию, может в домах, что ближе к реке! Нам надо закрепиться там вместе с людьми Мурра и отрезать болос от подкреплений. Здесь тоже укрепляйтесь, до пустыря дошли? Нам нужна какая-то линия домов, до которой противнику придётся идти по открытой местности, пусть даже это будет всего ярдов 50!
Голова уже начинала скрипеть от частых поворотов то к одному подчинённому, то к другому.
|
|
116 |
|