От Даго до Тобаго | ходы игроков | -- Исповедь

  Место, где юнга провел ночь с черным подростком с трудом можно было обозвать жилищем. Скорее наспех сделанный шалаш. Хорошо хоть спать не пришлось на голой земле.

  — Вы проснулись? — Джулиан совсем недавно вернулся. Он был в одних штанах, а рубаха была небрежно перекинута через плечо. Увидев, что его сосед начал лениво шевелиться, Джон присел рядом и протянул товарищу бурдюк с водой. После умывания его курчавые волосы были мокрыми и со скул до подбородка стекали капли. И все таки негры не боятся воды, а дядька с пирса все навыдумывал.

  — Если хотите еще поспать, то оставайтесь. Мне пора на кухню иначе господин Свенсон опять будет злиться. — На пухлых губах появилась неловкая улыбка. Отвернувшись, подросток поспешно натянул рубаху. Олле краем глаза смог заметить на спине Джей-Джея россыпь из тонких росчерков, оставленных на его темной коже от многочисленных розг.

  Олле проводил его спину взглядом и лениво покачал головой. Сил, чтобы бунтовать против устоев просвещённого семнадцатого века, у него не имелось. Мальчик потянулся как огромный кот, что-то промычав от удовольствия. Как давно не доводилось высыпаться вволю! На корабле подъём был строгим, по склянкам. После быстрого завтрака и молитвы сразу начиналась приборка. А сейчас… а теперь…Эх, как же было хорошо! Олле мечтательно закинул руки за голову, представляя, что можно остаться жить и не тужить в тропическом ра…

  Бам.
  Руки капитана Мендеса сжимают нож в его пальцах.
  Бам.
  Хрипит бандит в гамаке, плюя кровь в бороду.
  Бам.
  Вспышка пистолетного выстрела высекает из джунглей перекошенное лицо капитана Мальма.
  Бам.
  Сабля рычащего боцмана приколачивает человеческое тело к стене.
  Бам.
  Бам.
  Бам.

  Что общего у воспоминаний и Швеции? Можно уплыть из Швеции, но Швеция не уплывёт от тебя. Олле вздохнул, выражение вселенского блаженства померкло на его лице. Когда он записывался на «Мориан» в Гельсингфорсе, пиратские приключения представлялись ему совсем не такими. Ему нравилось мастерить фейерверки вместе с бесстрастным китайцем. Или устраивать соревнования с Люцием и другими, бросая ножи в доску для хлеба, привязанную к мачте, когда боцман пребывал в хорошем настроении. Или слушать неспешные истории, когда под вечер Аксель и старый Мальм садились с трубками на баке и принимались ворошить былое. Всё это было хорошо. А всё то, что случилось сейчас, было скорее плохо.

  Однако Олле не был бы собою, если бы дал себе впасть в уныние. В конце концов, не зря на «Мориане» говорили, что один жизнерадостный вид юнги гасил любую ссору. Вот и Олле встряхнулся, плюнул на зарядку и отправился прямиком в трактир Свенссона: не может быть, чтобы новым героям не перепал кусок хлеба. Затем путь Олле лежал к священнику. Всё же, мальчику был нужен совет.

  Духовный совет.

  «Приют Умирающего Солнца» сегодня оказался куда более оживленным. Казалось, что в нем собрались все жители Нуэво Пескадор, требуя налить им долгожданного рома. Старикан Оке носился как осой ужаленный, не поспевая за пустыми кружками, которые ему тут же возвращали посетители, требуя добавки. Черный подросток, словно тень, носился следом за хозяином, перехватывая посуду для питья и ловко подставляя ее к бочке. Казалось, он был так занят, что совершенно не заметил своего товарища на пороге трактира.

  Наблюдать за всем действием было потешно, особенно когда сам ничем не занят, но оголодавший желудок напомнил юному мастеру парусов, что стоит все-таки поесть.

  — Извините, мистер Олле, что пришлось. В посетителей как будто бесы вселились. — Виновато объяснялся запыхавшийся нигро, вручая другу постную горячую лепешку. На ней, как на тарелке, лежали кусочки тушеного мяса в красном перечном соусе. Джей-Джей явно не пожалел продуктов; часть маслянистого соуса капала на пол. На этом разговор закончился и раб вновь слился с тенью трактирщика.

  От щедрой порции еды желудок быстро насытился и стал добрым. Это было то самое чувство, когда почти переел, но шевелиться еще мог. У Олле появились силы идти на исповедь. К этому моменту солнце было высоко над головой и беспощадно жарило макушку. Дойти до монашеской конуры заняло минут пятнадцать, но этого было достаточно, чтобы успеть ощутить себя курочкой на вертеле. Юнга испытал облегчение, когда наконец оказался перед дверью с сакральной надписью Ordo fratrum praedicatorum. Она не была заперта и можно было зайти.

  Смотрителя Лаба не оказалось на месте. В самой капелле помимо спасительной тени, царила абсолютная тишина. Сквозь ее дырявые стены сочились тонкие лучи солнца. Небольшие пылинки блестели в его свете, но они почти не шевелились, словно тоже познали смирение. Вместо алтаря так и продолжала стоять деревянная фигурка Богородицы. Убого выполненная и незавершенная. Глядя на нее сердце прихожанина все равно наполнялось умиротворением.

  Мальчик решил дождаться священнослужителя. Судя по тому, что в вазах не было цветов, ушел он ненадолго и скоро должен был вернуться. Догадки юноши оправдались. Минут через десять в обитель зашел монах. В левой у него был букет из пурпурных цветов алламанды, а в правой - корзинка с яйцами и инструментами.

  — Доброго дня, брат мой. — Лысеющий мужчина был немолод, но и недостаточно стар, чтобы посоревноваться с Акселем в долголетии. Он неловко улыбнулся мальчишке, словно не ожидал, что в такой час в капелле будут посетители, но прогонять он никого не собирался. Кивнув Олле, он засеменил к алтарю, чтобы поставить цветы.

  Вот странное дело: бывают два рода людей. Первые от волнения есть не могут, маются и не находят себе места. Вторые, отобедав, успокаиваются и начинают думать, как жить дальше. За неимением лика святых Олле причислил себя ко вторым, улёгся на скамье и стал ждать. У него больше не было рубашки, чтобы прятаться от солнца, поэтому церковная темнота стала для него спасением. В ней было хорошо лежать и ничего не думать. Так он и пролежал, пока отец Лабе не вернулся домой.

  — Я… э… я, наверное, скорее ваш сын… — Олле пытался припомнить, как положено себя вести у католиков и что вообще можно, а чего нельзя. — Я пришёл… э… в общем, мне… наверное, надо поговорить… и ещё… случайно… у вас рубашки не сыщется?..

  Съёжившись на скамье, Олле одновременно пожал побитыми плечами, как бы извиняясь за набор просьб.

  Жан Батист, пока медленно расставлял цветы, задумался над сказанным мальчишкой, но потом закивал в согласии. С учетом возраста, это замечание вполне уместно, хоть и смущало тем, что якобы ставило его на ранг выше перед Господом. А в такое положение вещей Лаба слабо верил.

   — Да-да! Я буду рад выслушать, если вас что-то беспокоит, если скромная беседа со мной поможет обрести вам душевный покой. — Мужчина постарался поскорее закончить со своей бытовой проблемой и переключиться на посетителя. Только сейчас он осмелился более внимательно глянуть на юношу и охнуть с придыханием. Теперь его покалеченная рука казалась пустяковым делом при виде многочисленных ссадин мальчишки.

  — Вам бы по такой жаре не ходить, а то раны могут воспалиться. Опасно это, к смертям приводит. Ай-ай-яй... Где вас так угораздило и за что? — Вздыхая и ахая, он словно наседка начал кружить вокруг юнги, думая какие компрессы и припарки посоветовать. Ведь, как всегда, когда что-то было нужно, оно имело привычку вылетать из головы. — За одежду не волнуйтесь, что-нибудь найду, да... Но вам бы лучше остаться в тени пока я не вернусь с вещами.

  — Э… я…

  Олле подозрительно глядел на колесящего кругами монаха и с экзистенциальным ужасом приходил к осознанию, что духовное наставничество в этой церкви, кажется, исходило от паствы. Юноша почувствовал себя отважным и бывалым мореплавателем, который…

  …тут Олле моргнул. Причитания отца Лабе звучали фоном как птичий гомон над дохлой рыбой. А сам Олле с интересом изучал новую эмоцию — это странное ощущение взрослой уверенности. Не это ли обещал капитан? Всё его тело вздрогнуло от омерзительной справедливости предсказания.

  — Отстаньте, заживёт всё, — проворчал Олле резче, чем хотел, и обхватил себя руками за плечи. Рассказывать о себе расхотелось. — Нет рубашки так нет, перебьюсь. Мы нашли галеон. Капитан и остальные убили пирата Глаза. Но на том галеоне… скажите, священник, вы верите, что Дьявол ходит по земле? В смысле… в самом деле ходит. Не как эта, ну, история из Библии.

  Юнга слегка пожал голыми плечами, убеждая себя, что его слова звучат не так безумно, как он сам слышит их.

— А... да, конечно, — Слова подростка прозвучали столь резко, что если бы монах был марионеткой, они бы оборвали нити, которые отвечали за его движение рук. Мужчина резко опустил их и растерянно вздохнул. Все же досаждать кому-то назойливостью он не желал, пусть даже из добрых побуждений. Доминиканец отступил на несколько шагов от Олле, пока не уперся ногами в скамью. — Я могу сбегать, если дож...

Последние слова юнги заставили монаха осесть. Хорошо, что скамья была рядом. Долю секунды, он не скрывая удивления, смотрел большими глазами на юнгу. Потом его взгляд потух. Он слишком хорошо понимал, к чему клонил пепельный блондин.

— История из Библии правдива для Старого Света. Но не тут, где воля Божья слаба. Не зря говорят, что в Карибском море сам Дьявол устроил свое царство. — Жан Батист прикусил потрескавшуюся губу. Его голова была опущена и он потерянно смотрел на свои руки. — Эта Земля с ее жителями слабо изучена... А те, кто стекаются сюда из остального света, давно потеряли честь. Они устраивают разврат, упиваются безнаказанностью, подпитывая первозданное Зло.

Мужчина сжал бусины четок в кулаке и шумно втянул носом воздух. Своим вопросом, мальчишка словно сорвал нарыв на гнойнике, который Лаба пытался скрыть. Ведь когда этого нет, живется проще. А теперь, когда другие люди замечают то же, что и он, молчать становилось сложнее.

— Значит, он оставил этот мир. Да хранит Господь его грешную душу. — Жан Батист старался не смотреть на собеседника, стыдясь то чувство облегчения, которое принесла новость о падении главы «Серых Камзолов». Не стоит доброму крестьянину желать чужой смерти.

Щелк. Перекатилась бусина. Щелк.

— Скажите, что именно вы видели?

  Олле нервно улыбнулся оттого, что вопрос монаха так походил на его ночные признания Джей-Джею. Но любому нормальному человеку известно, что взрослым доверять нельзя. Поэтому Олле рассказал настоятелю только то, что могли подтвердить другие буканьеры:

  — Каменный идол ожил, — не слишком поэтично стал излагать юнга. Рассказ о шепчущем голоске над ухом заставил его снова вздрогнуть и глубже спрятать ладони подмышками. В церкви будто похолодало. Щёлканье чёток звучало как лязг многозубых челюстей божка. — …а мы изрубили его, взорвали ему голову. Прямо в той пещере, где «камзолы» приносили ему жертвы. Че… чел… человеческие, в общем, жертвы. Добрых христиан. Прямо как дикари из джунглей. Тот испанский корабль вроде как раскололо надвое, вынесло на скалу, а его нижние палубы, значит, соединялись вот этим гротом.

  Олле подавил желание показывать руками по старой привычке, как именно и что соединялось. Монаха, поди, интересовали не схемы.

  — В том гроте у «камзолов» было капище. Злое место. Svartheim och gengångareplats! — эмоционально добавил мальчик на своём тарабарском. — И, значит, они сбрасывали тела идолу. Чтобы он их ел. А он ожил. Шептал всякие ужасы мне в голове. Спрашивал, для чего мне две ме… то есть, всякое спрашивал. А мы его убили. Это ужасное место, поверьте, отец. Оно изменило испанцев. Поверьте, они не были такими, как вы или я. Вам… или кому-то… или вам… наверное, вам… надо пойти туда. Там надо прочитать молитву. Или сжечь к ослиной заднице.

  По виду монаха трудно было сказать наверняка, нуждался ли он в наставлениях юнца или смог бы своими силами прийти к принятию решения. Но мужчина согласно кивнул, хотя бусины в его пальцах стали передвигаться гораздо быстрее. Жан Батист знал, что в эго конфессии к экзорцизму относятся с подозрением, считая подобное некой лазейкой для еретической духовности, однако размышлять об этом не было смысла. Чаша весов, отвечавшая за дьявольщину сильно перевешивала. Надо было что-то предпринять.

  — Я обязан туда пойти хотя бы рази душ невинных христиан, которые они осквернили… — Он бегло глянул на корзину с кистями и заготовленными материалами для создания эмульсии. Незаконченной Деве Марии придется подождать еще немного, прежде чем он вновь попытается взяться за покраску.

  — Но описанное вами место, я сам, кажется, не видел. Признаюсь, не решался заходить на территорию «Серых камзолов»...

  — Кто-нибудь проводит, — пожал плечами Олле. — Там всё равно никого живого, спасибо капитану. Кстати, ему же спасибо за то, что нашлась Библия. Слышал, она ваша.

  Мужчину все же смутил тон, который звучал в голосе подростка. Он прищурился, вглядываясь в лицо мальчишки и наклонился вперед. Края глаз украсила легкая паутина морщинок, а борода затряслась, словно он пытался что-то сказать, но никак не решался.

  — Я благодарен, что вы нашли священные писания, — Начал говорить Лаба совсем не то, что хотел на самом деле. — Вернее, это важно, но речь о другом. Извините, — Он быстро поднялся со скамьи. Дергаными и немного нелепыми движениями, он снял с себя черную пелерину с капюшоном. Под ней была совершенно такая же только белая, делая монаха похожим на луковицу или кочан капусты.

  — Вот набросьте на плечи. — Он вновь присел на скамейку напротив мальчика. — Послушайте, по вашим словам, вы сотоварищи одолели Камзолов и их предводителя, но почему сердце мне подсказывает, что ваши чувства к капитану неоднозначны?

  — У меня нет «неоднозначных чувств» к капитану! — возмущённо воскликнул Олле, но его возглас звучал слишком уж торопливо.

  Он закутался в поданное одеяние, из-под краёв которого всё равно белел плоский как доска живот, и поставил локти на скамью впереди. Так делают иногда при молитве, но Олле всего лишь запустил пальцы в белую шевелюру. Глядя себе под ноги, он пробормотал:

  — Хотя, может, и есть… вы всё равно увидите, если пойдёте туда. «Камзолов» было слишком много, а нас — слишком мало. Когда мы застали нескольких из них… нескольких из них… спящими…

  Мальчик помотал головой, не отнимая ладоней от висков.

  — Капитан… и остальные… и меня… и я… мы перерезали их во сне.

  Края бровей Жана Батиста ползли все выше и выше по лбу, пока не образовали на нем почти идеальный треугольник, который резко обрушился вниз, как только мальчик завершил свое повествование. Картина складывалась куда более многогранной, чем просто вооруженное столкновение, в котором не было места переговорам. Не видя последствий еретической деятельности Камзолов под предводительством Стеклянного Глаза, ему было сложно выдвигать суждение. Одно доминиканец знал наверняка - руки Морианцев по локти испачканы в крови и только один из них пришел к порогу капеллы Святой Марии.

  — «Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию». — Выждав паузу, монах медленно кивнул. Подросток, склонившийся над скамьей, казалось, не торопился поднимать голову. Цитата растворилась в прохладной тени капеллы. Олле не видел, с каким выражением проговаривал эти слова монах, поэтому растолковать мог не только как предостережение, но и как то, что они таким образом стали палачам, ибо чем кто согрешает, тем и наказывается.

— То был Бог Ветхого завета, ответственный за насилие, а не Бог милосердия, найденный в Новом Завете. Мы, смертные, не должны решать за него, — Мужчина спрятал руки в рукавах мантии и начал немного покачиваться. — Мне неизвестно, каким способом вы пришли усмирять разбои Камзолов, но зная их нрав, я не удивлен, что была пролита кровь. Однако… даже они были в праве получить честный суд.

  — Теперь уже никто не узнает, что было бы в будущем, не приди вы и не соверши то, что совершили. Возможно, эту ответственность взяли бы на себя другие… Или же жителям Нуэво Пескадор пришел бы печальный конец.

  Повисла тишина.

  — Юноша, вы же пришли, потому что ищите прощения?

  Олле долго не отвечал, и могло показаться, что он вовсе не услышал отца Лабе. Однако когда монах подался вперёд, чтобы переспросить, Олле поднял голову и сказал:

  — Не. Чё тут извиняться, все ведь уже померли. Да и они так выглядели, кажется, что померли задолго до того, как мы их убили, прости Господи, — мальчик пытался шутить, но священник видел его задумчивые глаза. — Я… наверное, хочу делать хорошие дела, чтобы поправить плохие. И хочу найти барона Отто. Это наш наниматель. Дикари украли его. Ну вам, наверное, капитан рассказывал. Только не знаю, где искать. И ещё вот чего не знаю… Глаз, который был у бандитов главарём, вовсе не испанец. Он скорее капер, который зачем-то якшался с «Камзолами». Не знаете ли вы, как давно он тут появился? Раньше «Камзолов»? Позже?

  Услышав отказ, доминиканский монах с несколько озадаченным видом отклонился назад. Не из-за возникшего презрения к Олле, а скорее не ожидая того, что ошибся в своих суждениях. Лаба чуть заметно поежился. Возможно, стоило подойти к вопросу несколько мягче.

  — Даже так? — Эта новая информация оказалась достаточно любопытной, чтобы Жан Батист отвлекся от своих внутренних монологов, — Прям все-все были мертвы? Что же они там делали? И для каких богохульств им понадобилась Библия… ох, подумать страшно. — Он покачал головой, отгоняя дурные предчувствия и поторопился отвлечься на другие вопросы, заданные шведским мальчишкой.

  — На моей памяти Стеклянный Глаз никогда не показывался, гм… на глаза. Но это многое объясняет. Теперь припоминаю, что ранее Камзолы казались просто дезертирами и бездельниками… А спустя время, когда на слуху появился некий загадочный Стеклянный Глаз, они стали действовать организованно. Я думаю, что не ошибусь, предположив, что лидер появился позже. — Испанец натянул губы в извиняющейся улыбке. Большего он добавить не смог.

  — И да, я помню что-то подобное. Он поведал мне о вашем затруднительном положении. По удивительному стечению обстоятельств я тоже искал этот храм, а когда капитан Мендес упомянул Иёро, я понял, что это знак Божий. Так что не волнуйтесь, ваши товарищи уже знают путь, хотя я не против повторить его и вам. Вы готовы запоминать?

  Олле кивал. Если раньше мальчик запоминал бы маршрут, воображая на конце его красного пунктира роскошный сундук с сокровищами Эрнана Кортеса, то теперь он был слишком поглощён пришедшей ему мыслью. Делать хорошие дела — это же было так просто, но так правильно. Возможно, все «камзолы» и продали души Сатане, но отец Лабе был прав. Они заслужили честный суд. За них Олле предстояло извиниться; не перед священником, а перед Богом.

  Голос Акселя напомнил на ухо: и предстояло не забыть, за что он, Олле, полюбил море.
  Крик чайки донёсся до них сквозь хлипкую крышу.

  — Я думаю, — заключил Олле, снова начиная кутаться в пелерину, — что всё это связано между собой. Иёро, Глаз, барон Отто. Знать бы только, как… Вот вы спрашиваете, что делали камзолы. Я отвечу: пили и играли в карты. Но не Глаз. Знаете, священник, я спросил вас о Дьяволе. Я думаю, Дьявол забрал их сердца. Тобаго забрало их сердца. Они всё пили и играли в карты. Играли и пили. И так без конца, позабыв о том, кто они, где они. Это всё равно что умереть заживо. Я не хотел бы закончить так.

  —Поверьте мне, были времена, когда на Тобаго было куда хуже, однако случай с Камзолами и с ведьмой показывают, что не все зло покинуло его… — Мужчина поежился, схватившись за предплечье левой руки. Воспоминания о побеге заставили кости болезненно ныть. Он поспешно помотал головой из стороны в сторону, отгоняя гнетущее чувство.

  — И все же, возвращаясь к вашему заявлению, я считаю, что Он пока что еще не ходит среди людей. Он слишком велик, чтобы вырваться из Преисподней. Но … — Мужчина запнулся, и с тревогой посмотрел в ясные глаза юноши. То, что он собирался сказать, могло сыграть злую шутку как с самим монахом, так и с Олле. Но Лаба сделал выбор, — Ему служат малые демоны, те отступники, что вместе с ним посмели пойти против воли Господа и были низвергнуты в Ад. В своих странствиях я понял, что Новая Земля сочится ранами, из которых они постепенно умудряются выискивать путь из вечного заточения. Ведь вера христианская здесь крайне слаба и неспособна контролировать этот процесс как там, откуда мы с вами родом.

  Доминиканец вновь запнулся. Озвучивая свои мысли, он понимал, что именно так скорее всего и будет звучать ересь. Но если кто-то и был способен понять его опасения, то только тот, кто увидел и испытал то же самое. Собравшись мыслями, он вновь заговорил.

  — Послушайте, не ненавидьте людей, родившихся в этих землях и не держите на них зла. Они не знают, кому они служат и кому направляют свои молитвы. Они потеряны и в этом их несчастье.

  — Да я не то чтобы кого-то ненавижу… — Олле удивлённо посмотрел на отца Лабе. — Я просто рассказал, что думаю.

  Олле задумался, почему взрослые обязательно должны кого-то ненавидеть. Почему, например, боцман вечно пьёт и рвётся резать глотки встречным-поперечным? Почему Солёный, чтобы сохранять спокойствие, избрал путь душевной пустоты? Неужели нельзя жить без ненависти? И если священников воспитывают для борьбы с ненавистью, то как это говорит об их пастве? Какие болезни — такие врачи.

  Олле понял, что улыбается, хотя всё ещё прячет плечи в пелерине. Улыбается священнику: насмешливо и открыто, как будто зная больше, чем нелепый бородач с недокрашенной статуей.

  — Это самое, святой отец. Вы за меня не волнуйтесь. Правда! — мальчик выпростал руку из-под грубой шерсти и с непонятно откуда взявшейся фамильярностью похлопал Лабе по здоровому предплечью. — А лучше принесите рубашку и давайте отправимся на наш корабль. Без вас меня живьём съедят, а так я скажу, что привёл вас за Библией, чтобы вы скорее отправились в нечистое место и… ну, почистили его… или как это правильно…

  — Хорошо. Так и поступим. — Мужчина улыбнулся, явно взбодрившись от речи энергичного подростка. Монах поднялся со скамьи, расправил складки одеяния и перед уходом озадаченно посмотрел на Богородицу, которую так и не покрасил.

  — Пока я хожу за рубашкой, не откажете ли мне в небольшой помощи? Мне надо эмульсию развести для смешивания пигментов. Видите корзину с инструментами? Там все есть. Просто возьмите яйцо и аккуратно отделите желток. Там где-то была чистая емкость, так что прорвите мешочек желтка и вылейте его туда. К нему добавьте ложку воды и пол ложки уксуса. Он в бутылочке из темного стекла. Потом перемешайте все деревянной палочкой, стараясь не взбивать сметь, иначе будет много пузырьков, а такой краской не удобно писать. Впрочем, можете не утруждаться. Если рука не будет дрожать, я смогу и сам все сделать... Ох, кажется, я заговорился. Скоро вернусь!

  Жан Батист помахал здоровой рукой и поспешил за одеждой для юного товарища.

  «Отделить желток?! Аккуратно отделить желток?! Просто и аккуратно отделить желток?!»
  Кулинарный ужас исказил лицо Олле. Но он, конечно, не отказал.