Дануолл: стансы. | ходы игроков | II. Месяц жатвы

— Мои родные голуби, олени,
Скажите, что вы знаете о жизни?
— Мы знаем, что земля дает плоды,
Что свет прозрачен — это видит глаз;
Еще мы знаем свежий вкус воды,
Что жизнь — любовь и что любовь для нас
Полет и бег…
— А слышали вы слово «умирать»?
— На слух оно полно блаженной лени,
Но непонятно… Повтори опять…
— Мои родные голуби, олени!

(Арман Бернье)


  Кэррол уже убивала раньше, для Дауда. Но убивать для себя было куда слаще. Сладко и страшно, что это так нравится, что Кэррол может войти во вкус... К счастью, её «личное» было близко к завершению: все члены дома Барбеллион были уже мертвы. Все, кроме одного — Вильгельма Руэла Барбеллиона, шестнадцатилетнего наследника своего семейства, что начало гнить задолго до того, как Кэррол отправила их в могилы.
  Дауд был для Кэррол всем: отцом, боссом, Верховным Смотрителем, да самим Императором! Во всём мире теперь не было человека важнее. И всё же кое-что она сделать для него не смогла бы: её клинок ещё не окропила кровь ребенка.
  Но где Кэррол проведёт черту? Шестнадцать лет — это уже достаточно взрослый? Некоторым китобоям шестнадцать, но они уже выполнили куда больше заказов, чем Кэррол. Они не стали выглядеть от этого старше, впрочем, лишь взгляд их стал холодным и пустым как Бездна.
  Пятнадцать лет? Четырнадцать, когда юноши из аристократских семей поступают на службу в кадетские корпуса? Когда родители и сиделки воспитывали Кэррол в аристократических традициях её семьи, от неё ожидали поведения взрослой леди уже к четырнадцати годам.
  Тринадцать? Сможет ли Кэррол убить того, кому тринадцать? Ох, не хотела бы она это проверять.
  Но шестнадцать было не так плохо. Вильгельм считался достаточно взрослым, чтобы вступить в полное наследство над своим домом и делами, а значит и достаточно взрослым, чтобы расчитаться за кровавые долги. Парень уже смекнул, что за его головой идёт охота, и потому не появлялся более в своём четырёхэтажном особняке, наняв управляющего. Сам же он прятался в Ткацком квартале, в одной из квартир друга их семьи, Мортимера Хэта, текстильного магната. Наивный мальчик думал, что Кэррол не сможет его тут найти.
  Кэррол сейчас стояла на парапете возле его окна. Ночь вплавила её силуэт в фасад здания, свет масляных фонарей освещал бордовые внутренности одной из комнат скромной квартиры, в которой Кэррол прекрасно видела профиль Вильгельма, сидящего в потёртом кресле напротив пожилого человека лет сорока, напялившего сюртук и смешную шляпу. Между ними — журнальный столик с разложенными картами и три горки серебряных монет. Мужчины играли молча, не скрывая скуки. Они не смотрели друг на друга, только на карты, и так же не глядя время от времени двигали пальцем монетки из одной горки в другую.
  Помимо денег и карт на столике лежал пистоль, а к креслу каждого был прислонён меч — грубый тесак возле пожилого мужчины и изящный эспадрон возле Барбеллиона.

Шум океана уносил ее мысли куда-то далеко. Куда ей, в прочем, совершенно не хотелось уноситься. Размышлять о моральных принципах было делом неприятным. Но важным. В конце концов, она была человеком. И те, кого она убивала, тоже. И почему для многих звук воды казался успокаивающим? Кэррол он, наоборот, тревожил, сулил приближении бури. Может так оно и было...
И все же мысли ее не отпускали. Был ли этот юноша виновен? Знал ли, зачем смерть идет за ним? Заслуживал ли иной участи? Для Китобоя, коим Кэррол стала много лет назад, ответы были очевидны. Раз прячется, значит виновен. Раз покинул родной дом, значит знает. Раз ждет ее с оружием, значит иной участи ему не видать.
"Осталось совсем немного". Оторвав взгляд от мужчин, она повернулась к балкону, спрыгнула с парапета на него и прошла по пустующей комнате в зияющий проход на свет. Туда, где сидела ее цель. И случайная жертва. "Странное сочетание слов: случайная жертва. Так ли уж она случайна", - мелькнула мысль, пока тело девушки змеей передвигалось вдоль стены, все так же скрываясь в темноте комнаты. Рука перехватила складной клинок. Приятно было чувствовать рукоять в ладони. Вот она уже близка к тому, что жаждало ее сердце. Она ощутила, как закипает адреналин, учащается дыхание. Возбуждение от охоты поднималось снизу живота и подступало к голове, чуть-чуть опьяняя разум. Улыбка расплылась под маской.
Вихрем влетела в дверной проем. Замахнулась на сидящего к ней спиной мужчину в шляпе, целясь острием в горло, намереваясь одним движением перерезать гортань. И одновременно обращаясь к юноше:
- Сидеть тихо, - не могла скрыть довольного оскала Кэррол. Но и сказать ничего больше не успевала. Было только одно мгновение. Один шанс. Послушается ли ее Вильгельм? Окажется ли она быстрее незнакомца?

  Ладонь легла на подбородок, запрокидывая голову, колено упёрлось в шею, затем клинок полоснул по выставленным вперёд артериям. Поток крови вырывался на стол, ударяясь в рассыпанное серебро, затапливая карты. Никаких криков, только сдавленный хрип, когда мужчина вдохнул собственную кровь в разрезанную трахею. Он так и не успевает встать — приподнявшись в кресле на полусогнутых, он потерял равновесие и свалился на пол.
  Кровь на лице юного Барбеллиона.
  Кровь на стекле масляных ламп, источающих голубовато-мертвенный свет.
  Кровь толчками льётся на пол вокруг убитого мужчины.
  Ни капли крови на макинтоше Кэррол.

Вильгельм мгновенно схватился за пистолет. Пальцы выпустили карты по пути к рукоятке, и потрёпанные картонки заплясали в воздухе по пути на пол. Что нагадает он себе в этом случайном раскладе?

Но он был готов. Что ни говори, но парень был готов. Должно быть, он много раз прокручивал в голове сценарии своей смерти, один за другим, сотней разных способов. Говорят, двух смертей не бывает, но в своём воображении он умер уже сотни раз.

Конечно, он не послушал китобоя, ворвавшегося в его апартаменты. Китобои были на слуху в Дануолле, и появление человека в дыхательной маске и водонепроницаемом плаще всегда означало только одно.

ВЫСТРЕЛ!!!

Он всё-таки успел сделать это. Так-то! Красиво и тихо у китобоя не получилось, но, как говорится «завершённое» лучше «идеального», и значит схватка продолжится. Потому в левой руке последнего из Барбеллионов уже был эспадрон.

Пуля прожужжала возле головы Кэррол и выбила щепки из дверного косяка за её спиной.

Брызги разлетелись красиво. Она любила этот цвет. Ярко-красный. Цвет артериальной крови. Не венозной, более темной. Было в этом всем что-то магическое... Картина написанная рукой самой Смерти. Запечатлела в памяти. Как поникло безжизненное тело незнакомца. Как слетели со стола монеты и карты. Как окропилось лицо парня...
"Дурак", - тихо прошептала Кэррол под скрывающим лицо противогазом, даже не обернувшись на вылетевшую пулю.
Перехватила клинок поудобнее и сделала резкий выпад в сторону Вильгельма. Надо было кончать его скорее. Шум выстрела не мог остаться незамеченным.
Могла бы она попытаться еще раз заговорить с ним? К чему? Она не предлагает дважды. Значит, так тому и быть.

Шансов у парня было немного. Сделав ставку на пистолет, он допустил фатальную ошибку: теперь клинок был в левой руке, а не в правой.

К какой жизни готовили его воспитатели? Он был на год младше Кэррол, они росли параллельно — она на улице, он в роскошном особняке. Она училась просить милостыню, он упражнялся в дебатах. Она бегала от стражников, он катался верхом. Её обучал фехтованию Дауд, его — заморские дуэлянты.

  Она выиграла, он проиграл.
  Прямой выпад, даже без финта, и клинок убийцы погрузился в грудь юноши. Вильгельм невольно выдохнул, едва слышно, и посмотрел на Кэррол.
  В его глазах был страх: «Неужели всё?..»

Клинок знал свое дело. Как и Китобой. Кто был чьим проводником, бездушным, безучастным орудием?. Ей иногда казалось, что, даже если бы она однажды попыталась остановить движение руки, то не смогла бы. Продолжила бы танец, ведомая холодной сталью.
Кэррол молча смотрела на умирающего. Она же этого и хотела, так ведь? Страх, отражающийся в глазах, она считывала не раз. Но в этом взгляде было что-то особенное. Вильгельм был не простой жертвой. Он был ее личной болью. Ее личной тайной. И этот момент стал для нее сакральным. Она понимала, что мешкать более нельзя. Но должна была запомнить последние секунды жизни последнего из дома Барбеллион. Наступило ли облегчение в ее сердце? Насытилась ли ее душа местью? Она надеялась, что да. Что все не зря. Но подумать над этим она сможет в более спокойном месте.
Отвернулась от мертвецов и поспешила к окну.

— Так вот чем ты занята в свободное время.

Возле раздробленного дверного косяка стоял ещё один китобой. Он тоже был в маске и непромокаемом плаще, но по голосу Кэррол легко узнала Билли — девушку, что была правой рукой Дауда.

— Помогаешь своей семье устранять конкурентов.

Всё это время Билли пряталась во тьме второй комнаты. Той самой, сквозь которую Кэррол проскользнула, не оглядываясь. Но появилась Билли только тогда, когда дело было сделано.

— Ты знаешь правила.

Кэррол замерла в оцепенении. Чего она совершенно не ожидала, так подобной встречи.
- Билли, - выдохнула девушка. - Вы моя семья, ты же знаешь. К тому же, ты верно заметила, что это мое свободное время, - может, не стоило говорить нагло, но сейчас внутри у Кэррол все кипело: злость на себя, на Билли, страх..
Она стояла неподвижно, глядя через маску на маску Китобоя напротив.
- И что теперь? Ты все расскажешь Дауду?
Сердце колотилось, хотя Кэррол и пыталась сдержать нервные нотки в голосе. Все же она понимала, на какой шаг идет. Но, видимо, до конца не осознавала последствий.

— Расскажу, что у тебя есть другая семья кроме нас? Двух семей быть не может, Кэррол. Однажды судьба заставит тебя сделать выбор в пользу одной из них, и я не могу поворачиваться к тебе спиной до тех пор, пока не уверена, какую семью ты выберешь.

- Другая семья? Кроме вас у меня никого нет! - Кэррол недоумевала от такого обвинения. - Я же говорила вам.
Ей стало обидно за слова Билли. Как она вообще могла сказать такое! Как могла не доверять ей? Да, она совершила ошибку. Поддалась своим желаниям. Решила поставить на кон репутацию Китобоев из-за своих личных счетов. Но она была аккуратна, как всегда. И считала, что не заслужила таких слов.
- Билли, ты же знаешь, дороже Китобоев у меня никого нет. То, что я сегодня здесь - это не предательство. Да, я, возможно, и совершила ошибку. Но я должна была, понимаешь, должна была отомстить за то, что Барбеллионы сделали с моими родными.

— Я уже слышала эту ложь, — ответила Билли. Её слова обжигали, как холодное лезвие. — Но я знаю про твоего дядю, Оскара Сервиллиона. Твоя вендетта улучшила его положение настолько, что две недели назад он выкупил ваш фамильный особняк и переехал в Дануолл. Скажешь, что не знала об этом?

Эта новость поразила острее, чем лезвие клинка. Могла бы она подумать, что сегодняшняя ночь принесет не только облегчение, но и неожиданные новости? Могла бы она признать, что не знала ничего о той своей семье? Она же оставила все в прошлом. Так ведь?..
- Не знала, - тихо выдохнула Кэррол.
Конечно, после всего Билли не обязана ей верить. Она бы и сама не поверила в такое стечение обстоятельств. Но сейчас никак не возможно было доказать обратное. А вот что Кэррол делать с полученной информацией?..
- Я бы никогда не предала доверие Китобоев. И постараюсь снова заслужить твое.
Больше ничего добавить она не могла.

— Вот как? Докажи это кровью. Если Оскар Сервиллион ничего не значит для тебя, убей его. И мы забудем этот разговор, как будто его никогда не было.

Кэррол даже не надо было задумываться. Она молча кивнула головой. Кем для нее был этот Оскар Сервиллион? Чужаком. Что для нее стоило убить чужака? Ничего. Тем более если это вернет доверие ее названной сестры. Кэррол даже говорить ничего не стала. Слова могли ничего не значить. Она докажет это делом, как всегда.
Ночь только началась. И девушка решила, что эта ночь стоит того, чтобы завершить абсурдные недопонимания. Клинок жаждал продолжения, Кэррол чувствовала это. Так почему бы не дать ему сделать свое дело.

  Во входную дверь ударило несколько настойчивых стуков.
  — Эй, парни! У вас всё в порядке? Мы слышали выстрел...
  Голос был мужской, хриплый, слегка тянущий согласные — последствия недавно выпитого спиртного.

— Пора уходить, — сказала Билли. — Возвращайся, когда Сервиллион будет мёртв... либо не возвращайся никогда.

Она устремилась на балкон, спрыгнула с него на карниз, и, взяв разбег, прыгнула куда-то вверх, растворившись в воздухе чёрной дымкой. Посвящённые люди Дауда умели такое. Магия Бездны. Прыгать на невообразимое расстояние, притягивать предметы, замедлять время... Каждый новопосвящённый китобой ждал того часа, когда Дауд поделится с ним частью своей мистической силы.

Кэррол уже и забыла, как они тут пошумели. Да, уходить надо было еще давно. Она проводила взглядом Билли. Этот разговор лег на душу неприятным осадком. Теперь она и сама чувствовала себя виноватой. Не собрала полную информацию, поспешила, поставила себя в дурацкое положение. Но теперь она обязана все исправить. Новая цель возвращала к жизни, заставляла действовать. Кэррол поспешила следом в окно.

    *   *   *


  В детстве Кэррол жила в Торговом квартале Радшор. Её семья была не то что бы очень богатой, но достаточно состоятельной, чтобы позволить себе двухэтажный таунхаус в этом прекрасном районе клерков и предпринимателей. Это был один из лучших кварталов Дануолла, по нему было приятно даже просто гулять. Хозяева домов строили свои жилища, думая не об оптимизации места, а о том, с какой стороны в окна будет светить солнце, из-за чего улицы были полны весьма причудливых и неожиданных изгибов. Фасады зданий тоже старались украсить каждый на свой лад: кто цветами, кто витражами, кто лепниной. Дом Кэррол был украшен двумя балконами с ажурной кованой оградой. Прозрачность и тонкость линий этих балконов облегчала весь вид самого дома, сложенного из молочно-белых известняковых плит.
  Кэррол хорошо помнила парадный вход. Он почти не изменился, только массивные двери потемнели от времени, и ручки покрылись патиной. На этом крыльце Кэррол встречала её мать, когда они с отцом возвращались с прогулок. Был ещё второй, чёрный вход для прислуги — двух немолодых женщин, помогавших матери вести хозяйство. Их имена уже стёрлись из памяти, но Кэррол помнила, что обычно прислуга уходила на ночь.
  Правую и левую стены дом делил с соседними домами. Эти общие стены были из огнеупорного кирпича, и выступали примерно на фут вперёд и на несколько футов над черепицей крыш, чтобы в случае пожара огонь не мог перекинуться на соседей. При должной сноровке по этим выступам можно было забраться на крышу и проникнуть в дом через чердак — там были двери, через которые трубочисты выбирались наверх, чтобы прочистить камин, или скинуть зимой снег. Иногда отец поднимался вместе с ними, но Кэррол было запрещено это делать. Отец мечтал открыть часть крыши и сделать площадку для летних чаепитий. В Дануолле ни у кого такой не было, но он говорил, что в тёплых городах Серконоса это не редкость.
  Кэррол вернулась к своему дому из детства, когда была уже глубокая ночь. В окнах домов на улице Садовников был потушен свет, но если где и горел, то был тусклый свет догорающей свечи — должно быть кто-то не мог оторваться от книги. Бывший дом семьи Кэррол был не из таких. Все окна блестели иссиня-чёрной темнотой, рассечённой бликами пары уличных фонарей. Окно между балконами было приоткрыто, впуская в дом прохладу летней ночи.

Она давно перестала ассоциировать это здание с родным домом, вкладывая в него не больше смысла, чем в соседние строения. Однако все же что-то екнуло в груди с приближением к дверям. Что-то забытое, спрятанное. Огляделась. Решила сперва попробовать зайти с черного входа для прислуг. А уж если так тихо не выйдет, то лезть кошкой на крышу.

  Чёрный вход был со стороны заднего дворика. Через дворик шла дорожка из известнякового камня, по краям которой были заброшенные клумбы. Раньше все клумбы были в огромных цветах, которые доходили Кэррол до головы — мать любила ухаживать за ними, и специально подбирала сорта, которые держались дольше всех в холодную Дануолльскую осень.
  Когда дом Кэррол ушёл с молотка, новые хозяева задний двор запустили первым. А потом потихоньку стал терять лоск и остальной дом. Сейчас, когда Кэррол кралась ко входу, она заметила, что трава во дворике была недавно пострижена, а клумбы избавлены от засохшего кустарника.