[DA:M] Апулийские сплетники | ходы игроков | 1. Те, кого встретишь в дороге

  – Есть различные способы добыть желаемое, – уклончиво ответил Ипсилантис и подошёл чуть ближе, чуть заслоняя свет. Он возвышался над девушкой словно крепостная башня над городом перед закатом, но не более чем внешне, какой-то особой ауры или чувства угрозы и тревоги вампир не распространял, да и не пытался. Его длинные сухие тощие пальцы мелко перебирали воздух, будто у стесняющегося юноши или человека, поражённого нервной болезнью. Немигающий взгляд несколько мгновений изучал бывшего слугу, которого только что проверяла ламия. Затем он цокнул языком, сместился немного в сторону, снова давая свету коснуться девушки, и наклонился, чтобы поднять одну из оживлённых кистей. Она выглядела весьма свежей, будто отрезана была совсем недавно. Даже лёгкий тонкий аромат свежей крови всё ещё сохранялся, становясь особенно различимым при активном шевелении конечности.

  – Ты пришла через пещеру, не так ли? – вдруг прошуршал он и склонился к лицу Ирины, вглядываясь в отражение огня в её глазах. Отрезанная кисть перекочевала девушке из рук в руки: – Он ведь до сих пор там? Признаться, я благодарен за столь ценный экспонат. Так он сказал тебе, где его сир? И сколь много они успели унести? Из сказанного тобой... меня гложут сомнения, почему не взяли всё? – тут его глаза резко вильнули в сторону двери, обнажив белки, да так, что могло показаться будто у него они закатились куда-то за край орбиты: – Нет-нет-нет, – вампир шатающимся движением отодвинулся от ламии, его вернувшиеся назад глаза забегали по сторонам: – Нет... Нет... Остановись. Ты, дщерь Халис, ты слышала что-нибудь о Contemplatio Fluminis Tenebrae? Они же присвоили её, так?! Скажи немедленно!

Могло показаться, что безумие малкавиан заразно - до того, вспыльчивым и одержимым выглядел сгорбившийся каппадокиец, когда поминал свои книги. Женщина же сохранила и ясный ум, и твердость голоса, даром что голод напоминал о себе, а в келье творилось черт знает что.
- Он что-то говорил о трофеях, и что его сир в деревне... - вспомнила гостья, перебирая в памяти отрывки разговора. Тогда она не придала этому большого значения, ведь ее миссия требовала отыскать Ипсилантиса, что, по словам налетчика, ускользнул. Ирина решила тогда, что самое ценное каппадокиец забрал с собой, но если нет... Значит, он не настолько умен. В конце концов знания хороши тогда, когда их можно к чему-то применить, иначе это не более чем пыльная амфора на чердаке с известным, но совершенно бесполезным содержимым.
- Да, кажется, он упоминал эту книгу... Но как трофей или искомое мне было тогда не ясно. Впрочем, здесь нет никакой загадки. Останься книга в повозке, верно, она досталась бы Флавию.

"Неужели ты, старый пень, не догадался спрятать ее получше?" - спросила Ирина сама себя, не проронив ни слова из этой мысли и в тайне отказываясь в нее верить. Уж скорее она поверила бы, что Ипсилантис разыгрывает перед ней комедию, чтобы в дальнейшем всякого убедить в том, что книга похищена или утеряна, а на самом деле все еще пребывает у него "в закромах", как выразился тогда Анспранд. Да, Анспранд... Видимо, некромант положил глаз на калеку, но согласиться с этим она не могла.
- Однажды я потеряла Ваш след в зарослях у дороги. Тогда я попросила помощи у Матери, и она помогла, приведя к едва заметному росчерку крови на тонких ветвях кустарника под сосной, глубокой ночью, - продолжила ламия, выделяя слова стройным, чеканным слогом благородной крови. - Позднее я оставила пленника в Ее руках, и пока его участь не решена, никто не должен к нему прикасаться. Воровать у Нее и воровать у судьбы суть одно и то же. Только глупец осмелится выступить против этого.

  – Малка ха-Шедим, царица тёмных духов, – пробормотал Ипсилантис и резким движением вернулся к армарию: – Где я смогу его забрать, когда всё закончится, горгона? Он может пережить эту ночь... Я хотел бы забрать его, если он выберется, – вампир достал ветхий свиток с верхней полки и сдул с него пыль: – Нам надо в деревню... Книга не должна остаться в чужих руках, там скрыто моё самое заветное знание. Это... ты же знаешь? Слышишь? Тьма не шепчет, Тьма вопит. Citrinitas. Великое изыскание, – каппадокиец раскрыл свиток и повернулся к свету. Хотя на пергаменте виднелись греческие буквы, письмо оказалось слишком малопонятным, чтобы его можно было запросто прочитать, не углубляясь и не разбираясь в тексте, разборчивой и однозначной оставалась только дата – 6037 год от Сотворения мира: – Здесь начало, nigredo, – он свернул свиток обратно: – У тебя в руках Фридерика, её тело лежит в соседней комнате. Подкрепись и иди в деревню.

Должно быть, он говорил о своих трудах, начало которым было положено задолго до ее рождения. Не удивительно, что утерянные источники представляли для Ипсилантиса интерес. Однако ей поручили другое.
- Мне было велено сопроводить Вас в безопасное место, - примирительным тоном начала посланница Халис, но продолжила так, словно от нее требовалась повышенная внимательность в некой дилемме. - Вы просите отступить от этого распоряжения. Если придется взвесить, что важнее: Вы или ваши книги, что я должна буду выбрать? Преследовать похитителя, сколько потребуется, или вернуться, чтобы завершить свою миссию? Тьма разговаривает с каждым по-своему, но некоторым из нас она сулит поражение. Выбирайте с умом, Ипсилантис. Эту жалкую нору вряд ли можно считать безопасным местом...

Женщина плавно, словно в заученном танцевальном па, подалась, обернувшись, в направлении выхода. Ее шагами было отмечено время, чтобы подумать, данное каппадокийцу.
- Что касается испытуемого, если на то будет воля Матери, вы еще встретитесь без сомнения, - продолжила гостья, остановившись в шаге от дверей и приложив усилие, чтобы открыть себе дальнейший путь. - Важно, когда это произойдет. Это произойдет, когда в его сердце возродится надежда. Ибо только утратив ее снова, он сможет познать этот мир по-настоящему...

  Дверь отворилась с протяжным скрипом, открывая взору Ирины пустое пространство, очерченное только лишь её тенью. Соседние двери остались закрытыми, затхлый смрад не был потревожен посторонними запахами, а хозяйка сбежала по лестнице наверх, по всей видимости, прикрыв люки за собой, не оставляя сквозняка. Бывший слуга Ипсилантиса, следуя движениям ламии, повернул голову под странным углом, выворачивая шейные позвонки на пределе нормальности для обычного человека, но, тем не менее, сам не сдвинулся с места и не преградил путь.

  – Я важнее, – бросил Траян в спину девушке: – Но и эта работа... важна. Она может стать завершающим штрихом сотен лет труда, – Ирина услышала, как вампир начал собирать свитки: – Нам нужно её вернуть, остальные имеют десятки копий, я смогу найти их, если они понадобятся, но не эту.

  – Усните, – на мгновение голос Ипсилантиса превратился в жуткий холодный шёпот. Глухой шлепок в углу ознаменовал то, что почти все кисти разом пришли в негодность, перестав шевелиться и не-жить, только "Фридерика" ещё дёргалась, оставленная для мелких нужд. Она взбрыкнула пальцами, сжалась, одним движением спружинила, подскочив на месте, после чего быстро и ловко спустилась на пол, незамедлительно юркнув под одежду каппадокийца: – Что ты предлагаешь?

- Не терять времени попусту. Скоро рассвет.

С этими словами Ирина вышла из кельи, чтобы сразу же пройти в другую, где для нее был приготовлен сосуд с кровью. Если она в самом деле собиралась найти пропажу, с принятием пищи придется поторопиться.

Затем она собиралась вернуться к разграбленным повозкам и выследить похитителей до деревни. Прошло не так уж много времени, и следы, вероятно, все еще можно прочесть. Кроме того, если похитители захотели бы прочесть эти книги, им понадобился бы свет. Их главарь явно был одержим ими, он вряд ли станет откладывать свой триумф на завтра. Однако убежище они могли подыскать непритязательное... Например, погреб - самое место для низкородных. Тогда будет сложнее. Можно было попробовать облегчить задачу, расспросив Анспранда о месте встречи. Наверняка, они заранее договорились об этом. Но эта дорога - дорога слабых. Воспользоваться подсказкой и тем самым отвергнуть свои собственные умения и инстинкты означало сойти с уготованного пути. Да будет на все воля Матери, и да направит ее по нужному следу свет Луны.

  Дверь отворилась легко, будто бы приглашая гостью внутрь, где на деревянной узкой кровати лежала девушка в обрамлении длинных тёмных волос. С порога могло показаться, что она мирно спит. Даже наличие искалеченной руки с вырванной из сустава кистью и подтёков крови на серой длинной камизе, очерчивающих культю по кругу и краснеющих пятнами в ногах и на плечах, не испортило её красоты.
  Кроме неё в комнатушке лежало ещё одно женское тело у противоположной стены, полностью иссушенное, с глубокой раной на шее, со сломанной спиной и также без кистей, лежащих тут же, безжизненно, рядом.

Тишину кельи с двумя покойницами нарушил едва уловимый шорох нескольких быстрых, легких шагов. Дело, увы, обстояло так, что время работало против нового поручения Ирины, и она вынуждена была торопиться. Трапеза выдалась очень короткой. Однако виновницей этого по большей части стала Фридерика, в чьем теле почти не осталось крови. Ирина, признаться, рассчитывала на большее. Ей предстояло сражение, не прогулка, а потому, выйдя обратно из кельи с телами, она удостоила некроманта весьма красноречивым взглядом, в котором читалась неудовлетворенность.
- Этого мало. Мне нужно больше, - произнесла ламия и, не дожидаясь ответа, удалилась наверх по лестнице.
Пройдя тем же путем, по которому они с хозяйкой спустились в подвал, Ирина нашла ее в коридоре. На удивление, смертная женщина ожидала ее, где было велено. Дождавшись, когда та впустит ее внутрь, ламия обернулась и, только бегло осмотревшись, дала последующие распоряжения.
- Хорошо. Теперь зови ко мне того клирика. Пусть приходит один - проследи за этим. И пусть поторапливается, у меня мало времени.

  Ипсилантис, по всей видимости, истолковал взгляд ламии превратно, либо же вовсе не горел желанием его истолковывать, кивнув и вернувшись внутрь кельи. Когда Ирина поднималась по лестнице, она слышала скрип открывающихся дверей, будто каппадокиец выходил из одной комнаты, а затем заходил в другую.

  Хозяйка не задавала более вопросов. Явно нервничая, она поспешила удалиться по коридору. Покуда женщина задерживалась, помогая клирику встать и, подпирая его с одной стороны, идти, Ирина мельком осмотрела помещение. Оно оказалось не в пример богаче подвальных хоромов, с настоящей большой кроватью, занавешенной каким-то тяжёлым балдахином, крепким сосновым, пахнущим смолой, столом, на котором стояла зажжённая свеча, и, около, железное блюдце, кубок, метёлка пахучей травы чабер и небольшой ножик, и двумя массивными стульями. В углу стоял сундук без художественных изысков, видимо заменяя короб для одежды, и, рядом на полу, пустой таз для омовения.

Если бы гостья хотела остаться, комната устроила бы ее с лихвой. Да, без изысков, но всякая роскошь, которая в юности могла бы порадовать ее взгляд, теперь не имела никакого значения. Она изменилась. Изменилась настолько, что в ней не осталось ни капли человеческого. Эта комната, словно клетка из хвороста, сдерживала полет ее мыслей, которыми ламия пыталась объять необъятное будущее, остановившись у распахнутого навстречу ночной прохладе окна.

Следы приведут ее в деревню. И что тогда? В раскладе придуманных ею рун как будто не доставало одного фрагмента. Решения? Или же безумного стечения обстоятельств, которое не случится, если она не смешает все в беспорядке? Инстинкт подсказывал ей, что нужно действовать. Но как? Может ли быть, что пожарище, которое явилось ей в начале пути, каменные дома на склоне горы - это то самое место?
- Но откуда в деревне возьмутся статуи на пьедесталах?.. - промолвила женщина бегло шепча, словно помимо нее в комнате был кто-то еще, кто мог бы слышать эти слова и возразить. Ответом ей стала тишина, нарушаемая одним только шорохом листвы за окном. Дуновение ветерка, не более. Он мог полететь, куда угодно, не дожидаясь никого по эту сторону и рассчитывая только на самого себя...

  Вскоре раздумья девушки прервал звук грузных неуверенных шагов, без всякого ритма, присущего человеку, знающему куда он идёт, следующих к комнате, в которой укрылась ламия. Стук в дверь.
  – Госпожа, я привела гостя, – хозяйка дома допустила ошибку в голосе, дрогнувшем очень некстати, но вряд ли нетрезвый клирик даже понял, что что-то не так.

  Дверь медленно приоткрылась снаружи, пропуская вперёд священника. Хоть и стойкий, крупный мужчина ближе к концу ночи поддался пряному пойлу, заметный масляный блеск в глазах уже не удалось бы скрыть даже более умелому обманщику.

Ламия обернулась от созерцания ночного пейзажа, как подобает женщине благородного происхождения, грациозно и непринужденно, однако в глазах ее при взгляде на поданную закуску вспыхнула искра холодного гнева.
- Ты свободна, - бросила гостья хозяйке, на мгновение удостоив такого внимания, от которого ей самой захотелось бы тотчас исчезнуть.
Когда же та, повинуясь, быстро хлопнула дверью, оставив священника наедине с вампиршей, Ирина плавно, словно раздумывающий стратег на военном совете, шагнула навстречу своему гостью и негромко произнесла, заглядывая в глаза напротив:
- А ты... Не веришь в своего Бога. Ни ты, ни твои собутыльники. Зачем ты вообще стал священником? Чтобы чернь целовала руки? Надеялся стать епископом? Может, тебя отослал в монастырь отец, как меня? Хочешь, я устрою тебе страшный суд? Прямо здесь, сейчас...

Она вдруг взглянула на свечу, будто потеряв к единственному живому человеку в комнате всякий интерес, но на самом деле ей было действительно любопытно, что же он скажет или сделает в ответ. Просто отпить его пьяной крови было бы слишком легко и скучно, вовсе не в пору такому случаю, когда ей выпало говорить со священником.

  Послышалось хмыканье, священник тяжёлой поступью, немного пошатываясь, прошёл от дверей к кровати и грузно, со вздохом, сел на её край, ближайший к ламии. Некоторое время он, также как и девушка, обратил слух в молчание, а затем заговорил. Голос его слегка подводил, мешая звуки и растягивая слова.
   – Ты, дщерь моя, верно хочешь назвать меня атеистом и уличить в ереси? – медленно проговорил он без угрозы, скорее наставительным тоном: – Уж не из-за того ли, что я не поддерживаю идеи нашего Папы? Из-за того, что проявил я нрав liberi clerici и подверг сомнению курс нынешний Рима, отказавшись отвергнуть вековые устои? О нет, нет же, нет... ты неправа, нет за мной такого и никогда не числилось. Да и как может мысль такая закрасться в твою изящную как полевой цветок голову? – он вытянул правую руку с большим кольцом, молчанием предлагая приблизиться, встать на колени и поцеловать перстень.

- Цветы умирают, святой отец, а я собираюсь попасть на небеса... - с мелодичной насмешкой произнесла женщина, после чего снова обернулась к священнику. Нечто иное читалось в ее глазах, как будто погода в них переменилась, и вместо разнузданного ледяного шторма священника встретила весенняя оттепель, согретая колким ребяческим прищуром. Он вытянул в ее направлении руку - чтобы испить его крови большего и не требовалось. Но Ирина вдруг ощутила, как сходятся линии, смыкаются воедино на этом смертном - едва уловимые, пылающие огнем нити судьбы.
- Что ж, если ты веруешь - докажи, - промолвила женщина, словно бросала собеседнику вызов. - Этой ночью деревню неподалеку посещает колдун со своими прихвостнями. Имя ему Флавий Валерий. Он может наслать на человека безумие, и только истинно верующие в Бога нашего способны противостоять его силе. Но станешь ли ты и твои монахи исполнять свой долг перед Господом, если даже добиться от одного из вас исповеди стоило мне таких трудов - вот в чем вопрос...
Ирина умолкла, ожидая ответа. Пляшущая на блюдце небольшая свеча едва освещала застланную постель, на которую примостил свои чресла "свободный клирик", но она дорого бы дала, чтобы во всех мелочах посмаковать выражение его лица.

  Клирик медленно опустил руку, поняв, что приличествующее его сану так и не выполнено. С некоторым неудовольствием он закряхтел, но, тем не менее, слушал внимательно.
   – Такая наглость... слышится мне впервые, – раскрыл священник уста в удивлении, тень пробежала по его глазам, но злость быстро сменилась задумчивостью: – И ты проверить хочешь, сколь стоек я в вере, хм-м? – покачал он головой с таким выражением лица, будто бы прислушивался к чему-то очень тихому, то ли внутри себя, то ли снаружи: – Следовать твоим увещеваниям есть грех гордыни, – мужчина посмотрел на свечу, прищурился: – Но услышав об сеющем напасти шарлатане, тем не менее, я не должен закрывать на сей проступок глаза. И, как подлинный служитель Церкви, обязан я хотя бы проверить неверный слух, чтобы развеять невежественные предубеждения и суеверия селян, – заключил после недолгих рассуждений церковник: – Какое необычное имя у этого проходимца... что же, до утра сей благородный поступок, призванный предотвратить сползание добрых людей во мрак, обождать не может, так я понимаю то, что ты хочешь до меня донести? Исповеди ты изначально не желала...

По мере того, как менялось настроение священника, Ирина все более убеждалась в том, что из этой истории может получиться нечто действительно интересное. Уничтожить врага руками другого врага - дорогого стоит. По крайней мере отыскать Флавия в деревне этому проходимцу от христианской церкви будет проще, крестьяне охотно выдадут чужака священнослужителю. От нее же потребуется вовремя перехватить книги: одну, за которую так беспокоится каппадокиец, и другую о Темной матери. Судьба остальных фолиантов интересовала Ирину постольку поскольку. Если будет возможность, она сбережет их. Если нет - пусть клирик сожжет эти книги, принеся в жертву своему Богу. Знания тоже должны иметь свою цену...
Удовлетворенная тем, что заброшенный ею крючок проглочен, ламия почувствовала себя свободнее. В ее взгляде блеснул ловчий азарт, а слова потекли в уши клирика, словно тихая, услужливая речка.
- Исповедь никому из нас не во вред, но моя обождет до поры до времени, - отметила женщина, чуть подняв подбородок. - Флавий послал одного из своих прихвостней за мной шпионить. Если тот не вернется к утру, а он не вернется... - уточнила Ирина многозначительно. - Колдун заподозрит, что дело неладно. Нужно спешить, иначе сей корень зла пустит побеги по всей Апулии... Выжечь его - твой долг. Deus Vult.
Сказанные ею слова на мгновение вспыхнули в сознании ламии отзвуком сотен скрещенных мечей, жаром костров и запахом обгорелой человеческой плоти. Это были чужие слова, не ее. Сказанные не здесь и не сейчас.
- Deus Vult... - повторила она одними губами, когда наваждение прошло, оставив ее озадаченной и немного сбитой с толку.

  – Это оч-ч-чень громкие слова, – спохватился священник, немного ошарашенно и обеспокоенно вытаращив глаза на ламию и наклонившись вперёд. Его ладонь, чуть дрогнув, легла на переносицу: – Ох, дщерь моя, не знаю, кто тебя научил так говорить, но остерегайся obiter dictum. П-пойдём скорее, претворим в жизнь необходимое, – мужчина тяжело встал с места и направился к двери: – Мне бы надо, наверное, прежде всего, написать письмо в Сан-Микеле, чтобы прислали поскорее cohors для поимки еретиков? Прикажи слуге доставить мне перо и пергамент.

- Я прикажу доставить ушат воды. От нее будет куда больше толку, - с некоторым раздражением произнесла Ирина, глядя на то, как священник, словно заплывший старый индюк, тяжело сполз с насиженного места и тут же в деятельном, но совершенно слепом порыве принялся рассуждать, как извести Флавия. Будто она не сказала, что у них мало времени...
Будучи аккуратно подхваченным под руку, клирик так скоро оказался в холле, что, наверное, едва ли мог сосчитать до трех, прежде чем дверь распахнулась, и они с ламией одновременно вышли в несколько опустевший, уже знакомый обоим зал. Собутыльник священника, видимо, уже отправился согревать постель или прилег отдыхать прямо на улице, у лужи пропитой зловонной мочи, как и подобало странствующему монаху.

Ирина тем временем жестом позаимствовала внимание хозяйки, но лишь для того, чтобы исполнить обещанное и вынудить ту оправиться за спасительной жидкостью, которой чуть раньше умыла лицо она сама. Священника это должно было хоть немного, но привести в чувство. Разумеется, ни о каких отрядах подкрепления не могло быть и речи. Но люди ему понадобятся - это точно...

Размышляя об этом, Ирина вновь услышала за стенами трактира ропот, которому раньше не придала значения, но теперь словно сама Богиня вложила ей карты в руки. Мужчины за дверью были разгневаны. Понося и ругаясь на хозяйку трактира, кто-то из них называл ее не иначе как ведьмой. Другие, согласные с этим мнением, требовали придать то ли ее, то ли ее заведение огню, и ламия поняла, что их гнев нужно всего-то направить в нужное русло. Когорты из Сан-Микеле были избыточны, к тому же они находились далеко отсюда, в то время как ей нужна была некая отвлекающая внимание сила, способная выведать у крестьян место расположения чужаков в деревне. Горсть дебоширов во главе с пьяным клириком вполне подходили для этой задачи. Оставалось лишь заручиться их поддержкой.
- Идемте, отче, - бросила женщина, когда ее подопечный, роняя капли воды со лба, уже освежился и вытирал лицо подобранной тряпкой. - Мы сейчас раздобудем вам когорты, если проявим должное красноречие. Помните, такова воля Божья...

Оборвав наставление на полуслове, Ирина толкнула тяжелую входную дверь от себя, чтобы спустя мгновение оказаться на улице, где до сих пор не умолк давний ожесточенный спор, и казалось, с тех пор он только прибавил оборотов.