[DA:M] Апулийские сплетники | ходы игроков | 5...от основанья к башне вверх

... волшебник, чтоб угнетённый человек вознёс глаза... Дракона заместив собою, из гостя став себе слугою.

Апулийский берег, август 1066 года
Утро

  По небу плыли рваные низкие облака, несущие изредка накрапывающий редкий дождь. Тёплая вода окутывала ступни хорвата безмолвным накатом, раз за разом смачивая портошины штанов солёной жидкостью. Хотелось очнуться от сна, но глаза всё никак не желали разлепляться. Мешала толи странная красная корка, то ли просто не хватало сил справиться с набухшими тяжёлыми веками. Песок колол щеку и тыльную сторону кистей, совсем не больно, но неприятно. Краб подобрался на расстояние вытянутой руки, ёрзая клешнями и диковинным многосоставным ртом, Матео ощущал каждый его шажок. Существо будто бы испускало на волю эмоцию, с любопытством выглядывая жив или нет лежащий у моря славянин, есть ли чем поживиться. Его мерные размышления прервал глухой стук земли, шаги человека, нет, двух-трёх-десятка.
   – Смотри, отличная пожива. Море сегодня к нам благосклонно, – грубый, неприятный смех раздался почти над ухом. Говорили по-гречески, вальяжно, причмокивая и будто бы даже облизываясь.
   – Этот целый?! – крикнули издалёка.
   – О да! Дышит, гляди-ка! – голос почти оглушил Матеуша, когда заорал в ответ.
  Двое крепких мужчин подхватили Матея под мышки и рывком приподняли, да так, что ноги хорвата сами подставились, чтобы не уронить полубесчувственное тело.
   – Он может идти. Очнулся, – с резким хохотком "похвалил" правый. Щеку обожгло от удара ладонью, голову чуть мотнуло вбок, волосы, описав фигуру полукругом, шлёпнулись на покрасневший участок кожи, добавляя песка на губы и в отросшую щетину, правый глаз сам собою разлепился, по всей видимости на нём действительно была небольшая корочка запёкшейся крови. Через мутную пелену, застившую зрение, Матео разглядел прыгающее перед ним лицо в полусферическом византийском касидионе, открытом шлеме с кожаными подбородочными ремнями.
   – Потащили! Раз! Два! – хорвата повалили и потащили, оставляя позади две мокрых борозды от ступней. Каменистый берег выше по склону больно резанул по пальцам ног, но скорость, с которой шли воины, не дала сразу приспособиться и перейти на настоящий шаг. Вокруг ходили другие греки, с кусками тел, или так же оттаскивая выброшенных на берег, из которых шевелились далеко не все.
  Вот Матея встряхнули на вершине холма перед командиром отряда, закалённым мужчиной с губами, перерубленными ударом прямо посередине так, что передние зубы и часть десны оказались навсегда открытыми всем ветрам. Лицо с такими повреждениями на самом видном месте практически исключало этого воина из любой борьбы за власть в Византии, но здесь он, по всей видимости, обладал непререкаемым авторитетом. Чёрные волосы взметнулись под порывом холодного ветра, а затем полил дождь, смывая песок с губ Матеуша.
   – Этого в Башню, – коротко приказал византиец и отвернулся. Шевеление за спиной, свист воздуха над головой, удар... в глазах померкло, а тело хорвата завалилось вперёд.

Подвал, август 1066 года

  Боль. Боль была всюду: в затянутых верёвкой запястьях, в пальцах ног, в коленях, которые первыми приняли удар земли после падения, в укушенном крысой ухе, в темечке, затылке, спине, в ногах и в лице, везде была боль. Матеуш очнулся прислонённым к холодному камню со связанными сзади руками, но на этот раз всё было ясно перед глазами. Он находился в темнице, тёмной, но не совсем, с дверьми в виде железных решёток, без окон, и без соседей, если не считать соседом груду костей в углу. В коридоре было тихо, ни намёка на стражника или слугу, несущего еду или воду. Спустя длительное время магу хватило сил, чтобы начать перетирать верёвки о камень, выступавший из пола, ещё через некоторое время он смог встать, с порядком ослабшими путами, голодный, пивший только горький конденсат с сероватой плесени под потолком, капли, но и этого хватило, чтобы почувствовать влагу в горле. Пора было освободиться, а не то хозяева этого места вряд ли забыли о пленнике, пусть даже и не интересовались им столь рьяно и показно, что ни разу ещё не попытались принести ни крошки за весь день.

  Было лето, стала осень, да и зимний холод дремал в подземных камнях. И только весна маячила где-то далеко впереди, чем-то, до чего надо брести, добраться, дожить. Холодно, отупляюще размеренные движения перетирают веревку, усиливая боль в руках, отгоняют желание закрыть глаза, уснуть. Небольшой перерыв, чуть сместиться, выжать еще влаги с плесени на стенах, вкус сразу и отвратительный и стимулирующий - жизнь пробивается всюду. Что с того, что не красиво на людской лад, желание жить пересиливает все.
  ...важно не допустить... захлумцы жадны... мученическую смерть принявшие были бы с Господом, но не приняли крещение, а значит... краб... камни, силою живительною полны... две слезы... разрубленная губа...лента на память... этого в Башню... сигнальный огонь... весна.
  Медленно, как разгорается пожар из под кажущихся мертвыми угольев, из глубины нутра поднималась волна замешанной на скорби ненависти. Вук, Ловро, Душан, Джироламо, кораблик, бывший и товарищем, и домом... В других горах, у другого моря наливают чарки, разве что упрямый Огнен тешет себе скамейку*, чтобы ожидание пролетело как долгий летний день. Лето... Велерад знал, или купился на приманку? Дед все чаще прислушивается к дальним песням, для стариков на той стороне ждут куда больше, чем на этой. Но сам Матей чувствовал, что тело, несмотря на холод камней, корежит исходящий из глубин жар, сводящий судорогой мышцы, как у настоящего горящего тела. Пальцы то разжимались, то впивались в ладонь, в воздухе проплывал скрип кабестана, срывающийся в предсмертный хрип, шум сечи, переходящий в дальнюю песню, рокот огня...
  Выпейте там за меня, ребята. У меня дела здесь.
  Обиженной змеей осыпается на пол истрепанная и слегка воняющая гарью веревка. Дымом и дегтем, потом и кровью небо не пахнет, пахнет земля. Человек с лицом обозленного демона медленно поднялся на ноги, прислушался и направился к двери.
  Дверь совсем утлая, не очень они хозяйством в башне себя утруждали. Ну так, сли это Корчула, то греки здесь и не хозяева, что им и придется объяснить. Так, раз-два, нажали. Абордажным топором саданул по сердцу дружный выдох многих глоток, навалившихся на кабестан, или борт. Будто не одно плечо толкнуло несчастную дверь, а дюжина.

  Плечо садануло о железные прутья. Рыже-чёрная ржавчина отпечаталась на и без того вымазанной в самой разной грязи одежде, но это ничего, тихий "крик" металла оборвался вместе с тем, как дверь отошла от косяков, повиснув в руках моряка. Его глазам открылся довольно длинный коридор с десятками сырых каменных камер. Немногие из них были просторны, большая часть представляла каменные мешки, в которые едва помещался человек. Но сейчас все они были пусты, как и ожидалось. Людей тут не было с того самого момента, как Матеуш сюда попал. Кое-где слышался боязливый писк держащихся в углах грызунов, и копошение насекомых, слишком громкое для уха хорвата. О том, что в этом карцере он единственный человеческий узник, Матеушу постоянно напоминала гнетущая тишина, не давая усомниться в выводе, такая густая, что его слух слишком обострился, донося даже цокот крысиных коготков и шевеление пылинок ножками жуков и многоножек-мухоловок.

  Выйдя в коридор Матей понял, почему внизу не царит полная темнота. Отблески света в далёкой сторожке где-то вверху крутой лестницы наверх обеспечивали слабым отсветом от стен, слишком рассеянным из-за приличного , существующим будто в "параллельной реальности" мира людей, от которого хорвата отлучили по прихоти какого-то греческого вожака. Пара десятков шагов ближе к вожделенному свету, и вот уже чуткому уху удалось уловить едва слышимое ёрзание и харканье засевшего на страже человека. Его молчание немного разбавлялось шарканьем, тяжёлые вздохи зевками, ему было невероятно скучно там, одному, скучно и ужасно хотелось спать, но вниз он не спешил, как и уходить прочь. Он сторожил, добросовестно ли или из других побуждений. Находился рядом, так близко, но был очень тих, что за всё время только оказавшись ближе маг смог отделить его барахтанье от звона в ушах.

  Быть незаметным - это умение не мешать. Не мешать крысам сновать по своим крысьим делам, жукам стучать лапками, едва заметному сквозняку струиться, стражнику вздыхать (пока), камням стен видеть сны, держа на себе тяжесть этажей. Не навязывать себя, быть частью еще одного обычного мгновения, минуты, часа. Легко сказать, когда ноет все тело, а холод пробирает через босые подошвы, но после нескольких тихих выдохов и шагов Матей попал в ритм. Ставить ступню плавно, без хлопка, идти не быстро и не медленно, смирить летнюю бурю внутри, сейчас время для осенних шорохов, прячущих тени. Увидев подходящее место, набрал пригоршню влажной грязи вперемешку с мелкими камушками. Коридор, чуть помедлить, пропуская не очень-то и спешащую крысу, еще пара шагов, и вот ступени вверх.
  Весенние ветры пели и звали в дорогу. Матей поднял руку, полную влажной грязи, мягко сжал ладонь, чуть не зашипев от боли, но начав выдавливать по капле, будто строил замок из песка. Весна прошла, остались память и сны. Лето лилось, как вино, раскрашивало сливы в садах. Капля зависла, готовая сорваться, на мгновение отразив отблеск огня из сторожки, будто память о жаре страстей. Бессонные ночи без усталости, лето уходит, оставляя усталость. Осень ступает, яблоки дозрели, ночи прохладны, всему время созреть, округлиться, пожинать плоды усилий, свернуться уютно, спать...
  Капли мягко, как слезы, срываются с руки, падают, образуя хрупкую башенку, от основания к вершине, все, что начато должно созреть, чтобы затем соскользнуть к завершению.

  Последняя капля шлёпнулась на самую вершину башенки, а затем она растеклась грязной кляксой по полу. Невидимый порыв, не ветра, нет, неосязаемого ощущения, колебания воздуха, осеннего ложного зноя, грозящего тому, кто расслабился, болезнью и прохладой. Сверху послышалось беспокойное сопение переходящее в тихий храпоток. Страж поддался, не выдержал и прикорнул, будучи совершенно уверенным, что он выдюжил это невероятно скучное дежурство. Сон его был неглубоким, несколько раз он всхрапнул, очнулся, открыл глаза, моргнул, но неизменно проваливался обратно в благостную дрёму, свесив голову на грудь и положив булаву на колени, совершенно мирная и неуместная для темницы с костями в камерах картина.

  Несколько шагов, толкнуть дверь. Надо же, заперто. Ладно, пока чары держат стражника, надо пробовать высадить дверь, вариантов-то особо и нет. Ну-ка навались.

Старая щеколда на двери поддалась, с кротким треском, но стражник еще спал под шелест листопада. Матей примерился было, как бы прихватить да за шею, но, прикинув шансы, решил, что поддаваться инстинктам не стоит, велик шанс нашуметь. Пристроив щеколду на место, спешенный пират тихонько направился на выход.

  Стражник только шумно втянул воздух, с сопением и лёгкой хрипотцой, когда Матеуш бесшумно прошёл мимо него, но не проснулся. Следующая дверь оказалась открытой. Тихий скрип. Легонько всколыхнулось пламя факела. И вот Матей уже проскользнул в тёмное помещение.

  За дверью воняло. Испражнения, затхлая грязная вода в открытых бочонках, кровь, впитавшаяся в камни, невыветриваемый смрад от жаровен и вездесущие крысы, всё это витало мешаниной ароматов в воздухе. Внизу, в темницах, они почти не ощущались, а на общем фоне плесени и сырости и вовсе не улавливались, но именно в этой комнате, совмещающей в себе пыточную и сторожку, газы будто скапливались под потолком тяжёлым слоем. Небольшое помещение, служащее коридором и проходной, имело пять дверей. Первая, через которую сейчас зашёл Матеуш, другая, напротив него, с небольшой лестницей наверх, вела куда-то выше, ближе к поверхности. Две справа, обе на замке, и одна слева, также закрытая тяжёлым амбарным замком, но решётчатая, за которой скрывались пыточные инструменты и стул для надзирателя, любителя видеть ужас во взглядах с очень близкого расстояния. Там же блеснул, пока Матей не закрыл за собою, отрезая комнату от источника света, большой сундук, в углу, рядом те самые бочки с водой и тренога с остывшими углями и прислонённой к ней кочергой-клеймом. Как открыть все эти замки и двери, впрочем, не составило загадки. Прямо на стене коридора, рядом с решётчатой дверью пыточной, на железном крюке, висели три кольца с множеством ключей, и, отдельно от всех, массивный ключ на витой верёвке.

  Дверь за спиной Матеуша захлопнулась, погружая помещение в кромешный мрак и тишину, впрочем, почти сразу же нарушенную лязгом металла о металл. Где-то впереди, далеко, в подземных проходах кто-то сражался. Схватка закончилась быстро, и вновь в воздухе повисло безмолвие. Тем не менее, шуметь было и нельзя, стражник позади мог проснуться в любой момент, и от любого шороха.

  И что нужного в моей ситуации могут хранить в сундуке в пыточной? С другой стороны, без оружия как-то несподручно. Кроме того, кто это там дрался? Если бунт, то как бы сюда не потащили. Ладно, идем по стеночке, тихо и медленно, да попытаем счастья с этим сундуком. Заодно, будет куда разминуться если сейчас войдут сверху.

  Матеуш бесшумно добрёл по стене до крюков с ключами, взял тот, что висел на витой верёвке, и попытался отпереть амбарный замок на пыточной. Всё, в общем-то, шло неплохо, пока ключ не провернулся, лязгнув, когда встал в положение на открытие. Тишина оказалась нарушена, вроде бы и ничего, но в кромешной тьме да безмолвии этот звук громыхнул будто гром среди ясного неба. Тем не менее, никто не зашёл, не проверил источник шума. Отпертая же Матеем дверь сразу приоткрылась, как только пират снял замок, приглашая хорвата во внутрь. Где находится заветный сундук маг знал, и направление движения пока ещё не потерял, а потому добрался до него достаточно быстро.

  Внутри сундук был будто бы поделён на две части, в одной лежали завёрнутые в тряпицы чистые и ухоженные инструменты: щипцы разных форм и размеров, несколько ножей для отрезания фаланг пальцев и крюки с рукоятками, в другой лежала одежда, что-то вроде туник.

  Преодолевая неприязнь к палаческим инструментам, Матеуш взвесил на руке нож и что-то потяжелей (подземные хозяева знают что это и на кой). Сунул нож в пустеющую петлю внутри рубахи, на ощупь завернул в тряпки из другого отделения более тяжелые. Переодеться? Не в темноте, крадемся вдоль стеночки к выходу.

  Тихо, медленно маг приближался к выходу, осторожно ступая на камни и не отрываясь от стены. Чувство тревоги нарастало с каждым шагом, и вот, уже перед самой дверью, по спине Матеуша пробежал холодок. Пират прислушался, но снаружи ничего не шелохнулось, хотя... крыса пробежала прямо за толщей дерева, а это обозначало, что людей непосредственно за ней не было.

  Матей вздохнул-выдохнул, поднялся по короткой лесенке и приоткрыл дверь.



  Там была ещё одна темница, более... светлая, под потолком в конце коридора горела жаровня, несколько факелов стояли в подставках на стенах, и не думали затухать. По обе стороны коридора располагались решётчатые двери в большие камеры, и судя по всему, не пустые. Спящие женщины, несколько тощих измождённых мужчин и бегающие вдоль стен крысы, много молчаливых, будто дающих людям отдохнуть, не пищащих и не дерущихся крыс. Вход в пыточную и к нижнему этажу, откуда высунулся сейчас пират, находился в неглубокой нише, рядом с двумя дыбами-ложами и пучком свисающих с потолка цепей, по всей видимости для показательных пыток, без грубой изощрённости как внизу. Мощённый пол рядом с ними чернел пятнами засохшей крови, но тем не менее, запах здесь был даже приятный, по сравнению с тем, что скопилось в темноте позади мага. В конце коридора, там где висела жаровня, вместо двери зиял пустой тёмный проход, в котором в темноте копошился человек. Вот он вышел немного на свет, в такой же коричневой тунике, как и тот, что внизу, но более крепкий, вызывающий беспокойство и тревогу одним только безучастным выражением лица. Стражник окинул взглядом коридор, меланхолично мотнул головой, и снова нырнул в темь.

  Оказавшись в новом помещении истосковавшийся по свету Матеуш первым делом нырнул в темный угол за дыбами и осмотрел добычу. На щипцы поморщился, пытаясь понять, надо ли оно ему вообще. А вот прихваченную одежду осмотрел внимательней. Задумался, а затем облачился в коричневые тряпки, взял нож в согнутую руку, положив на сгиб серый балахон. Щипцы, по размышлению, положил.
  Темнота и тишина, и даже крысы не суетятся... Тишина и темнота, как в зимних полях, пират-волхв потянулся, создавая вокруг себя плащ отстраненности.
  Но тишина была слишком пропитана болью, плащ не удержался, и Матей просто двинулся тихонько вдоль камер.

  По мере приближения к комнате стража, до Матео начал доноситься голос, жутковатый, обильный эмоциями и выражениями.
   – Ну-с, хорошо, Инкубо, – стражник бормотал себе под нос, прохаживаясь в темноте, бубнил, огрызался шепотом, потом опять повторял, будто разговаривал с кем-то, только вот в комнате никого не было. Он рассказывал сам себе про неприглядный эпизод с пытками и казнью некой сосланной зости Филлидос, придворной дамы: – Эта прислужница... Пелагея, нашла беглую зости и её Ютропию, прячущихся в кладовой. Сначала я притащил её за ногу обратно и положил на дыбу вверх ногами, затем опоил её ртутью, заставил выпить небольшую ложку, потом ещё, и ещё... а потом наблюдал, наблюдал, наблюдал, кхры-ы-ыкх! Затем я вырвал из темноты Дапн, чтобы она держала под ней тряпицу и собирала кровавую дань. Кхр-х! Доркас отправят во Вьесте, моя Доркас! Её выбрали? Только для чего? М-м-м-м-м... А если Доркас... и не существовало? С какой стати? Филлидос, только запутала меня!

  Говорят, в воровстве признаваться проще, чем в безумии. Сын ремесленников, Матеуш видал людей, что добывали серебро из руды, растворяя в ртути, и получивших проклятие живого серебра. Однако же, страдает ли этот человек от болезни старого шляпника, либо же его ум разъеден здешней тьмой, не так уж и важно для дела. В любом случае, он стоит на пути. Однако же, говорит, будто не один здесь... черви в разуме, либо в самом деле призраки?
  После песен - тишина, после страстей - покой, после жизни - отдых. Госпожа, обрати свой благосклонный взгляд на место, где тебя ждут, позволь мне увидеть тени холода. Матей, особо не раздумывая, молитвенно сложил руки на пыточном ноже в руках. Инструмент, судя по всему, побывал в деле. а значит, от него тянулись нити к холоду. Как и все это место.

  Невидимый поток, нити холода, белые морозные паутинки протянулись перед взором мага. Действительно, всё это место непрестанно пребывало в пагубных морозных тенётах. Темница, камеры, орудия пыток, десятилетия боли и ужаса, руки человека за проходом, крысиные морды, укороченная секира, или же топор, но с необычно широким лезвием, прислонённая в тени за стеной, да и всё пространство внутри, будто запутавшиеся в большой "паучьей" паутине разрушения предстали перед Матео опутанными остро-белыми узорами. Среди всех хорват видел, что несколько пленников, мужчин и женщин, были опутаны значительно большим количеством нитей, они же были самые тихие, и главное, безучастно-бодрствующие, наблюдающие за идущим мимо чародеем. Также Матеуш видел изъян в пыточных дел мастере, нет, не столько черви разума, скорее обжигающе-холодная примесь в крови. И никаких других людей, никаких сущностей, никаких собеседников.

  Тем временем грек остановился, его одышка и бормотание стихли, а Матео услышал стук кувшина и шумное причмокивание. Несколько гулких глотков, и вот уже заметно притихший страж поставил сосуд обратно, издал несколько щелчков с хрустом, будто бы щёлкал пальцами или шеей.
  – Я сказал – я сделал, – стражник опять направился к проходу выглянуть, чтобы посмотреть на пленников: – Без обмана.

  И к чему бы это? Хотя, какая, в сущности, разница? Все равно через него надо пройти. Хотя, кого я обманываю - руки просто чешутся.
  Глубокий, медленный вдох, легкие наполняются смрадом подземелий. Морской бриз, лица товарищей, корабль, тихое, сдерживаемое до пору бешенство. Мир жесток также, как и прекрасен, но люди бывают сволочами от начала и до конца. В такт вдоху, будто втягиваясь, потянулось пламя факелов. Рука сжалась на рукояти ножа, левая рука выбрасывается вперед, выплескивая долго сдерживаемый гнев. Огонь, иди со мной!

  Пламя от жаровни протянулось огненной змеёй вперёд, в комнату стражника, который как раз появился на свету проверить узников.
  – А-а-а, не-е-ет! – мужчина вскинул руки и грохнулся на задницу. Его руки и лицо раскалились, мгновенно трескаясь и прогорая: – Какого беса? – его туника вспыхнула, а сам пыточных дел мастер вальнулся на пол и забарахтался: – А-а-а-а-а! – он засучил ногами, пытаясь протащить себя по камню и сбить пламя. Его руки обуглились, вместо лица виднелась чёрно-кровавая маска с выделяющимися на ней бешено вращающимися глазами.