[Call of Cthulhu] Маски Хаоса | ходы игроков | ⛤ Лима

Безделушка Ивара совершенно не обрадовала: еще одна безобразная туземная поделка, ничего не говорящая ему о Мендосе. Кроме, может быть, того, что тварь в номере появлялась исключительно для того, чтобы складировать драгоценности. Разочарованный, он передал маску Дэниэлу (парень, кроме шуток, реально разбирался во всей этой лабуде) и стал дожидаться Ларкина, стоя у двери. В руках его вновь был верный револьвер, барабан которого он периодически откидывал: после неудачной стычки баронет успел его перезарядить, но все равно почему-то хотел лишний раз в этом убедиться. Допрос подозреваемого он решил доверить Орсону: во-первых, это и в годы Великой Войны не было его сильной стороной, а во-вторых, лучше не стоять между коммерсантом и его инвестициями. Себе он отвел роль куда более скромную: уложить пулю в лоб Огастесу, как только его челюсть начнет становиться хоть чем-то странной.

Джексон, услышав вопросы Орсона, тихо проговорил:

– Да, мне знаком этот символ, я видел несколько раз его и читал о нём, и слышал о нём, всё, когда работал над черновиком «Чёрной власти». Я решил не включать информацию о культе Окровавленного Языка, поскольку кроме символа и разрозненных слухов, а также показаний от очень травмированных – чаще мнее физически, но более психически – жертв деятельности этой клики, я не нашёл, а писать о досужих предположениях не в моём амплуа. Я отложил всё это в папку «На будущее», поскольку для гарантии успешности подобного расследования нужно проводить его на территории, где культ активен, сиречь в Кении. Суммируя слухи, то это древний, очень древний культ, очаг которого находится в Кении и Уганде. Его последователи почитают «Окровавленный Язык, Слизывающий Гной и Кровь с Ран и Струпьев Мироздания», что бы это в крайней степени больное и тошнотворное выражение ни обозначало. Какому локальному божеству может соответствовать такой специфический эпитет – я так и не смог найти. Культисты – в большей степени фаталисты, мол, придёт конец света и «Язык» слижет человечество, которое есть ни что иное, чем гангрена на теле Земли, проглотит, и всё. Лишь те, кто будут верны «Языку» обладают шансом на спасение. И для того они исполняют волю своего божества – убивают, похищают, совершают тёмные ритуалы. Таким символом, – мужчина кивнул в сторону комнаты Ларкина, – они помечают и себя, и свои жертвы, потому кем из них является Ларкин – вопрос спорный. Я склоняюсь к тому, что он всё же «агнец на закланье». И – мистер Уинтерс, я ничего не «недоговариваю». Вспоминать про культ, о котором у меня есть лишь крохи информации не имея на то повода – мне кажется иррациональным. Я, как и вы, лишь сейчас увидел татуировку на груди бедолаги, и в любом случае планировал рассказать вам всем о своих мыслях позже, поскольку сейчас нам явно есть чем заняться, – мистер Илаяс указал на маску и снова на открытую дверь в комнату Огастеса, где женщины до сих пор пытались привести его в чувство.

⛤⛤⛤

Словно почувствовав, что пришла пора и ему стать участником происходящего, молодой британец – кенийского происхождения, судя по всему – застонал и начал приходить в себя; услышав это, мужчины вернулись в номер Ларкина и Орсон сразу же ошарашил полубессознательного Огастеса новостью о смерти его секретаря.

Огастес невольно дёрнулся, после уставился на мистера Унитерса, будто не веря услышанному:

– Мёртв, вы говорите? Мёртв… Неужели это возможно… – Ларкин затряс головой, словно пытаясь избавиться то ли от наваждения, то ли от тумана в голове. – «Состояние здоровья Луиса на момент смерти» – о чём вы вообще?! Я не понимаю… Как это случилось?! Что вообще случилось?! Самоубийство?! Я?! Я не понимаю, что происходит, это всё – какое-то дикое безумие… – молодой человек с очевидной болью во всём теле с трудом попытался подняться, чтобы принять сидячее положение, но безуспешно, его тело безвольно обмякло. Донья Купитина, сокрушённо ахнув, набрала стакан воды из графина на столе в номере и аккуратно поднесла его ко рту Огастеса, помогая тому выпить всё содержимое стакана. Благодарно кивнув старушке, молодой человек закрыл глаза, а спустя короткую паузу открыл вновь и заговорил:

- Я не могу передать вам, господа, насколько я признателен вам за помощь... Если бы не вы, кто знает, что случилось бы со мной. Это – вовсе не то, что можно так легко повстречать в наши суровые времена, в нашем эгоистичном мире. Если бы не вы и ваше чудесное появление, вполне возможно, что я бы и не перенёс этого вечера... и этой ночи, – Огастес посмотрел на ночной столик и, увидев бутылочку с героином, поморщился, вполне явно вздрогнув. – Я упоминал вчера, что переболел малярией, и остаточные эффекты этой хвори всё ещё ощущаются. Потому мне прописали продолжить лечение хинином и героином, а последний, как вы, очевидно, знаете, вызывает своего рода... привыкание. И в любом случае, подавляя кашель и снимая болевые симптомы, разрушает мой организм. Обычно я придерживался дозировки при инъекциях, но вчера вечером, как вы помните, снова пришёл приступ слабости и жутких головных болей. Я терпел всю ночь, надеясь, что боли пройдут, но сегодня рано утром, когда они ни на йоту не уменьшились, я попросил моего секретаря... моего... покойного секретаря... сделать мне инъекцию, чтобы снять боли. Поскольку, как я сообщил ему, я хотел бы присоединиться к мистеру Джексону в его визите к профессору Санчесу. И... я не знаю, почему... но… теперь мне кажется, что сеньор Луис попытался убить меня. Поскольку сразу же после его ухода я почувствовал сначала облегчение и эйфорию, а потом, буквально сразу же – тошноту и ужасную слабость. И тогда только я заметил, что он вколол мне огромную дозу, почти весь пузырёк (вместо четверти оного). А дальше... Дальше я не помню ничего. Очнулся уже от ваших голосов. Возможно, я ошибаюсь, но что-то подсказывает мне, что перепутать четверть пузырька и полный... крайне сложно...

Доктор Бамби, пристально следившая за всеми реакциями своего неожиданного пациента, отметила, что судя по всем признакам он был абсолютно искренен, проявляя признаки шока, смятения, дезориентации и непонимания происходящего, а также искреннюю боль, которая отчётливо читалась в его взгляде – то ли отзвук боли физической, то ли боли от новости о смерти Луиса де Мендосы. Было, однако, два момента, в которые она увидела странную реакцию, которую, впрочем, так и не смогла идентифицировать. Во-первых, слова о желании присоединиться к нашим героям в походе в музей – тут Агнес отметила то ли сомнение, то ли колебание, то ли неуверенность, то ли попытку исказить реальность. Во-вторых, это случилось тогда, когда Огастес произнёс «сеньор Луис попытался убить меня» – что это было? Гнев? Разочарование? Обида? Сомнение? Смесь всех этих эмоций, или что-то ещё?

Однозначным было одно: какой бы ни была реакция на осознание попытки убийства, Огастес искренне поведал то, как всё было – или как он верил, что было (за исключением двух моментов).

После разъяснений Джексона Орсон еще больше уверился в том, что вся их компания втянута в реконструкцию некоего древнего ритуала, и Уинтерсу все больше казалось, что их роль в этом действе сводится к роли жертвенного подношения. О том, какая роль выпала Огастесу, оставалось только гадать, потому как татуировка могла означать и клеймо жертвы, и знак принадлежности к культу. Так или иначе, Ларкина нужно разговорить, а сделать это под пристальным взором «доньи Петуньи» не представляется возможным. К слову, намерения престарелой владелицы отеля тоже стоило выяснить.

— Ну и что вы об этом думаете, донья Купитина? — как ни в чем не бывало поинтересовался Орсон. — Митер Ларкин и раньше бывал замечен в таком состоянии или это впервые? Мы можем поспособствовать его переселению в другое место, если вы сочтете нужным.

Затем Орсон склонился над предводителем экспедиции и сказал:

— Вам нужно на воздух, мистер Ларкин. И поесть. Вы сможете идти, как думаете? Я с удовольствием угощу вас ужином, если вы найдете в себе силы подняться.

– Я дюмяю, чьтё вямь пёря и чесьть зьнять, гёспёдя. Кякь видите, мистерю Ляркиню неверёятьнё пьлёхё, онь чуть ли не сь тёгё светя верьнюлься, кякие «идьти» и кякёй «ужинь»?! Ему нястёящегё врячя нюжнё, и немедьленнё, а ещё хёрёшегё кюринёгё бюльёня и спёкёйсьтвие. Сюдя пё тёмю, чьтё вы тякь и не пьредьявили свёи… обьвинения, я пёнимяю, делё тяки терьпить отлягятельстьвя. Вь тякёмь сёстёянии мисьтерь Ляркинь никюдя не денеться, нё дьля нядёжнёсьти я вьсё же вызёвю не тёлькё вьрячя, нё и пёлицию. Прёшю, гёспёдя, а тякже дёкьтёрь Бямби, оня же Ребеккя Кярьдьсь, пёкинють мёй отель немедленнё, этё чястняя сёбственнёсть и я вяс видеть здесь не желяю, если вяши «обьвинения» действительнё сюществюють, вы смёжете зярючиться пёмёщью пёлиции. Няскёлькё я пёмню, ни у США, ни у Великёбритянии неть юрисьдикьции ня земле Перу, вёть черезь официяльные кянялы и решяйте. Прёшю, прёшю, – старушка нетерпеливо указала на коридор, ведущий к лестнице вниз и прочь из отеля, и суровая решительность в её голосе и взгляде заставляли быть уверенными, что лучшим решением сейчас будет не идти на конфронтацию.

Словно уловив это, Джексон Илаяс обратился к нашим героям:

– Донья Купитина права, мистеру Ларкину нужен горячий суп, заботливое внимание и – желательно – надзор врача ближайшие несколько часов точно, а наша гурьба тут не помогут ему встать на ноги поскорее. Ведь мы именно этого хотим, не так ли? Мы здесь закончили, убедились, что мистер Ларкин здесь… Теперь нам нужно обсудить дальнейшую стратегию действий, после чего мы непременно вернёмся с вопросами о… кхм… финансовых махинациях, – Огастес с непониманием уставился на Джексона при этих словах. – Позаботьтесь о нём, донья, и да возблагодарит вас Господь за ваше доброе сердце и заботу. Мистер Ларкин, поправляйтесь, увидимся с вами... в понедельник утром?

С этими словами мистер Илаяс вышел в коридор, взглядом приглашая следовать за собой. Пожав плечами, мол, ладно, за ним последовал и мистер Уинтерс, перед выходом сделав лёгкий кивок мистеру Ларкину – подозрения подозрениями, но такт и воспитание никто не отменял. Дэниэл, прижимавший к груди фотоаппарат (тем самым удерживая золотую маску, которую он запихнул себе под пиджак – предмет был немелкий и просто так, не привлекая внимание Ларкина или Купитины, его было не вынести), не оборачиваясь на Огастеса последовал за Орсоном. Вздохнув, за Орсоном последовала и Агнес; Ивар покинул комнату Ларкина последним, всё ещё настороженно следя за кенийским британцем.

ОТЕЛЬ «МАУРИ»
Лима, Перу
19 марта 1921 года, суббота
20:00

Спустя полчаса или час максимум, наши герои сидели в лаунже своего отеля, а на столике перед их группой были расставлены бокалы с напитками. Джексон Илаяс набил свою трубку и, с видимым удовольствием затянувшись, выпустил облачко сизого табачного дыма, после чего обратился ко всем:

– Мне кажется, мы подошли к этому вопросу не с той стороны. Нам явно не хватает фактов для чёткого понимания происходящего, и мы спешим с выводами. Мы уже многое знаем, но ещё большее остаётся за кадром нашего немого кино, и в таких ситуациях я обычно предпочитаю следовать за течением хода событий, наблюдать, аккумулировать данные, и лишь спустя какое-то время анализировать их и делать заключения. Например, учитывая всё, что мы уже узнали, а также ретроспективно вспоминая последние две недели, в рамках которых я мог наблюдать за мистером Ларкином, я пришёл к выводу, что, вероятно, ввёл вас в заблуждение, поскольку и сам заблуждался, и за это прошу прощения. Теперь мне вовсе не кажется, что Огастес – член этого культа убийц, харисири, и точно не один из них, но скорее избранная ими жертва. Мне казалось, что связь, которая была очевидна между Огастесом и Луисом, относилась к преступной деятельности или культу, но сейчас я понимаю, что, вполне возможно, внимание Луиса к Огастесу было вниманием хозяина поросёнка, которого он выращивает на колбасу – потакает его капризам, кормит досыта и прочее. Вот только почему он попытался вызвать передозировку, а, возможно, и смерть у жертвы, в которую инвестировал столько времени и усилий – мне непонятно. Возможно, он пытался не допустить того, чтобы Ларкин увидел его в том обличии, в котором видели его мы? И предполагал, быстро управившись в музее, вернуться и откачать Огастеса? А мы стали той преградой, которая полностью нарушила его план… Я вот даже думаю, а не «приноровился» ли к героину Ларкин именно с подачи Луиса? Тот – испанец, мог найти «врачей», которые поставили неверный диагноз, усыпить подозрения Огастеса убеждением того, что он доверяет этим врачам и раз говорят «малярия», значит, малярия, если говорят «лечиться героином», значит, закати рукав, я тебе вколю дозу… возможно, даже большую, чем нужно… Одурманенную жертву легче контролировать. Опять же, я опасаюсь, что я снова делаю неверные выводы. Надеюсь, что без «заботы» де Мендосы и при участии врача, которого старая перечница обещала вызвать для Ларкина, он успеет до понедельника встать на ноги. В Пуно, как мне кажется, мы сможем собрать куда более понятные улики и сведения. И вот это, – Джексон залез в свой саквояж, который зачем-то принёс с собой на эту вечернюю встречу, и выудил оттуда золотой прут, который наши герои видели в музее, и дневник Фигероа, который зачитывала Тринидад там же. – Немесио, мой старый друг, под клятвенное обещание вернуть как минимум дневник, отдал мне на свой страх и риск эти экспонаты, и мне кажется, они нам ещё пригодятся…

Агнес прорабатывала все увиденное – носом в свою книжку, конечно же. Не могла дождаться лечь спать, а потом вместо того, чтобы спать, не законспектировать мысли потоком сознания, с диаграммами. Но сейчас надо физически поставить точку в этом дне.

– Вы правы, мистер Илаяс, Ларкин здесь – обманутая жертва. Сейчас на него давить и допрашивать не стоит, пусть отмокает. Все равно до места экспедиции долго ехать, за это время успеем поговорить по душам и, может даже, подлечить, или хотя бы точнее продиагностировать. Не говоря уже о том, что с этой экспедицией мы покинем место, где на нас будут точить зуб. Так что да, идем по плану.

Уинтерс заказал двойной виски и крохотными глотками попивал его в глубокой задумчивости. Джексон прав: пока мало что понятно, и предпринимать решительные действия, не разобравшись в ситуации — опрометчивое решение. Но сидеть без дела Орсон не хотел, тем более что у них имелся ещё один день в запасе перед тем, как отправиться к пасть к дьяволу.

— Нужно добыть больше сведений, — сказал торговец, нацепив очки и перелистывая скудные записи в своём блокноте, — Что мы имеем? Несколько неупокоенных конкистадоров с челюстями миноги, британца кенийского происхождения с тёмным прошлым, таинственной татуировкой и пристрастием к героину, и несколько артефактов неизвестного назначения. Мистера Ларкина, очевидно, лучше больше не трогать, иначе он не сможет предводительствовать в нашей экспедиции, тем более что он уже лишился секретаря. Артефакты опознать нам пока не удалось... Остаются конкистадоры, и вот что у меня есть сказать об этом. Если де Мендоса не посчитал нужным прятать своё имя, можно предположить — только предположить! — что и остальные выступают под своими реальными именами. В связи с этим предлагаю завтра, пока на это есть время, посетить местный архив и поискать документы и статьи, в которых фигурируют их имена.

Орсон постучал своей дорогущей ручкой по списку имён, который записал со слов Тринидад.

— Если все они живы, и хотят вернуться к пирамиде, что им мешало сделать это столь долгое время? Вероятнее всего — ничего не мешало. Тогда может они все эти годы раз за разом приводили к пирамиде разных людей? Например, чтобы принести жертву божеству, которое их прококляло, или создать новых харисири по его указанию? Тогда Ларкин и мы — новое подношение. Чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что мы стали частью сложного ритуала, и нам стоит разобраться в том, что этот ритуал собой представляет, до того, как над нами поднимется жертвенный нож.

Когда донья Купитина, такая мягкая и покладистая, вдруг проявила твёрдость и дала понять, что раскрыла обман, у Дэниэла оборвалось сердце. А может, она с самого начала им не поверила, и просто подыгрывала, чтобы поглумиться над тупыми "грингос"? Недаром же она произнесла это слово, а когда она говорила что-то на своём языке, мистер Хьюз-Илаяс только что не хихикал. Оказаться опозорившимся неудачником - это то, чего Дэнни всегда боялся, и сейчас в его душе клокотали стыд, страх и гнев. Какого чёрта надо было врать?!? А если бы у них спросили документы? А если бы явилась полиция? Конечно, утренние события показали редчайший уровень её пофигизма, но всё же, зачем дёргать судьбу за усы? Зачем, зачем, зачем? Этот вопрос бил в грудную клетку с каждым ударом сердца, и эти удары встречала маска. Она одна могла стать хоть каким-то ответом. Если бы не этот обман - они не устроили бы обыск и не нашли бы её. Если бы не дар убеждения Орсона и не охотничье чутьё баронета, они не наткнулись бы на этот чудесный артефакт. А достался он ему, Дэниэлу Ричардсону, молодому учёному. И эта находка уже оправдывает авантюру, на которую они пошли и опасности, которым подвергались. К сожалению, Ричардсону не удалось припомнить ничего похожего ни в одном учебнике по археологии и ни в каких музейных каталогах древностей. Впрочем, к сожалению ли? Это может означать, что это уникальная находка, и науке неизвестно ничего похожего, и тогда это будет прорывом в науке! Или же, он просто студент Ричардсон плохо учился и заслуживает двойку. В принципе, уже можно было бы вернуться домой - добыча вполне достойная даже если это и не прорыв в науке, но... А как же ... как назвать этих людей? Товарищи? Соратники?Друзья? У Дэниэла никогда не было друзей, и он не знал, как понять, друг тебе тот или иной человек или нет. Возможно, они стали друзьями. Возможно, нет. Но, так или иначе, этим людям он теперь должен. Они нашли для него маску, и покинуть их, оставив на растерзание омерзительным харисири... Это было бы логично и рационально, но Дэниэл Ричардсон после такого поступка всю оставшуюся жизнь не сможет смотреть на себя в зеркало. Он должен помочь им, так же как они помогли ему! Сейчас даже баронет уже не казался ему неприятным. Да, у них у всех есть свои недостатки. Можно подумать, у Дэниэла их нет. Но их связывает общая тайна и общее дело. "Да и, как знать, может, помимо маски удастся найти что-то ещё", - убеждал себя Дэнни, желая быть циником и не желая признавать, что им движет честь. "Надо бы поискать про неё сведения. Сходить завтра в музей, порыться там в книгах и каталогах. Заодно засвидетельствовать своё почтение мистеру Санчесу и мисс Тринидад", - размышлял он, сам не замечая, что прижимает маску к груди.
Придя в "Маури", Ричардсон первым делом поднялся в свой номер, достал чемодан и засунул маску на самое дно, обернув грязным бельём и ношеными носками. Авось, отобьёт охоту у случайного воришки или иного злоумышленника тянуть свои грязные руки к такой драгоценности. Мысленно попросив прощения у неведомого туземного бога за такое непочтительное обращение и объяснив, что это для его же блага, молодой человек спустился в лаунж, прихватив на всякий случай с собой фотоаппарат - техника дорогая, мало ли что. Да и сделанные фото не стоит выпускать из поля зрения, а они пока что не напечатаны и существуют только в камере.
Логические построения, которыми занимались... возможно, друзья, оказали на молодого учёного обычное успокаивающее действие, даже злость на Орсона прошла. Послушав, как структурированно он мыслит, Дэнни ощутил умиротворение и лёгкое головокружение, а когда антиквар высказался, парень с удовольствием включился в дискуссию:
- Блестящая мысль, мистер Уинтерс! Действительно, если наши загадки верны, и перед нами отряд конкистадоров, которые действовали вместе аж с шестнадцатого века, то едва ли они разбрелись кто куда, гораздо вероятнее, что они держатся вместе, паянные старым товариществом и общей тайной.
Тут Дэнни ощутимо поёжился. Выходит, таких, как Мендоса, несколько, и они разом могут напасть, расрыв ужасные круглые зубастые пасти, выпустив из них отвратительные языки-личинки, вгрызться в одно тело с разных сторон, осушить его, а то и растерзать.... Ой, мамочки!!!
- Только я тогда не могу понять, - голос парня от кошмарных видений сорвался, как у подростка, и он позорнейшим образом "дал петуха" и был вынужден выпить чуть не целый стакан воды, чтобы промочить пересохшее горло и голосовые связки. - Не могу понять, при чём тут Кения. Какая связь между кровавым кенийским культом и пирамидой в Перу. Если в этого Окровавленного Языка, слизывающего гной с ран вселенной, верят в Кении, так и людей ему в жертву должны приносить в Кении. Неужели с древних времён в Кении и в Перу одинаковые туземные верования? Этого же быть не может - не было контактов. Или уже в наше время кенийский культ настолько разросся? И что же, приверженцами этого культа стали испанские конкистадоры? А как их в Кению-то занесло? Что-то тут не складывается... Мистер Хьюз, Вы занимались подобными культами, может, у Вас есть какие-то данные, которые позволят собрать эту разрозненную мозаику воедино. И ещё непонятно: если смысл экспедиции в том, чтобы принести в жертву Ларкина и тех, кто откликнется на объявление, то бишь - нас, то почему глава экспедиции - Ларкин? Не лучше ли Мендосе самому её возглавить? Так получается: глава погиб, участники погибли, выжил только секретарь. А так: глава выжил, вынес из пирамиды добычу, часть участников погибли, ну что ж, бывает, экспедиции - дело опасное. Ему при этом - и слава, и богатство. Тем более, он знает, куда идти, а Ларкин не знает. И зачем для жертвоприношения собирать людей со всего мира посредством объявления в газетах? Не проще похитить десяток-другой местных бездомных бродяг, их никто не хватится. А мы с вами - представители великих держав, у нас за плечами - дипломатическая мощь посольств и консульств. Неужели этому Окровавленному Языку только белые по вкусу? В принципе, правдоподобно, коль скоро культ родом из Кении, там белый - чужак, в самый раз богу в жертву принести. Но опять же, почему тогда Ларкина там и не прирезали, а вместо этого подсадили на героин и повезли в Перу? Кстати, если признак жертвы - наличие татуировки, то, видимо, раньше, чем её нам нанесут, в жертву нас приносить не станут.
И тут из раззадоренного рассуждениями молодого учёного снова будто выпустили воздух, и он, поникнув и словно бы извиняясь, проговорил:
- Впрочем, видимо, если её нанесут, то будет уже поздно....
Стушевавшись окончательно, Дэнни обратился к баронету:
- Сэр Колкахун, договорённость о Ваших уроках всё ещё в силе? Кстати, господа я был бы признателен, если бы вы все взглянули на найденный нами артефакт и высказали своё суждение на его счёт. Это чрезвычайно интересная находка. Мистер Уинтерс, Вам в Вашей практике попадалось что-либо подобное? Господин баронет, а может, Вы в Ваших странствиях видели такие? Доктор Бамби, а Вы?

Красный как рак баронет виновато кивнул старушке на прощание, с трудом сражаясь со стыдом за нелепый спектакль, устроенный коллегами. Да, наверное, если они собираются таким заниматься, им нужна правдоподобная легенда, иначе в следующий раз придется объясняться уже с констеблем. Впрочем, в итоге все вышло приемлемо: мистера Ларкина спасли, например.

Оставалось надеяться, что он все еще со стороны тех, кого надо спасать.

Встреча в отеле с верным псом помогла Ивару больше, чем он того ожидал. Верный Айк, конечно, был настоящей охотничьей гончей, а не дамской болонкой, но все равно был рад видеть хозяина после долгого дня в одиночестве, с радостью принявшись вылизывать руки. Потратив немного времени на щенячьи нежности, он зацепился взглядом за саблю, ножны с которой висели на спинке кровати. Как сегодня не хватало верного оружия британского офицера! Не теряя времени, он повесил массивное оружие на пояс, ненадолго забеспокоившись за уместность такого аксессуара. Успокоила его, конечно, картина лезвия, входящего прямо в отвратительное жерло твари. Где-то в чемодане лежал мусат...

Подновленное лезвие сабли к охотничьему костюму очень подходило. Обновив туалетную воду на гладко выбритой шее (все-таки жара добиралась до организма даже сквозь слои одежды), Ивар спустился вниз – вместе с Айком на коротком кожаном поводке. Пожалуй, Айка не хватало охотнику еще больше, чем сабли: гончая из Нового Света чертовски хорошо знала своё дело и не пропустила бы ни одну тварь.

Разговор полуслучайных коллег Ивар слушал, на этот раз, гораздо более внимательно: у него появилась Цель, и изучить её было одной из первоочередных задач. Сигареты сегодня почему-то уходили очень быстро: в последний раз такое было в Аравии. Разговор только начинался, а пепельница была заполнена уже наполовину.

– Что ж, друзья, - громогласно и неожиданно прервал всех баронет, - похоже, мы с вами рискуем утонуть в море наших догадок. Действительно, Ларкин, - Ивар презрительно, но не очень заметно для окружающих, опустил титул путешественника, - не бандит и не Антихрист, а, похоже, просто дурак. На этом факты заканчиваются. И нам нужны новые. Я вижу три пути: записи конкистадора, безделушка Мендосы и мисс Тринидад. Первые два пути я доверяю вам, а мисс Тринидад готов взять на себя.

Очередная сигарета оказалась втоптана в дно пепельницы.

– Обладая новыми фактами или же без оных, мы отправимся в логово твари. Тварей. - Рука с сигаретой чуть дрогнула. - И здесь нам нужна соответствующая подготовка. В первую очередь, в обращении с огнестрельным оружием. Я, к сожалению, не смогу сотворить чудо, но за завтрашний день мы найдем каждому средство самозащиты и даже потренируемся. Помимо этого, нам понадобятся сигнальные пистолеты и петарды: наш противник проворен и толстокож, но уши у него такие же, как у христиан, это мы проверили. На удачу, я бы закупил парочку золотых ножей: вряд ли их успеют сделать на заказ, но мы точно сможем найти ножи для бумаг. Понимаю, это выстрел из пушки по воробьям, но половина найденного нами сатанинского барахла – из золота, может, местные дикари что-то знали.

Ивар нахмурился: речь затягивалось, а он такое не любил.

– Итак, мистер Уинтерс, насколько я понимаю, вы все еще ключевой инвестор этой экспедиции, и сможете уладить наши финансовые вопросы.

ОТЕЛЬ «МАУРИ»
Лима, Перу
19 марта 1921 года, суббота
21:00

В ответ на слова Орсона и Дэнни, Джексон с энтузиазмом начал делиться своими соображениями, помогая мыслительному процессу глубокими затяжками и выпусканием сизых колец табачного дыма, а процессу говорения – регулярным чествованием бокала с чилькáно –классическим и «знаковым» перуанским коктейлем (вторым по известности после «Писко Сауэр», который наши герои отведали сразу же по прибытию в отель «Маури» день тому назад, и очень похожим на «Писко Сауэр» по ингредиентам).

– Именно, точно такая же мысль пришла и мне в голову, мистер Уинтерс! И теперь, когда я услышал её и от вас, я осознал, что не зря попросил профессора Санчеса навести справки об остальных именах, упоминаемых в дневнике Гаспара де Фигероа. Помните, Немесио упоминал, что отправится с полицейскими в участок для дачи показаний и чтобы настоять на немедленном вскрытии трупа Луиса де Мендосы? И помните, я задержался в Музее и присоединился к вам позже? Я не только уговорил моего друга дать нам во временное пользование эти бесценнейшие артефакты, но и попросил навести справки в полицейском архиве и в архиве городской ратуши – насчёт остальных имён, упоминавшихся вместе с именем Луиса. Завтра я отправлюсь в Музей снова, надеюсь, у профессора Санчеса будет, что мне рассказать.

Что же до связи харисири и кенийского культа, мистер Ричардсон… Я абсолютно разделяю ваши сомнения и восхищаюсь блистательному ходу ваших мыслей – из вас вышел бы невероятный конкурент мне, писателю-следователю, ваши аналитические способности просто поразительны! Я позволю себе поделиться своими мыслями. Смотрите, у нас всех, возможно, перепутались эти два культа – Окровавленного Языка в Кении и харисири в Перу (который, как мы сегодня убедились, не является культом, но является группой реальных отродий ада, порождённых чем-то невероятно древним, неизвестным, что овладело охваченными алчностью конкистадорами). Я не считаю, что эти культы как-то между собой связаны, поскольку в Кении – это полноценный культ, люди, вообразившие невесть что и убивающие других ради власти, денег и неких скрытых мотивов. Тут же… Тут всё иное. Мне кажется – и я могу, конечно же, ошибаться – что Огастес столкнулся с культом Окровавленного Языка, когда жил на своей родине, в Кении. Возможно, он даже был членом этого культа. Или же, что мне кажется более вероятным, учитывая… хм… подверженность внешнему влиянию и общую слабохарактерность мистера Ларкина, да простит он мне подобные нелицеприятные высказывания; или же он был избран жертвой, но каким-то образом избег этой участи. Может даже, именно потому он и тут, в Перу, на другом конце света от Африки – возможно, он сбежал, спасаясь от преследования (с другой стороны я в этом сомневаюсь, поскольку зачем тогда вся публичность). Луис де Мендоса избрал его новой жертвой – вполне вероятно; связано ли это было с его предыдущим «кастингом на роль жертвы» – сомнительно, но кто знает, как «работает» процесс выбора жертвы у харисири… Я более чем уверен, что чем ближе мы будем к их логову, тем легче нам будет найти ответы на все эти мириады вопросов. Подводя итоги всему вышесказанному: во-первых, завтра я получу сведения по именам соратников Луиса. Во-вторых, я не считаю, что культ Окровавленного Языка и харисири связаны или являются идентичными, мне кажется, это совпадение, но я могу ошибаться. В-третьих, учитывая то, что у нас на данный момент больше вопросов, чем ответов, думаю, one step at a time is the best strategy here, как говорил Говард Картер – мой близкий друг, ваш земляк, доктор Бамби; он уже годы ищет ответы на свои вопросы и – что-то мне подсказывает – он их найдёт всенепременнейше, а всё потому, что не спешит с выводами и продвигается медленно, но уверенно.

Остаток вечера прошёл в спокойной обстановке – беседы шли на сей раз уже отвлечённые от злободневных тем. Наши герои по совету Агнес – постараться сфокусироваться на позитивном или том, что вызывает выработку каких-то там «гормонов счастья» – поговорили о политике, о музыке, о новых литературных произведениях и об охоте, причём когда слово взял Ивар, его пёс, видимо уловив смену настроения хозяина, который на сей раз впервые полноценно почувствовал себя в своей тарелке, помогал седьмому баронету рассказывать о его невероятных приключениях в джунглях Амазонки, саваннах Африки и в горах северного Индокитая своим потявкиванием, повизгиванием и утвердительным «бум-бум!» хвостом по полу бара.

Прежде, чем все разошлись на покой, Илаяс рассказал о том, что собой представляет Перу как страна:

– Поразительная по своей структуре, географии и биологии, друзья, она просто поразительная! Восточные границы Перу проходят по западному краю бассейна Амазонки, это влажные жаркие низины, сплошь поросшие непроходимыми джунглями, которые всё ещё мало изучены современной наукой. Бóльшую часть страны занимают Анды, протянувшиеся по всему её «позвоночнику», и это – тот самый район Альтиплано, куда мы с вами и держим путь. Альтиплано – высокогорье; средняя высота колеблется от двух до пяти тысяч метров над уровнем моря, и, как и можно ожидать от таких природных условий, это царство камней, скал, льдов, ослепительного солнца, высокого уровня ультрафиолета, пронзительных ветров, леденящих ночей и жарких дней, а также крайне сухого воздуха. Рекомендую запастись соответствующей одеждой, если вы этого не сделали ранее: обязательно – чтобы она была тёплой, надёжной и удобной для передвижения по горам. Не стоит переживать касательно потенциальных болезней – Альтиплано, учитывая специфику климата, является местом проживания долгожителей, и местом смерти всяческих болезней и зараз. Запад Перу – тихоокеанское побережье, поэтому зовётся «Коста», что значит по-испански «берег». Тут царит сухой и жаркий климат, и тут также отсутствуют джунгли, поскольку Анды подбираются практически к самому океану, не давая растительности ни малейшего шанса. И, собственно, по Косте мы свами и отправимся в путь – если я правильно понял объяснения Ларкина.


Лима, Перу
20 марта 1921 года, воскресенье

Вдохновлённая рассказом мистера Илаяса, а также порывшись в закромах своих медицинских познаний, Агнес на следующий день отправилась по местным аптекам, чтобы подобрать все нужные для путешествия на Альтиплано медикаменты. Успешно закупившись всем, что доктор посчитала необходимым, остаток дня девушка провела наслаждаясь прогулкой по Лиме и знакомством с этим неповторимым городом, который показался ей красочным, уникальным и невероятно интересным, поскольку ментальность, а значит и алгоритмы поведения местных жителей выступали невероятным контрастом по сравнению с более привычными ей британцами.

Ивар бóльшую часть дня выплачивал свои моральные и эмоциональные долги Айку – сначала выгулял своего пса хорошенько, до самого морского побережья и обратно (учитывая, что вся дистанция составляла почти 12 миль, прогулка «обратно» состоялась в открытом кэбе, но пёс всё равно был рад – смотреть на пейзажи вокруг и время от времени выражать свой восторг любимому хозяину было куда лучше, чем сутки сидеть в закрытом душном номере отеля). Не забыл он и о Тринидад, потому когда совесть Ивара в отношении Айка наконец стала спокойной, он отправился в Музей, надеясь застать там кудрявую сеньориту Рисо.

Джексона Илаяса не видел никто в течение всего дня, а вот Орсон и Дэниэл решили, прежде, чем Дэнни реализовал свой план по походу в Музей и использованию его библиотеки для получения больше сведений касательно загадочной маски, которая, очевидно, была крайне важна для Луиса де Мендосы, изучить её вновь. Выкопав старинный артефакт из могилы своих погибших носков и исподнего, Дэниэл постучался в номер к мистеру Уинтерсу и, когда тот впустил его внутрь, передал золотую маску антиквару.

Орсон сразу же увидел схожие черты в узорах, обработке металла и общем «настроении» артефакта, с золотым медальоном, который он мог наблюдать за ужином при первой встрече с Огастесом Ларкином. Тиуанако, определённо артефакт принадлежал этой культуре! Перевернув маску тыльной стороной, Орсон снова задался вопросом – зачем создавать маску без прорезей для глаз или рта? Как в ней вообще можно было ходить? И как она крепилась к… лицу, голове, к чему? Ведь задняя часть маски была гладкой отполированной металлической поверхностью… напоминавшей зеркало… хм, а в зеркало ведь глядят? С этой идеей антиквар попытался разглядеть своё отражение в обратной стороне маски, и тут всё и произошло.

Для Дэниэла Ричардсона Орсон Уинтерс просто повертел маску в руках, прошёлся кончиками пальцев по изящным узорам её лицевой поверхности, повернул её тыльной стороной, задумавшись нахмурился, после чего начал пристально вглядываться в своё отражение, и он… словно застыл. Словно заморозился в мгновение. Словно все мышцы его тела в мгновение окаменели. Единственным подвижным органом у Орсона оставались глаза – они двигались с бешеной скоростью во всех направлениях, словно Уинтерс переживал самый ужасный кошмар в своей жизни и никак не мог заставить себя перестать его видеть…

«Нет, нет, не тот оттенок! Нужна другая краска, нужно смешать… но нет времени… нужно запечатлеть… чтобы все знали… видели… какое чудовищное зло, какое надругательство над самой природой естества изрыгнула Вселенная… да, клыки такой длины, и слизь, покрыты слизью… или ядом? что там у змей, яд? Какая отвратительная тварь!» – Орсон ощущал мысли человека, которым он стал… был… будет? – или же он просто наблюдал за тем, что происходит с кем-то, находясь «в его голове», вот только всё – от мыслей, всего, что он видел, осязал, обонял и слышал, – шло ошеломляющее ощущение реалистичности. Уинтерс видел себя и изнутри, и снаружи – он был маленьким человечком, тощеньким бледненьким мужчинкой, одетым так, как модно было среди нынешней богемы в Европе; он находился в убогой, грязной, захламлённой комнатушке перед мольбертом и судорожно атаковал кисточкой, словно ножом, холст перед собой. Холст, на котором уже начали вырисовываться очертания чего-то… кого-то… змееподобного, чудовищного, чего-то… кого-то… явно не из этого мира…

Моргнул.

«Новый коридор? Или мы тут уже были?! Или новый?! Или были?! НУ СКОЛЬКО МОЖНО!!! Это какая-то пытка, это какое-то издевательство, так не может быть – не должно быть… Есть логика, законы физики, геометрии… Проклятье!!!» – последнее слово Орсон не подумал, а каркнул хриплым пересохшим горлом. Глаза жёг сухой, невероятно сухой, словно в пустыне, воздух, сердце билось от отчаяния и страха, а ноздри атаковал мерзкий запах плесени, тлена и каких-то странных ароматов, чем-то напоминавших зал бальзамировщика в похоронном бюро. Уинтерс снова увидел себя со стороны – на сей раз это был он, собственной персоной, и в компании своих нынешних «коллег». Все – измотанные, измождённые, грязные, все – посреди бесконечного лабиринта коридоров и комнат в чём-то, построенном из золотистого песчаника, все – посреди кромешной тьмы и тишины, которым противостояли лишь едва тлевшие факелы и звуки тяжёлого дыхания…

Моргнул.

Солнце ярко сияло в сочно-синих небесах, когда чёрное пятнышко появилось с его левой стороны. С каждым моментом оно росло и росло, становясь кусочком чего-то круглого… лунной тени! Затмение. Солнечное затмение, полное. Мир вокруг Орсона (а это снова был он, а не кто-то неизвестный) начал блекнуть. Мужчина наблюдал за нарастанием тьмы с ощущением невероятной, небывалой пустоты в сердце. «Всё утеряно. Всё утрачено. Мы не смогли. Весь этот мир совершает свои последние вдохи и выдохи. Когда Солнце станет Чёрным, мир умрёт. Прости, мы пытались…» Лунная тень всё больше и больше поглощала диск солнца, и горькое отчаяние в сердце мужчины всё больше и больше проецировалось на всё тело – в глазах темнело, в ушах стучало, мышцы ослабли, голова кружилась, хотелось кричать, но не было сил… и было понимание, что кричать бесполезно. Умрут все и всё. Через несколько минут ничего не станет. Кричи, не кричи. От этой мысли становилось ещё больнее, безысходность и беспомощность – страшнейшие из пыток. Вот он, вот он миг, когда мира больше не будет… Лунный диск полностью покрыл солнечный, окутавшись лучезарной короной, и в этот момент на безупречной сини неба начали появляться тёмные пятна. С каждым моментом они увеличивались в размере и становились всё темнее, и спустя какое-то время – почему-то солнце и луна остановились в небесах, зафиксировав затмение в своей максимальной фазе – пятна в небе обрели форму. Это были миллионы, миллиарды невероятных, космических размеров щупалец, темнее самой бездны, которые с жаждой тянулись к поверхности Земли…

Моргнул.

С первых же моментов, когда Орсон впал в такой кататонический ступор, Дэниэл начал нервничать и переживать, и с каждой секундой происходящего ему становилось всё тревожнее и неуютнее; Дэнни попытался окликнуть Орсона, потом коснулся его плеча, потом начал его трясти... Но всё бестолку – антиквар никак не реагировал на внешний мир. Но когда у мужчины в уголках глаз начали формироваться слёзы – бардово-красного цвета, кровавые слёзы – аспирант понял, что нужно что-то делать, и делать прямо сейчас. Дэниэл со всей силы влепил пощёчину Орсону, да так, что тот просто упал на пол, свалившись со стула, на котором сидел; визуальный контакт между глазами мужчины и золотой маской прервался, и Уинтерс издал хриплый, исполненный ужаса и боли крик.

Похвала мистера Хьюза-Илаяса была Дэниэлу очень приятна, хоть он и не слишком-то поверил в её искренность. Наверняка это просто дежурная вежливость, но сама мысль, что он - Дэниэл Ричардсон - можт быть успешным писателем, чьи книги читает весь мир и содержание которых интересно всем, в том числе ему самому - Дэниэлу - будоражило воображение. Только едва ли это возможно: интересно только узнавать то, что не знаешь. А если ты пишешь о чём-то в книге, значит, ты про это знаешь. А раз знаешь, так оно не интересно. Особенно если про это знаешь не только ты, но и другие люди. Вот всякая экзотика типа кровавых культов... Это интересно! Это будоражит! Хотя, конечно, одно дело, когда где-то там в далёкой Кении какие-то дикари приносят людей в жертву своим дикарским богам. И совсем другое - оказаться в эпицентре подобных событий, где в жертву могут принести тебя. Это уже не будоражит - это пугает. А если удастся вырваться из этой круговерти живым - стоит ли об этом писать? Всё равно ведь никто не поверит. И не напишет ли мистер Илаяс об этом первым: он - именитый писатель, его-то скорее издадут, чем какого-то безвестного молодого аспиранта. Хммм... А если написать художественное произведение? Приключенческий роман? Или даже... Ужас! И назвать как-нибудь... Скажем, "Хребты безумия" - про горы Анды, где главные герои чуть не оставили свой рассудок. Или "Мгла над Лимой". Бессмысленно, зато загадочно и жутко. И туда можно будет включить любых чудовищ: хоть этих харисири... Хотя, не хотелось бы: описывая их, пришлось бы снова пережить всё это, снова пропустить все эти кошмарные события через себя, а лучше бы забыть их как страшный сон! Нет, лучше вместо них каких-нибудь вымышленных монстров. Вампиры... Нет, вампиры уже есть. Вампиры из космоса! Звёздные вампиры! Может, какие-нибудь чудища из океана? Или из льдов Антарктиды? Хмм, над этим надо будет ещё подумать. А сейчас - спать!
Утром воскресенья Дэниэл проснулся слегка не в духе: перед тем, как уснуть, он всё думал, каких страшных чудовищ можно было бы описать в своих предполагаемых будущих рассказах, и в результате ему приснился кошмар про страшных людей-змей, живущих в подземных городах и строящих там пирамиды для поклонения своему змеиному богу. В итоге пришлось проворочаться в постели где-то с полчаса, силясь сбросить кошмар. Ничего не получилось, и тогда Дэнни усилием воли заставил себя встать, пойти в ванную, умылся холодной водой, оделся в свежую белую рубашку и брюки со стрелками. Такой наряд всегда действовал на него дисциплинирующе. А тут ещё навёл на мысли, что для экспедиции на Альтиплано понадобятся вещи более подходящие, исходя из информации, полученной вчера от мистера Хьюза.
Выбросив из головы змеелюдей, Дэнни взял маску, завернув её в чистую тряпицу? и постучался в номер к Орсону, они накануне договорились ещё раз вместе осмотреть маску. Антиквар повертел золотой артефакт так и этак, вгляделся в полированную поверхность, - и вдруг....
- О господи! Мистер Уинтерс! Мистер Уинтерс, что с Вами?
С торговцем древностями явно было что-то не так, маска словно приковала его к себе и превратила не то в безумца, не то в живой труп - у живого разве могут так окоченеть мышцы? А когда у мужчины на глаза навернулись кровавые слёзы, Дэнни совершенно уверился, что происходит какая-то чертовщина и, не растерявшись, влепил Орсону оплеуху, так что тот упал. Контакт между поверхностью маски и взглядом Орсона прервался, и тот. кажется, начал приходить в себя. Дэнни тут же завернул маску обратно в тряпицу, чтобы никто случайно не смог в неё посмотреть, потом метнулся к лежащему на полу стонущему антиквару, промокнул кровавые слёзы, текущие из его глаз, манжетом своей белой рубашки (может, удастся как-нибудь провести анализ?) и занялся пострадавшим:
- Тише... Всё в порядке... Тсссс, - увещевал он кричащего мужчину, словно ребёнка. - Виски? Есть виски? Или что-нибудь крепкое?
Сам он никогда не пил алкоголь, но знал, что его обычно вливают в тех, кто только что пережил сильное потрясение.
- Есть? Если нет, сейчас сходим в бар, тебе необходимо выпить...
Стараясь привести соратника в норму, Дэнни сам не заметил, как перешёл на "ты"
- Не вспоминай. Этого не было. Только видение. Наваждение. Сон. Вот мне сегодня ночью вообще такая ерунда приснилась...
Стараясь отвлечь Орсона от его кошмаров, Дэнни начал болтать первое, что пришло в голову. А первыми ему пришли в голову его кошмары.
- ... и вот мы, люди, произошли от обезьян. А они - от змей. А так весьма похожи. И бог у них змеиный. Живут под землёй и там строят пирамиды. На кой чёрт, спрашивается, под землёй пирамиды? Вот такой вот сон...
Когда кошмар был высказан - он перестал быть страшным. Даже показался забавным - не то что ночью. Когда Орсон более-менее пришёл в норму, Дэнни отвёл его в бар, заказал ему выпить и поговорил с ним, чтобы тот пришёл в себя совершенно. А потом предложил совместить приятное с полезным - пройтись за покупками: и развеяться, и экипироваться в экспедицию.
- Я был в археологической экспедиции. Всего один раз, но был. И вот что я Вам скажу: в полях главное: штаны с укреплёнными коленками. Когда что-то ищешь или копаешь - частенько приходится ползать на коленях, и штаны протираются моментально. А если штаны носить толстые и крепкие - они тяжёлые и в них жарко. Надо кожаные наколенники - их ещё называют "чаппорехос". Или нашить на коленки кожаные заплатки. Кроме того, судя по тому, что рассказал вчера мистер Хьюз, нужны будут тёплые куртки, шапки (я знаю, жители анд носят "чулы" или как-то так, шапки из шерсти альпаки характерной формы). Обязательно нужны крепкие кожаные ботинки с хорошей "тракторной" подошвой.
Дэнни покосился на свои красивые остроносые туфли.
- Ну и спальные мешки, если только мистер Ларкин их уже не припас. Без них даже в Массачусетсе в июле по ночам спать холодно, не то что в Андах в марте.
Закупившись одеждой, Дэнни сбросил покупки в свой номер и направился в библиотеку музея: после того, что случилось с Орсоном, информацию про маску найти нужно было во что бы то ни стало, так что историк, поздоровавшись с Тринидад и профессором Санчесом, зарылся в архивы, описи, каталоги и прочие сокровищницы человеческой памяти, стараясь отыскать данные о подобных золотых масках и, возможно, об эффекте, который они оказывают на людей: кровавые слёзы - штука приметная. В процессе поисков Дэниэлу пришло в голову, что если на этой территории с XVI века действует банда бывших конкистадоров и действуют они под своими именами, то за столько лет практически наверняка они чего-нибудь да набедокурили, а значит, могли остаться записи об этом, и параллельно с поиском информации о маске он ещё поглядывал, не попадутся ли имена кого-нибудь из этой компании.
Закончив работу в библиотеке, аспирант решил разыскать Ивара на предмет обещанных уроков военного дела

Гуляя по Перу, Агнес весьма условно смотрела на его достопримечательности и удобства – она была погружена в мысли. Идея была посмотреть на другую культуру в некоем аггрегате, на другие базовые предположения реальности, просто побывать на другом континенте в надежде, что это разомнет мозговые полушария просто на новизне.

Но одно базовое предположение, которое она точно не ожидала, что сохранится – это что на одном case study можно узнать больше, чем на сотне обобщенных обзоров и усредненных статистик. Про одно яблоко можно сказать больше, чем про все яблоки мира. И Ларкин был пока что самым интересным фруктом...

Орсон встретился лицом к лицу со своим самым страшным кошмаром: осознанием, что некоторые предметы действительно хранят тайны, неподвластные человеческому разуму. Образы, увиденные им в те мгновения, когда он смотрел на загадочную маску, ужаснули его, но вернувшись в сознание, Уинтерс вовсе не обрадовался. Там, в видении, все казалось пугающим сном, болезненным наваждением, а здесь, в реальности, на торговца обрушилось понимание: он вошëл в контакт с мистическим артефактом, заглянул за кулисы мироздания, и этот опыт он никогда не сможет стереть из памяти.

Именно это, а не вид черного солнца погибающего мира, заставило его жадно глотать воздух после того, как Дэнни влепил ему пощечину, прервавшую оцепенение. Орсон упал на пол и прижал к лицу ладони, стирая кровавые следы от вызванных видением слез, но никак не мог по-настоящему прийти в себя. Все, что он считал незыблемым, рухнуло, словно фальшивая зеркальная панель, скрывающая механизм хитроумного фокуса. Вещи, подобные тем, что окружали его в собственном магазине, за одно мгновение перестали быть предметами купли-продажи и приобрели зловещую значимость.

Лишь потом, в полузабытьи покинув комнату Дэнни, прогулявшись на свежем воздухе и выпив виски, Орсон смог обдумать то, что ему открылось. Являлись ли эти сцены картинами прошлого и будущего или всего лишь метафорами их блужданий среди загадок древних цивилизаций? Было ли послание маски личным или любой другой, кто посмотрит в неё, увидит то же самое? Овладев собой насколько возможно, Орсон открыл блокнот и вписал на чистой странице:

1. Художник рисует нечто змееобразное
2. Наша команда блуждает в лабиринте
3. Затмение знаменует конец мира

После этого Уинтерс закрылся у себя до следующего дня, дав себе обещание не думать об этом, пока не появится возможность обсудить это с теми, кому Орсон доверял больше остальных — Дэнни и Иваром.