|
|
|
- Я могу бы пообещать тебе не толкать тебя, но вижу, что вопрос в другом. На подобную мелочь я бы не обратил даже внимания, для тебя это вопрос каст, чести, или чего ты там в голове держишь. Но суть мне понятна: твой гонор опасен для каравана, а в пустыне и так много опасностей, чтобы везти с собой еще одну, - проговорил Эзекион, кивнув своей квадратной головой. - В Силкенкросс пойдем каждый своим путем. С этими словами старый синт вскарабкался на спину автодромадера, отдав приказ выдвигаться.
|
61 |
|
|
|
— Я призываю вас взять в спутники меня, а не этого опасливого старьёвщика! — вскричал Атрик. — Тебя, Уитмон, и вас, истинные люди, Казор и Икуд, и тебя, Урустхе! Тебе, Эзекион, я напоминаю, что ты мне должен плату едой и водой до Силкенросса, и я не растанусь с тобой никак иначе!
|
62 |
|
|
|
Восходящее солнце Ваарна отбрасывало сияющие блики от синих дюн, и пока короткие тени ложились у ног готовых выступать путников. Скрестив ноги, Казор ждал, покуда серв свернёт их тенты, и играл со своей рыбкой. Питомец подпрыгивал в невидимых глазу голо-волнах, играя и веселясь, а тонкие пальцы оптимата выписывали вокруг неё сложный танец, рисуя сложный узор, но не нарушая зыбкой целостности спроецированного тела. Выкрик Атрика нарушил сосредоточение мужчины, и его пальцы задели хвост танцующей рыбки, заставив проекцию подёрнуться рябью. Раздражённый, он вскочил на ноги: — Ужель ты растерял разум, сын песков? Мы дали своё слово почтенному Эзекиону сопровождать и защищать равно его самого и ведомый им караван, и не отступим. Или ты с той же лёгкостью отринул бы и узы, связавшие нас после того боя, когда мы помогли тебе избавиться от преследователей, а ты одарил нас одеяниями пустыни? Недостойно воина вести такие разговоры и поддаваться гневу, смущающему разум! После этого Казор обратился и к Эзекиону, увещевая старого караванщика: — Умерь и ты свою гордость, почтенный синт! Сыны Фаа горячи и несдержанны, но не должно нам пререкаться, словно слюнявым щенкам Гогочущих Пастей. Направляй свой караван твёрдой рукой в Силкенкросс, а мы будем охранять вас, как и подрядились.
|
63 |
|
|
|
- Никакой гордости, лишь практичность, - скрипуче отозвался Эзекион. - Угрозы убийством - это прямой риск для каравана и моей физической оболочки. Неприемлемо.
|
64 |
|
|
|
Икуд, пакующий тент, исподволь наблюдал за разворачивающейся драмой. Юному сервитору не доставало воображения, дабы представить, что кто-то устроил нечто подобное в землях Гегемонии. Слово старшего — закон! Или же нет?! Или всё, что он узнал, чему научился — было ложью?! Растерянный, смущённый, он воззрился на Эзекиона.
|
65 |
|
|
|
Накануне Урустхе вызвался помочь Атрику со свежеванием ящерольва, однако довольно скоро до какогена дошло, что это развлечение на весь остаток ночи. Уже через полчаса он начал громко зевать, а потом и вовсе свалил спать, пробормотав нечто нечленораздельное.
Утром мутант проснулся позже всех – впрочем, собираться ему нужно было немного. Во время объяснения между фидаином и караванщиком он просто сидел на песке, позёвывая и почёсываясь, и с интересом переводил прищуренный взгляд с одного собеседника на другого – видимо, ожидал, чья возьмёт. Слушая примерительную речь оптимата, пару раз одобрительно поцокал языком. Однако когда Эзекион отдал приказ отправляться в путь, Урустхе нехотя встал и нарочито медленно стал навьючивать на себя свою поклажу. За всё утро он так пока и не проронил ни слова.
|
66 |
|
|
|
— Ладно! Ладно! — примирительно поднял руки Атрик после речи Казора. — Ты прав, Эзекион! Я извиняюсь! Я говорил резко, и в гневе, и не правильно. Горячка боя заполнила мой разум, и я не думал. Конечно же, я не собираюсь уничтожать твою оболочку и прерывать твоё земное существования из-за нарушения каких-то там кастовых запретов или иных табу, отсылающим к эпохам варварства, неясных традиций, абрекской воинственной чести и племенных вендетт! Я же цивилизованный человек! Давай забудем все нехорошее, будто оно было бризом над дюнами! Я был неправ, когда грозил тебе погибелью, и больше не буду этого делать.
|
67 |
|
|
|
Эзекион несколько секунд помолчал, будто калькулируя степень искренности сказанного Атриком. Наконец, кивнул: - Хорошо, я верю тебе, кочевник, и надеюсь, твои слова шли от души, - проговорил старый синт. - Сказать что-то в запале присуще органикам, и я ценю твою способность дать заднюю, это выдает в тебе разумного человека, - он тронул пятками бока автодромадера, в могучем теле древнего корабля пустыни заскрежетали механизмы. - В путь.
|
68 |
|
|
|
И вновь мимо потянулись кобальтовые дюны Ваарна. Икуд покачивался в такт мерной поступи их с Казором транспорта и сосредоточенно думал. Юноше совсем не понравились ощущения придавливающего тело противника, да и рёбра, откровенно говоря, болели до сих пор. "Надо смастерить лук или пращу!" Решил сервитор и дал себе зарк пристать на отдыхе к Эзекиону, с просьбой научить мастерить что-то подобное.
|
69 |
|
|
|
Мерный темп каравана был медитативно-расслабляющим, и Казор направил часть своего разума на внутреннюю декламацию его любимой поэмы древнего поэта Ре-Мога, чей текст нашли вырезанным на костях гиганта, которого освободили из своего плена разошедшиеся дюны:
Солнце, богиня, воспой, что пески Ваарна своим ярким взором, ярясь, обжигает Многие души нашли здесь извечный покой И кости их в дюнах иссиних, скрипя, иссыхают
Спустя время, когда то самое солнце уже перевалило зенит, оптимат отвлёкся от поэтических воспоминаний, и попробовал завязать разговор с Хисс о призраке, которого они упоминали
|
70 |
|
|
|
Не то чтобы у Хисс есть внятная история про ящерольва, скорей это набор суеверий. Если убил существо из пустыни не для того, чтобы съесть, лучше отнесись к этому существу с уважением, а то призрак существа будет мучить тебя. А еще вполне возможно, что в этом существе воплощен малый бог Ваарна, тогда совсем уж вляпался, не оказав почести при захоронении.
|
71 |
|