В холмах к северу от Эвергрин.
В темноте, на обращённом в сторону города, скалистом склоне холма, у самой кромки леса стояло двое. Две тёмных, едва различимых в мраке фигуры: мужчина и женщина, в камуфляжной форме, при баллистических шлемах, бронежилетах сделанных из нескольких слоёв хитиновых пластин, обвешанные снаряжением, при оружии. Мужчина — средних лет офицер, с шрамом поперёк левой брови, поправил козырёк шлема и приложил к лицу бинокль. Обвёл оперативный регион взглядом. За южными ворот коптились в ночи остатки подбитых механизированных шасси отвлекающей группы — из-за города и стены их не очень то различить, но дым и языки пламени хорошо видны даже отсюда. Он перевёл взгляд восточнее — там, в отдалении, догорали уже остатки штурмовой группы Орума, оказавшейся неспособной своевременно уничтожить оба энергоблока реактора. Да, технически, они достигли определённого успеха и один из энергоблоков всё таки уничтожили... но только вот город, как ни в чём не бывало, пестрил в ночи светом. Повсюду. В окнах, на улицах, и в потоке дронов в воздухе над городскими кварталами. Системы автоматизированной обороны были всё ещё активны, тоже — догорающие останки нескольких мехов-инфильтратров, пытавшихся взять восточные ворота сразу после уничтожения первого энергоблока, познали это на своей шкуре. Мужчина обвёл взором бинокля массивные турели закреплённые в ферробетонных башнях растущих над стенами, их шестиствольные пулемёты, зенитные орудия установленные на крышах высокоэтажных домов, минные поля на которых подорвалась пытавшаяся вернуть мехшасси эвакуационная машина...
Это была паршивая ночь. Возможно, не такая насыщенная событиями, как Шестая Битва при Эгрегоре-Кросс, когда он, ещё молодым лейтенантом едва не лишился глаза. Но она медленно, с неотвратимостью воды точащей скальные породы, приближалась к ней по уровню паршивости. Мужчина отпустил бинокль и поглядел вверх, подставляя лицо прохладному весеннему ветру, чтобы освежить голову. Произнёс, усталым тоном, на выдохе:
— Сколько времени прошло со времён доклада Псалма, два месяца?
Девушка сбоку от него, убрав свой бинокль от лица, окинула его взглядом. Качнула головой, недовольно цокнула языком.
— Тск. Как бы не больше, Ан. — Она сделала длинную паузу, возвращаясь к наблюдение за городом в бинокль. — Такими темпами, ещё через два месяца, здесь будет батальон мехшасси и ядерное оружие.
Мужчина перебил её категоричным взмахом ладони. Ему не нравилось когда она сокращает его имя на людях — а неподалёку были сослуживцы, всё таки. Но больше ему не нравилось паникёрство.
— Если я сделаю то, что должен — не будет.
В воздухе повисло напряжённое молчание. Оба понимали, к чему всё идёт — и понимали уже давно. Он снова приложил бинокль к лицу, пытаясь разглядеть где-то в густом мраке то самое звено механизированных шасси, остановившее их атаку на электростанцию. Безуспешно. Девушка, посмотрев на него с мрачнеющим лицом и расширяющимися зрачками, первой решила нарушить молчание.
— Командор Дталл сразу ведь сказала, что эта "маленькая" операция против Эвергрин будет стоить нам самых...
Снова категоричный, отрезающий аргументы жест ладонью — и последовавший за этим сосредоточенный, мрачный взгляд исподлобья.
— Дталл слишком молодая и ничего не понимает. Генерал Ордо - понимает.
Она ничего не ответила. Мужчина отвернулся, и снова приложил бинокль к лицу, уже сам не понимая что именно он собрался на том конце разглядывать — скорее, что бы увести свой взгляд от неё. Что творится у неё в голове он уже не совсем понимал. Как, впрочем, и то что творится в его собственной.
— Вэл?
Он снова перевёл взгляд на неё. Кроме лёгкой тряски её тощих, бледных пальцев, которыми она держала бинокль перед лицом — в ней ничего особо не поменялось.
— Да?
На короткое время он просто уставился на неё, особо не понимая что сейчас говорить. Пару недель назад он планировал, что в случае, если всё действительно придёт к этому — он произнесёт какую-нибудь пламенную патриотическую речь перед солдатами. Поделится какой-то из древних мудростей, что-то про то как на войне нужно жертвовать пешками, про долг перед домом и народом. Ну или, если солдат к тому моменту уже не будет рядом — скажет ей лично какую-нибудь сентиментальную фразу на прощание. Попросит не забывать. Сейчас, правда, всё эти заготовленные дома слова выветрились из головы. Утонули где-то в реке, следом за вертолётом третьей десантно-штурмовой группы. Заржавели под потоком кислотного дождя. Исчезли. Полностью.
— Готовь машину.
Он развернулся и спрятал лицо за биноклем, слушая, как удаляются её шаги.
Далеко позади, куда она ушла — спал, свернувшись клубочком в кузове огромного тягача, накрытый камуфляжной сетью, боевой фрейм. Огромный, угольно-чёрный, проворный и ловкий, с изящными округлыми контурами — но даже от неактивного, даже в темноте, у многих от него шли мурашки по коже. Агрессивная, почти первобытно-свирепая аура чувствовалась даже спиной. Он кинул взгляд назад, удостоверившись что Вэл действительно пошла заниматься его подготовкой, после чего протянулся до висящей на поясе рации.
— Форпост, это Рапира. Внимание, код чёрный. Повторяю, код чёрный. Доложите статус по Радиус-1, приём.
— Рапира, Форпост на связи. Принял код чёрный. Статус Радиус-1: оскар майк, прошли контроль-6. Как поняли?
— Принято, Форпост.
Лейтенант инстинктивно глянул на запад — оттуда, из Микол-Филдс, должна была прийти группа прикрытия, Радиус-1. Впрочем, из-за сложного рельефа и темноты, видно было ровным счётом ничего — хоть в бинокль с прибором ночного видения, хоть без. Но если они уже прошли шестую контрольную точку пять минут назад — значит, уже почти здесь.
Голос в радиостанции, тем временем, решил попрощаться.
— Было большой честью служить с вами, сэр.
— Взаимно. Рапира, конец связи.
Он вернул рацию обратно в подсумок, выкрутив напоследок её в "ВЫКЛ". Отпустил бинокль болтаться поверх закрытой хитиновыми пластинами груди. Тяжело выдохнул.
Мысли унеслись далеко на север, на его родину. В Дом-Под-Горой. Он вспомнил вагонетки, проползающие по скрипящим канатным дорогам над извивающимися улочками. Вспомнил сверкающие дворцы вокруг центрального шпиля, и извивающиеся ступеньки поднимающиеся к ним. Вспомнил шумный рынок, разноцветные костюмы танцоров на фестивале середины года, запах солёной рыбы в порту и злобного рыбака, у которого он её крал. Вспомнил высокие потолки родительского дома, первый опыт Свидетельствования, первую любовь. Вспомнил как уезжал из него с потоком беженцев, когда линия фронта дошла до него. Вспомнил присягу. Пятую и Шестую битву у Эгрегоре-Кросс тоже вспомнил: заваленные телами баррикады, сослуживцев — в один момент живых и смеющихся, в другой: задыхающихся хлором на дне вырытых в тоннеле окопов. Вспомнил ротацию, реабилитацию в Дэйлайт, пробуждения по ночам, вечерние походы в аптеки за антидепрессантами, и вкус рисовой водки которой он их запивал.
Через несколько минут ничего этого не останется. Через несколько минут его сознание будет деформировано, искажено, скручено в петлю и завязано в узел. Через несколько минут его личность перестанет существовать в прежнем виде, а мозг будет отравлен коктейлем из психостимуляторов настолько, что кроме базовых инстинктов — бей, беги, рви на части — в нём не останется ничего. Абсолютно ничего. Полный ноль. К тому моменту, когда он умрёт — он уже не будет не только собой, но вряд ли будет человеком в привычном понимании слова.
Стоит ли оно того?
Позади стал нарастать характерный реакторный гул. Древнее оружие, созданное в другую эпоху и для совершенно другой войны, приходило в себя. Сквозь просветы в камуфляжной сети наружу стал проникать тусклый фиолетовый свет, подсвечивая стволы деревьев и человеческие силуэты вокруг. Вдруг стало страшно. Не смерти — её ему помогли разучить бояться ещё у Эгрегоре Кросс. Стало страшно забыть всё. Лишиться личности, ощущая каждую секунду процесса её разрушения, но при этом продолжать жить. Смерть было довольно просто понять — быстрый и жестокий, иногда молниеносный, обрыв существования. Вспышка, темнота — и всё, себя осознавать больше некому. А на что похоже, когда мозг съедает сам себя медленно? Больно ли это? Или наоборот, стимуляторы к тому моменту сделают так, что до самого конца он ничего кроме эйфории чувствовать не будет? Становилось жутко. Жутко забыть лицо матери, лицо друзей и сослуживцев, лицо Вэл.
Лейтенант вздохнул, и уставился на сияющий огнями город в бинокль опять, стараясь поменять тему для размышлений.
Может быть, командор Дталл права. Может быть, вся эта спецоперация против Эвергин — это, как она говорит, "одна большая, ебучая ошибка". Может быть, Соединённые Города зря распыляются своими силами, в то время как настоящий Враг продолжает беспощадно перемалывать их силы у Эгрегоре-Кросс. Но сдавать назад поздно.
Каждый раз, когда Соединённые Города решали, что можно бездействовать, отсидеться в безопасности, переждать пока шторм стихнет — погибают невинные люди. Много людей. Бездействие и апатия перед лицом возможности к действию - это верная смерть. Возможно, даже хуже смерти: по крайней мере гниющее тело несёт пользу для насекомых или диких зверей, кормящихся им. Апатия же не несёт пользы никому.
Капитан Анандер Данжуро ещё раз тяжело вздохнул, собираясь с мыслями. Развернулся на голоса людей, окруживших источник фиолетового света. Спокойной, уверенной поступью направился к ним, слушая по дороге как нарастает мерный гул прогревающегося реактора.
Даже если это всё напрасно, даже если это всё большая ошибка — сделать плохой выбор лучше, чем не сделать никакого.
На Герцинии нет места для апатии.