Grey | ходы игроков | -- жадность

Жадность

Отдышавшись, Маркольф сел и прислонился спиной к перевернутой вверх дном лодке. Пальцы коснулись холодного и твердого песка пляжа, со стороны реки налетал порывами сильный ветер. Храмовник дрожал, невольно обхватывая себя руками. Каждое последующее действие необходимо было обдумать – Марокольф не мог позволить себе поспешность, но, в то же время, не должен был медлить, иначе скорее рано чем поздно его доконают вернувшиеся с пустыми руками бандиты или дьявольский холод. Резонно было предполагать, что в Эшвелле осталась как минимум небольшая группа из нескольких часовых. Однако, храмовник помнил о подслушанном разговоре – об амбаре, набитом добычей, и сомневался, что разбойники оставили свои сокровища без надежной охраны.

На пляже властвовала глубокая тишина. Маркольф видел множество далеких огней на том берегу – понадеялся, что Генрих не стал геройствовать почем зря и вовремя убрался в Иннсвуд за помощью. Положение храмовника хоть и выглядело сейчас незавидным, но, по крайней мере, он был по-прежнему жив. Чувствовал – заметь бандиты его в воде, мигом превратили бы в утыканного стрелами и арбалетными болтами ежа.

Храмовник привстал и осторожно выглянул из-за края лодки. Первый ряд домов встретил его слепыми провалами темных окон, над крышами вдали устрашающей черной громадой возвышалась деревенская мельница. Лишь в одной из хижин, расположенных вдоль реки, горел свет – и мягко просачивался наружу сквозь крошечное окошко.

Холодно, адски холодно. Пальцы скрючились и сгибались и разгибались с трудом, ноги свело и все тело била непрекращающаяся дрожь, но отлеживаться некогда, скоро мародёры прекратят поиски и вернутся в деревню, да и есть риск что если двигаться не буду, то окончательно окоченею здесь.

Поэтому, увидев возвышающуюся над всей деревней мельницу, было решено пойти туда. Не знаю что я там хотел найти, вряд ли там будут сухие одежды или горящий очаг, но почему-то, выбрал я именно это направление. Быть может злую шутку сыграл рассказ того бандита о дочке мельника, пускай это было давно и явно в другом месте, но может этого ублюдка по старой памяти потянет в схожее место, где мы с ним закончим то, что начали на мосту.

А даже если и нет, то с высоты мельницы, будет открываться неплохой вид на всю деревню, откуда я смогу понаблюдать за возвращением и передвижением разбойников и спланировать свои дальнейшие действия.

Не без труда поднявшись на ноги, я начал двигаться, разгоняя холодную кровь, по замёрзшему телу.

Маркольф скользил среди похожих друг на друга кособоких домов. Вжимался в отбрасываемые крышами глубокие тени, перебирался через невысокие добротно сколоченные оградки, напропалую шел по чьим-то некогда заботливо взрыхленным, а теперь промерзшим намертво грядкам. Ветер, словно издеваясь, усилился – храмовник дрожал, облачка пара вырывались изо рта с каждым выдохом. Деревня выглядела почти безжизненной: большая часть домов пустовала, кое-где со скрипом раскачивались на петлях открытые двери, лишь один раз Маркольф слышал вдалеке приглушенные голоса.

Храмовник продвигался все дальше, ориентируясь на темную громаду мельницы, что выделялась на фоне непроглядно черного неба. Один раз Маркольф напоролся на псарню – наспех сколоченный из грубых досок вольер, в котором дремали, спрятав уродливые морды в лапах, несколько волкодавов. Храмовник обошел псарню по широкой дуге, попал в небольшой проулок между домами, грузно перевалился через полутораметровый забор… и замер, внутренне сжавшись.

Голоса раздались внезапно и совсем рядом.

– … ну скоро там? – недовольно поинтересовался первый, долговязый щуплый бандит, силуэт которого отчетливо виднелся на фоне чуть более светлой стены старой хижины.

Второй мародер стоял совсем рядом, и, запрокинув голову, с наслаждением отливал на тот же забор, в тени которого скрывался храмовник Маркольф.

– Не торопи, – картаво попросил второй долговязого, отмахнувшись.

– Клаус сказал, чтобы все были настороже.

– Слушай, угомонись уже, а? Если этот тип и правда один, то с ним небось Йорг давно развлекается. Мертвые позавидуют.

– Твоя правда.

Холод одновременно и гнал вперёд и цепями сковывал по рукам и ногам, мешая двигаться. Ещё и ветер, пробирал до костей. Деревня словно вымерла и если бы не разговор тех двоих на мосту, я бы уже решил что и не осталось никого из жителей в живых.
А ещё наткнулся на псарню: словно тех двух псин возле главаря было мало. Интересно, чем или кем их кормят?

Отгоняя тёмные мысли, я продвигался вперёд, пока не оказался чуть ли ни нос к носу, с двумя оставшимися в деревне мародёрами. Не заметили, не услышали. Это хорошо. Мысли о том, что бы переждать, не возникло. Я не для того сюда пришёл, что бы прятаться. Я пришёл что бы убивать.
Быстро прикинул, что надо первым устранять того, что у стены дома. Ссыкло пока занят, даже если услышит шум, пока он обернётся, пока хозяйство своё обратно в портки засунет, пока за оружие схватится…

Главное подгадать момент когда тот у стены посмотрит в другую сторону.

Момент Маркольф подгадал почти идеально – дождался, пока долговязый отвернется, посмотрит в другую сторону, и двинулся с целью быстро и уверенно пересечь улицу, пройти в глубокой тени вдоль заброшенной хижины, выйти сзади. В теории, его дерзкий и рискованный план мог сработать. На практике, едва Маркольф сделал первый шаг из укрытия, как длинному бандиту вдруг приспичило обернуться – то ли вспомнил что-то и хотел сказать второму, то ли сохранял таким образом бдительность. Так или иначе, миг – и он уже смотрел прямо на опешившего от неожиданности Маркольфа. Их взгляды столкнулись, и долговязый, потянувшись к ножнам, распахнул рот.

– Эй! – окликнул в полный голос, соображая быстро и на лету.

Второй бандит обернулся, на секунду засветив причиндалы, тоже увидел Маркольфа и, матерясь, принялся натягивать исподнее и штаны. Почуяв неладное, заливисто залаяли псы на соседней улице.

Долговязый выступил вперед, прикрывая второго – сжатый, сосредоточенный, с коротким мечом в одной руке и круглым деревянным щитом во второй.

Проклятье! Демонические проделки не иначе. Воин Света в ночи, вынужден сражаться один, без своего бога. Да будет так!

Бледное лицо исказилось гримасой злобы, меч сверкнул в отражении разбойничьих глаз. Сейчас, я потушу в них свет навеки!
Я превращу Эшвелл во второй Иннсвуд, только здесь, улицы будут усеяны трупами разбойничьих отродий.

Меч Маркольфа блеснул и обрушился, высекая щепки, на поднятый щит. Храмовник яростно рубил по дереву снова и снова, окружающий мир сузился до красной бойницы, до встревоженных его напором широко распахнутых глаз, что вспыхивали периодически над обитой железом кромкой. Как он и предполагал, бандит выбрал тактику глухой обороны – закрывался щитом, пятился, мечом отмахивался скорее для виду.

Убедившись, Маркольф с силой пнул щит бандита, заставляя того оступиться, потерять равновесие и раскрыться – и в тот же миг глубоко вонзил клинок ему в брюхо. Лезвие меча пробило куртку и прорвало звенья кольчуги – разбойник охнул, побледнел, налетел спиной на ограду.

Однако, храмовник не успел довершить начатое – второй головорез, коренастый и бородатый, ворвался с фланга с искаженным гневом лицом.

– Убью, сучара, – прорычал бандит, раскручивая топор.

Громко звенела сталь.

Хорошо! Кровь разогрелась, я забыл про холод в пылу разыгравшейся схватки. К сожалению, она затягивалась, вот уже второй кричит оскорбления своей проклятой глоткой. Ничего, кричи, недолго тебе осталось.

Я ничего не ответил, лишь коротко зарычал, замахиваясь для очередного удара.
Нужно быстрее убить одного… Хотя бы одного…

Маркольф отмахнулся от второго – отбил в сторону лезвие топора с громким лязгом, ткнул коренастому в лицо гардой, проходя его и снова наступая на раненого бандита.

– Да отъебись ты! – взвизгнул долговязый, его лицо исказила гримаса незамутненного ужаса.

Он принял на щит новый размашистый удар, удачно отклонил влево выпад.

– Помоги мне! – визжал, обращаясь к напарнику. – СЮДА! ВСЕ СЮДА!

Маркольф наступал, обрушивая на разбойника широкие рубящие удары слева и справа. Но тот держался – закрывался, отступал, но держался. В его скупых, экономных движениях чувствовалась добротная выучка, вбитая в подкорку привычка во что бы то ни стало держать строй до конца. Не иначе – в недалеком прошлом бандит был солдатом. Храмовнику все никак не удавалось достать его – единственной добычей стала глубоко вспоровшая рукав куртки царапина.

Второй разбойник, пусть и запоздало, оправился. Маркольф затылком почувствовал движение, отскочил – как раз вовремя, чтобы пропустить мимо свирепый рассекающий удар топора. Здоровяк наступал, его разбитая губа нещадно кровила.

Слишком долго. Слишком. Неужели все зря? Сейчас сбегутся все и конец. Надо менять тактику.

Замахнувшись что бы очередной раз обрушиться с атакой на щит долговязого, я резко отшагнул в сторону и развернул удар по его напарнику с топором. Раз не получается пробить оборону, буду бить второго, а когда щитовик откроется для атаки, там то я его и подловлю. Главное не затянуть.

Коренастый бандит не ожидал смены тактики. Пока долговязый тяжело дыша отступал, продолжая закрываться щитом по инерции, здоровяк с топором бросился на Маркольфа снова – и напоролся боком на меч. Лезвие беспрепятственно выскользнуло, вдруг окрасившись в красный. Бандит отшатнулся, схватился одной рукой за вспоротый живот, а второй кое-как предупредительно взмахнул топором.

– Вот ведь сукин ты сын, – прошипел сквозь сжатые зубы.

Краем уха Маркольф уже слышал голоса совсем рядом.

– … как он выглядел? Кто-нибудь видел его? – вопрошал хорошо знакомый голос, тот самый Юрген с моста.

– Сюда, скорее! – крикнул, постыдно дав петуха, молодой парень, почти мальчишка.

Маркольф грозно двинулся на раненого бандита – нависая, довлея. Играючи отбил топор мощным ударом, крутанул было меч, намереваясь еще раз, завершающим штрихом вонзить в брюхо – и вздрогнул от резкой боли, споткнулся, а головорез, воспользовавшись заминкой, отпрыгнул назад. Храмовник посмотрел вниз – окровавленный наконечник болта, войдя в районе левого плеча в спину, вынырнул из ключицы.

Он обернулся – мокрый, бледный, залитый чужой и собственной кровью. Действительно устрашающий.

Бандиты высыпались на улицу.

Один уже вставал с колена с довольной ухмылкой – старый знакомый в одной светлой рубахе, борода и длинные волосы которого слиплись, превратившись в бесформенные грязные пакли. Не так давно выбравшийся из реки Юрген напоминал грустного, побитого, промокшего пса – и, тем не менее, именно этот пес держал в руках разряженный арбалет.

– Достал, – пробормотал негромко, но Маркольф будто услышал сказанное, прочитал по губам.

Их было много – тройка растянулась в ряд, перекрывая всю улицу. У каждого в руке был овальный высокий щит, хищно поблескивали наконечники длинных копий. Еще двое – молодой совсем парнишка с луком, и старый, седой, морщинистый арбалетчик – маячили позади, в просветах за спинами.

– Давайте, парни! – рявкнул Юрген, принимая командование. – Клаус, Гюнтер – плотнее строй! Возьмем выродка – он просто человек, одиночка!

Вот и всё. Слишком медленный. То ли заплыв в ледяной реке сыграл свою роль, то ли недооценил бандитов, то ли старый стал или все вместе? Одно ясно - время мое ушло.

Осмотрелся затравленно, словно загнанный зверь. Бежать? Уже поздно слишком. Остаётся только подороже продать свою жизнь, демону жадности и его приспешникам.
Опустил меч, пячусь назад, пару шагов, нащупываю рожок Генриха на поясе…
Протяжный гудок. Пусть демон придёт. Я заплачу свою цену.

Те двое, которых Маркольф достал, сразу как-то поникли, потеряли волю к борьбе. Коренастый сполз на землю по забору, держась за живот. Второй пятился все дальше, по-прежнему закрываясь щитом, на плотно сжатых губах выступили кровавые пузыри. Эти двое уже не бойцы – думали лишь о том, чтобы сберечь свои жизни. Но им на смену спешили новые.

Они действовали слишком грамотно и слаженно для обычных разбойников. Тройка копейщиков неторопливо, основательно наступала на Маркольфа, обхватывая одинокого храмовника полумесяцем. Стрелки держались на почтительной дистанции за их спинами, чтобы иметь хорошие сектора прострела в просветах строя, но, в то же время, не подставиться под атаку. Маркольф внезапно со всей ясностью осознал – группа действовала как опытное, сработанное подразделение, скорее дезертиры, чем обычные мародеры.

Запел сигнальный рожок – кого и зачем призывал к месту боя Маркольф, и сам уже не сказал бы.

– Йорг живым сказал брать, прикончим – сам нас порежет, – отрывисто распорядился один из хмурых копейщиков, Клаус.

– Эта скотина так просто не сдохнет, поверь мне, – выкрикнул Юрген со сдавленным смехом.

Копейщики сближались осторожно и методично, не рискуя, прощупывая оборону длинными выпадами. Маркольф отбил острие копья, набрал в легкие воздуха и снова задудел что было сил в рожок Генриха.

Мародеры обеспокоенно переглянулись – было видно, что они боялись храмовника, но Клаус только прорычал что-то ободрительное, и ткнул копьем снова. Они умело пользовались длиной древка, нападали с безопасной дистанции, одновременно с разных сторон. Очередной выпад разорвал штанину и оцарапал Маркольфу ногу. Словно гиены, одолевавшие льва, бандиты знатно приободрились при виде этой смехотворной царапины.

А сразу после холодно щелкнул механизм арбалета – и болт, дробя кости и суставы, вошел в колено. Храмовник увидел недобрый прищур и ухмылку на губах Юргена – и сразу понял, что дело плохо. Чертов бандит явно знал свое дело – от боли хотелось выть, нога почти перестала слушаться.

Свистнула стрела, и вонзилась, упав с неба, в плечо под углом. Еще один арбалетный болт впился в ключицу спереди, почти в том же месте, что самый первый.

Гортань обожгло горячее и соленое, во рту появился характерный, хорошо знакомый Маркольфу привкус ржавчины. Куда ни посмотри – повсюду колючие, безжалостные глаза, горящие на сосредоточенных, хмурых лицах.

Так больно ещё не было никогда. Зажмурился на секунду, отступал подволакивая за собой изувеченную ногу. Не пришёл главарь, одержимый демоном. Жаль. Но они сами проболтались, что живьём меня взять надо. А живым я не дамся.

- Скоро встретимся, - прошептал хрипло. Не верил я что Икона Гордости погибла окончательно, скорее только была изгнана из этого мира, а я, не приданный свету и его пламени, отправлюсь в Ад.

Наплевав на защиту, на торчащие пики, я пошёл в свою последнюю атаку. Добраться хотя бы до одного, убить, что бы не преумножал он зло. Одна отнятая жизнь, одна моя потерянная, взамен, хотя бы одной спасённой - это уже прекрасная сделка. Я готов заплатить такую цену.

Говорят последний бой, он трудный самый, но для меня ничего трудного не было. Мне не надо заботится о выживании, уже нет, на смерть я иду легко и жалею лишь об одном - что не смог забрать больше дезертиров с собой в Ад.

Маркольф бросился вперед свирепо и неожиданно – мимо острия копья, отбив древко, не замечая жуткой боли в негнущемся распухшем колене. Его хватило на один лишь удар – короткий мощный укол прямо в рот Клауса, сломавший зубы, пробивший насквозь глотку и с хрустом вышедший из затылка. Бандит был жив на протяжении еще пары-тройки секунд – храмовник видел, как стекленеют его распахнутые глаза.

Расплата пришла почти сразу – в плечо вонзилась еще одна стрела, другой разбойник злобно и с силой вогнал копье сзади, под то же самое настрадавшееся колено. Нога предательски подогнулась, Маркольф рухнул на четвереньки, но упрямо вскинул голову, нащупывая в грязи меч.

Что-то тяжелое обрушилась на затылок, и все померкло, в голове разлилась ватная пустота.

Сквозь гул в ушах храмовник услышал знакомый голос.

– Вот же выродок, мать его.

Его Светлость, герцог фон Рейсс

Слипшиеся веки неохотно затрепетали – Маркольф не без труда приоткрыл глаза, и уткнулся взглядом в широкую, добродушную улыбку на лице Йорга. Тот был настолько близко, что храмовник хорошо видел неровные ряды его желтоватых зубов, и жизнерадостные, безумные искорки в глубинах безжалостных и пустых серых глаз.

– Проспался, значится, – произнес Йорг негромко, елейно. – А я уже беспокоиться начал, не дай свет не оправишься. Но нет, все как Юрген говорил – крепкий ты мужик, парой-тройкой острых палок не взять.

Глаза слезились. Маркольф опустил голову и посмотрел вниз – он был абсолютно голым, без исподнего даже, только многочисленные раны оказались заботливо промыты, и перевязаны свежими, хоть и побуревшими уже, тряпками. Сидел голой задницей на устланной соломой земле, что служила в помещении полом – щиколотки храмовника обхватывали стальные оковы, обмотанное тряпками колено отвратительно вздулось, запястья оказались туго, добротно перетянуты канатом, другой конец которого крепился к балке у потолка. Ни рвануться, ни даже толком пошевелиться – руки всегда над головой, на весу, в то время как лопатками Маркольф чувствовал грубо обтесанные, влажные доски.

– Да-а-а, здорово ты нас заставил побегать, братишка, – Йорг цокнул языком, почесав задумчиво бороду – на указательном и безымянном пальцах его левой руки красовалось два золотых перстня, с инкрустированными камнями, рубином и изумрудом. – Клауса прирезал – а он из лучших у меня был, не человек, живая скала. Ральфи уработал – душевнейший мужик был, в честь него, значится, любимого пса назвал.

Главарь бандитов сидел на большом, украшенном резьбой сундуке – меж его широко расставленных ног Маркольф мог видеть выгравированный на металле фамильный герб, парящего сокола. Рядом спокойно дремал волкодав, устроив изуродованную гнилью морду на носке сапога бандита. Йорг ласково потрепал собаку за ухом – а храмовник не мог отвести взгляда от сплошной язвы, в которую превратился нос пса. В глубинах устрашающей полуразложившейся раны копошились опарыши.

– Юргена, бедолагу, заставил поплавать. Не молодой уже он, того и гляди, сердечко прихватит, – Йорг покачал головой, сокрушаясь. – И ловко с этим заплывом, ты, однако, придумал. Так и знал ведь, что не мог ты провалиться сквозь землю, уйти далеко – а собаки след все не брали, даже мой Ральфи. А у него нос золотой, значится, нюхач у меня. Талант от природы.

Маркольф не сомневался, что оказался пленником в том самом амбаре, о котором прежде слышал от Юргена. Кроме украшенного геральдикой сундука, на котором восседал Йорг, вокруг возвышался грудами награбленный скарб – открытые ящики с горами серебряных крон, серебряная же кухонная утварь, цепочки, драгоценности, браслеты и кольца. Тут и там виднелось множество представлявших куда меньшую ценность предметов – мечей и щитов, простеньких железных шлемов, латунных канделябров, разноцветных рулонов тканей. Складывалось впечатление, что бандиты стаскивали в амбар все, что плохо лежало – как роскошные, достойные избранниц самого императора драгоценности, так и стеклянные блестяшки, за которые при большой удаче можно было на рынке урвать пару крон.

– Нравятся, да? – Йорг любовно посмотрел на два своих перстня, даже любезно помахал ладонью перед глазами храмовника. – Собственноручно снял с холеных пальчиков Его Светлости, настоящего герцога, значится. Пальчики те знатно разжирели правда, Его Светлость злоупотреблял видно перепелами, пришлось срезать и снять с другой стороны. Ничего такого, что водица не смоет. Так вот в жизни бывает – целый герцог, голубая кровь восходит до первого императора, а я, с деревеньки северной выходец, ты и названия такого не знаешь, прирезал его значится, как свинью. Был герцог – и нет больше герцога. А кровь оказалась обычная, красная. Расстроился даже.

Главарь на миг задумался, замолчал. После чего взглянув на Маркольфа снова, и в его тоне вдруг растворились в одночасье добродушные нотки.

– Ты не молчи, говори скорее, кто будешь. Откуда взялся, чем не угодили тебе. За что парней моих порешал. Кого в дуделку свою все звал – бросили небось тебя на растерзание, бедолаги. Воин ты знатный, это сам вижу – поведай, где таких как ты делают.

Йорг предупредительно поднял палец.

– Если вздумаешь соврать, подумай лучше еще раз – главное, подумай как следует.

Болит все, абсолютно, кроме задницы и промежности, им просто холодно. Проморгался, отчего предательски сорвалась скупая слеза с левого глаза.
Слушал рассказы главаря бандитов, тот прямо таки наслаждался собственным голосом, можно было подумать что не жадностью одержим, а гордыней, но то что одержим это точно - не может человек не видеть гниль демоническую на морде пса, у которого вместо носа, провал был с копошащимися червями и это таким он носом след берет? Слабое подобие ухмылки, на этом моменте речи Йорга, тронула уголок моих губ.

Когда тот закончил со своими рассказами, опустил взгляд, сказал лишь тихо:
- Воды дашь? В горле пересохло.

Не собирался я время тянуть в надежде на спасение, но поморочить им голову что бы не трогали мирных жителей, до прихода… не знал я кто придти должен, то ли воины света, то ли силы тьмы. А может эти убийцы сами уйти решат. В общем, пускай я голый, безоружный, изувеченный и скованный, но я не сломленный и буду биться, пока бьется мое сердце.

- Ральф это тот на мосту? Он поэтому больше добычи имел, что душевный малый был?

Шмыгнул носом. Да, купание в ледяной реке не прошло бесследно.
- Подслушал я разговор этих двоих на мосту, говорили что амбар ломится от добычи, злата, говорят столько, что они постоянно полные карманы выносят, а куча меньше не становится. И вот второй, как раз сказал, что пойдёт прикопает свою часть что вынес сегодня, а я решил, убью, да карманы обчищу. Не получилось.

Осмотрел помещение, сундуки ломящиеся от драгоценностей, всякие гобелены, золотые подсвечники, серебрянные кубки, в которых лежали драгоценные камни.
- Ну думаю, пока вы меня там ищите, переплыву реку, вы же все там, на том берегу, проберусь на склад, да сам набью свои карманы, только вот, опять наткнулся на твоих парней. Думал мимо проскочить, а они говорят, что тоже надо на склад наведаться, спорить чего то начали, ну я решил, лучше прирежу их сейчас, чем потом они мне в спину зайдут, когда я карманы камнями да рубинами набивать буду.

Улыбнулся слабо, печально:
- Она бы обрадовалась, принеси я ей что то из твоей сокровищницы, но теперь то что…

Йорг участливо слушал – не перебивая и словно заглядывая Маркольфу в рот ловил каждое слово, и время от времени даже восклицал что-то вроде “эво оно как” или “ух ты, дела-а-а”.

– Выходит, значится, – головорез с важным видом приложил палец к носу. – Ты, как это бывает, заплутал в ночи, и выбрел случайно на парней моих – да так выбрел, что аж разговор их подслушал, а они, дозорные, тебя и не заметили даже?

Он кивнул серьезно, обстоятельно загибая пальцы.

– И они значит как давай наперегонки друг другу рассказывать, как бы обокрасть меня половчее, где бы подрезать. Ну и выходит, что таких прирезать – сам свет не обидится, понимаю. Но Юрген ловкий оказался, юркий как уж твой, пес старый, и тревога поднялась – а ты вместо того чтоб бежать, переплыл реку, значится, да вот беда – опять на парней моих напоролся.

Йорг цокнул языком, словно искренне сочувствуя череде постигших Маркольфа неудач.

– И те тоже – давай наперебой состязаться, кто половчее сокровища мои вынесет. Вот ведь – так со стороны кажется нормальные люди, а на проверку гниль сплошная, труха.

Бандит качнул головой. Воды, впрочем, так и не предложил – даже не вспомнил.

– Все правильно говорю? Ты только не серчай сильно, с этими негодяями разберемся. Как папаня мой любил поговаривать, хороший пес всегда верен хозяину, – пообещал. – А ты, значится, сам-то из каких будешь? Где мечом махать научился, вымахал так? Откуда и куда шел?

Только сейчас Маркольф заметил еще одну деталь в заваленном сокровищами и скарбом амбаре. В самом темном углу, у дальней стены, на едва устланной соломой земле, сжавшись в калачик лежала обнаженная девушка – ее тонкую шею охватывал железный ошейник, цепь которого надежно крепилась к вбитой в балку железной скобе. Расхристанные белокурые волосы были беспорядочно разбросаны по спине и плечам – сама девушка, по всей видимости, или спала, или потеряла сознание.

Не поверил. Ну что ж, все равно надо гнуть одну линию. Посмотрел на пленную девушку внимательнее, поморщился от пульсирующей боли в изувеченном колене, да пробежался языком по пересохшим губам.
- А ты завербовать меня хочешь? Ну поздно уже. С одной ногой воин из меня, как из парней твоих псы верные.

Опять посмотрел на белокурую девушку в темном углу.
- Про неё, кстати тоже говорили, - кивнул подбородком в сторону пленницы, - Только почему-то я подумал что она мертва.

- Пришёл я из соседнего селения… Воды принеси, все расскажу.

Маркольф по лицу видел – не понравилось бандиту, что не получает ответов на заданные вопросы. Совсем не понравилось. Ехидная улыбочка на губах поблекла и растворилась, из голоса разом пропало все напускное, елейное благодушие. Мертвые глаза недобро блеснули.

– Сдается мне, немного ты запутался, братик, – произнес главарь, вальяжно вставая на ноги.

Сразу следом в нос Маркольфа, ломая хрящ, впечаталась грязная подошва сапога Йорга, а стена ударила с неимоверной силой в затылок. Бандит схватил храмовника за горло и приподнял на уровень своих глаз, демонстрируя неожиданную, свирепую силу – пусть предводитель мародеров и был здоров с виду, но не настолько, чтобы без видимого труда держать Маркольфа одной рукой на весу. Йорг принялся бить по лицу храмовника свободной рукой – методично, безжалостно, с ритмом обрушивающегося на наковальню кузнечного молота, с каждым ударом вбивая всё глубже в лицо Маркольфа драгоценные камни на кольцах, срезанных с руки Его Светлости. Они то и дело вспыхивали перед плывущим размазанным взором зелено-красными искрами, эти камни, изумруд и рубин – мелькала и ощеренная ухмылка Йорга, и его пустые, совсем не радостные, глаза.

Трещали скулы, горло царапала дробленая зубная крошка, один глаз заплыл и больше не открывался, от второго осталась только узкая щелка. В какой-то момент Маркольф подумал, что сейчас наступит конец – этот безумец просто забьет его голыми руками, поскольку любой другой на месте Йорга давно бы остановился.

В конце концов, бандит выпустил храмовника из рук и швырнул обратно на пол – словно старую опостылевшую игрушку. Маркольф ударился еще копчиком при падении, но почти не почувствовал. Главарь же снова уселся на сундук с герцогским гербом, тяжело дыша и любовно осматривая свои перстни с камнями – не пострадали ли?

– Еще воды? – осведомился он заботливо, между делом.

В какой-то момент, стало уже не больно, а все равно. Бредившая голова только отмечала каждый прилетевший удар, но сил, что бы ещё и сообщать об этом импульсом боли, больше не было. А может просто уже не было никаких сил.
Только вот после вопроса изувера, тело пронзило десятками игл, сжало в тисках и растянуло на дыбе. От боли единственный глаз заслезился, окончательно лишив меня обзора, впрочем так даже лучше - смотреть здесь все равно не на что, несмотря на горы злата и прочих драгоценностей, но что они стоят перед лицом смерти? От неё не откупишься.

Захрипел тихонько, пустив ртом кровавую слюну. Голова не соображала, нужно время придти в себя. Что я здесь делаю? Ради чего борюсь?

Не знаю сколько времени прошло и мне потребовалось что бы придти в себя, но я лишь коротко кивнул, на вопрос Йорга, да прошептал одними губами «да».

Главарь усмехнулся, но его глаза оставались пустыми и безразличными.

– Видишь ли в чем дело, дружок. Думал порасспрашиваю тебя, может выясню чего полезного, – в руках Йорга появился длинный, странным образом изогнутый нож. – Но ты, значится, упираешься. Типа стойкий такой, каленая сталь, до конца. Не согнешься, но значит сразу сломаешься. Чтож, кто-то другой может и уважил бы тебя за такое, слова какие на прощание бы сказал, одарил бы, как это, “чистой” смертью. Не про меня.

Он помотал головой, причмокнул задумчиво.

– Мне значится, чтобы пожесточе было. Ниче не могу поделать, с детства такой, как папаня свинью шел резать, то я всегда с ним. А с годками оно как стало, все яснее, понятнее – что свинья, что герцог холеный, разница она того, небольшая. Только одна вещь доставляет мне больше радости, чем богатство – смотреть, значится, в глаза человеку, когда они застывают. Как холодец дедов, ну ты знашь наверное, сам такой же небось, насквозь тебя вижу. Только что было что-то – искорка вот эта, тень жизни, душа. И вдруг нет ничего, один студень. Такое не купишь, – Йорг говорил негромко, мечтательно.

Словно и не сильно беспокоился, слушает ли его вообще собеседник.

– С тобой теперь тяжко будет, зенки совсем того, одна щелка и та заплыла. Это я как видно погорячился, не серчай, братик. Так вот, разговаривать ты значит не сильно хочешь – а мне не больно то и нужно, хошь верь, хошь нет. Сдается мне, и так знаю о тебе всякое. Сдается, в дуду свою ты дудел, не чтоб сигнал к атаке подать, а чтоб предупредить кого-то другого. Братца-разведчика. Это хорошо все, но, не серчай, разведчик из тебя того, так себе. Предупредил, значит, кого-то, кто должен вернуться и что-то передать, такому же как вот я, небось, командиру. А еще сдается мне, что знаю я, кто ты. Мечик твой-то мы внимательно рассмотрели – Юрген у меня муж ученый, начитанный, рунки то эти твои на лезвии как есть узнал, на духу. А о том, что брат ваш сюда едет, меня того, значится, давненько предупредили. Видишь ли братик, у тебя есть солнце твое – только что-то совсем оно давече не светит, – Йорг хохотнул. – Бросило оно всех вас на гибель здесь, солнце. Не до проблем ему ваших – и оглохло видать на старости лет, молитв совсем как будто не чует. Как там говорилось-то – тому, что видно, не надобна вера… в то, что видишь каждый день, никто не поверит? Вылетело из головы, хоть убей – ты прости уж меня, голова совсем дырявая стала.

Йорг помолчал, глядя в сторону. Когда заговорил снова, его голос звучал серьезно и тихо, без малейшего намека на издевку, иронию.

– Мои покровители куда ближе. Они слышат меня, слышат каждое слово – не только отвечают, но направляют. С тех пор, как я слушаю его шепот, дела нашего отрядика пошли в гору. Были бандой голодных солдатиков перепуганных – а теперь посмотри, в золоте купаемся, держим в страхе округу. Мне бы и в голову не пришло на эскорт герцога нападать, а шепот, значится, подсказал, где и в какое время засаду устроить. И про большой отряд из столицы предупредил меня тоже. Совсем скоро сюда приедет посланница, от Неё – всего одну вещичку попросит, в награду за помощь. А остальное все мне, так выходит – кони герцогские, сокровища фамильные, перстни, дочурка вот, – он кивнул в сторону бессознательной девушки. – Выгодное дельце, как по мне. Куда выгоднее вашего тупого безответного бормотания. Ты не спи, открой глаза пошире, слушай меня. Совсем скоро ты умрешь, братик. Что бы ты не делал, что б не думал себе – мож с минуты на минуту кавалерию ждешь, мож хочет языком своим выкрутить. Нет, не думай – не будет никакой кавалерии, братишки не успеют на помощь. Последнее, что ты увидишь в жизни, будет мое лицо, сокровища эти, да трухлявый амбар. Может хошь сказать чего напоследок? Спросить? Помолиться – не знаю, как у вас принято. Минуту даю – мужик ты хороший, гнешь свое до последнего. За что умираешь-то? Оно как вообще, того стоило?

- Воды дал бы, мы бы с тобой поговорили, - просипел тихо, - А так… сил нет, языком это самое…

Силы то были, языком чесать, не мечом махать, как говорится. Только вот тут должен я либо прогнуть главу мародеров, либо умереть.
Вот оно что, госпожа у него какая-то есть. Жадность она? Или не в жадности дело?

Я поднял голову, посмотрел единственным глазом на Йорга. Не боюсь, ни его, ни уготованной мне участи.
- Знаю… не жилец, - аккуратно тронул языком пересохшие губы, - Убьешь сейчас… не узнаешь, что стоило принести воды…

Задрал подбородок, открывая шею, демонстрируя готовность к смерти.
Я готов.

– “Воды” да “воды”, заладил тут, тоже мне, – бандит сплюнул в сторону. – Нет у меня воды, блядь, не захватил. Что, ради тебя в дом тащиться чтоли прикажешь? Так ты ж уже не жилец, покойничек, чести много. Ладно, не хошь без воды балакать – и хер с тобой. В другое время может уделил бы тебе побольше времени, как заслуживаешь – поиграли бы, иголочки под ногти потыкали, кожу с причиндалов может аккуратно бы срезали. Удивительное дело, как легко люди в такие времена сразу забывают про воду. Но, считай, повезло – дел сейчас много, да с братишками твоими, сдается мне, совсем скоро разбираться придется. Потому быстро сделаю. Фас! Горло!

Дремавший у ног разбойника Ральфи даже не шевельнулся, чем вызвал у Йорга искренний смех. Бандит поднялся, попутно пнув собаку беззлобно.

– Вот ведь дела – опять делать все приходится самому. Старина Ральфи как будто хватку теряет – возраст такой, отлеживать бока у камина, да чтоб сука рядом с щенятами.

Кривой нож хищно вспыхнул в неверном свете.

– Одно обещаю, – тень Йорга нависла над плененным храмовником, а мертвые глаза оживились, в них заплясали лихорадочные огни. – С братишками еще встретишься. Лицо твое срежу, нашью на маску, напялю на Малого – да отправлю переговорщиком. Глядишь друзья твои за своего его примут, подберется поближе. Ловко придумал, да? Т-т-тактика. Измордовал тебя так зря правда, мать родная же теперь не признает – это, братик, задним умом я крепок, обычно как что-то делаю, так не думаю. Но это ничего – как там говорят у вас, светиков? Свет своих завсегда узнает? Вот значится и проверим.

Изогнутый нож беспрепятственно вошел в горло. Маркольф попытался сглотнуть, но наткнулся на лезвие, в глотку потоком хлынула кровь. Тяжелая рука Йорга легла на затылок, придерживая – и головорез принялся орудовать ножом, словно рисуя замысловатые символы. А потом начал с остервенением наносит в одно и то же место порывистые удары – один за другим, без устали, с жестокой ухмылкой.

Он придерживал голову храмовника так, чтобы Маркольф всегда видел глаза.
Пляшущие в их глубинах безумные отблески. Вспыхивающие и тут же гаснущие огни восторга. Смутные отголоски бесчисленных теней мертвецов.
Эти глаза, они словно тоже застыли, сделались похожи на студень. И Маркольф, уже не чувствуя боли, вдруг понял, что в свой последний миг остался один. В боли. Холоде. Темноте.