Игрейна была достаточно опытна для того, чтобы понять, что после суток верхом тело с непривычки скажет «ой-ой». И оказалась права – вот только радости от этого не было. Раннее утро в Синуэссе встретило бриттку тугой болью в позвоночнике, седалище и бедрах, такой, что при одной мысли о том, что после завтрака взобраться на коня, хотелось взвыть волчицей и броситься кусать окружающих, чтобы хоть немного передать им свои яркие ощущения. Ну или разныться, сослаться на что угодно, и потребовать подождать, пока она найдет в здесь хоть какое-то подобие колесницы. В общем, сделать все, что угодно, лишь бы прекратилась эта пытка.
Но разум был сильнее желаний – это качество девушка в себе старательно пестовала. То, что хочешь ты сама – важно и ценно, но когда стоит выбор между «хочу» и «надо», в действительности вариантов быть не должно. Человек мудрый, человек амбициозный должен уметь поступаться своими интересами как ради дела общего, так и ради собственного будущего, не проживая жизнь одним днем без мыслей о том, куда приведет его дорога жизни.
Посему, наступив на горло собственной слабости, преторианка со стоном поднялась и, умывшись ледяной водой из кувшина, оделась в прежний «варварский» наряд и вышла на улицы городка. Слава всем богам, в Синуэссе, как в великом Риме, термопилии открывались рано, так что вскоре пряное вино, ломоть козьего сыра, миска бобов и, на сладкое, булочки в меду примирили Игрейну с печальной действительностью. Усталость организма, конечно, никуда не делась, но теперь, по крайней мере, были силы воспринимать ее стоически.
А спустя пару часов дороги «пристроившиеся» к лошади мышцы расслабились, заняв ставшую привычной позу, и теперь дискомфорт ощущался разве что между лопаток, потому на рысях спину следовало держать предельно ровно, «чтобы позвоночник в исподнее не ссыпался», как давным-давно говаривал отцовский дружинник, учивший молодую госпожу ездить верхом.
Наконец появилась возможность насладиться красотами дороги – теперь она наконец стала хоть сколько-нибудь привлекательной. Предыдущий отрезок пути, проходивший среди ровных полей, лишь изредка разбавленных холмами. По сравнению с густыми лесами Британии, острыми клиффами побережья, высокими холмами, увенчанными крепкостенными дунами, гладкие виды Лация были откровенно унылы. А вот островерхие горы и крутые холмы, через которые пролегал путь второго дня, были куда прекраснее – в них ощущалось древнее величие и спокойная строгость, так близкие для любого жителя Острова. Так серошкурый волк гораздо ближе щетинистому кабану, чем домашнему лощеному псу.
А еще соленое море с белыми беспокойными барашками волн… Не такое холодное, как на севере, не такое буйное и суровое, скорее зеленое, чем синее – но такое близкое, такое родное своим мерным рокотом и размеренной вечной качкой. Впервые за все время пути на губах бриттки заплясала широкая довольная улыбка – она чувствовала, словно сама природа дала ей сил напоминанием о родных берегах и отогнала всяческую слабость, растворив ее в этом ощущении соли на губах и ветре, играющем в растрепавшихся прядях.
В какой-то момент дочь доместика, совершенно забыв и от тяжелых ощущениях, и о том, что она – не только преторианка и женщина из хорошего рода, но и мать двоих, а если считать приемных – семи детей, пустила с громким гиканьем коня в галоп: охэвативший сердце восторг и морской запах свободы так и требовали вырваться наружу. Пусть брызги оседают на лице, пусть разлетаются из-под копыт мелкие камешки, пусть бьет в лицо ветер – все это есть жизнь и счастье, лишиться которых означало лишиться самой себя.
В конце концов, варварка она сейчас, или кто?
Благодаря такой скачке, или, быть может, близости моря и гор, Игрейна въехала в Кумы совершенно довольной жизнью. Наслушавшись Фарнакса, расхваливающего местную кухню, она купила у ближайшего доточника горсть устриц и бурдюк молодого домашнего вина, и, не слезая с коня, перекусила – благо скакун был достаточно хорошо обучен, чтобы следовать спокойным шагом за остальными лошадьми. Легкая трапеза, действительно оказавшаяся отменной, привнесла к общей удовлетворенности еще и расслабленное благодушие.
Полюбовавшись стройными колоннами святилища Аполлона, изящно очерченного на фоне чистого голубого неба и осиянного ярким полуденным солнцем, девушка спешилась и, стреножив коня, размяла затекшие члены, тихо моля богов о том, чтобы тело не напомнило о своей слабости в самый неподходящий момент. Вместе с контубернием направившись ко входу, Игрейна чуть приотстала, чувствуя, как сердце трепещет от того, что скоро свидится с одной из самых известных пророчиц подлунного мира и, возможно, услышит помимо дела хоть какой-то совет от старшей к младшей. Справившись с продлившимся недолго замешательством, молодая оракул догнала сослуживцев, привычно заняв место в хвосте колонны.
Путь сквозь всю пещеру, до самого приемного зала, Игрейна практически не заметила, будучи погруженной в собственные мысли. Что скажет Сивилла, какие тайны, предназначенные для ушей владыки владык, поведает? И, главное, что ждет контуберний, которому наверняка придется во весь опор гнать коней еще куда-то дальше? Впрочем, помимо дел служебных, мысли девы занимал еще и вопрос о том, как боги выбирают тех, кому рассказывают больше прочих – и как бы ей, дочери Амлаудда Вледдига, стать столь же посвященной во многое сокрытое от глаз, как посвящена Сивилла.
Из состояния глубокой задумчивости ее вырвал вскрик Фарнакса. Выглянув из-за плеча почти заслонившего проход Марка, бриттка сразу узрела распластанную на полу Сивиллу – а в том, что это именно оракул, сомнения быть не могло – и, охнув, отшатнулась. Что же творится в Империи, если Говорящие с Богами гибнут один за другим, как бы их не защищали? И что же такое они могли увидеть, что убийцы не побоялись устранить даже Сивиллу?
Вдруг те, кто нанес пророчице предательский удар, еще здесь? Липкий страх коснулся горла, сжав его в спазме, но крепость разума и тренировки, полученные в Когорте, оказались сильнее чувств. Рацио оказалось сильнее эмоцио, и бриттка присоединила свой голос к указаниям, раздаваемым центурионам:
- Гектор, посмотри… те, жива ли еще она. А я… - голос дрогнул, но затем Игрейна четка продолжила, - Я попробую спросить богов о былом. И да будут Беленус и Арианрод ко мне благосклонны.
- Сжав одной рукой солярный символ, а другой бросив берд собой горсть белой гальки, символизирующей Луну, ведающую все тайны, дева нараспев произнесла, опустившись на колени:
- Беленус Ярчайший! Арианрод Милостивая! Эйгир, дочь Амлаудда, взывает к вам, к вашей силе и мудрости! Беленус, пошли свои солнечные стрелы разогнать тень тайны! Арианрод, взойди полнолунием, рассеяв ночь! Поведайте мне, кто и как напал на Сивиллу Кумскую, как он попал в Пещеру Сивиллы и как нанес ей удар? Расскажите, что происходило на протяжении двух квадрансов пред тем, как Сивилла упала на пол в луже собственной крови? Именем и волей своей я, Эйгир, алкаю ответа!
Опустив голову так, что упавшие до пола волосы застили лицо, пророчица выхватила из ножен кинжал и резанула себе ладонь.
- Кровь свою даю вам в плату за знание и прошу открыть глаза души моей на прошлое! Apollō Phoebus, рассей пелену времени и даруй моему взору загадки былого!