[L5R] Цветы Другого Берега | ходы игроков | ✾ Город Историй

Знаете ли вы, что такое безумие? Безумие – это обиходное название для группы социально значимых психических расстройств, ни одно из коих до сих пор не было в должной мере описано в медицинской теории Рокугана. Традиционные сообщества связывают любые отклонения с волей жестоких богов и злобой коварных духов, но вообще-то любой ответ можно найти в собственной душе. По крайней мере, так говорит еретическое учение секты Совершенной Земли, если понимать его наполовину и неправильно. Юисин однажды уже столкнулся с деятельностью этих… Мирных философов, и нашел их измышления пустым вздором. Конечно, крайне удобно ставить себя в центр обитаемого мира, но, во-первых, Аматерасу успела первой, а во-вторых, все известные системы являются открытыми, ergo подвержены внешним воздействиям. Другие, не менее мирные религиоведы связывают сумасшествие с деятельностью Владыки Луны, Оннотангу. Если бы Юисину довелось узнать об этой секте, он бы долго смеялся. Как будто грандиозному божественному духу есть дело до каждого жалкого крестьянина, с голодухи решившего погрызть камень, пахотную землю вокруг него, а потом и собственную жену с ребенком. Да, такое дело в его практике тоже было… Нет, опыт Кири-сана подсказывал однозначный ответ: ад – это другие люди. Разнообразные, шумные, беспокойные и прекрасные люди, такие, как Сёсуро. Любая или даже любой, на выбор, ибо в это утро они были в ассортименте. Да, Юисин официально свихнулся, но в клане Асако учили превращать в оружие абсолютно всё. Юисина, во всяком случае, учили именно так. Не зря второй поклон традиционно обращают к Наставнику.

Легкий шорох возвестил об ужасном, катастрофическом нарушении этикета: Юисин резко раскрыл свой веер. Настало время рассказать и о нем. О нет, это был не просто веер. Таких вееров в Рокугане было много, но этот веер был его. Его лучший друг и его жизнь, и, уж конечно, он владел этим веером превосходно. У большинства складных вееров можно легко определить внешнюю и внутреннюю стороны, но именно у этого веера стороны различались радикально. Внешняя сторона была яркой и красочной настолько, что казалась охваченной пламенем. Огонь был символом и сутью Феникса, но именно этот огонь цвел на ветвях величественного гранатового дерева – не обычного кустарника, а целого Древа Торжествующей Жизни; рисунок был столь ярок, свеж и детализирован, что казался не творением рук художника, но скорее окном в иной, лучший мир… Внутренняя же сторона была практически пуста. Грубая и бедная, практически оскорбительная в своей примитивности, эта сторона служила совершенно иной цели. Она был стеной, отделяющей Юисина от мира; она была клеткой, защищающей мир от «Юисина»; а также она была холстом, вечным посланием от себя себе, последней правдой подлунного мира… И как жаль, что «Юисин» не любил читать. Возможно, именно это было причиной того, что веер оказался еще и повернут не той стороной. Сокрытое обернулось вовне, являя миру каллиграфическую надпись обычным углем – легко стираемую, мимолетную в своей призрачной жизни, но отмеченную огромным старанием и мастерством – Кири-сан не делал вещи наполовину. Это была хайку (что еще это могло быть?), болезненно неправильная и язвительно точная, и гласила она следующее:

«Своей слабостью
Я изготовил ножи.
Сколько их было?»

  - Говоря о делах и историях, - улыбкой «Юисина» можно было резать алмазы. – Как и о владении, кстати, не кажется ли тебе забавной нынешняя ситуация? Как преданной любительнице традиций, Сёсуро-сан должно это понравиться - очень старая милая история. Один пастушок как-то заметил волка, но не стал говорить об этом.

Смена дзенов не повлияла на одну незначительную деталь: в руках Юисина по прежнему были палочки. Одна из них неожиданно оказалась воткнута между шариками каси. Вертикально.

  - Луну спустя волк задрал овечку. А потом еще одну. Ужасно неловкая ситуация, и замять её, увы, не удалось. Когда все дело вскрылось, пастушонка повесили. Какая жалость.

Вторая палочка присоединилась к первой, только воткнута она была уже в моти. Вертикально. Не самый просто фокус, если вдуматься.

  - И вот представим себе сугубо гипотетическую ситуацию. В одном никак не связанном с текущем делом городе, на землях не менее сказочного клана, существующего исключительно личным благоволением Императора, да продлятся дни Его благородного правления, сначала выжили местного представителя государственной власти, затем, вскоре, убили еще одного. Какой прекрасный, удобный момент, чтобы собрать кучку неудачников, назвать их каким-нибудь громко звучащим термином, а затем, когда с ними по любой причине случится что-то не менее ужасное, благородные Дома будут вынуждены поддержать ввод войск, и их грязные сандалии – а поверьте мне, они грязные, в свое время я их лично досматривал, - будут топтать улицы какого-нибудь города, правитель коего - как и вы, большой любитель традиций - как это ни печально, не справился с Долгом и Верностью.

«Юисин» издал слегка пьяный смешок, вновь сворачивая веер, и крайне тяжелым инквизиторским взглядом уставился прямо в глаза Наместницы.

  - Сёсуро-сан плохо воспитала Сёсуро-сан. Сёсуро-сан не ответила на вопрос Сёсуро-сан. Вместо ответа Сёсуро-сан взялась за воспитание Сёсуро-сан. Сёсуро-сан, Сёсуро-сан, быть может, ближе к делу? Эмоции приближают нас к смерти, что, конечно, крайне ценно для любого самурая, но ничем не обрадует обычных жителей. Более, как выразился в своем досье известный вам старый мздоимец, гибкие противники уже готовят новый удар, а значит, вы со своей болезненной привязанностью к установленному порядку уже опаздываете. Вы ведь любите свой город?

С тихим шорохом веер скрылся в складках одеяния Кири-сана. С прямо-таки ощутимым скрежетом его веки закрылись, а голова склонилась к груди. Мгновение – и, резко вздрогнув, самурай снова вскинулся всем телом, глубоко вдохнув, словно выныривая не только из мрачных глубин разума, но и из самой реальности.

  - А? Кто-то что-то сказал?

Не в первый раз Юисин неожиданно для себя пропускал ужин. Обычно, впрочем, он обнаруживал себя с кистью в руках, или с незаконченной поэмой, но, очевидно, ни того, ни другого в ближайшем окружении не обнаружилось. Обидно. Шашлычок был весьма приятным, и его, кажется, оставалось еще много… Когда успели? Впрочем, мир вокруг казался таким кристально ясным и прозрачным, что на легкий голод вполне можно было закрыть глаза. Впрочем, как и во всех остальных случаях.

– Ох, я приношу мои искренние извинения! За то время, что я провела вдали от дома, я уже начала забывать ваши мудрые уроки, матушка.* Благодарю за напоминание. И отдельно прошу простить меня, за неверное суждение о том, что наши отношения достаточно близки, чтобы мы могли безотлагательно перейти к делу**! И все же, если мы закончили с наставлениями, то могу я...
Ледяная стужа в голосе Мираи, была столь же обжигающе морозной как и та что звучала в словах её матери и столь же мертвенно-холодным был и направленный на Наместницу взгляд молодой Скорпионши. Пока впрочем, тонкий слой сладкой карамели ещё маскировал горький вкус яда, но прозвучи эти слова ещё секундой громче и ещё мгновением раньше – и поведение Мираи однозначно вышло бы за рамки допустимого на официальной аудиенции.
Я пыталась протянуть тебе руку! Я думала, что ты встала на мою сторону и хотела показать тебе что я на твоей! И ты... ты воспользовалась этим... чтобы унизить меня? Показать мне что ты мне не доверяешь? Или не веришь... не веришь что я могу заставить ИХ признать меня лидером?! Ты должна быть на моей стороне! Почему ты... почему ты никогда не на моей стороне?!

Сидящая ближе всего к дочери клана Сёсуро Юри могла заметить как её девушка едва заметно вздрогнула всем телом, стоило только Хёбу направить веер в её сторону, и как именно в этот момент серые глаза Мираи, только что лукаво посверкивающие от притворной ревности, неожиданно потухли, превращаясь в два затянутых льдом и занесенных снегом озера.



Легкий шорох раскрывающегося веера прервал возмущенную тираду Мираи, словно точный удар клинка. Резко развернувшись, чтобы испепелить взглядом наглеца посмевшего вмешаться в семейную сцену, а затем продолжить и дальше выяснять отношения, молодая Сёсуро так и застыла с широко распахнутыми глазами и приоткрытым от удивления ртом, не веря своим ушам, пока придурковатый, но до этого момента вроде бы не буйный смешной дурачок в странной шляпе, выдавал такое, чего Скорпионша не ожидала бы даже от нахальной богомольши, причем в беседе с глазу на глаз, в которой обе участницы напились вусмерть. И если поначалу эта отповедь и показалась Мираи в чем-то забавной (а кое-где даже очень точной), то с каждым новым словом, ситуация все сильнее и сильнее утрачивала свою комичность. Одно дело было посмотреть как старая паучиха скривится на фальшивый подарок или как она будет терпеть этого идиота Льва неумело флиртующего с Кими, но... но никто не может в таком тоне говорить о ЕЁ городе. О ЕЁ клане. О ней самой в конце концов!

И да – о ЕЁ матери тоже. Как бы там ни было – они все ещё семья и никто (кроме нее самой разумеется) не имеет права так нагло оскорблять её близких в её присутствии!
– Кири-кун, я надеюсь вы понимаете, что ваш... прискорбный недуг не является достаточным оправданием случившемуся? – Холодно отчеканила Мираи, презрительно глядя в кристально-чистые и наивные глаза нескладного долговязого идиота, когда тот наконец вернулся в реальность, закончив свое абсурдное по своему хамству выступление, самой несуразным вопросом из возможных в этой ситуации.
"Кто-то что-то сказал?" Если бы Сёсуро не была в ярости (в том числе и на себя – теперь задним числом становилось ясно, что все странности этого меланхоличного представителя пернатого Дома, которые она списывала на типичную для Фениксов эксцентричность, были явными сигналами реального сумасшествия, и только зацикленностью на предстоящем конфликте с матерью можно было объяснить что она не заметила этого раньше") то эта фраза наверное вызвала бы у нее приступ истерического хохота. После чего их всех разумеется вышвырнули бы сначала из дворца, а очень скоро и из города.
– Вне зависимости от того, отдаете ли вы себе отчет в том что вы только что сказали, эти гнусные домыслы и возмутительные инсинуации, в адрес моего Дома, моего клана, моего города и моей матери, требуют немедленных извинений! То что произошло это грубейшее неуважение к клану, гостями которого мы являемся недостойное вашего звания и статуса! Матушка, я прошу вас не уделять внимания этим... нелепым бредням, не имеющим отношения ни к реальности, ни к мнению нашего дана. Кири-кун... ну, во-первых он Феникс, а во-вторых он... нездоров. Но я беру под свою ответственность и под свой личный контроль, что в дальнейшем его... особенности не помешают ему в выполнении обязанностей Нефритового Хатамото. Ведь так, Кири-кун?!

Такэо прикладывал все силы, чтобы поддерживать свою душу в состоянии, которое не было бы позорным для самурая. И было это нелегко. Бусидо не запрещает самураю удивляться происходящему, и передача краской, словами или танцем ощущений, которые создают увиденные автором красота или величие всегда была одним из столпов творчества Рокугана. Но то, чему он стал свидетелем на этом приеме, больше напоминало картину, автор которой, набросав общими штрихами происходящее, выпивал чашку саке перед тем, как изобразить каждого героя или событие. Когда он рисовал второй курс блюд и недобрую шутку Наместницы, руки у него всего лишь дрожали. В ответе Мираи же он допустил ошибку – перед мысленным взором Такэо вместо элегантных точек на маске девушки-Скорпиона он поставил две гигантских кляксы. И, в глубине души, молодой Лев боялся того, что может случиться, когда этот пьяница доберется до него.

А еще было неприятно то, что он отлично понимал, что происходит. И умение читать подтекст сказанного и хитрые интриги не имело к этому никакого отношения. Ими Лев просто не обладал. Но он чувствовал бунт, который двигал Мираи. Стыд от того, что никогда не был достаточно храбр, чтобы так бунтовать. Гордость за то, что не бунтовал так, ибо о чести дочь Наместницы имела весьма невнятное представление. Зависть от того, что Хёбу отвечала на эти эмоции, пусть даже и прилюдным порицанием.

И со всем этим потоком эмоций приходилось бороться, одновременно думая, как правильно будет поступить в этой ситуации. Попытки подойти к ней с позиции разума и связей причин и следствий вызвали лишь боль в и без того уже тяжелой голове. Выволочка могла быть гораздо более серьезной, если бы попытавшийся в середине, если не начале обеда заговорить о делах человек не был дочерью Наместницы. Это было очевидно. Но при этом Такэо совершенно не понимал, как именно думает Мираи. Она не могла не понимать, что ее действия отразятся на восприятии Наместницей всего дана хатомото. Хёбу-сама находилась в очень удобной позиции, которая позволяла ей рассматривать каждого самурая как представителя клана или даже дома, но при это спрашивать с них как с дана – и в своей лекции дочери она дала это четко понять.

Наместнице одного из крупнейших городов Рокугана достаточно было одного письма о проявленном недопобедителями турнира неуважении, чтобы вся их деятельность в Реко-Овари свелась к стуком головами в закрытые по воле Наместницы двери, и продлилась бы ровно столько, сколько бы занял обмен гонцами. Возможно, мнение Императора и Нефритового Сегуна привезли бы более опытные хатомото, которых бы направили им на смену. Возможно, вместе с мнением Императора и Нефритового Сегуна они привезли бы о том, что думают главы кланов о подобном поведении своих отпрысков и отпрысков своих вассалов. Во время сражения оскорбление Наместницы было бы сродни решению полководца уступить господствующую высоту. Сражения, в которых известные Такэо полководцы так поступали, объясняли такие решения двумя способами. Одним была глупость и недальновидность. Вторым – сложные, приносящие триумф в победе, но куда скорее ведущие к поражению планы.

Но чтобы такие планы работали, нужно чтобы хотя бы командиры легионов знали о них! Такэо не верил в глупость Мираи, но это оставляло ему лишь злой умысел. Что она осознанно пошла на обострение ситуации, зная, как это скажется на их дане.

Следующая мысль заставила губы самурая нервно кривиться. Под конец, он смог незаметно закусить губу. Это была не та ситуация, в которой стоило смеяться. Но очевидность происходящего… дочь Хёбу просто не считала себя членом дана, связанным какими-то обязательствами перед Императором и Нефритовым Сегуном. Она полагалась на родственные связи, рассчитывая, что нежелание Наместницы позорить себя и свою дочь станет защитой ей лично. А дан и статус хатомото она просто использовала, чтобы досадить своей матери. Возможно, сдержанность Хёбу распространится на них, возможно – нет…

Такэо отодвинулся от стола, по прежнему оставаясь на коленях. Шрам отчаянно чесался. Его собственный путь был ясен и не зависел от представлений кого бы то ни было о чести и принципах бусидо. Он был Мацу Такэо и…

…и слово взял Юисин.

Бледность Такэо была заметна в озарявшем помещение сумеречном свете. Но за эти мгновения он почти сравнялся с белым гримом Нодзоми. Безумие, чистое безумие. Если действия Мираи можно было сравнить с оставлением важной позиции, то Юисин передал командиру армии противника план сражения. Его последние слова говорили о том, что это было сделано неосознанно, но после такого количества оскорблений добавить маленькую ложь... Губы Такэо вновь дернулись. Внутри клокотала ярость. Каждый сун, приближавший его голову к полу, был тяжелее те, проделанного по Реко-Овари ранее. Гордость будто бы превратилась в вязкую жижу, болото, сквозь которое приходилось продираться с усилием. А грудь сдавливало ощущением бесполезности происходящего унижения.

Но, тем не менее, Такэо склонился в глубочайшем из возможных поклонов сидя. В таком положении он слушал, как дочь Хёбу старается с одной стороны дистанцироваться от сказанного, а с другой проявить гнев как член клана Сёсуро. Когда он выпрямился, выражение лица его оставалось неизменным, но при этом чем-то неуловимо напоминало надетую на кусок раскаленного докрасна металла маску. Во всяком случае, в глазах Льва полыхал огонь, которого там не было с начала встречи.

После грубой кляксы на месте Юисина набросавшийся художник добрался и до него.

- От имени нашего дана приношу извинения.

Слова не катились с языка, и, хотя он готов был принять вину за отряд, он не мог ничего добавить, что указало бы на его собственную роль в этом. Он не был их командиром, а во время подобных этой встреч вообще рассчитывал полагаться на остальных, в особенности на Мираи. И что бы ни нашло на Юисина, он не мог предсказать этого.

- Кири Юисин-сан, ваши слова были полны неуважения к Сёсуро Хёбу-сама, Тидзи Рёко-Овари Тоси, длани Скорпионов в сим городе, Хранительнице алых полей, зелёных стен и реки Злата. Я прошу вас извиниться за них и молить отсрочить расплату до исполнения поручения, наложенного на нас Верховным Магистратом.

Возможность, что наказания не последует, Такэо просто не мог представить. Взгляд его перетек на Мираи. Задержался. Уже второй раз он обращался к наставлениям Ками Акодо, чтобы смирить резкие слова и поступки. Раскол в стене щитов – явная цель для врага. Раскол в сердцах людей – предвестник победы врага. Не являй ни первого, ни второго, и победишь. То, что он хотел сказать, явило бы Наместнице очевидный раскол в дане. Но самурай не всегда может поступать так, как он хочет.

Если он истинный самурай - почти никогда. Путь самурая - это не путь свободы и счастья.

- Сёсуро Хёбу-сама ясно сказала, что на этом приеме мы все находимся в качестве гостей и нефритовых хатомото. Слова одного – слова всего дана. Поведение одного – поведение всего дана. Проступок одного – проступок всего дана, и здесь нет исключений.

Часть его горела желанием ткнуть скорпионшу носом в оскорбление дома Феникса, в ее пренебрежительное обращение к несчастному и проклятому Юисину, в тон ее разговора с Наместницей, в то, что если она хочет выяснить отношения с своей матерью, то не следовало в это вплетать дан. Что, пытаясь представить дан своей силой, она вместо этого превращалась в слабость дана. Но он удержался. Почти. Интонация некоторых слов пропускала чуть больше гнева, чем следовало бы. Взгляд пошел дальше. Он говорил почти то же самое, что сказал бы солдатам на поле боя, перед лицом битвы, в которой ждала лишь смерть и слава, но не победа. Он взывал к их Чести и надеялся, что его слова будут услышаны.

- Мы – магистраты, представляющиеся Наместнице Рёко-Овари Тоси. Каждого из нас выбрала Агася Сумико-какка, ее выбор одобрил Его Императорское Величество Хантэй Дзёдан*, и за этим столом, и в этом городе мы представляем не только себя, не только свои кланы и дома, но и их. Это первое, о чем мы должны думать.

Огонь от внутреннего конфликта между гордостью и честью внутри Такэо полыхал во всю силу. Или, возможно, это был жар охватывавшего его нового приступа болезни. Он вновь обратился к Наместнице.

- Сёсуро Хёбу-сама, каким бы ни было ваше решение в отношении Кири Юисин-сан, я прошу дать нам шанс исправить совершенные ошибки, оправдать оказанное нам доверие и не лишать наши кланы чести. Случившееся здесь – не повторится.