ЗП:П - Мир Пафос-Привода. Закончено. | ходы игроков | За лисьим хвостом

Все течет. Все изменяется. Долгие века незримый поток тек сквозь Шляпу, оставляя его застывшим слепком кого-то другого. Но нет такого человека ли, птицы ли, рыбы или еще какого живого или нежити, над которым бы совсем не имело власти Время. Пришло время и Шляпы наконец поддаться этому потоку. Казалось бы - разве могут накатывающие легкие волны сломить несгибаемо торчащий каменный клык?
Могут. Именно камень слабее текучей воды, это знает любой восходник, который хоть раз ловил ракушки на рифах. А где ж вы найдете восходника, который бы их не ловил?

Шляпа уступил место настоящему, живому Лису, и он сдвинулся в потоке времени. Начал не просто быть, потому что был всегда - Лис жил, а не был. Он активно изучал мир, словно лисенок, впервые выползший из норки, и увлеченно рассматривающий ближайший куст черными бусинками глаз. В какой-то мере, так оно и было... Лис покинул Хокай вскоре после того, как надоедливая "пресса" (что такое пресса? Из нее хороший суп?) испортила ему хороший обед. Лисиные лапы печатали четкие следы в пыли, и цепочка уходила на юг - туда, где... а какая разница, что именно тянуло туда Лиса? Он просто чувствовал, надо идти туда. Лиса редко обманывает звериное чутье.

Не очень он и удивился, когда за очередным камнем увидел зеленокожую Шляпу. Словно карикатура на себя-прежнего, несуразная громадина, пытающаяся прикинуться неизвестным путником-самураем. Только простодушие Сагира позволяло ему верить, что его действительно не замечают. Полуорк коротко сказал, что его кровь требует идти... Туда же, куда и Лиса. Или не совсем туда? Но пока что их пути шли рядом.

В самое сердце Киммерии.

***

Лучше гор могут быть только горы... на которых еще не бывал. Так сказали бы многие жители Киммерии, если бы умели так хорошо и связно выражать свои мысли. Конечно, коренной житель Киммерии, куда более вероятно, безо всяких разговоров побежал наверх, размахивая палицей. Ведь на тех горах, на которых он уже был, жрачки точно больше нет, а вот на тех, на которых еще не был - может и есть.

Сагир, конечно, подобными вопросами не заморачивался, как и Лис. Они не были столь голодны, как коренные киммерийцы - возможно потому, что всего пару ночей назад наелись досыта. Лига ложилась под ноги за лигой, шаг за шагом... длинный пушистый хвост покачивался в такт упругой молодой походке хищного зверя. Лис раздул ноздри, жадно внюхиваясь. Пахло чем-то родным и близким. Пахло опасностью, кровью, охотой и молодой, течной самкой. Дикий коктейль из запахов, заставляющий Лиса вздыбить всю шерсть на спине, стиснув когтистой лапой стальной хребет Пятого. Богоубийца уже давно прикидывался железным шлангом, не пытаясь даже подавать признаки жизни после недавней трепки. Бог-Дракон тоже молчал, убедившись что его нудное скуление, вопли и ворчания теперь вообще проходят мимо ушей.

На подъеме Сагир остановился, оставшись позади. Лис не стал спрашивать зеленомордую шляпу, что и зачем он делает. Не маленький, сам разберется... вернее, Лис вообще не заметил, что его попутчик куда-то исчез. Мир вокруг предстал во всем разнообразии запахов, зрение отошло куда-то на второй план. Металлический вкус свежей крови пересушил горло, и Лис жадно щелкнул клыками, чувствуя неестественно-сильный голод.

Законы Киммерии вступали в свою силу, древние и незыблемые, как сам мир. Убей, или будешь убит. Пожри слабейшего, иначе сам ослабнешь и будешь съеден. Звериные, честные законы. Запахи вели в глубокую нору, куда не проникал свет.
Если бы это хоть немного волновало самурая, привыкшего ориентироваться на слух многие десятки лет - стоило бы сделать факел. Лису же он был нужен не больше, чем Шляпе - нос втягивал в себя струи воздуха, чувствуя запахи. Мягкие лапы неслышно ступали, чувствуя вибрации камня. Уши чуть заметно дрожали, улавливая скрежет когтей и хрипы.

Без тени сомнения, Лис скользнул в нору. Запахи кружили его голову.

А лучше нор, разумеется, могут быть только норы. Так, во всяком случае, мог бы ответить Лис, вздумай кто-то завести с ним подобный разговор. Однако, Зеленая Рожа, не иначе как чуя его настрой, старалась не отвлекать спутника, а потом и вовсе сгинула. И размышления о том, как глупо было бы сравнивать горы с чем то кроме гор, а норы с чем то кроме нор остались неизреченными, какими и положено быть большинству из истинных жемчужин знания Дао, что выловленными из кристальных вод понимания неумелым человеческим языком, теряют большую часть очарования, затянутые в глазах внимающих им мутной пленкой ложной очевидности. Подобные речи, пространственные и цветистые, наследие предыдущего себя, Лис пропускал сквозь сознание, словно песок между пальцев. Не препятствуя их течению, но и не пытаясь ухватить рыбку-мысль за хвост. Для него все было проще простого. Гора это гора, большая такая каменюка. А скажем драка или ужин - совсем другие вещи. Лучше? Хуже? Бред собачий.

А нора хороша. Славная нора. Сунешься в такую, следом за каким-нибудь кроликом и одному небу ведомо где потом вылезешь. То ли в этом мире, то ли в том. Это, конечно, если тебя внутри не сожрут. Как того похрипывающего, чьей кровью так сладко потягивает из норы, вместе со слабым сквознячком. Угощение? Навряд ли. Приманка? Возможно. Лис лишь весело облизнулся, да поскреб когтем заросший недельной щетиной подбородок.

Темноту он воспринял с облегчением. Мелькающие в начавших было прозревать глазах цветные пятна его лишь раздражали. То ли дело обострившиеся осязание и слух. Сыроватый запах земли, манящая кисея крови, хрипы и скрежет, отражаясь от стен, очерчивают их без помощи осязания. Пол рукотворной пещеры холодит подушечки лап. Обувь свою, как и полагается хорошему гостю, Лис снял у порога. Грубые шлепанцы ничем не напоминающие изящные гэта на высоком каблуке. Он заткнул их за пояс. Затем стянул с плеч видавшую виды накидку, обнажая тугие узлы неестественно для человека расположенных мышц, и перекрутив накидку до состояния жгута, плотно обмотал им левое предплечье. Потыкал в получившееся когтем, попробовал на зуб. Кажется остался доволен.

С трудом сдерживаясь от того, чтобы начать мурлыкать рыбацкую песенку о тех, кто ходит в гости по утрам, рыжая тень с мягкими лапами подмигнула норе одним глазом, затем другим, сверкнула на мгновение ослепительной улыбкой и полностью растворилась во мраке пещеры.

Шурх. Шурх. Отдельные песчинки перекатывались под лапами Лиса, плотно прижимаемые, чтобы не выдать гостя ни единым шорохом. Конечно, гость, как и полагается, разулся - но был ли он званым гостем? Маловероятно.
Запах свежей крови усиливался, заставляя язык трепетать в предвкушении. Добыча - она рядом, уже близко. Затихают скребущие звуки агонии, с последними каплями жизни, вытекающими из разорванной шеи жертвы. Сомнений нет никаких - Лис словно сам был там, в глубине норы. Охотник с палицей бежит по туннелю, надеясь найти еду. Узловатые, кривые и мощные ноги загребают песок, щедро разбрасывая его во все стороны. Топот ног, сопение и кряхтение, вонь немытого тела... охотник не думал о маскировке, он стремился к чужой жизни. Убить и пожрать. Увы, охотился в этой норе кто-то другой. Охотник ничего не почувствовал, когда на него прыгнула настоящая охотница сбоку, из стены, в которой - он мог бы поклясться мечом Вождя! - только что не было ничего, кроме негодного в еду камня! Прыжок на спину, серповидные когти впиваются в плечи, обрывая сухожилия. Могучие руки, сжимающие дубину, бессильно повисают вдоль тела.

Щелк!

И клыки кицунэ перекусывают шею двуногого, как сухую ветку. Лиса-оборотень тормозит свое падение телом своей добычи, жадно урча глотает свежую, горячую кровь, бьющую из разорванной глотки. Снежно-белая шерсть покрывается алыми разводами, а жертва все еще хрипит в мучительной агонии, извиваясь под когтями и клыками рвущего её зверя. Пышные хвосты мечутся из стороны в сторону, помогая своей хозяйке сохранить баланс на катящемся кубарем вниз по туннелю телу жертвы.

Запахи, звуки и приминаемые мягкими подушечками лап песчинки нарисовали для Лиса картину только что произошедшего так, будто он сам только что загнал и повалил свою жертву. Проход расширялся, и до родственной крови оставалась пара десятков длинных шагов. Или десяток хороших прыжков. И у хозяйки готова свежая дичь. Только сам Лис пришел в гости с пустыми руками.

Случись вам пожить среди хокайских рыбаков, в числе прочих вы услышали бы и такую присказку: "Не званый гость хуже кимерийца." И то верно. Кимериец то вот он лежит, теплый, вкусный, готовый к употреблению. А с паршивого лиса пойди еще хоть шести клок выдери. Одно расстройство от таких гостей. Впрочем, то, что крепкие, оканчивающиеся короткими темными когтями, руки незванного гостя были пусты еще не значило, что он явился без гостинца. Но всему свое время.

Тьму, в том месте где отнорок норы переходил в котел разрезала белоснежная улыбка вполне человеческих, если не считать слегка удлинненых клыков, зубов.
- Добрый улов. - Скользнуло между ними традиционне рыбацкое приветствие. - Если не ошибаюсь, начинать обычно принято с печени.

Утробное низкое урчание было ему ответом. Окровавленная, густая и липкая шерсть вздыбилась на загривке кицунэ, незваному гостю хозяйка норы была не рада. Совсем не рада...
Челюсти лисицы клацнули, она припала к земле, три хвоста ходили из стороны в сторону.

Лис почувствовал странный ветер. Ветер дул со всех сторон, и в то же время, совершенно никакого ветра не было. Он одновременно чувствовал злых, чем-то взбешенных духов ветра - и чувствовал, как ни одна его шерстинка не шевелится. Мир сходил с ума. Или это Лис сходил с ума?
Следом за шелестом пришли запахи. Гниль и мертвечина, зелень и свежий ручей, засушливый горячий воздух степи и соленый морской... все перемешалось. Лис почувствовал чужие взгляды, упирающиеся ему между лопаток.

Последним было чувство равновесия. Под лапами Лиса разверзлась бездна, заставив его падать куда-то... падать, стоя неподвижно, на надежном камне. Падать, стоя на месте, было неожиданно утомительно, и Лис чувствовал, как ему хочется лечь, укрыться пышным хвостом.

Лис был удивлен. Дули вокруг несуществующие ветра, шелестели в ушах призрачные деревья, комок из запахов было невозможно описать словами, пол под ногами норовил поиграть в чехарду со стенами, пялились со всех сторон невозможные наблюдатели. Лис был удивлен. Лис был сбит с толку. Лис был заинтригован. Память Шляпы внутри него насмешливо улыбалась. Тот, кто тонул в реках, что давно пересохли, спорил с мертвецами и людьми еще не рождёнными, неспособный отличить вчера от завтра, не видящий разницы между девственным лесом, построенным на его месте городом и обгорелыми развалинами по которым слоняются мародеры. О, тот Кэнсай хорошо знал это чувство когда ни одному своему ощущению нельзя доверять. Медленно постепенно, он научился отсекать лишнее, улавливать нужное, научился смотреть иначе, не смотреть вовсе, быть и не быть, висеть в безумном мире застывшей каплей ртути любуясь своим отражением. Долгий путь. Правильный путь? Несомненно, пути не бывают неправильными. Единственный путь?

Нет.

Коротко хохотнув, Лис шагнул вперед, врезаясь в зеркальный лабиринт иллюзий каменной плитой своей воли.
- Еще!

Коварное существо - лиса. Каждый охотник это знает, нет зверя подлее и коварнее, чем лиса. Трусливая и слабая, она путает следы и прячет отнорки так, что не только волк иной раз оказывается в дураках, но и опытный охотник, разумный и знающий лисиные повадки, выучивший хитрости зверя.
Но стократ хуже встретиться с лисой разумной, обладающей подлостью зверя, хитростью разумного человека и непредсказуемостью настоящей женщины.

Лис попал не в простой лабиринт иллюзий и обманок - хозяйка норы скрыла обман в обмане. Лис на самом деле падал, и чувствовал, как ветра треплют его шкуру, отбросив не те ощущения, как заведомо ложные. Куда же он падал?

О... эта нора была много глубже, чем обычные норы. Лучше нор действительно могут быть только норы, и немного нашлось бы кандидаток, оспаривающих превосходную степень у этой норы. Ведь ее отнорки вели далеко, далеко за грань Киммерии.

Щелчки пасти раздались слева. Лис рефлекторно выпустил когти - шерсть на его загривке тоже вздыбилась вся, до последнего волоса.
Никого.
Щелк! - справа. Но и там никого! Пышные белые хвосты мазнули по лицу, вызывая в теле новую волну жара от будоражащего кровь запаха самки, и извернувшаяся в воздухе оборотень, дрожащий в воздухе силуэт, словно марево в солнечный день, оказался нос к носу с Лисом.

Чужие, нездешние ветра закружили падающую пару лисиц, раскидав их, словно осенние листья. Что-то ударило в мягкие подушечки лап - твердое, но сыпучее. Шершавое, но шелково-стеклянное. Теплое, но обжигающее холодом, как морские глубины... Память Шляпы, оставшаяся где-то в начале пути, толкалась изнутри. Старик с тростью помнил, каково это, но жадный до новизны, молодой и любопытный Лис чувствовал мир иначе.

Если вам все равно, где вы находитесь, значит, вы не заблудились.

Глубже, чем кроличья нора.

Или чья-либо еще. Впрочем, можно ли назвать глубоким место, где верх ничем не отличается от низа? И надо ли его вообще как-нибудь называть? Лис знал, где он. Ему не нужно было ни одно из взбесившихся чувств, чтобы ощущать это каждым волоском, каждым мускулом, каждой клеточкой кожи. Нужны ли ему были слова, чтобы описать это место? Ни капли.

Но даже окажись он неведомо где, а это, в общем-то, и случилось, навряд ли это что-то изменило бы для него. Лису было наплевать, где он. Верх, низ? Тут, там? Чушь собачья.

Люди красят все в два цвета: да - нет, тьма - свет, лево - право, позор - слава. Люди рисуют внутри себя стены: это бывает - а это нет, на один вопрос - один ответ. Люди недостаточно глупы, чтобы разучиться отличать возможное от невозможного. Люди недостаточно жадны, чтобы разучиться отсекать лишнее. Люди просто слепые котята. К счастью, Лис сейчас не был человеком.

Чтобы сделать то, что он хотел, нужно было быть очень наивным, словно новорожденный ребенок, для которого каждая вещь и явление на свете - удивительное чудо, и в то же время ничем мне превосходит все остальные чудеса открывшегося мира.

Чтобы сделать то, что он хотел, нужно было быть очень легкомысленным, отбрасывая все, сомнения, страхи, обязанности перед лицом сиюминутного желания, словно безумец, шагающий с обрыва в море, потому, что захотел искупаться.

А главное, чтобы сделать то что он хотел, нужно было быть очень очень жадным до ощущений. Настолько, чтобы впиваться когтями в каждый шорох, в каждый запах, яркое пятно, покалывание под кожей, вздыбленную на загривке шесть. Настолько, чтобы зажав этот комок ощущений в кулаке, отказаться отделять одни от других, оставив это недоумкам склонным все делить надвое. Настолько, чтобы хотеть весь мир со всем, что он способен дать. До капли. Здесь. Сейчас.

Стоял ли он? Лежал? Сидел, падал, тонул? Имело ли это значение? Ни малейшего.

Зверь в человеческом обличии распахнул глаза настолько широко, настолько позволяли веки. Лисиные уши встали торчком. Раскинутые руки вцепились в пространство под собой подушечками пальцев, так словно это были когти. Глубокий вдох. Широко раздутые ноздри втягивали воздух, так словно пытались проглотить атмосферу.

- Еще! - Хохотал Лис. - ЕЩЕ!

Буйство красок и чувств же, напротив, начало понемногу стихать. Сначала исчезла шерстистость звука, потом тепло краски и мягкое золотистое свечение запахов. Потом появилось ощущение верха и низа. Низ был сверху, а верх снизу, но они не спешили больше меняться местами.
Лис услышал тихий шелест воздуха - шерстинки на его ушах колыхались, пихаемые игривыми духами ветров. Это было четкое ощущение, так не похожее на предыдущее безумие. Затем он увидел запах крови, наступил подушечками лап на тихое, отчетливое рычание снежно-белой лисы. Капли крови на шуршащем, белом и пушистом воротнике вокруг её шеи, были осязаемо-теплые, и струи ярко-красного аромата будоражили ноздри. Белый мех немножко колол чувствительный нос своим чистым, холодным запахом, а передние лапы Лиса поймали шорох текучего песка.

Белая лиса-оборотень замерла мордой к морде напротив рыжего Лиса, уверенно расставив все четыре лапы. Её хвосты напряженно вибрировали, поднятые торчком. Тихое гудение было похоже на скрытую земную дрожь - еще в памяти Шляпы четко отложились эти моменты, когда неподвижная вековая скала находится в полувздохе от раскалывающего её изнутри удара Сагира.

Падение прекратилось.

Волны рычания перекатывались под пальцами шнурами веревочных струн. Зацепишь когтем, дернешь, раздастся ли отчаянный визг? Яростный рык? Смертоносный прыжок?
Не сейчас.

Запах крови, вертится перед глазами алой шелковой лентой, наградным кушаком портового старшины Линя. Потянись - схватишь ли его за край? Лизнешь? Поперхнешься?
Не сейчас.

Духи ветров, шепчут в уши. Смеются, предупреждают, щекочут барабанные перепонки своими тонкими голосами. Спроси их - расскажут все на свете. Хочешь?
Не сейчас.

Белый мех колет морозным ароматом, холоднее мяты, чище морского бриза. Хлестни поверх пряным теплом алого цвета, свернется ли рубиновыми кристаллами, растает ли лед винной гущей?
Не сейчас.

Гул. Вибрация жизненной силы проходит сквозь все тело. Мурлычут четыре сытых кота размером с дракона.
Это интересно.

Почему ему вспомнился Зеленая Шляпа? Не потому ли, что обладая огромной силой, он всегда был небрежен в ее сохранении, позволяя утекать подобными колебаниями во вне?
Какая разница?

Память обманщица подсказывает - удар, следующий за подобными колебаниями, раскалывал вековую скалу. Скала ли Лис? Чушь собачья.
С чего бы ему быть скалой?

Ладони с короткими черными когтями на конце разошлись в стороны в привычном жесте. Так, когда то давно, может даже больше дня назад, стоял Шляпа, предлагая глупой Тени проткнуть его сердце.
Чего-то не хватает.

Оскал ли, улыбка ли, что осветило лицо Лиса, когда он поднял голову и склонил ее набок, открывая незащищенное горло?
Ну, и что бы будешь делать дальше?

Хвосты белой лисы, натянутые как струны, взвились вверх, так и застыв. Кицунэ прыгнула вперед, передними лапами упираясь в плечи Лиса и толчком заваливая его на спину. Оскаленные клыки клацнули, смыкаясь у самой шеи, но проткнули лишь кожу, коснувшись трепещущей от частого пульса артерии. Лис чувствовал легкие уколы, когда сосуд расширялся под давлением сердца, но мягкие стенки, отделяющие алую кровь от сахарно-белого клыка, остались целыми.

Тук. Тук... мгновения шли, а лиса не двигалась, только тихое низкое рычание прижимало к телу мягкие шерстинки на пальцах.

Тук.

Сердце Лиса взорвалось бешеной яростью. Эта мелкая самка требует признать свое главенство в стае?? Пальцы скрючились окончательно, утолщаясь. Длинные крючковатые когти впились в шею лисы, спину согнуло дугой, ломая колени... суставы вывернулись, становясь толще и обрастая жгутами мышц. Рыжая шерсть, жесткая словно кольчужная проволока Бэнкая, покрыла все тело, набиваясь в пасть белой лисы. Колющие артерию клыки бессильно завязли в густом войлоке, кицунэ дернула головой, откашливаясь.

Гудение практически стихло.

Злость, как и любовь, имеет множество оттенков. Глупо думать, что одним словом "ярость" можно было описать чувство, в которое пришел Лис. Возмущение, недоумение, нетерпимость, злость, все это сливалось в один неповторимый коктейль. Совсем не то отрешенное бешенство, что испытывал Кэнсай, сражаясь с Легионом в застенках Храма Теней. Совсем не та яростная радость, что обуревала молодого лиса, когда он потрошил Возрожденного. Это чувство было похоже на то, что он ощутил после предательства Богоубийцы, попытавшегося оспорить его власть, но без анестезии шального веселья оно было гораздо чище и серьезнее. Лис рассердился.

Наглая малявка..

В горле, недавно пронзенном клыками, зародилось тихое рычание. Пропитанное той же силой, что заставляло звенеть скалу под рукой Сагира, что источало силу в пространство от хвостов лисы, оно неуловимо отличалось от них. Подобное морскому прибою негромкое, неспешное, накатывающее по чуть-чуть это рычание было водой отступающей от берега перед сокрушительным ударом цунами. В нем не было угрозы. Оно само было угрозой.

..кем это ты себя..

Вместе с нарастающим рычанием, росла и сила в сжимающих горло лисы пальцах. Жилы на руках, казалось, превратились в канаты. В широкие каналы, по которым словно вода в реке струилась сила. О, Лис не пытался пронзить глотку лисы когтями, вырвать трепещущую трахею, залить все вокруг вкусной багровой кровью. Нет. И дело даже не в толстой лисиной шерсти под пальцами. В сознании Лиса, замутненном злостью и трансформацией, четко отпечаталось простое правило. Если кто-то посмел разинуть на тебя пасть - возьми его за глотку и хорошенько сдави ее, чтобы наглец понял с кем имеет дело. Это сработало в прошлый раз, почему ему не сработать сейчас? Этим и хороши простые правила.

..возомнила?

Хвост под Лисом уперся в землю острым концом. Выгнулся дугой. Лопатки лежащего на земле оборотня, ничем кроме формы тела уже не напоминавшего человека, оторвались от земли. Лис восставал с разгоряченностью эрегирующего фаллоса и неотвратимостью падающей стены. Он был зол.

Белая кицунэ вздыбила шерсть на загривке, стискивая челюсти на шее Лиса, на этот раз уже всерьез. Долгие мгновения два зверя душили друг друга, инстинкт встретился с инстинктом, звериная злоба - с такой же звериной злобой... кто-то должен был отступить, и белая кицунэ сдалась первой. Снежно-белая шерсть поникла, хвосты опустились, и белая лиса обмякла, оставшись висеть в лапах злого Лиса. Её рычание начало стихать, а потом и сменилось жалобным скулежом.
Стальные тиски пальцев лиса начали постепенно разжиматься. Так море после яростного штурма вбирает свои воды обратно, так втягивает свои когти сытый тигр, так постепенно успокаивался Лис. Большие пальцы перестали вдавливать трахею лисицы в позвоночник, скребущим движением остальных руки с короткими темными когтями загребли шерсть и кожу шейных складок. Через два с половиной удара сердца белая лиса все еще висела на вытянутых руках рыжего лиса, но уже не как соперник (грр..добыча!), а нашкодившим щенком с заботливой строгостью неплотно сжатых клыков поднятым за шкирку взрослым зверем.
Белая морда кицунэ, все еще обагренная свежей кровью киммерийца, опустилась. Лиса прикрыла глаза, прижав уши, и затихла без движений. Контуры во взгляде Рыжего Лиса начали блекнуть - белая больше не была ни соперником, ни угрозой... в то же время, оба зверя чувствовали, что все встает на свои места. Слабая самка покорилась, будучи поставленной на место. Сильный вожак продемонстрировал свое право власти, и готовность принять слабейшего. Слабый отдает свою свободу, получая защиту сильного. Так было во все времена, и так будет. И это правильно.

Окружающее пространство начало проясняться - так туман рассеивается под дуновением легкого бриза, открывая берег перед рыбаком. Не обязательно куда-то идти, чтобы попасть в другое место. Разве море, окутанное туманом, и прибрежная цепочка коралловых рифов - это одни и те же места? И в то же время, одно от другого отделяет лишь порыв ветра. Так и сейчас, Лис осознал, что странное "падение" закончилось, и наброшенная на него покрывало тумана развеялось, как легкая дымка. Его лапы вновь прочно стояли на сером камне, рядом пахло свежей вкусной кровью лежащее мясо, а свет погас, уступив свое место подземному мраку. Лис пролетел по глубокой норе, оказавшись в итоге там же, откуда и началось его путешествие.

И это тоже было правильно.
Руки Лиса медленно пошли вниз, позволяя притихшей лисице коснуться пола сначала задними а потом и передними лапами. Наконец пальцы разжались совсем, а зверочеловек, словно позабыв о белой лисе обогнул ее, мазнув ее кончиком хвоста по носу и устремился к лежащему на полу кимерийцу. Не то, чтобы Лис был голоден, но звериные инстинкты требовали обозначить свое право на кров и стол. Походя вырвав из тела печень, он вольготно уселся прямо на труп и впился снежно белыми треугольными зубами в деликатес, попутно обильно измазав морду в темной густой крови.
- Рлгх! - Произнес он проглотив теплую пористую плоть. - Грр-х-прроклтье!
Пришлось потратить несколько секунд, на то, чтобы разобраться со голосовыми связками и связно продолжить мысль густым хриплым голосом.
- Говоррил же начинать надо с печени. - Махнул Лис окровавленным надкушенным ошметком. - Хочешь?
Кицунэ, оказавшись лапами на твердом камне, опустилась на брюхо и положила морду на передние лапы. Когда Лис предложил ей угощение, она в позе абсолютной покорности проползла пару шагов, уткнувшись носом в его окровавленную руку, и только потом осмелилась поднять морду, вцепившись клыками в печень. Одно движение головы - мясо летит чуть вверх - пасть раскрыта - ам!
Как будто ничего и не было, только длинный язык облизывает белые клыки.
- Хоррошая девочка.
Лис потрепал белую за ухом, одной рукой. Белая шерсть приятно шуршала в ладони как речной песок, будоража осязание мягкими царапающими прикосновениями. Другую руку, почти до локтя выпачканную в темной густой крови, натекшей с печени киммерийца, Лис облизывал длинным горячим языком, пропуская его между пальцев так, словно в любой момент был голов схватить наглого гостя и вырвать одним ловким движением крепких, кончающихся короткими черными когтями пальцев.
– Теперрь можно и о делах. – Заключил он, с некоторым сожалением закончив с этим занятием. – Ты знаешь кто я такой?
Белая кицунэ прикрыла глаза после того, как тщательно умылась собственным языком, распластала все четыре хвоста на пещерном камне... мерное сопение донеслось до чутких ушей Лиса. Девочка сильно вымоталась, сейчас он практически не чувствовал её Ки. Молодость, молодость... Впрочем, Лис сейчас жил точно так же, одним мгновением, и был по-настоящему молод, в отличие от Шляпы, который так и не научился жить здесь-и-сейчас.
Но к чему поминать тех, кого здесь нет?

Тихое шуршание привлекло внимание Лиса. Белая кицунэ медленно повернулась на бок в полудреме, её шерсть втягивалась в тело с едва слышным шелестом, больше похожим на то, как редкие песчинки скользят по каменному берегу, отполированному волнами за многие века. Впервые Лис мог наблюдать за процессом со стороны, но вряд ли его собственное изменение выглядело точно так же. Белая перестраивалась долго и медленно, больше двадцати ударов сердца - плавная смена положения костей, слипание белой шерсти в белую же ткань короткой юкаты... Слитный процесс не имел ступеней, в отличие от скачкообразной трансформы Лиса, прошедшей одним рывком. И лишь четыре белых хвоста остались неизменными, лежа на камнях и оттопыривая юбку.

Приоткрылся левый глаз кицунэ, бывший таким же красным на человеческом лице, как и на лисьей морде. Девочку словно ударила молния - она подскочила, отталкиваясь от камня передними и задними... руками, и ногами, помогая себе хвостами сохранить равновесие. Уже в почти человеческом обличье лиса-оборотень скрючила пальцы, дерганым движением головы осматриваясь влево-вправо, и широко раздувая ноздри. Резкое движение привлекло внимание Лиса, заставив невольно сердце забиться быстрее, но дальнейшей атаки не было.

- Пришел таки... - произнесла она хрипло, расслабив пальцы и прислонившись к стене пещеры
Лис, с интересом наблюдавший за метаморфозой, подождал, пока девочка успокоится достаточно, чтобы не кинуться на малейшее движение. Начинать все с начала у него не было никакого желания. Впрочем, и особо церемониться он не собирался. Придя к мысли, что печень была вкусной, но досталось ему ее маловато, рыжий оборотень развернулся в пол оборота на трупе киммерийца и одним движением разорвал ему грудь, открывая ребра, словно створки чемодана. Извлеченное из нее сердце было большим здоровым и аппетитным словно маленький, лишенный кожуры арбуз. Лис с сожалением вспомнил тугое смелое, похожее на крепкую ранетку сердечко портового старшины, не съесть его было ужасной растратой. Впрочем, к чему вспоминать то, чего тут нет? Беспокоиться об упущенном было совсем не в натуре Лиса.
- Не пойми меня непрравильно. – Обратился он к девочке, посасывая нижнюю полую вену. – Я здесь чтобы перредать тебе наследство. Очень удачно, что у тебя теперь есть рр-ргх-рруки для этого.
- Наследство...
Кицунэ практически без интереса проследила взглядом за выпотрошенным куском мяса. Похоже, что физического голода она не слишком испытывала.
- Я чувствовала, но не верила себе. Глупо, да?

Несколько ударов сердца в пещере было слышно только причмокивание Лиса, и все же белая продолжила странный разговор.
- Как это произошло?
- Как видишь..
Лис продемонстрировал девушке раскрытую ладонь, покрытую рыжей шерстью, с крепкими темными подушечками там, где должны были быть натертые мечом мозоли и оканчивающиеся короткими угольно черными когтями. Воспользовавшись этой передышкой в рассказе, он облизнулся и проглотил сердце киммерийца, так же как недавно белая лисица расправилась с изрядным шматком его печени. Одним глотком.
- Я попал в серрьезную перредррягу. И она сделала мне подаррок которого я не прросил.
Наскоро отряхнув руку от крови, Лис извлек из чудом уцелевших на нем по сию пору хакама пару бумажных свитков и одним движением когтей превратил их в труху.

Белая кицунэ молча проследила взглядом за тем, как разлетается мелкая бумажная пыль. Скованные простыми оммё-печатями духи наконец покинули свое временное обиталище, и вместе с ними выпало на гранит пещеры оружие ученицы Кэнсая... Длинная нагината, чья рукоять, пропитанная тремя слоями лака, была тщательно выкрашена в огненно-красные разводы. Многие могли бы подумать, что это кармин и охра, но кицунэ, чье имя так и осталось неизвестным, принимала тольку одну краску для своего оружия.

Свежая кровь врагов, которую ученица проливала с детской беззаботностью.

И именно её потеки украшали длинное, узкое древко, защищенные от высыхания и потемнения многими слоями печатей духов, которые и переплетались в диковинный узор, похожий на всполох огня. То, что Кэнсаю приходилось познавать долгими годами усидчивого послушания у старцев монастыря, ученица-кицунэ понимала куда проще, легче, и как-то по своему, по женски. Кэнсай так и не понял её подхода в оммё, отрицающего известные каноны монастыря. Нагината сверкнула в темноте пещеры, и опустилась на камень нижним концом, опершись лезвием на каменный выступ.

Танто же был совершенно другим. Простое темное дерево рукояти, короткий вороненый клинок, выкованный Бэнкаем. Никаких украшений, никакого блеска - рабочее простое оружие, отполированное лапками с лисьей шерстью, но по-своему совершенное в свое законченной простоте. Клинок в ножнах мягко упал на камень, едва заметно стукнувшись.

Белая лиса в человеческом обличии стояла и смотрела на Лиса, принесшего столь неожиданные подарки.
- Вот как... - ответила она после долгой паузы, беззвучным шагом сближаясь и подбирая оружие её матери.
Девочка - хотя по меркам Восхода вполне себе уже девушка, провела тонкими пальчиками по лакированному древку нагинаты, прикрыв глаза.
- Вот как... - повторила она с легкой запинкой, встав на одно колено и поднимая ножны танто второй рукой.
- И... что же ты за... человек такой... - медленно подбирая слова, продолжила белая лиса - что она... она сделала... это?..
Вместо ответа Лис задумчиво изучал глазами ту самую ладонь с темными подушечками, которую недавно показывал в отвечая на предыдущий вопрос. Словно ожидал, что она подскажет ему нужные слова. А может просто с любопытством изучал свое новое тело. Ладонь безмолвствовала, а может, чтобы услышать ее ответ были не нужны уши.
- Не тот, которрым был вчерра…
Ответил он сжимая ладонь в кулак. Словно ухватив (белый песок скользит между пальцев) скачущую перед глазами мысль.
- Не тот, которрым буду завтрра…
Ответил он обернувшись к лисице и поймав взгляд ее алых (брызги крови обагряют пирс) глаз.
- Какая тебе рр-рразница?..
Белая лиса столь же задумчиво изучала мерцающее собственным внутренним огнем лезвие нагинаты, и чуть вздрогнула, встретив взгляд Лиса.
- В твоих словах есть рисовое зернышко истины... но сами слова пусты, как шелуха.
Чувство опасности взвыло, но слишком поздно. Из груди Лиса высунулось лезвие нагинаты, пройдя со спины между ребер и проткнув легкое. Белая лиса не сделала ни единого движения, которое могло бы предупредить Лиса об опасности. Вот она стоит, держа оружие матери за древко - и в следующее мгновение уже разрывающая спину боль. А древко все еще в руке белой кицунэ, смотрит в потолок пещеры... только половины лезвия нет.
- Не наигрралась? – Холодно осведомился Лис. – Хочешь рразозлить меня еще рразок?
Пальцы с черными крепкими подушечками щепотью ухватили торчащее из груди лезвие, а в следующее мгновение перевитая тугими жилами рука рванула лезвие из себя, прямо через легкое. Боль, причиняемая клинком, не была даже бледной тенью от разрывающих внутренности отравленных клыков Пятого. Стоила ли она упоминания?
- Уверрррена?
- Ты одна большая ошибка! - выкрикнула белая, легко выпуская древко нагинаты из рук. Лезвие вышло из раны Лиса, захваченное его крепкой лапой.
А кицунэ-девочка сделала шаг назад, в стену, и стена приняла её, словно туманная завеса. Лишь едва заметная рябь горячего воздуха прошла по скале - словно дунули в щель нездешние ветра мира духов.
- Большая чем ты можешь себе прредствить. – Отозвался Лис.
Без труда вырвав оружие из груди, он крутанул его в руке и грохнул о пол пещеры, словно призывающий к тишине судья с тяжелым посохом. Он стоял посреди пещеры, уперев оружие в камень и даже не пытался, как либо защищаться или определить, откуда будет нанесен удар. Зачем? Вместо этого он говорил, насилуя непривычное горло, но рассекая жесткими хлёсткими словами все окружающее пространство. Так словно обращался ко всей пещере разом.
- А ты истерричная соплячка рревнующая ко мне трруп матерри. У всех свои недостатки, дорр-ррогуша.
Удар девчонки вновь отозвался болью, на этот раз под хвостом. Танто покойной ученицы ударило в мошонку, и два маленьких окровавленных комочка покатились по камням. Ответный удар взбешенного Лиса встретил лишь пустоту. Искаженный голос белой кицунэ раскатился по пещере
- А я не просила меня рожать!!
- Не стоит рразбррасываться подаррками. - Крепкая лапа с черными когтями наступила на валяющийся под ногами танто с усилием вминая его в каменный пол. – Даже если они тебе не нрравятся
Камень хрустнул под когтями Лиса, и клинок вошел в гранит пещеры. Но подушечки лап чувствовали стройную плоскость клинка... в противостоянии металла и камня победил металл.
На мгновение шерсть Лиса почувствовала буйство иномировых ветров, но через удар сердца все снова исчезло. Кровь капала на камень, стекая по жесткой рыжей шерсти, раны медленно затягивались... и лишь тишина была ему ответом.
Оба клинка ученицы остались в пещере
Лезвие нагинаты медленно описало воздухе полукруг, и вонзилась до половины в камень.
- Потому-что, даже если он тебе не нрравится. – Произнёс Лис, занося ногу для удара. - Однажды он может стать единственным, что тебе останется от доррогого тебе человека.
И вновь тишина была ответом Лису. Тонкое лезвие сломалось с жалобным звоном, словно оружие тоже было живым... и тоже не хотело умирать. Два обломка остались на камне. Крепкие лапы мерили туннель, шаг за шагом приближаясь к выходу.

Где то в далекой Киммерии.

Шурх...

Когти ног вспарывают поверхность под собой, когда лапы отрываются в едином рывке. Будь под ними трава - вырвало бы с корнем. Но там лишь голый выжженный солнцем камень.

...Бум.

В скале появляется вмятина. Если обладать достаточно богатой фантазией, можно углядеть в ней черты врезавшегося на огромной скорости гранитную стену тела. Через несколько секунд из наполняющего вмятину каменного крошева вываливается Лис. Сплевывает раздраженно и принимается мотать головой, вытряхивая из треугольных ушей колючий песок.
- Деррьмо, мне нужен камень покррепче.

Шурх...

Это продолжается уже который час. Рыжий получеловек выбирает стену покрепче на вид, застывает на мгновение, повернувшись к ней лицом, закрывает глаза, а потом прыгает вперед, так словно этой стены нет и никогда не было.

...Бум.

Грохот. Ругань. Набившиеся в пасть острые осколки гранита. Окружающий его ландшафт начинает напоминать причудливый каменный сыр. Лису плевать. Если понадобится, он расколотит собой каждую гору в Киммерии. Вон та вроде выглядит неплохо.

Шурх...

Внутри скребется обманщица-память Шляпы. Тонкой струйкой яда, сквозь реку времени втекает в лисиные уши голос учителя Гэкуджена. Великого мастера огня, ветра и грома. Соломенного Журавля, подарившего ему его первую шляпу. Старого идиота.
- Раз в сотню лет рождается мастер способный владеть тремя стихиями так, словно каждая из них родная для него. Да. Такой как я. Раз в тысячу лет рождается гений, что способен подчинить себе пять стихий. Их имена надолго остаются в легендах. Раз в сто тысяч лет рождается истинный любимец духов, что способен овладеть семью стихиями. Я не знаю, был ли когда-либо такой рожден. Но даже он, слышишь, мой мальчик? Даже он никогда не сможет пройти по пути своей противостоящей даже шага. Ее духи никогда не придут на его зов. Таково чувство юмора старухи жизни, мальчик мой. Когда тебе говорят, что ты никогда не получишь чего-то - ты начинаешь желать этого больше всего на свете. Для нас с тобой это...

...Бум.

Лис выбирается из пролома, позабыв выругаться. В голове его, тише эха невыпавшего дождя, звучит еще один голос. Сказанное им было так давно, что даже слепым глазам Шляпы уже не вспомнить лица говорившего. Но почему-то Лис чувствует, что для него очень важно вспомнить эту фразу. Если не считать мечей, она единственное, что осталось ему от отца. Лис выбирает следующую скалу и закрывает глаза. Губы его бесшумно шепчут слова, до дикости странно звучащие из уст покрытого запекшейся кровью и каменной крошкой рыжего зверя, стоящего посреди обглоданных до костей камней негостеприимной Кимерии.
- Пересеки... Пересеки свою... Двойственность... И пусть... Один меч... Сам стоит против... Неба.

Шурх...