ЗП:П - Мир Пафос-Привода. Закончено. | ходы игроков | Останется только один

Самые высокие скалы Киммерии никогда не отличались гостеприимностью. Этот бесплодный регион вообще не был дружелюбным местом, но все же, в низинах жил народ немного смирнее. Их даже, наверное, можно было назвать ремесленниками и добытчиками дикарей - низинные киммерийцы охотились на коз и птиц, разбивали камни в поисках скальных червей и улиток... высокогорные же киммерийцы обитали в полностью лишенном легкодоступной пищи регионе, и охотились исключительно друг на друга.

Как раз здесь Лис и нашел самые крепкие камни, не поддававшиеся попыткам пробить их самим собой. Конечно, и на этих камнях были следы голых пяток - глубоко вдавленные, или даже вплавленные, на большом расстоянии друг от друга, сопровождавшиеся еще более глубокими узкими щелями. Шляпа бы наверное растекся мыслями по древу о том, что хотя крайности и являются лишь одной из плоскостей, в то время как постигший хоть рисовую крупинку мудрости знает, что суть познания лежит в зыбком неустойчивом равновесии между противоположностями, но в то же время даже у младенца с кулаком размером с гору есть, чему поучиться. Пусть он достиг лишь одной вершины - это не повод не пытаться совершить восхождение только потому, что ты побывал на тысяче других.
Лис же не заморачивался подобными умствованиями, он был рад, что нашел крепкий камень, и в общем-то, этого хватало

Хватало в ближайшем будущем - и не надо уметь видеть незримые потоки, или открывать глаза, не открывая их, не надо быть Шляпой, чтобы понять, что в самом ближайшем будущем Лису вдосталь хватало драки. На вершине скалы возвышался клинок из метеоритного железа, и рыжая жесткая шерсть торчком вставала на загривке от одного только отголоска кругов, расходящихся от этого "камешка". Квинтэссенция звериного голода, жестокости и доминирования волнами разливалась по округе, заставляя Лиса дрожать в напряжении, балансируя между знакомым предвкушением новизны и небывалым для него раньше чутьем опасности, от которой надо бежать на всех четырех, заметая следы пышным хвостом. Бежать, пока есть, на чем бежать...
И не надо было иметь чутких лисиных ушей, чтобы услышать дикий рев, громыхнувший в чистом горном воздухе
- РРРРОООООАААААААААААРРРРРРРРР!!
К восходу от Лиса в небо ударил столб кипящего камня, на вершине которого, оседлав волну, стоял комок злобы и ярости, свернувшийся под опаленной зеленой шкурой. Лишь смутно в этом существе угадывались знакомые очертания Зеленой Шляпы, притащившего в руках вместо длинного меча какой-то длинный и узкий обломок скалы в три своих роста, столь же отдаленно напоминающий своим силуэтом но-дати, насколько его владелец был похож на Сагира.
- ГГРРРААААААААХХХ! - взревел еще один дикарь в противоположной стороне, не имеющий никаких намеков на оружие или какие-либо обмотки для прикрытия своих внушительных чресел. Покрытый толстой шерстью не хуже самого Лиса, второй дикарь ломился наперерез бывшему Сагиру, и под голыми пятками раскалывался камень.
И судя по тому, что подсказывало чуткое обоняние, неподалеку были еще двое.

Поднимаясь на скалу Лис, мурлыкал песенку. В этой твердой словно составляющие ее камни атмосфере ярости и насилия, незатейливый мотивчик звучал до пронзительности фальшивой нотой. В ней не было ни капли Кимерии, она не прославляла силу победителя и вкус потрохов проигравшего. В ней не было ни капли Восхода, она не воспевала тонкой грани между плоскостями клинка формирующей лезвие Одного Меча, который как известно сам стоит против Неба. В ней вообще не было Правого, эту песню, когда то очень давно спел Кэнсаю путешественник с другого материка. И все же время она вворачивалась в происходящее, с естественность и непосредственностью червя наживую прогрызающего кость.

Лис не чувствовал необходимости яростно реветь и грызть камни, и не делал этого. Каждая капля артериально-красной ярости, доносящаяся до него от пульсирующего источника силы вождя бережно сохранялась внутри него, и там ложась одним слоем запекшейся крови за другим, поверх шкуры живущего в нем зверя переплавлялась, во что-то иное, черное, словно короткие когти на его руках. До поры… А сейчас Лис мурлыкал песенку.

Шляпа мог бы объяснить, зачем он сюда пришел и что хотел сказать своим присутствием. Разумеется, не объяснив при этом ничего, на то он и был Шляпой. Лис, пожалуй, не знал этого и сам. Впрочем, возможно ответ на это скрывался в словах, которые крутились у него в голове по кругу, словно бесконечная мелодия сломанной музыкальной шкатулки.

Шляпа мог бы подсказать неведомому зрителю, почему при виде своего бывшего ученика и его противника он не повел и глазом, не говоря о том, чтобы кинуться кому-нибудь из них наперерез. Лис просто чувствовал, что если он уже здесь торопиться уже некуда. Стоя посреди роскошного сада нет смысла хвататься за первый попавшийся плод. Он шел сюда влекомый запахами Драки и Смерти, и теперь им от него никуда не деться.

Шляпа мог бы написать изящное хайку, которое отразило бы в коротких слогах всю красоту двух вот-вот сойдущихся перед ним стихий: Клокочущим вулканом ярости брызжущей своими соками во все стороны не в силах их вместить и стерильной ничем не замутненной грубой силы, закованной в латы слабоумия. Ну и пошел он в песью задницу.

Неужели так необходимо каждый раз проговаривать, что мог бы сказать или подумать старый маразматик которого, возможно, и на свете никогда не существовало?

Пользуясь коротким моментом, до того как масляный фонарь разобьется на складе пиротехники, и это место превратится такой филиал изначального зла, что все демоны из ада чернокнижника удрали бы из него визжа как подпаленные свиньи, Лис потянулся всем телом и запел песенку уже во весь голос.

Тяжелым басом гремит фугас,
Ударил фонтан огня,
А Боб Кеннеди пустился в пляс,
Какое мне дело до всех до вас?
А вам до меня?

Возможно, было сущим идиотизмом выдавать, таким образом, свое местоположение, тем более, что на сотни миль вокруг все равно не было ни одной живой души способной ее понять и тем более оценить.

Вот только Лису было на это плевать.

Ходячая Гора сошелся накоротке с Шкура Каминь, и удар от столкновения двух влетевших друг в друга гигантов разбил в крошку скалу под двумя дикарями. Скорость поединка была такой, что Лис едва успевал следить за столь редким месиловом - киммериец вбивает свои кулаки раз за разом в грудь и живот безумного шамана, и каждый отдельный удар мог бы прошибить насквозь вековой дуб. Сагир - далеко не девочка, и сам мог крушить скалы одним движением, но и его кости, ставшие тверже камня, хрустят, гнутся и ломаются под натиском Шкуры. Киммериец словно выжимает мокрое белье дробным рокотом, с частотой дождевых капель вбивая в Сагира свои лапы. Тело одержимого орка сминается, из трещин и разрывов в коже на противника с каждым ударом вылетают обжигающие струи кипящей крови, оставляя горелые проплешины в плотных волосах, покрывающих Шкуру от пяток и до затылка...
И вот Сагир, сжимавшийся, словно пружина, под каждым ударом, резко отвешивает врагу тяжелого пинка обеими ногами, упав на спину. От такой подачи Шкура Каминь улетает в соседнее ущелье, и вслед за ним, с ревом кипящей лавы под ногами, летит Сагир, догоняя падающего чтобы вбить в его харю свою пятку еще раз.
ГРААХ - вздрогнули горы, когда ШкуруКаминь пятки Сагира вбили в скалу, и орк нанес еще один удар. Скала оказалась слабее дикарей, и ШкуруКаминь вбило в недра горы, пробив дыру по форме его силуэта, затылком вперед. Сагир не снижая темпа бросился в туннель, заливая узкое ущелье потоками кипящего камня.

Дальше, к сожалению, было не видно. Но особенно пожалеть Лис не успел - с мокрым чавканьем с неба ударила длинная розовая змея, приклеившись к шерсти на левом боку. Лис, взвившись на всех четырех лапах, отскочил в сторону, рефлекторно выпуская когти, и тут...

Лиса накрыло. По другому это назвать нельзя, волна звериной жажды убийства, медленно поднимавшаяся внутри в такт биению незримого сердца меча Вождя, переполнила всю его сущность до краев, давила, давила... и наконец, Лиса накрыло.

Клокотание, выравшееся из лисиной глотки, уже не имело ни малейшего сходства с членораздельными звуками разумных существ. Позвоночник хрустнул, складываясь пополам в пояснице. Шерсть на бедрах разорвало изнутри - тугим веером изнутри вылетели рыжие жесткие хвосты. Один, два, три... восемь, и девятый уже был. Девять длинных и гибких хвостов хлестанули во все стороны, с щелчками бича вспарывая воздух и кроша камень. Убить! Разорвать! Погрузить когти в теплое нутро, выпотрошить и окунуть лопатообразный язык в горячую кровь!

Язык Жрача удалось оторвать от себя, и рядом с Лисом на покатый склон упал еще один четвероногий, спружинив конечностями по-жабьи. Харя Жрача раскрылась пополам, снова метя языком.

Мир, переполненный атмосферой звериной ярости, застыл, словно залитый кровью кусок янтаря. Это было невероятно, до встающей дыбом шерсти, похоже на реку времен. И в то же время нее имело ничего с ней общего. Еще меньше мига назад, Лис неуклюже дергался на двух ногах, словно упавшая в воду муха, в бесплодных попытках выбраться на поверхность и встать на крыло. Когда его же накрыло, он рухнул на самое дно, вдохнув полной грудью горькую морскую воду. Иногда нужно утонуть, чтобы понять, что всегда был глубинной рыбой.

Движения Лиса не стали быстрее, но объявившаяся в них текучая гармония, заставляла его, даже стоя на месте, размазываться в одно яркое пятно. Лис больше не боролся с потоком, он стал его частью. Рыжий зверь не бравировал своей злобой, не брызгал слюной, не ревел, не рвал землю когтями. Нет, не по тому, что был чужд этой пьянящей атмосфере ярости разлитой в воздухе подобно океану еще горячей крови. Совсем нет. Но рыбе живущей на дне нет смысла плескаться водой. Только люди нуждаются во всех этих воплях, подчеркивающих то какие они дикие и необузданные. Зверю нет нужды показывать, что он зверь.

Неизвестно откуда взявшийся ветерок перебрал вздыбленную на загривке шерсть Зверя. И прежде чем когти, черные и длинные, но все, же вполне нормальной, для зверя, что никогда не задумывался о том, чтобы их подстригать, длинны, оторвались от камня, Лис ощерился и буквально выкашлял в сторону Лягушки серию коротких, презрительных и ехидных звуков.

Если бы он нуждался в человеческих эмоциях, их можно было бы назвать смехом.

Тонкая граница мира духов поддалась под необузданной яростью Лиса, прыгнувшего немножко вбок. Зверь плохо умел ориентироваться на тропах, которые были родным домом для его дочери, но входить туда он уже научился. Резкий горячий ветер, дующий во все стороны и никуда одновременно, ударил его по чувствительному носу, и Лис вывалился чуть раньше, чем должен был. Или чуть позже?
Сложно сказать, когда прыгаешь с закрытыми глазами, и когда там размывается само понятие "когда". Впрочем, сейчас зверь не заморачивался особенно над причинами происходящих событий.
Он просто осознал, что выпал из прыжка не там, где надо. Бум! Очередная киммерийская скала была опробована на прочность и признана слишком мягкой. Лис уперся передними лапами, вынимая морду из дырки, в то время, как хвосты вспороли воздух и камень, но не встретили врага. Щелк! Осколки с треском врезались в скалу, рассыпаясь мелкой каменной крошкой. Наконец нос оказался свободен, и Лис жадно втянул воздух, принюхиваясь.
Жрач остался где-то далеко позади. Грохот сталкивающихся скал говорил о том, что драка ШкураКаминь и КаминьЖецца продолжается.

Высокий режущий свист вздыбил шерсть на загривке. Здоровенное сучковатое полено летело откуда-то с правой стороны, угрожая переломать Лису все кости. Зверь не шибко растерялся, снова уйдя в прыжок. Даже Шляпе было бы тяжело предугадать, где лисья рыжая морда покажется снаружи - Лис плохо ориентировался на тропах духов, и лишь приблизительно выбирал направление. Что вполне успешно помогло ему уйти от трех летящих бревен МногоПалки, и вскоре Лис, тяжело дышащий и полуоглушенный нездешними ветрами, через которые пришлось пробиваться быстро и нагло, оказался рядом с... норой. Глубокой, широкой норой, вокруг которой была разбросана свежевырытая галька. Противник был где-то внутри, по крайней мере, так говорил чувствительный лисий нос.

Зверь жадно втянул воздух ноздрями, чихнул и покачал головой, словно бы говоря «ну и ну». Кимерия определенно начинала ему нравится. Сначала лягушка попрыгушка, теперь мышка норушка. Кто дальше? Зайчик, а может быть нежная курочка? Не то чтобы сейчас он думал именно так, понятия «сейчас» и «потом» вообще были не слишком близки покрытому рыжей шерстью зверю. Но у запаха прячущейся и убегающей добычи, словно бы появилась нотка, говорящая о чутких подрагивающих ушках, выпученных от страха глазках и тихом писке, и никакое умение швыряться сучковатыми деревяшками не смогло бы этого изменить. Что ж, если Лису попалась прячущаяся мышка, Лис знает, что делать с прячущейся мышкой.

Лис немного отпрянул от дыры и, выбрав ровное место рядом с ней, одним гибким плавным движением высоко подбросил себя в воздух. Звериное тело изогнулось, превращая прыжок в стремительное падение, лапы прижались к телу, а девять роскошных хвостов завились винтом, чтобы тот момент, когда лисиная морда вскроет камень, словно снежный наст, высвободиться в бешеном вращении, заставляя тело лиса буквально пробурить рядом с первым тоннелем второй, значительно более узкий и извилистый.

Пищи, Мышка.

Киммерийские скалы поддались, словно мягкий песочек. Лис в лучших традициях своего рыжего племени пробил землю треугольной мордочкой, и начал быстро-быстро раскапывать чужую норку.
Конечно, норка эта была размером с доброго кайдзю в поперечине - ну так и Лис был не простым рыжим воровайкой, каких на Восходе бабы хворостинами гоняют.
Нору пришлось копать глубоко, но всему приходит конец. Когда солнечный свет исчез окончательно, хвосты зверя пробили последнюю перемычку, и норки соединились. Мышка-переросток, впрочем, не просто так сидела и дрожала от страха. Стоило Лису просунуть морду, как в нее в упор прилетело здоровенным сучковатым поленом. Будь на месте зверя кто-нибудь послабее - вынесло бы его на поверхность с одного удара такой дубинки, но Лис все же удержался в норе. Только челюсть клацнула, хрустнула, и зубов с правой стороны как не бывало. Кровавая слюна потекла из свежей ранки, пятная рыжую жесткую шерсть.
Добыча-то еще огрызается.

Лис не стал делать вид, что не заметил удара. Напротив, зверь тряхнул головой и оглушительно чихнул, самым презрительным из доступных образом, так словно в морду ему прилетело не бревно, способное кого похлипче вышибить на орбиту, а каменная пыль, зудящая в носу. Факт о том, что загнанная в угол крыса способна и укусить, не являлся для него ни новым, ни удивительным. Но право, не бросать, же из-за этого охоту? Тот, кто боится крысиных укусов – дерьмо собачье, а не хищник.

Впрочем, как уже говорилось выше, Зверь не утруждал себя подобными формулировками. Когда ходишь на четырех лапах, все становится довольно просто: перед тобой добыча и самое время с ней поиграть. Лис одарил осмелевшую от ужаса жертву ужасающе безмятежным оскалом-улыбкой окровавленной, но уцелевшей половины пасти и прыгнул.

На этот раз без дураков. Лапками.

Кровавый оскал Лиса обещал МногаПалке мало радости, и много боли. Как настоящий зверь, Лис не спешил убивать добычу, загнанную в норку - он не очень любил тухлятинку. Жертву надо обездвижить, и покусать, чтобы не убежала и не мешала себя есть. А вот убивать не надо, испортится еще, если залежится. Примерно так мог бы объяснить себе Лис свои действия.
Но он не задумывался над подобным - рыжее упругое тело выстрелило вперед, как распрямившаяся пружина. Потомок Вождя пытался как-то отбиться новым бревном, но Лис походя перешиб деревяшку ударом лапы, впиваясь когтями в мягкую плоть. Мясо! Добыча!
МногаПалка трепыхался, как щенок, у него оказался на удивление тонкий голос. Поскуливание и протяжные стоны, похожие на плач щенка, неприятно ударили по ушам зверя, и оборвались, превратившись в хрипы и бульканье. Лис все же дотянулся уцелевшей половиной пасти, впиваясь в горло. По телу жертвы пробежали судороги, едва не сбросившие зверя с тела, но крепкие черные когти все же удержались в толстой шкуре.

Однако, насладиться свежим вкусом горячей крови Лису не дали. Стены пещеры изогнулись, будто и не вековая скала, а мягкая кишочка, и лопнули под напором подземного огня.
- РРРОАААААААРРРРРРРР!!!!!! - ревел КаминьЖоцца, падая в пещеру.
Струи кипящего камня хлестнули по лису, скатываясь с рыжей шерсти, словно с гуся вода. Но не везде. Правая сторона морды, вывернутая наизнанку, не имела такой защиты, и вязкая, кипящая магма, обожгла нежное нёбо и язык. Теперь уже Лис невольно сбился на скулеж - это было действительно больно.

Шенок драный. Гораздо сильнее боли Лиса стегнуло раздражение от того, что ему не дали толком развлечься с долгожданной добычей. Впрочем, визжащий комок мяса под его когтями уже и не приносил особого удовольствия. Мышка уже даже не трепыхалась, только плакала. Под импровизированным плотиком зверя весело булькала огненная спесь земли, превращая кожу Палки в хрустящую корочку. Мерзость. Следовало перекусить, прежде, чем самые сочные и сладкие кровоточащие куски будут безнадежно испорчены термической обработкой. Треугольная морда погрузилась в горячую содрогающуюся плоть, пряча обожженное место в теплом влажном мраке.

Начинать принято с печени.

Горячая, сладко-соленая кровь приняла в себя лисью морду, и зверь почувствовал, как зарастает израненное, обожженное нежное нёбо. Печенка еще содрогающегося в последних конвульсиях врага была для зверя лучшим лекарством и лакомством, жаль только не дадут насладиться этим сполна. Не получится посмаковать, погрызть сочные косточки - огненная жижа уже подбирается снизу, испортит все, в угли превратит...

Хвосты Лиса раскрылись "розочкой", выдирая из тела противника длинные кости и швыряя в падающего сверху КаминьЖоцца. Одержимый безумием Сагир, когда-то бывший зеленошкурым, а сейчас похожий на раскаленный булыжник, даже не поморщился - кости осыпали его градом осколков, сгоревших еще на подлете.
- РРААААААРРРРР! - взревел снова безумец, перехватывая свою дубину, лишь отдаленно напоминающую меч.
Отчасти знакомым еще Шляпе движением раскаленная болванка вспорола каменную стену, не замечая преграды, и косым полукругом скорее оторвала, чем отрезала половину торчавшего вверх хвоста.
Тяжелая туша КаминьЖоцца упала в пузырящуюся магму, подняв фонтан густых брызг, в то же время Лис успел чиркнуть крайним хвостом по боку противника, оставив длинную рану поперек ребер.

А сверху посыпалась каменная крошка, задрожали скалы... с грохотом, треском и гулом ломающейся породе сверху вниз по стене бежал ШкураКаминь, стискивая свои кулачищи. Камень под его ногами трескался, осыпаясь вниз, но дикарь бежал быстрее, чем ломались опоры.

Лис облизнулся, собирая острым гибким язычком капельки крови с носа. Зверь не боялся ни бывшей Зеленой Шляпы, изображавшей из себя сейчас невкусный булыжник, ни этого топающего остолопа, однако это не значило, что он собирается торчать между молотом и наковальней. В конце концов, из пяти.. ах да, уже четырех здесь присутствующих лишь один был хитрым. Потому, лис не отрывая морды от сочного мяса Палки, рванул зубами на себя, срывая с его ребер смачный треугольный лоскут не успевшего пригореть мяса, и мягко оттолкнувшись лапами от своего мясного плотика, отправился на поиски Лягушки.

Лисиная хитрость оказалась острее многих клинков, не говоря уж о тупости некоторых умов. Рыжие лапы оттолкнулись от подгорающего шашлыка - его бы оценили многие любители, но по мнению Лиса, лучшее мясо это свежее, теплое и сырое, а никак не горелое, жесткое и сырое, и ветра мира духов расступились перед силой прыжка.
Там, где он только что стоял, с грохотом сошлись две живых скалы, и никто не желал уступать... Горные склоны зашатались, стенки туннеля ходили ходуном, осыпаясь каменной крошкой, снизу выплескивались фонтаны кипящей лавы. Драка между двумя дикарями, нашедшими друг друга, набирала размах.

Лис же, выскользнув из хитрой лисиной норки относительно невысоко над горой, приземлился на мягкие лапки, облизал шершавым языком обожженый девятый хвост, зарастающий потихоньку, и втянул воздух, раздув ноздри по ветру. Лягушка была где-то рядом, но где? Противника пока что не было видно.

Людям свойственно придумывать о Зверях всякие глупости. Некоторые из них правдивы, некоторые нет. Некоторые смешны, другие пугают. Так или иначе, чаще всего это всего лишь попытки людей отгородиться от чего-то внутри них, вынеся, спроециров это вовне. К числу таких заблуждений в особенности относятся попытки людей приписать животным свои грехи и достоинства. Зверь не был жесток, но не по тому, что не мог совершить вещей, которые человеку показались бы жестокими. Зверь просто вел себя естественно, ему не были нужны сомнения или размышления о правильности, честности, милосердии его поступков. Он не испытывал бы стыда за них, даже если бы смог осознать это понятие. Зверь развлекался, ему было хорошо. Лишенный человеческих иллюзий, на уровне простейших инстинктов, он знал – звери ходят на четырех лапах, а лягушки не должны охотиться на лис. Остальное не имело особого значения.

Кончиком хвоста подцепив прихваченный с собой крупный треугольный шматок мяса, вырванный из предыдущего противника, Лис беззаботно швырнул его в небо. Если добыча не хочет выходить – ей кидают приманку.

Кусок свежего мяса мелькнул в воздухе, прочертив длинную дугу. Вокруг разлетались капельки ярко-алой крови, Лис даже сам невольно облизнулся при виде улетающего куска добычи.

Из-за обломка скалы хлестко выстрелил длинный язык, хватая мясо. Камень под Лисом продолжал содрогаться и рокотать - схватка двух волосатых обезьян в туннеле продолжалась, а его пока что никто не побеспокоил. Разве что шерстка на левом боку зачесалась. Блох он, что ли, от этих дикарей подцепил?

Попался! Лис прыгнул с игривостью достойной маленького лисенка охотящегося за бабочкой. Вот только в том месте где прыгает лисенок обычно не расходится трещинами сухой камень, а да и воздух не гудит так, разрываемый очертаниями звериного тела. Но кого волнуют такие мелочи, когда шалость задумана и вот вот свершится. Конечно Лягушка толстый и тяжелый, но когда дело доходит до перетягивания каната гораздо удобнее иметь четыре ноги и девять хвостов, чем две и ни одного. А то что похоже на шар - так весело катать за собой на веревочке.

Лис прыгнул, оттолкнувшись всеми четырьмя, в азарте охотника, преследующего добычу. Он щелкнул пастью, поймав клыками кончик розовой ленты языка Жрача. И тут же его в воздухе дернуло - лягушка тянула язык к себе в пасть.
Лис качнулся на упругой розовой веревке, словно на тарзанке. Ни малейшего страха по поводу Лягушки он по прежнему не испытывал, так же как не испытал бы его человек при виде скажем.. бутерброда, сколь большим и уродливым бы тот не был. Однако и просто так мотаться на конце языка он не собирался. Пушистые хвосты на мгновение развернулись на манер парашюта, замедляя полет, и тут же сдвинулась, превращаясь в закрылки. Закручиваясь уже привычной спиралью, Лис издавал звуки, напоминавшие ехидное хихиканье. Если Лягушка считает, что это Он его поймал – что же, Зверь покажет ему, как Он ошибается.
Большая пасть Жрача открывалась все шире, по мере того, как добыча и охотник становились все ближе друг к другу. Кто здесь был добыча, а кто охотник - на этот счет у каждого из участников процесса было свое, особое мнение, и каждый, вероятно, был по своему прав. Лис начал весело крутиться, заскучав в полете, и язык лягушки начал скручиваться вместе с ним. Уродливая жирная морда Жрача искривилась в гримасе, это было действительно больно - кончик языка был прочным и нечувствительным, но вот внутри, во рту, были нежные и мягкие кусочки плоти. Лягушка содрогнулась всем телом, вместе со своим длинным, розовым языком, на мгновение переставшим втягиваться - Жрача, напротив, едва не стошнило. Лиса бросило в сторону, обматывая липкой розовой гадостью, и куски языка приклеились к его пышной шерсти на правом боку, обмотав левую лапу и попав на хвосты.
Хвосты - это не морда, и на языке выступила кровь в трещинках. Может Лис бы и оборвал привязь, но в этот момент короткий полет закончился, и пасть захлопнулась. Боль ошпарила заднюю часть лисьего тела - его пышные, чудесные, хвосты, вместе с обеими задними лапами, начали исчезать в ненасытной утробе. Лягушка, впрочем, подавилась таким куском, содрогаясь в болевых спазмах - а ведь две трети Лиса торчало из его пасти наружу, и это были две трети очень злого зверя.

Меня!

Как уже говорилось ранее, Лис по своей природе не был жесток. Исключительно потому, что жестокость это концепция присущая существам человеческим. Это не значило, что он не любил причинять другим существам мучения. Отнюдь нет. Впрочем, заставить собой поперхнуться, вряд ли можно было назвать мучениями.

Нельзя!

Две жилистые лапы, укрощенные сложенными серповидными черными когтями, выстрелили собой в лицо Лягушки, чтобы пробив глазницы, развернуться наподобие веера, превратившись в надежные якоря. У Зверя по-прежнему было собственно мнение относительно того, кто кого поймал.

Есть!

Алая пасть полная обычных зубов, которые вы могли бы увидеть у большой собаки, без ужасающих полуметровых зубов, без акулоподобных треугольников. Пасть настоящего хищника, а не чудовища из страшной сказки с наслаждением вгрызлась в лицо Жрача. Как известно – в эту игру могут играть двое.

Я - ем!

Жирная туша Жрача, в которую впились кривые лисьи когти, затряслась от боли. Его маленькие, заплывшие жиром глазки, давно не испытывали на себе чужие когти, зубы и камни - редко кто мог попасть точно по зенкам этой прыгучей жабы-переростка.
Но случилось так, что добыча и охотник в очередной раз поменялись местами. Хотя Лис чувствовал, как что-то шершавое, жгучее и склизкое втягивает его внутрь, растворяя крепкую рыжую шерсть и сильные, мускулистые ноги, сам Жрач оказался не готов, что его тоже начнут жрать.

После недолгого, хотя и крайне ожесточенного соревнования в скорости еды, Лис обглодал лягушке все лицо, обнажив кости кривого черепа, перегрыз сустав нижней челюсти... и страшная пасть, в которой нашли свой конец сотни киммерийских горных козлов, распалась на две половинки с сухим костяным щелчком. Дорого лису далась эта победа - от него самого осталось чуть больше половины тела. Зверь едва дышал, роняя кровавую слюну на землю, не было сил даже высвободить кривые черные когти, намертво увязшие в сером содержимом черепа лягушки.

А тем временем, подошло к концу и второе единоборство. Заманивший врага глубоко вниз, практически в окрестности Камнесвода благодаря туннелю МногаПалки, КаминьЖоцца истощил громадный резерв выносливости и силы практически неубиваемого ШкураКаминь, сварив того заживо в озере кипящего камня - безумный мечник, бывший когда-то Сагиром, в подобных условиях чувствовал себя куда лучше. Там, где лис охотился за мышкой в норе, земля дрогнула в очередной раз. Поверхность её лопнула, словно тонкий блин, и оттуда извергся столб жидкого огня, на гребне волны которого к небесам летел КаминьЖоцца. Его тело было похоже на растрескавшуюся гранитную глыбу, сочившуюся из множества щелей капельками вязкой магмы. От куска черного камня, служившего безумцу мечом, остался обглодыш, размером едва-едва с лисью голову. И все же, ШкураКаминь был повержен.

Лис почувствовал, как на него накатывают волны сумасшедшей ярости и гнева. Это было совершенно не нормально для звериной натуры - зверь не знает, что такое жестокость. Он охотится убивает, когда голоден, он ранит, когда защищает себя. Но только разумное существо может разрушать ради самого разрушения. Истязать жертву ради и созерцания её боли. Убивать ради подтверждения своей власти. Сознание Лиса было слишком простым для подобного, и что-то внутри надломилось, не выдержав напора кровавого безумства, излучаемого Мечом. Еще мгновение, и он бы пополз вперед, хватаясь пастью за землю, движимый единственной только мыслью - вонзить клыки в стоящего на пути к Мечу противника, растоптать его и порвать на куски.

Но КаминьЖоцца, бывший в куда лучшей форме, добрался до клинка Вождя раньше. Небольшая пылающая фигура поднесла правую руку к рукояти меча, выкованного в незапамятные времена из небесного металла, и замерла. Поток незримой мощи и ярости перестал давить на сознание зверя - Меч нашел своего нового владельца, и жесточайшая схватка закончилась. И все же, этого хватило, чтобы сломать скорлупу простых и понятных инстинктов, которую соорудил вокруг себя Кэнсай ради познания сути первобытности, дикости и простоты. А что может быть проще не рассуждающего зверя?

Тем временем, на спине КаминьЖоцца, все еще не взявшего Меч Вождя в руки, вспух горб, лопнувший под давлением изнутри, и вокруг него развернулись два широких огненных крыла. Куски раскаленного камня осыпались с изящной, мускулистой, но не перекачанной фигуры Легиона, глаза которого вспыхнули с яркостью полуденного солнца.
- Время умирать - самодовольно оскалился демон, согнув колени перед прыжком в воздух.

«Да что ты говоришь, ублюдок?» - В злобной усмешке клацнул окровавленными клыками измученный зверь. – «А то я не знал»

Кэнсай. Не Лис и не Шляпа, но тот, кто побывал и тем и другим, без труда способный представить их на своем месте оставаясь между тем собой, а значит и ими. Кэнсай действовал спокойно и деловито. Самурай не станет проявлять излишней суетливости пред лицом смерти, с которой давно искал встречи. Загнанный в угол зверь не станет дрожать. Если противник не спешит тебя добить… что же, возблагодарим его за предоставленное на подготовку время.

Клацнули зубы, перекусывая кость. Лис хорошо знал, как следует поступать с попавшими в ловушку лапами. Шляпа и вовсе не видел ничего особенного в том, чтобы отрубить себе руку. Руки. На месте звериных лап, только что украсившихся кровавыми культями возникли две все еще покрытые рыжей шерстью и оканчивающиеся когтями, но уже вполне человеческие ладони. Таким он пришел в это место, правда, тогда у него были ноги чтобы на них ходить. Вместе со способностью к восстановлению и смене формы вернулось и еще кое-что. Зверочеловек ухмыльнулся украшенным клыками ртом.
- Не гррхк.. гунди, Ками-сама, не так это было и долго. – Два украшенных когтями пальца легли на нижнюю губу, оглашая окрестности коротким звонким свистом. – Пятый! К ноге, шавка.

Пока, зверочеловек выдирал из пасти поверженного противника длинный липкий язык и бинтовал им кровоточащий огрызок своего торса, а потом рылся в потрохах лягушки в поисках жирной печени, которая помогла бы ему хотя бы частично восстановить растраченные силы, где то неподалеку пробудилась к жизни стальная змея. Брошенный и забытый в самом начале битвы. Лежавший тише мыши пока, вокруг буйствовали в конец озверевший хозяин и другие подобные ему, он заскользил на зов. Нет, Кэнсай совсем не собирался использовать его как оружие, против этого пережаренного петуха ему хватит и собственных когтей. А вот в качестве транспорта Богоубийца ему сейчас сгодится.

Змея, достигнув искалеченного зверочеловека, вскарабкалась ему на спину, превращаясь в миниатюрного дракона. Обвился вокруг талии хвост, сцепились нижние лапы с верхними, надежно обхватывая руки Кэнсая словно ремни рюкзака. А затем, распахнулись во всю величину стальные крылья. Если не уже можешь ползать – время учиться летать.

Тяжело поднимаясь в воздух на непривычных крылья уродливый и израненный огрызок полузверя-получеловека, завис напротив изящного огненного бога и хрипло расхохотался.
- Прридуррок. Рразве я не говоррил тебе не тррогать чужие игррушки?

Легион, резко оттолкнувшийся ногами от земли, наконец взял меч Вождя в правую руку, выдирая его из скалы. Клинок был не таким уж и длинным - прямой меч грубой ковки, едва ли в четыре сяку, полтора из которых приходилось на рукоять. Но внешняя неказистость полностью компенсировалась бушующим напором внутренней силы, полыхающим ярче солнечного света для любого, кто мог смотреть не только глазами.
Впрочем, и видимые проявления этого океана мощи не замедлили себя ждать. Рыжее пламя Легиона пожелтело, в огненных струях, из которых состояло его тело, все чаще замелькали шипящие бело-синие языки, вспыхнувшие в первую очередь в глазах.
Лицо "огненного бога" стало похоже на лицо слепца, имеющего лишь молочно-белые незрячие провалы вместо глаз. За демоном потянулся шлейф - сначала из горячего воздуха, а потом загорелся и сам воздух. Правая рука Легиона, сжимающая эфес меча Вождя, взорвалась изнутри, словно маленькая, новорожденная звезда... и осыпалась пеплом.

Недолго Легион побыл изящным огненным богом. По светящемуся силуэту прошла волна срывающихся языков пламени изнутри, широкие крылья распались лоскутами пепла. На несколько мгновений под пламенной оболочкой проступило тело Сагира - обгоревшее, искореженное, но все же узнаваемое.
- Хороший ученик всегда превзойдет своего учителя, не так ли? - хрипло прорычал орк, с каждым звуком крича все громче
- Я заточил в... СЕБЕ ЗЛОГО ДУХА И В ОТЛИЧИЕ ОТ ВАС СМОГ ЕГО УБИТЬ!!! ПРОЩАЙТЕХРРРАРРР!!!! - проорал он, обрастая косматой шерстью.
Надбровные дуги выпятились, нижняя челюсть увеличилась вдвое, выдвинувшись вперед. Фигура орка - теперь уже бывшего орка, сгорбилась, падая вниз, а Кэнсай все еще висел в воздухе, так и не добравшись до своего противника когтями.

Косматая фигурка падала вниз. Кэнсай знал, как только он коснется земли – новый Вождь станет двигаться очень быстро. Невероятно быстро. Не нужно зрение сквозь время, чтобы понять, что меньше чем за мгновение тот подхватит свой меч, швырнет булыжник сбивая неуклюжую птицу со стальными крыльями и прыгнет следом с мечом наперевес. Но сейчас, пока он падал, Великий Вождь двигался не быстрее любого другого падающего мешка с мясом, и это давало Кэнсаю время и на задуманное, и на последнее слово для своего обожженного пламенем ярости ученика.

- Ты провалился, Сагир.

Отвернувшись от ученика, что так и не понял главного его урока, Кэнсай больше не бросил на него и взгляда. Кем бы он ни был, кем бы он не становился, до тех пор, пока это хотя бы немного зависело от него, Кенши всегда оставался собой. Самурай не боится смерти, мудрец не боится изменений, но, ни один злой дух на свете не стоил того, чтобы потерять свою суть. Зеленая шляпа разочаровал своего сенсея, возможно, сильнее, чем кто-либо до него.

Когти Дракона разомкнулись и извернувшись змеей рыжий огрызок израненного зверя с глазами мудрого старика и наивного ребенка, изо всех сил оттолкнулся от него ладонями прямо вниз. Прости, Богоубийца, но ты больше не нужен своему хозяину. Прости и прощай.

Там, куда я отправляюсь, меч мне больше не понадобится.

Пятый Страж, верой и правдой служивший своему хозяину и его убийце, неотделимыми друг от друга на протяжении многих веков, вытянул из остатков своего металлического тела крупную драконью голову, вложив все свои невеликие силы в длинную пламенную струю, окружившую исчезающего Кэнсая полукольцом.

Пытался ли Стальной дракон сжечь Вождя?.. О нет. Даже несмотря на свою безумную злобу и ярость, Пятый был не настолько туп, чтобы не чувствовать, что он - лишь маленький жучок под когтями сильнейшего хищника. Хищника, который не только уничтожит его, но даже и не заметит сам факт наличия жучка, походя растоптав мелкую тварь по дороге. Огненный факел был прощальным салютом, на драконьем языке означая "Хорошая жизнь, хорошее сражение, и хорошая смерть. Прощай, небесный собрат".

Воздух вокруг израненного огрызка зверя взвихрился, и тело Кэнсая исчезло, уйдя на тропу духов. Потоки вечных ветров изнанки встретили его громким светом и теплыми, шелковыми запахами нового места. Лис все же перехитрил охотника, в последнее мгновение прыгнув в глубокую-глубокую норку. До самого дна.

Косматый дикарь упал на каменную площадку, раскрошив скалу вокруг себя. Одним движением, проскальзывающим между моментами времени, Вождь выдрал свой меч из скалы, куда тот опять вошел на три четверти длины под своим весом. И превратился в то, чего опасается даже Великий Тиран...

Рваный калейдоскоп отдельных фрагментов.
Глыба, размером с самого Вождя, летит в Пятого стража, нагреваясь до свечения.
Вождь проломивший скалу толчком своих ног, и пролетевший половину пути.
Меч дикаря, рассекающий Пятого стража с шести направлений одновременно, превращая в мелкое крошево.
Левая рука Вождя, хватающая остатки стального дракона.
Чвк! Хрр. Чвк. Бффф. Пззз. Пфу!
Глыба, наконец долетевшая до места, где был Стальной дракон.
Грохот скалы много западнее того места, растущие от отпечатка ноги трещины.
Смутный силуэт Вождя, заглатывающего в воздухе что-то летящее не слишком высоко.
Воздух, наконец вспыхнувший огненным следом там, где только что пробежал-пролетел дикарь.
И, лишь секундой спустя - грохот сильнейшей ударной волны, раскалывающей все, что еще уцелело в месте стычки...

***

Оммедзи Восхода много раз задумывались над одним и тем же вопросом. Что находится по ту сторону? Как описать несуществующую страну, в которую в свое время попадут все, чей жизненный путь подойдет к концу? Место, которого никогда не было, и которое старше, чем сам Восход? Что увидит глазами человек там, где могут существовать только духи? Древняя загадка состояла из двух половинок-ключей, и получить вторую можно было, лишь потеряв первую. Все, кто задумывался хоть раз над этой загадкой, рано или поздно оказывались там, но к сожалению, уже не имели глаз, чтобы ответить на простой, но такой сложный вопрос.

Как чувствует реку ныряльщик, опустившийся до дна, и ставший рыбой, но все еще оставшийся человеком?

Один из старцев монастыря задал бы эту загадку и Кэнсаю, если бы юный старик хоть немножко повзрослел, а не просто постарел. Но непоседливый сорванец, так и не ставший действительно мудрым старцем, нашел свой путь, пробив собственным лбом преграду на пути к знаниям. Самурай снова преодолел барьеры невозможности, чтобы в очередной раз убедиться, что подобен узнику, считавшему свою темницу целым миром, и не ведающим, насколько велик мир на самом деле, пока не найдет выход за пределы стен.

Когда-то давно он уже был здесь. Оказавшись в плену несуществования, словно вынырнувший из незримой реки в прыжке. В прыжке, вышедшим за пределы её потока на краткий миг, подобный вечности тем, кого уносит могучее течение. Сейчас же Кэнсай напротив, нырнул глубже, чем когда-либо, оказавшись на дне, и не торопясь подниматься оттуда. Потоки времени обходили самурая, и в монастыре слепых старцев еще долгие годы лежали на подставке парные клинки дайсё, бережно протираемые мягким бархатом снаружи, и умасливаемые усердными иноками изнутри. Но все это было смыто незримым потоком быстрее, чем океанская волна смывает замок, построенный из песка.

***

Здесь-не здесь-и не сейчас, юный старик с древними глазами, с любопытством народившегося лисенка, уверенностью матерого самца и безмятежным спокойствием самурая, вел неспешный диалог с огромным зеленовато-рыжим драконом, кольцами хвоста обхватывающим крупную скалу. Бог-Дракон, в тысячу тысяч раз превышающий размерами слепого самурая, переставшего быть слепым, раздражался от ощущения, что все не так, и на самом деле это Кэнсай в тысячу тысяч раз больше, он - колосс, угрожающий прихлопнуть маленького новорожденного дракончика, шипя, рыча и плюясь огнем.
Изящная фигурка рыжей лисы, с наигранным стыдом прикрывающая черно-бурым мехом свое тело, свернулась клубочком, словно передразнивая Бога-Дракона, и, полуприкрыв глаза, подставляла нос запахам ветров небытия. Под её мягкими лапками лежала древняя нагината, та, что была сломана и вновь обрела целость. Простая деревянная маска откинута за ненадобностью - лиса с искренним интересом какое-то время гоняла её по склону, замирая и прислушиваясь, как смешно стучит деревяшка по камням, а ветра завывают в прорезях для глаз, но игра быстро наскучила ей. И небольшая рыжая лисица, смешная, как щенок, старая как мир, покрытая черно-бурым мехом с седыми волосами, сложила лапки под мордочкой, вернувшись к своему наблюдению.
Павлин, скрывающийся под многими слоями перьев, на один миг приоткрыл свой хвост, одним глазом окинул местность, прислушиваясь к шуму воды. И вновь скрылся в струях многоцветья.

Здесь все было не так, и все было неправильно, потому что ничего этого никогда и не было. А раз ничего не было, то и спросу никакого. Кому какая разница, что было в небылице? Загадка, достойная слепого старца... и ждущая своего времени. Но она ждала долго, а значит...

И еще подождет.

Стоя на остром лезвии между «тогда» и «сейчас», падая в бездонную пропасть между «здесь» и «там», провалившись на самое дно реки по имени время_и_пространство ты понимаешь, что никакой реки нет. Многие их тех, кто почитает себя великими мудрецами готовы объяснить, что времени нет, и пространства нет, и вообще ничего кроме их бесконечной мудрости не существует, не важно к каким идолам они будут взывать в разговоре, великим духам космического равновесия или волновой теории света. Рыба на дне реки, которой нет, знает – время есть. И пространство есть. Как и все вещи, для которых придумали слово, они существуют как минимум в голове тех, кто это слово знает, а это главное и возможно единственное условие существования. Конечно, время есть. И пространство тоже есть. Просто они тебя больше не касаются.

В этом месте, которое строго говоря не место и даже не время, тебе нет особого дела до того где ты, или когда ты. Или, если на то пошло кто ты... Там где нет разницы между «было» и «будет», ты можешь быть тем, кем, когда то был, или тем, кем когда-нибудь станешь, или тем, кем не станешь никогда. По крайней мере, если ты при этом продолжаешь оставаться собой. У древнего юноши по имени Кэнсай проблем с этим не было.

В месте, которое и не было местом, давайте для простоты назовем его Страной Духов, он совершал то, что не имело никакого отношения к движению в пространстве, приводя колебания своих волн в резонансные сочетания с другими источниками, служащими ориентирами, давайте для простоты скажем, что он шел…. Давайте вообще не будем лишний раз усложнять, это испортит все повествование.

Итак, Кэнсай шел по Стране духов и его с каждым шагом претерпевал метаморфозы, плавно и естественно меняя свой облик, превращаясь из себя в себя другого, а потом снова. Меняли цвет и фасон одежды, менялся цвет волос, их длинна, рост, телосложение, вырастали и опадали волосы, шерсть, хвосты меняли число и форму, появляясь и пропадая вновь, пробивались из лопаток крылья, перистые, кожаные с перепонками, росли шипы на теле и рога… и снова исчезали. Когда он нашел то, что искал, или может быть пришел туда куда хотел, он выглядел таким, каким его можно было увидеть совсем недавно и целую вечность назад, беседующим с Сагиром на побережье Хокай.

Нет, не рыжим и нахальным. Речь о той беседе, что была еще до трагической цепи событий, послужившей смерти двух его учеников, а так же вознесению еще одно и окончательного краха последнего. В синей накидке, тапочках на высоком каблуке скрывающих низкий рост и смешной шляпе-корзинке. Недоставало лишь мечей. Мечи ему больше не понадобятся. В остальном же внешность его полностью повторяла его прежний облик. А еще, у Кэнсая снова появилась тень.

Говорят, что на свете есть важные вещи и не очень. Говорят, что одни от других легко отличить с первого взгляда. Те, кто мало чего в этом понимают, вообще очень часто любят говорить вещи вроде этих. Что из того, что он сделал в последние часы, дни месяцы было важным? Разорвать двух дикарей, каждый из которых на пике своей силы был намного сильнее, чем Шляпа в лучшие его годы – великая доблесть? Чушь собачья. Поссориться с дочерью, потерять ученика. Славные достижения, ничего не скажешь. Но что вы увидите, если открыть глаза еще раз и посмотреть глубже?

Что видел тот, кто знает все до того как ослепил себя и завернулся в звериные шкуры? Какие круги на воде родились от камней, что тогда еще не упали в воду? Какие карты легли на стол в сложной партии с судьбой? И что если весь путь Лиса, был не более чем обманным маневром, отвлекающим ее от собранной в руке комбинации? Глупости.

- Малыш Техоучи сумел надорвать кольцо своей судьбы. – Казалось, человек в шляпе разговаривает с кем-то, но перед ним никого не было. Возможно, он обращался к тебе, читатель? Впрочем, вряд ли, это было бы уже слишком, даже для места которое «не здесь и не сейчас» и совершенно испортило бы повествование. – Судьба особа не чуждая иронии, она дает нам время порадоваться разорванным оковам, а потом бьет обрывком цепи по лицу. Я так много времени посвятил тем, кто провалился, так или иначе. Техоучи, которому не хватило лишь малости до шага за край. И все же это был провал. Лисице пожертвовавшей своей жизнью. Кто знает ради чего? Возможно, просто мне назло? Я спрошу ее об этом, раз уж я здесь, обязательно спрошу, но позже. Сагиру, отказавшемуся от себя, во имя.. Гордыни? Силы? Даже знать не хочу его мотивы. Я рад, что больше не встречу его. Он мой самый большой провал, пожалуй. Не иронично ли, что тем, кто заставил меня по настоящему гордиться им стал ученик, который всегда оставался в их тени? Тот, кому здесь не место тем более, потому что он сумел преодолеть свои пределы и найти свой путь. Бэнкай, мой ученик и клинок в моих руках. Он сделал своему учителю хороший подарок на прощание. Тюрьма Чернокнижника разрушена, а это значит…

- Цумо. – Кэнсай толкнул перед собой воздух, словно изображал падающие ровным рядом кости для маджонга. В тот же момент сгустившаяся за его спиной тень поднялась в полный рост и ударила в спину нагинатой. Лезвие, вышедшее из груди, вызвало скорее «дежа вю» чем боль. – Я тоже по тебе скучал, Аки.