| |
|
|
Вот это да... Чтоб такой, да сам? А зачем ему это? Или он точно знает, что не умрёт?
Вопросов в голове было так много, что на призыв Василия Данька только и смог, что плечами пожать. Ну как тут весь этот ком переспросишь? Лучше иглу Левше отдать поскорее, пока Кот не передумал. Чёрт его знает, что он через миг решит вытворить.
А всё-таки обидно как-то, опять по-детски немного, что Кот исчезнуть может. Это что же, сказки тоже пропадут? Придумывать да рассказывать-то их некому будет. Неужто и правда все люди в быль с головой погрузятся, как Василий предлагает? А как же баланс, гармония... Да и самому Даньке-то, если задуматься, не будут рассказывать что-то, так он сам и не помыслит сказку какую-то там сложить. Работа интересней, открытия, наука. Но и скучнее, наверно, будет.
И всё равно ничего не сказал Данька, чтобы момент не испортить. Он каким-то на удивление торжественным вышел, ведь и зло побеждено и в добро перековано, и никем из своих жертвовать не пришлось, а Кот что, Кот на то и кудесник, а то и бог, что выжить может, пожалуй, в любом катаклизме. Коли верить в него будут. А ведь будут же.
|
|
151 |
|
|
|
|
Все происходящее было странным и нереальным. Что Кот был всему причиной, Олена поняла по пути сюда. И поэтому ее охватило это глупое "все-пропало", когда Василий бестрепетно вручил Коту заветную книгу. Но вот что Василий предложит автору самому умереть за свой выдуманный мир; и главное, что разоблаченный автор вот так просто может сдаться и согласиться на это, остановив тем самым смерти своих придуманных и вовлеченных им в действие фигур... невероятно. Никто не согласился бы. Что фигуры, когда автор жив. Других придумает, вызовет письмами, пошлет вещие сны. Ан нет. То ли за время долгого путешествия изменился сам Кот - привязался, что ли, ко своим героям, подобрел душой... То ли сам изнемог за долгое ли, короткое ли время их странствия, почувствовал неизбывную душевную усталость, старость одолела , на покой захотел - кто его знает.
- Так ты отпускаешь нас, Кот? Спасибо тебе... коли не шутишь, - недоверчиво произнесла Олена, подвигаясь ближе к оторопевшему, остолбеневшему Осьмуше, такая же как он, оторопевшая.
Неужели все кончилось? Кончились подвиги, страдания безмерные, находки и утраты. Кончилось всякое чудо-чудное, и бессмертие, и волшебство. Дальше-то что? Как умереть - понятно. А жить-то как? Осьмуше - променять бессмертие проклятое на обычную людскую смертную долю, ремеслу какому научиться. Даньке - стать обычным, не волшебным, мастером... да светлую голову и умелые руки все равно никто у него не отымет, плохо разве? А она сама как будет, без полета по поднебесью, где только ветер холодный треплет крылья; без первородной силы земли, воды, целебных соков, древесного шепота? Оглохшая и ослепшая, считай, полукалека... Ну да лекарского умения у ней тоже не отнимет никто.
А что Кот? И для Кота должно что-то закончиться навсегда, рано или поздно. Да кто сказал, что он непременно должен помереть? Может, проживет еще одну жизнь в каком-никаком другом мире, совсем не похожем на этот; может придумает себе что... Ну, Олена-то выдумывать миры не горазда, она тут останется, и на том спасибочки.
Олена вздохнула и тронула Осьмушу за локоть, как бы говоря: "Ничего. Чай проживем как-нибудь, справимся."
Кончилась сказка. Быль начинается.
|
|
152 |
|
|
|
|
- Отпускаю. - Просто сказал Кот, пожав костлявыми плечами. И повернулся было, собираясь идти к кощеевскому трону, да вдруг что-то остановило его. Обернулся к Олене, немного грустно ей улыбаясь, и спросил.
- Страшно было против меня пойти, да? Оно и ясно, столько раз слышать, как называют меня Богом этого мира, и вдруг бросить мне вызов. На самом деле я и правда не хотел поначалу так просто сдаваться вам. Не люблю легкие пути. За право победить никем не жертвуя я хотел заставить вас попотеть и рискнуть жизнями всех, а возможно даже заплатить больше, чем только одной. Ваша судьба всё-таки мне неподвластна, кто знает, как бы всё вышло.
С той же печальной усмешкой Кот посмотрел на возникшую в его пальцах игральную кость, ловко перекатывая её меж ними. Правда, надолго его ловкости не хватило - выронил. И усмехнулся, не став даже искать. Рукой только махнул и продолжил зачем-то свои не такие уж и нужные объяснения.
- Мне кажется, вы и так положили слишком много усилий, чтобы дойти сюда. Вполне достаточно, чтобы заслужить право на хороший конец. К тому же, вы мне понравились. Большинство из вас. - Тут Кот снова усмехнулся. - Особенно ты мне понравилась, Олена. Ну как бы я мог не вознаградить тебя хорошим концом после всего, что на твою долю выпало? А еще...
Зверолюд вздохнул, и весь как-то осунулся, став будто бы еще более тощим и морщинистым, и Олена наконец разглядела по-настоящему, сколь больной и утомленный вид у этого странного существа.
- А ещё я устал. - Признался Олене сказитель. - Не могу больше. А как же у меня тогда получится дать хороший, достойный последний бой героям, добравшимся до главного злодея сказки в лице меня? Сказки говорить - это непросто. Что ж - пора бы её и закончить.
|
|
153 |
|
|
|
|
По одному щелчку суставчатых пальцев Кота время вновь задвигалось в привычном своём темпе. Выругался Соловей, поскорей обнял покрепче Оленку Осьмуша, а Кот через всё пространство пролетел к кощееву трону, плавно опустившись на него, и комфортно устроившись на этой старой железке.
- Прошу, Даниил! Передай иголку мастеру Левше!
Как только это было сделано, Левша молча заставил механизм переместить свою едва живую телесную оболочку к тому самому замку, чтобы вложить в него ключ-компас, который Даня всё-таки смог не сломать совсем. Положена была на место и игла, вытряхнутая из корпуса. И Ось Мира будто пробудилась. Затряслась, зарокотала, загудела, заскрежетали в её чреве исполинские механизмы, а узоры на полу наполнились нестерпимо-ярким белым светом, что тек по ним, словно вода в трубе. Лучи света сошлись на троне, окруженном точно так же наполнившимися свечением камнями. Лучи преломились, устремившись к потолку, и каждый из множества лучей коснулся неписанных символов, имен других миров, что в изобилии украшали собою полусферический потолок.
Вновь тряхнуло башню, в этот раз особенно сильно. Похоже, от нееё только что что-то отвалилось, и полетело вниз, громя сложный механизм. По полусферическому потолку побежало несколько трещин, но Левша успокоил героев, подняв металлическую клешню.
- Не бойтесь, герои. Я уже перестраиваю механизм. Просто постарайтесь убежать побыстрее, когда всё будет кончено.
И верно, процесс явно продолжался и далее, несмотря на грохот и тряску. Лучи задвигались по потолку, смещая условные обозначения миров, и формируя из них новый, более гармоничный и правильный узор, когда те не наслаиваются друг на друга. Тщедушное тело Кота тем временем окутало такое же яркое свечение, пронзившее его насквозь. Яркое световое пятно вспыхивало временами так ярко, что почти полностью скрывало Кота, но герои всегда могли четко разглядеть черный силуэт кошачьего скелета. Кости его будто бы медленно тлели, медленно рассыпаясь в прах, уносившийся куда-то вверх. Когда вспышка становилась менее яркой, было видно, как Кот меняется - все же его жизнь шла для него вспять. Он то становился еще жутче, то наоборот, обрастал шерстью и поправлялся, менял свой рост и окрас, а однажды вместо кошачьего тела и вовсе мелькнул обычный человеческий силуэт. Наверняка это был бы крайне болезненный процесс, но Кот не кричал и не бился - он сохранял полную неподвижность и не менял своей непринужденной сидячей позы, и даже весело что-то кричал героям, стараясь перекрыть грохот рушащегося механизма.
- Прощайте, герои! - Доносился голос сказителя до них. - Если хотите меня запомнить, стойте у круга, пока не закончится процесс! Тогда даже то, что стерто из мироздания, останется в вашей памяти! Потому, что и вы сами не изменитесь!
И едва ли не громче грохота и скрежета зазвучал громкий, заливистый смех Хранителя. А процесс тем временем подходил к своему завершению. Символы на потолке под влиянием лучей света выстроились в новый рисунок, и после этого все лучи были перенаправлены прямо в трон. Теперь тряска стояла такая, что невозможно было удержаться на ногах. Пол под ногами героев начал со скрежетом деформироваться, и целые куски его проваливались вниз, в разверзнувшуюся под ним бездну, заполненную работавшими на износ нереальными аппаратами. Похоже, пришла пора бежать. Левша тоже осознал это - по мановению его руки из стены вышло что-то навроде зеркала или экрана - плоский прямоугольник с блестящей стеклянной поверхностью, заключенный в фигурную раму. Он вспыхнул синим, и плоскость ввалилась сама в себя, превращаясь в светящийся коридор вникуда.
- Бегите. - Посоветовал Левша. - Кот даст вам время.
И в этот момент снова остановилось само время. Весь мир померк, потерял свой цвет, всё вокруг стало лишь оттенками черного и белого. Только впереди сиял синим волшебный проход - путь героев отсюда. К нему все и побежали, а вдогонку им зазвучал веселый и искренний смех Кота.
Никому из героев не было суждено увидеть, что же случится в момент этого самого "сверхразряда". Это зрелише было бы уготовано лишь тому, кто отважился бы сесть на трон бессмертного и исчезнуть безвозвратно, и это зрелище стало бы ему своего рода утешающей наградой. Всё, что герои успели увидеть, услышать и почувствовать - это внезапно смолкший смех Кота, и испепеляющий свет, ударивший им в спины. А потом герои просто вошли из Безвременья через волшебный проход в пространство - а вышли уже в исправленный мир, созданный их руками. В новый, живой, дышащий и цветущий мир, во имя которого столь многое сделали и столь многим пожертвовали. Точнее, буквально ввалились в него, совершив краткий головокружительный полет вниз, и мягко уткнувшись в мягкий и холодный снег.
Все герои как-то забыли, что им еще нужно выбрать место назначения, так что оказались сами не зная где. Сперва показалось, что они снова находятся в Вечной Мерзлоте, но на деле это оказалась просто заснеженная вершина высокой горы, одной из многих вокруг. Ниже начиналась уже зеленая равнина - похоже, их занесло в самые окраины Руси, где она уже начинала соседствовать с северными племенами.
Наверное, первое, что почувствовали они - разочарование, потому что никакого долгожданного Солнца увидеть им не довелось. Но они ясно ощутили, как изменился мир. Да, вокруг по-прежнему царил полумрак, но только уже не привычный за всю жизнь багряно-алый и чужеродный. Небо над головой имело темный, с долей синевы оттенок, и такими же темными были редкие облака, не мешавшие любоваться щедрой россыпью белых звездочек. Ночь была светлая, и было видно, как над вершинами гор струится туман, ниспадая с них на землю, а там, внизу, раскинулась зеленая равнина, на которую отбрасывали тень облака, и текла извилистая река, отражавшая звезды. У берега реки даже виднелись очертания людских жилищ.
И тут бы уже испугаться, что не доделано дело, что обманул их Кот, или разочароваться, что врали старые люди, и не было никакого Солнца - а ночь начала отступать. Еще не все герои сумели кое-как выбраться из снега, как заметили, что далеко на горизонте, за горными вершинами, брезжит какой-то желто-розовый свет. Тьма вокруг него сгущается, словно пытаясь всеми силами навалиться и не дать прогнать себя с неба, но свет сильнее - он неумолимо ширится, стирая черную синеву и звезды. Вот уже и половина небосвода становится чистой и светлой. Со стороны восхода на не героев повеяло холодным, но невероятно свежим утренним воздухом, и большинству из них впервые было так легко и приятно дышать. В мире Безвременья, наверное, и сам воздух был какой-то неприятный и затхлый, но это позналось только в сравнении. Осьмуша, Соловей, да наверное и все остальные жадно задышали полной грудью, и в полный рост встали навстречу свету, чтобы увидеть первый за целую бесконечность рассвет.
|
|
154 |
|
|
|
|
Олена смотрела, как легко дышит освобожденная земля под ногами, как непривычно и красиво синеет небо - и не чувствовала ничего, прямо как пыльным мешком ударенная... Конец долгого и страшного пути, долгожданная победа и спасение для всех на земле Русской, жизнь и надежда, обретенная в последнюю минуту - все это было настолько невероятно велико, что ни ум, ни сердце не вмещали этого. Опустошенность. Прямо как отшибло все. И если мысли приходили, то неожиданно самые что ни на есть негеройские, даже неказистые и простые: "Изба какая-никакая найдется... лучше в Полоцкой земле, там тепло и землица добрая... а хоть бы и под Калугой, тоже ничего. Корову бы купить, только не на что..."
Кончился путь, и отряд тоже расходился - каждый по своей тропке. Разводила всех жизнь. Сколько вместе вынесли, дрались, странствовали, бедствовали - а простимся , и все... Память одна. И сердце если о ком всегда будет ныть по-живому, сочиться теплой печалью, так это, наверное, добрая матушка Мирослава да Данька, золотые руки, светлая голова и горячее сердце. Обошла она его все ж стороной...
Олена вздохнула, тронула жемчуг на груди уже привычным незаметным движением и поклонилась в пояс товарищам.
- Прощайте, друзья. Я речи говорить не мастерица... в пути всяко было, и трудно бывало, и горько, и страшно, а солнце - вот оно, всходит. Спасибо за руку дружескую, за плечо крепкое рядом. Бывайте счастливы. Василий, прости, что перечила, что не слушала. Желаю счастливой доли - в чистом поле, впереди войска да посереди княжеского терема... Маринка, ты свое сама возьмешь, и счастье свое сама себе вылепишь, так что только дороги пожелаю тебе ровной под ногами - до самого окоема, да ветра попутного. Только, знаешь, что скажу, кое-что на дороге не валяется, чтоб так выкинуть не глядя да дальше пойти... это я про любовь. Потом не подберешь. Дядя Фока, ты ежли в Новгороде будешь, так Коряге поклон передавай, и за ребяточками ты уж присмотри как-никак, а то кто ж кроме тебя-то... Ты, батыр, завел бы себе баранов, коней и жен побольше да забыл бы сюда дорогу раз и навсегда. А ты, Даня... - Оленка глубоко вздохнула и потупила глаза, - прости и ты меня. Рядом ходила, а не прислонилась. Да что ж, сердцу не прикажешь. А ты, я знаю, ты найдешь себе девушку хорошую по сердцу, только... ты, как найдешь, не молчи, не дичись, в угол от них не хоронись, да сам в себе все не таскай. А ты взгляни на нее приветно, скажи слово от сердца, улыбнись, ручку подай, за плечико тронь, сядь рядышком... Задаривать не обязательно, а себя покажи, ведь они, девушки, в уме читать не приучены и угадывать в душе не все горазды. И будет тебе счастье! - улыбнулась она чуть озорно.
На Осьмушу Олена глянула с нескрываемой нежностью ("Живой! Кот миловал!") и с плохо скрываемой тревогой. Что если он остался бессмертным, хотя нужды в его бессмертии больше не было никакой. Что если он вдруг поманит его не простолюдинская доля, а высокая, царская, как Злата пророчила. Не манила ее ни доля царевны-королевны, ни тем более стареющей бабы рядом с вечным юношей... да кто ей сказал, что будет это "рядом"? И поэтому она взглянула на Осьмушу с молчаливым вопросом: "Вот... Кот миловал, а дальше что делать думаешь?"
|
|
155 |
|
|
|
|
Осьмуша до этого момента все с волнением ждал, когда взойдет Солнце, да нетерпеливо посматривал на Олену - ему, очевидно, не терпелось увидеть её лицо, когда она встретит первый в своей жизни рассвет. Так и встретились оба взглядами, и в ответ на Оленину нежность устремилась к ней ответная волна любви, излучаемая взглядом голубых глаз. Улыбнулся добрый молодец своей суженой, подошел ближе, да и обнял за плечико, тесней к себе прижимая. Скинул железную перчатку, чтобы теплой рукой своею погладить её по волосам, прислонился к ней головой, и вновь устремил взгляд в сторону брезжившей за горными вершинами зари.
- Вот и новый рассвет для нас приходит. - Произнес он задумчиво - Стало быть, и заживем мы теперь по-новому. Я вот уже чувствую что-то новое в себе, такое, чего раньше не было. Свободнее мне, вольготнее, не давит ничего. И дышится даже легче. А тебе? Легче, после всего этого?
Повернув голову, чтобы взглянуть в личико возлюбленной, Осьмуша тепло улыбнулся ей.
- Не знаю, куда мы подадимся теперь, но думается мне, нам везде хорошо станет. Может, мы прямо вон там осядем, чтоб в этот раз далеко не ходить. - Юноша кивнул вниз, туда, где виднелось людское селение. - А может, я ещё мать навещу. Вдруг признает. В дружину, может, определит, куда поспокойней. Чтоб никаких больше дальних походов.
|
|
156 |
|
|
|
|
Вот так он и погасил одним ласковым взглядом Оленину тревогу. Олена доверчиво посмотрела в ответ, прислонилась к Осьмушину крепкому плечу, потерлась щекой о жесткое сукно черного плаща. . Чего гадать - судьбу пытать. Как бы ни повернулось все, куда бы они ни пошли, где бы они ни поселились, главное - они будут жить, жить, жить! - и вместе. А остальное все неважно. Дружинником...а отчего бы не дружинником, раз крестьянствовать не горазд. Чай, войны теперь не будет. Зачем теперь война, раз солнце... По Олениному лицу промелькнула тень, и она покосилась на степняка.
"А может, как солнце степь обогреет, так и двинется орда... города жечь, рабов брать..."
Вспомнились ей встреченные по пути люди - всякие: щедрые, великодушные, трусливые, подлые, жадные. Хоть с солнцем, хоть без солнца, а будут прежними...
- Легче, Осьмуша. Куда как легко стало. Дружинником так дружинником. Правда, дружинники спокойно нигде не живут, милый. Забот хватит еще, разгребать - не разгрести, после тридцати лет Безвременья-то. Ну да мы ж не торопимся теперь. Оглядеться надо. Не пропадем. Мы ж вместе.
И тут она поняла, почему Осьмуше легче дышалось. Это страх его вечный перестал ему на сердце давить. Кощей его оставил навеки. Нет больше Кощея. Кощея нет, а Осьмуша есть!
И только тогда она позволила себе нежно и радостно улыбнуться, глядя прямо в синие глаза суженого.
Не пропадем, милый. И даже будем счастливы. Раз солнце всходит.
|
|
157 |
|
|
|
|
Кто как, а Василий разочарования не ощутил. Раз уж столько ждал, можно и полчаса каких-нибудь до рассвета подождать! Нестрашно.
— Эх! — крикнул он и даже ногой притопнул. И даже шапку снял. И теплые тридцать-три одежки, которые на севере так нужны были, скидывать с себя стал долой. Сердце вольного воздуха хочет. — Вот ведь! Дошли!!! Дошли, ребята!!! Вот это да!!! Даже и не верится, Господи ты боже мой! Кончилась тьма! Ну я не знаю, как вы, а я бы прямо тут скатерочку расстелил, чтобы за это выпить и поесть как следует! Кто хочет идти, тот, конечно, пусть идет, я вам больше не приказчик, а только мне кажется, не выпить сейчас немного не по-русски будет. Как считаешь, Фока? Ну, Одихмантьичу, наверное, не наливать. Или все-таки, последний-распоследний разок? За такой день?
Могло показаться, что он сейчас начнет палить из ружья или пустится в пляс — так он радовался.
— Вот, Одихмантьич, теперь ты считай что повеличавей герой будешь, чем Илюша, не в обиду его костям сказано будет! Целое солнце вернул! Тряхнул стариной так, что молодым на зависть! Дай обниму!
И обнял.
— Тебе, батыр, Олена, конечно, правильно говорит. С войной к нам не ходи. А без войны ходи! В гости. Ну, или если жить у нас хочешь. И, между нами говоря, войну мы тебе найдем. Если у тебя там в орде не очень складываться будет, а там сейчас, как Бекет умер, замятня пойдет будь здоров, то приходи прямо ко мне, я тебе и саблю найду по руке, и службу по плечу.
Повернулся он и к Даньке.
— Вот за кого не беспокоюсь, так это за малого. Вот это голова, а! С такой головой, можно, в общем, и не работать! Но не таков, конечно. Приезжал бы тоже в Киев. Тула что? Там мастеровых много, да развернуться негде будет, как мне кажется. А в Киеве не только гуляют, там заняться есть чем. Скажем, открыл бы уж академию какую, а то во всяких Польшах да Неметчинах этого добра полно, а у нас что-то негусто.
Вот за Фоку, в отличие от Даньки, Василий беспокоился.
— Ты, Фока бросай это дело. Ты теперь герой, и не спорь. Герою направо-налево воровать нельзя. Не по чину. А можно только если по крупному. И не у своих! Сейчас же солнце выйдет, будет много городов брошенных, много кладов всяких да гробниц языческих, до которых раньше три года скачи недоскачешь. А теперь, наверное, и доскачешь! Ты бы ими лучше занялся. Мертвым - что? Им добро не нужно. А живым еще очень даже понадобится. И дело хорошее сделаешь, и с шибеницей разминешься!
Правда, услышав слова Осьмуши, Василий посерьезнел. И хотел сказать, чтобы Осьмуша в Киев не приезжал. Знал он Киевских бояр, приедет такой Осьмуша — живо его в оборот возьмут. Не своей волей — так против Олены что замыслят, чтобы его вынудить. И там уж неважно будет, чего сам он хочет — помимо него закрутится. Кто-то всегда царя скинуть хочет, а кто-то поддержать, а тут такой случай удобный. Но потом махнул рукой — сам уже не дурак, сообразит. А не сообразит — поможем, значит. Солнце вот нашли, что ж, усобицу не остановим?
Так что он только ответил Олене:
— Что перечила, то нестрашно, хорошо, что живы все. И вам двоим счастья, где бы вы его не нашли.
Ну а потом подбоченился, обнял Маринку за пояс и сказал всем:
— И вообще, приезжайте все на свадьбу! А то что нам там двоим все рассказывать, как и что было? Нам не до того будет, а людям же интересно знать. Ну и просто. Кот вон последнюю сказку свою рассказал. А чем сказка должна заканчиваться, если не свадьбой и не пиром, а?! Пожалеете потом, если не придете! Приходите!
И поцеловал Маринку. Не потому что это к слову было.
А просто.
Не удержался.
Как в самый первый раз.
|
|
158 |
|
|
|
|
А зря батыр ругал урусов словами бранными, зря глупцами называл, не все они оказывается такие, вон Василь-князь поумнее всех оказался, и вместо Осьмуши посадил на трон кота, тем самым солнце вернув и геройское поручение выполнив. Батыр бы до такова не додумался, он все таки меткий да сильный, для него, все там на одно лицо, любого силой бы на трон сесть заставил, а думать вещи сложные и умные у него старший брат был хорош, кости его в степи наверно уже давно зверье растащило, не помог ему ум в той ситуации, так что не стоит всегда на него полагаться, лучше на саблю, а не на хитрость рассчитывать.
Что же дальше батыру делать, куда податься? Первым делом явно серебро да золото продать надобно, а для этого лучше за молодоженами поехать на свадьбу, значится, и как кунак княжеский все у купцов и обменять на монеты, коня и оружие. Эх, хорошая идея получается, надо принимать урусов приглашение, а потом на деньги оставшиеся и ватагу набрать лихую можно бы, да на земли хана Бекета наведаться, раз говорят там правитель кончился и замятня уже завертелася, ведь в урусской стороне скучновато батыру казалося с этой всей их культурной традицией с благородствами показушными, во степи то родней ему все таки, и занятий там будет поболее.
|
|
159 |
|
|
|
|
Тать кинуть о земь скатерть, а покуда она катилась да яства с хмелем выставляла не жалеючи, отошел немного назад. Оглядел всю компанию чесную. Улыбнулся да во все глаза стал глядеть, чтоб ни мигу, ни долечки не упустить.
Много кого не было теперь рядом с ними. Шли, да не не дошли выходит, но не за зря! Нет, такое дело сотворили: вызволили Солнце! Уму то постижимо ли? Солнышко вернули!
Думал тать, вот коли вернут они солнце, станет тут же гордость есть их поедом, мол, глядите-ка все, герои, вот они. А ну-ка, быстро в ножки кидайтесь, да перста целуйте украдкой... Ан нет, не чувствует он превосходства черного, аль гонора победоносного. Может не время покуда, да там уж видно будет, а пока не чувствует Фока ничего, кроме усталости да радости.
Слушал как товарищи боевые говорят и не верил, что вот так просто они все сидят тут и не надобно никуда больше. Не-ет, оно то надо, но не так чтоб бежать-лететь, ни ног, ни живота не жалеючи. Можно просто посидеть, выпить, покушать, а потом...
От внезапной мысли аж икнул тать. И верно: потом то что? Во время Василий про дело сказал: оно то правильно, пора и за голову взяться. Ну что, до самых седин мелочь по загашникам тырить что ль? Да и другое дело тут, если уж по правде говоря, то не сможет более Фока запросто жить, да небо коптить. Как пить дать не может!
Отлегло маненько, махнул зеленой водицы – тепло прокатилось. Снова оглядел всех. Любо. Спохватился тать: по сторонам зыркнул, руку на рукоять сабельки верной опустил, вроде как кончилось "все", да привык уж тать начеку быть. Тут его вторая мысль и догнала...
– Вот и все? - тихо, под нос проговорил Фока. Губу закусил, что предательски начала дрожать. То ли хмель из него выходил так, то ли радость от того, что солнце вернули, то ли... упрямое понимание, что более не будут они все вместе.
|
|
160 |
|
|
|
|
- Ну, в последний-то разок, думаю, можно. - Благодушно отозвался Соловей. - Хотя, ты всё равно меня заставишь на свадьбе своей за все годы наверстать.
- Выпьем и мы, Олена? - Спросил у любимой Осьмуша, глядя на то, как на скатерти появляются яства. А потом заметил походя. - Смотри-ка, сказитель исчез, а чудеса не исчезли. Осталась сказка сказкой, хоть бы она и кончилась.
Ждать тем временем оставалось всего ничего - небо уже стало совсем светлым и розовым. Свежий горный ветер, повеявший с востока, растрепал волосы героев, что сбросили с себя ворох свалявшихся шуб, полностью открывшись навстречу новой заре. Замерли все, затихли, придавленные величием момента - и вот наконец над горными пиками сверкнул первый слепящий луч, и осторожно показался оранжевый краешек долгожданного Солнца. Даже горный туман, стелившийся по вершинам, низко припал к земле, медленно расползаясь и растворяясь клочьями, уступая место дающему жизнь телу. Яркое оранжевое пятно солнца светило через густые белые облака, и медленно взбиралось все выше по небосклону, и чем выше взбиралось - тем щедрее одаривало истомившихся без него людей своим животворящим теплом. И так - пока полностью не выбралось из-за горных вершин и не поплыло по положенному ему кругу на небе, став настолько ярким, что больно было смотреть.
Согрело Солнце героев, чья кожа уж отвыкла чувствовать что-то, кроме жгучего северного хлада. И не одни тела согрело теплом своим, но и сердца и души согрело новой надеждой, обещанием нового будущего. Согрело оно и землю, и всех и каждого на ней живущего - доброго ли человека, худого ли, всем и каждому дало оно кусочек тепла и обещание, что жизнь продолжится, что кончилось безвременье, ведущее к медленному вырождению. Согрело оно и мертвый лес, оставленный Бабой-Ягой - и вскоре дожди пробудят к жизни таящиеся в помертвевшей почве семена, а гниль от груды трупов чудищ даст основу для новой, нормальной жизни. А когда подымется над почвой первая трава и ростки, которые в будущем станут деревьями - потихоньку населится новый лес и зверьми да птицами.
Согрело Солнце и Полоцк, что как и весь остальной мир поднимался из руин, побывав на краю гибели. И поймут радостные полочане, что не зря были их страдания, что не подвели их герои, бившиеся с последними кощеевцами, и с удвоенной силой закипят стройки на месте пепелищ. И Павел-князь с женою молодой тоже почувствуют оттепель, словно истает возникшая перед ними глыба льда.
И в Новгород бурный вернется тепло солнечное. И жизнь там продолжится, столь же бурная и суетная, торговая да воровская, и станут новгородцы как и прежде метаться меж вольницей вольною да безопасностью под крылом царской власти. Позабудут они и про Серого Волка, и про Козу-Дерезу - отступят старые страхи и уйдет ожидание неминуемого конца. Пожалуй, и о годах сумрака первыми забудут именно новгородцы - такие уж они по себе, деловые да серьезные. Только вот Буба часто будет героев вспоминать, да Коряга всё надеяться, что выжил в походе за Солнцем дядя Фока, что вернется еще к ним когда-нибудь.
Порадуются новой жизни и суровые кочевники-степняки, ищущие славы воинской да богатства легкого. Может, прекратят меж собой грызться, да выберут себе нового хана заместо кончившегося Бекета. Кто знает, может его место займет Гияр молодой, ретивый да гордый. А может, не улыбнется ему судьба, а улыбнется честолюбивому Тану-батыру, замыслившему свою орду собрать. История идет своим чередом, и война из неё никуда не уходит.
Новая жизнь настанет и для Хаврошечки, которую отпустит наконец опостылевший лесной дом. Оставит она его вместе с колдовством, что счастья не принесло и жизнь легче не сделало, и со всем темным прошлым и всеми горестями. Куда пойдет - и сама не ведает, а всё ж не боится. Чего бояться да страшиться, коли даже Солнце добыть оказалось человеку по силам?
Встретит новый рассвет и стольный Киев-град, и усталый старый царь вместе со всем народом выйдет из ставшего неуютным дворца, чтобы успеть на склоне лет вместе с любовью всей жизни порадоваться тому, что кончилась счастливо кровавая и страшная сказка. Сам не сможет - так может найдется кому старого героя поддержать. В честь того, что Солнце в мир вернулось, и жизнь на земле продолжится простит и помилует царь тех ворогов своих, решивших изжить самодержца. Все равно немого их таких, кто еще жив остался после страшных пыток и темных подвалов. Вышлет из Киева только, чтоб впредь худого не замышляли. А кроме царя хромою походкой, припадая на раненую много лет назад ногу, выйдет на крыльцо Всеволод Рощин, подставляя морщинистое лицо теплым лучам, да помянет сына добрым словом, простив ему всё его беспутство. Теперь-то небось Васька беспутный нагулялся вволю, поди захочет в кои-то веки осесть да остепениться. А что дурить продолжит или девку какую приведет - так что взять с него, с героя? Они все такие, с придурью. Благословит, так уж и быть. А мать, на добрых двадцать лет постаревшая за всё это время, только и будет Бога благодарить, слезами заливаясь, да ждать сына в гости.
Станица "Велесов Хвост", пристанище для всевозможных изгоев, останется и пополнится - именно там осядут все отпущенные Осьмушей и свободные кощеевцы. Примет ли их Малах, или сцепится с ними? Встанут ли былые кощеевцы на прежний путь, или все же вспомнят, каково быть людьми? То уже другая история, которую расскажет кто-нибудь другой. Может, это будет Казимир, старый мастер, тоже решивший найти наконец покой и умиротворение?
Ну и конечно настанет жизнь новая и там, откуда всё началось. В городе Орле уж давно княжествует Мстивой, выбран он народом, и славен как правитель строгий, но порядочный. Про героев не забудет - каждого помянет, кто погиб на долгой дороге к Солнцу, и не забудет и тех, кто все-таки выжил, несмотря ни на что. Не забудет и про былого своего князя, что до последних дней своих не сдавался, и упорно искал способ вернуть Солнце. Не пропали даром его труды и его жертва.
Главное сделано. Солнце взошло. И жизнь продолжится. Так или иначе.
КОНЕЦ
|
|
161 |
|