Эсер без бомбы — не эсер | ходы игроков | Лёвин и Шаховской — Нижегородская ярмарка, 1906 год

— Поход в театр, разумеется! Скоро вечереет, а я вот вижу в Народном театре спектакль идёт, вроде интересный. А Вы кажется человек интеллигентный, так почему бы нам не развеяться? Может уже никогда в театр сходить не сможем когда... Когда... Получится. Жизнь, Георгий, до того омерзительна, что пожалуй создана для блаженства, Вы не находите?

Пожал плечами неопределённо.
- Может быть. У меня сегодня вечером ещё одно дело, личного характера. Могу не успеть. В какое время спектакль?

— Разве Ваши уроки не завтра? Впрочем, виноват, не моё дело. В конце-концов, я и сам совсем не прочь личные дела сделать, даже очень активно за... Начало в восемь тридцать, Георгий. Лучше приходите пораньше, хочется приобрести хорошие билеты.

Левин поднялся. Протянул руку коллеге. Хороший он парень, этот Шаховской.

— Надеюсь, увидимся.

Рюмку водки, - заказал у официанта, - и огурец. Солёный.

— Сию минуту-с, — отозвался лакей, и через несколько времени принёс заказанные рюмку водки с изогнутым, пупырчатым, бутылочного цвета солёным огурцом на блюдечке.

Поднялся тоже, ответил на рукопожатие:
- Не обещаю.
Уселся и проводил уходящего Владимира взглядом. А как холуй заказанное принёс, залил в себя рюмку, хрустнул огурцом и поморщился: не любил алкоголя. Но после столь насыщенного дня душа просила. Махнул официанту:
- А принесите-ка мне... - и заказал сытный и вкусный ужин - аппетит от аперитива пришёл. Торопиться не стал: к стыду своему слегка покривил душой, на спектакль он успевать не собирался - дел запланировал больше одного. Ими и занялся сразу после еды.

20:10

Плотно поужинав (телятина с ланшпигом, консоме с гренками, пара пирожков и сельтерская вода), Георгий Евстигнеевич зашёл в гостиницу, где оплатил ещё три дня проживания. Отправиться искать Макара Ильича он не мог: тот жил на Ярмарке, где-то на Самокатах, в каком-то рабочем общежитии из тех, что не требовали паспортов, — но конкретного места Шаховской не знал.

21:05, 21.07.1906
Нижний Новгород, Варварская улица,
+23 °С, ясно

Пока ехал на трамвае с Ярмарки, пока поднимался на элеваторе в Кремль, шёл по Варварской улице, солнце село, и уже в густой и свеже пахучей, упоительно прохладной после знойного дня вечерней темноте Шаховской подошёл к двухэтажному дому, где квартировала Панафигина. Взглянул на окно — тёмное. Уже спит? Нет, рановато. Может быть, просто занавесила тяжёлой портьерой, а сама читает при лампе. Заходить к Елизавете Михайловне, знал он, следовало не через парадный вход, а со двора, где в её квартиру на втором этаже имелась отдельная деревянная лесенка. Шаховской прошёл во двор, тёмный, освещённый лишь тусклой красноватой электрической лампочкой. У входа в дровяной сарай на колченогом табурете сидел с трубкой местный дворник, а у его ног лежала старая и ленивая псина, давно уже никого не способная никого напугать, что бы там ни говорила грозная табличка «Злая собака» на воротах. Собака тяжело подняла морду и хрипло гавкнула пару раз на Шаховского, тем и удовлетворившись.

Георгий Евстигнеевич спросил дворника, дома ли Елизавета Михайловна.

— Какой там дома! — не вынимая трубки изо рта, нечётко ответил дворник, трепля собаку по складчатой шее, — как ушли ещё до обеда, так и поминай как звали.

В гостиницу Шаховской возвращался опечаленный и задумчивый. Куда ушла Елизавета Михайловна? Почему не вернулась? Может быть она уехала на дачу? Георгий не помнил, чтобы она предупреждала о чём-нибудь, и не был уверен, что должна была: кто он ей, всего лишь случайный знакомый, по желанию судьбы столкнувшийся с её отцом и так попавший в революцию? Правая рука, заместитель, единственный, кого она сама привела в отряд, и потому заслуживший доверие? Или же помеха, странный парень, примкнувший к Делу "ради юбки" (как она, безусловно, могла подумать, ведь именно под её влиянием он решился)? Шаховской вспомнил её взгляд, её бледность и слова после экспромта на причале и решил, что последний вариант не так уж и невозможен. В конце концов, если она собралась заняться чем-то секретным, стала бы она делиться с тем, кто выкинул такой номер?

А потом он решил больше не думать об этом. Ведь Елизавета Михайловна была человеком увлекающимся и потому могла в пылу революционной страсти просто забыть обо всём остальном. И это наталкивало на ещё более страшные мысли: что если она приступила к выполнению своих планов? Одна, сама? Проскальзывало что-то такое в её речах. Как она тогда сказала Душану: "Полицейских вы не очаруете", и улыбнулась. Неужто?

"Нет!", — решил Шаховской. — "Быть такого не может!"

И до утра проворочался с боку на бок, переключаясь с исчезновения Панафигиной на события дня, пока не забылся тревожным сном.

***

Встал поздно, едва продрал глаза, чувствуя, что не ложился вовсе. Вылил себе на голову стакан ледяной воды, умылся и поставил диагноз: "У вас, батенька, лёгкое похмелье, недосып и голод. Прописываю вам постельный режим и трёхразовое питание!".

Но нужно было ехать на дачу, обсудить план действия с остальными. И что-то не давало покоя. Не сразу Георгий вспомнил, что. Елизавета Михайловна! Ушла до обеда и к позднему вечеру не вернулась. Что-то определённо не ладилось. Нужно было выяснить, что!

Шаховской сорвался с места. Нехорошее предчувствие (а может быть последствие вчерашней стопки) грызло его.

11:30, 22.07.1906
Нижний Новгород, Варварская улица,
+31 °С, ясно

В этот раз, когда Шаховской зашёл в пёстрый от теней нависающих лип дворик, дворника здесь не было, но было людно: на улице у дома стояла телега ломового извозчика, и несколько голых до пояса, резко пахнущих потом, чёрных от загара грузчиков с хэканьем взваливали на плечи и таскали холщовые мешки с просыпающейся мукой к распахнутым высоким и широким дверям краснокирпичной конюшни в задней части двора: коней там не держали с тех пор, как этот особнячок стали сдавать жильцам, разбив на квартиры, и помещение сдавали теперь под склад.

Дряхлая рыжая лохматая псина, так же лежавшая в серой пыли перед дровяным сараем, уже и не знала, на кого из чужаков лаять, и только безучастно наблюдала за грузчиками, не поднимая головы с лап. Окна Панафигиной были закрыты и темны, и широко были распахнуты соседние, из которых приглушённо доносился шипящий граммофонный басок. Из полуподвальной дворницкой тянуло самоварным угаром и борщом. До неприличия всё мирно, тенисто и буднично было: ничем хорошим такая полуденная летняя идиллия закончиться не могла. Шаховской поглядел, не стоит ли дворник у конюшни, контролируя работу, — нет, не стоял, дела ему не было до этих грузчиков. Значит, нужно было его искать в дворницкой. Туда Шаховской и направился.

Там он дворника и нашёл — одетый в не по сезону жаркую душегрейку старик с веснушчатой лысиной как раз, устроившись за столом с полувёдерным самоваром, с шумом тянул горячий чай из блюдца.
— Заарештовали вашу Елизавету Михалну в Народном доме, — он так и сказал, «заарештовали», скрипуче-вальяжненько и с глуминкой какой-то в голосе. — Обыск ночью проводили, весь дом на уши поставили.

«А я давно всё о ней знал. И о тебе всё знаю, и им о тебе рассказал, как ты, прохвост, здесь бывал и вечером ещё её разыскивал. И что сейчас пришёл, тоже расскажу» — прочитал Шаховской в насмешливо-понимающем взгляде дворника. Дворник отставил пустое блюдце на стол и, по виду потеряв к Шаховскому всякий интерес, сразу ведя себя так, как будто он тут барин, а Шаховской — так, челядь какая-то, потянулся за кубиком рафинада в сахарнице.

Шаховской побледнел. Будто оборвалось что-то внутри и полетело, упало с громким плеском в бездонную пропасть, медленно наполняющуюся ужасом. Мотнул головой:
— Быть такого не может! Вы, должно быть, путаете! Елизавету Михайловну? Арестовали? За что?! Она же ведь и мухи не обидит! Нет, я этого так не оставлю! — хлопнул ладонью по столу, едва не сшибив блюдце. — У меня связи! В Народном доме, говорите? Ну-ну… — и выбежал из дворницкой. И долго нёсся, петляя, по переулкам, не разбирая дороги, чувствуя холодный липкий пот на спине, прислушиваясь: нет ли погони? Лишь когда дыхание совсем перехватило, а в боку закололо, перешёл на шаг.

"Дурак! Ой, дурак!" — подумал, когда в голове прояснилось. — "Зачем бежал, зачем внимание привлекал? Наверняка за квартирой следили… Следят ли за мной, был ли хвост, оторвался ли я?"

Огляделся нервно. И, никого подозрительного или опасного не заметив, успокоился. Слегка.

"Вот беда, что делать-то теперь?" — зудила срамной болезнью мысль. Первый порыв: бежать дальше, прятаться глубже. В Сибирь, там не будут искать. Или домой, там помогут. Но уже в следующую секунду Георгий устыдился своего малодушия. Арест Панафигиной угрожал и Шаховскому. Но не только ему. И Дело, и товарищи были не в меньшей опасности. Решение пришло быстро: "Предупредить!"

Нет, конечно, можно было и не делать ничего, понадеяться на стойкость Елизаветы Михайловны. Но, как ни хотелось Георгию верить в её несгибаемость, рациональная часть его ума понимала: Трещенков не ограничится простыми расспросами. И, значит, барышню ждали пытки. Шаховской был наслышан о методах ротмистра, пусть и (слава революции!) с чужих слов, и сомневался в своих силах выдержать их, что уж говорить о женщине.

"Нужно заготовить цианид", — подумалось. И, более страшное: "Нужно сбрить бороду, она приметная".

Макара было не найти, и потому путь лежал на дачу, к Душану и, Георгий надеялся, Ленскому. Нехорошо вчера с театром получилось, стоило извиниться.