Grey | ходы игроков | GREY

Это походило на ловушку. Отчаянно смелую ловушку. Но вот только не должен был кто-то знать, что они тут, чтобы такие ловушки расставлять. Либо у Вильгельма был подвешен язык так хорошо, что на ходу историю сочинял. Однако… если это был действительно меч Людвига, то они не могли рисковать.

В темнейший час вернется он
Меч, что самим Светом освящен

Мысль. Не слова.

Стиснув зубы, он согласно кивнул, когда Вильгельм в следующий раз высказал предложение идти спасать меч. В памяти всплыли тела бежавших из Иннсвуда. Воспользоваться оружием никто из бандитов не смог бы, но это и не было нужно. Их души уже открылись тьме, и рано или поздно она их поглотит. И будет святая реликвия лежать где-то, недоступная для касания истинными порождениями того, что пришло из Врат, но столь же недоступная и для воинства Света.

И если люди проиграют, то затем Тьма поглотит и ее…

Это не давало спать. Альбрехт ворочался из стороны в сторону, раздираемый с одной стороны беспокойством за разведчиков, а с другой – зовом реликвии, который, даже будучи порождением уставшего сознания, казался вполне реальным. Обычно он мог приказать себе отдыхать перед боем, выгадать момент, чтобы дать телу отдохнуть. Но не сейчас. В какой-то момент он встал с кровати и достал лютню. Посмотрел на нее. Потом на свои руки. Несмотря на все усилия Совы, пальцы немного тряслись и не до конца подчинялись. Пройдет. Во всяком случае, Альбрехт хотел в это верить.

Тронув струны и вслушавшись в еле слышный звук, что разнесся от этого прикосновения по комнате, он отложил инструмент. Вместо этого он достал нож, и начал покрывать копье небольшими зарубками – почти царапинами с помощью ножа. Короткая история прошедшего дня, не до конца понятная даже самому храмовнику. Иногда в нее вплеталось нормальное слово, вызывая всплеск радости, но гораздо чаще закорючки ассоциировались со словами лишь в момент написания, а потом нужно было вспоминать, о чем он думал, а не читать вырезанные символы.

Раньше это занятие казалось более осмысленным.

Тяжело вздохнув, Альбрехт поднялся и облачился в доспех. Сперва кольчугу натянул, морщась от боли в руке, затем, скрипя зубами, начал затягивать ремни нагрудника. Без полноценной защиты выходить было опасно – храмовник отлично помнил тот хруст, с которым стрела пробила голову сержанта, когда тот пренебрег шлемом. И, хотя они уничтожили Прайда, визит Вильгельма и переосмысление прошлого явило им новые угрозы. И даже "проветриться" просто так выходить не стоило.

Жители бдели. То, что и на стенах были люди, и по улицам ходили патрули, грело душу, хотя в глубине ее теплился мерзкий уголек сомнений. Они уже столкнулись с необычным демоном, что мешало другим демонам в окрестностях быть столь же необычными. Охотники из тьмы, охотящиеся во тьме. Звучало бы поэтично, но за последние годы мир отучился видеть во мраке что-то романтическое. И это если не вспоминать о бандитах, которые наверняка годами промышляли не открытыми боями и налетами, а убийствами исподтишка.

Покрепче перехватив копье, храмовник отсалютовал селянам и приблизился к лестнице на стену. Но услышанные потом слова заставили его буквально взлететь по ней.

Генрих. Один. Без Маркольфа. Объяснение этому могло быть только одно. Положив руку на плечо адепту, Альбрехт невесело, но твердо сказал:

- Не преграда скорбь для того, кто идет по пути Света. Ведь служба Ему — дар, что спасает нас от тьмы.

После чего повел его к остальным. Выслушивать историю о произошедшем. Хотя он и догадывался, но не смог сдержаться, чтобы не садануть кулаком по стене, когда адпет сказал про Маркольфа. Затем повернулся к Дитриху. И, когда тот сказал, что они все же пойдут выручать брата, кивнул.

- Если беда коснется брата моего, то да свершится правосудие Света, и не останется места их плоти, ни в свете дня, ни в сумраке ночи.

В голосе Альбрехта клокотала ярость. Он глубоко вдохнул несколько раз, и только потом смог чуть спокойней добавить.

- И жадные протянут руки к сокровенному, и осквернят его своим касанием.

Он вздохнул. Вряд и его сейчас поймут.

- Теней не счесть во мраке, но истинное зло во Свете покажет свой лютый облик. Дар верным иногда нежданным является, но Свет не оставляет служащих ему.

Дитрих несколько раз тупо моргнул, глядя на Альбрехта так, словно впервые его увидел. Пришла в голову внезапная мысль, что за все время так и не довелось узнать, с кем милостью Света приходится делить кров и кровь. Шапочное знакомство не в счет, имена, прозвища. Но что у них за душой, что ими движет, что скрывают глухие шлемы и стальные маски? Ранее Дитриху это было и неинтересно. А теперь задумался - не напрасно ли? Как знать, может удалось бы уберечь от беды сэра Маркольфа, зная, что он за человек?

- Сэр Альбрехт, - брякнул тут же Дитрих со свойственной ему прямотой, - раньше как то не пришлось словом перекинуться... Вопрос личный, можно не отвечать. Скажи, зачем вот это вот - Дитрих неопределенно-замысловато покрутил в воздухе пальцами, - всё? Все мы чтим святое писание, но ты как будто одними лишь цитатами разговариваешь.

По мере того как все яснее становилось то что они выступают все же на Эшвил, Брон начинал нервничать. Ну как нервничать, виду он конечно не подавал, но лицо становилось все напряженнее, словно струна лютни Альбрехта, возьмись за нее неуч лишенный таланта. Глаза метались почти что в панике, от одного участника отряда, к другому, даже Вильгельм проклятый стал исчезать из виду.

Сука...Сука...Сука..Сука..Сука.Сука.Сука! Свет милостивый, как же так блядь. Какого хрена!?

Фигура воина дернулась в нерешительности в сторону говорящих чуть в отдалении от остальных командира и святого сказителя, обратилась слухом бестактно подслушивая, а рука в латной перчатке аж задражала, буд-то в треморе. Он снова в отчаянии завертел головой, да так резко, что аж забрало упало-щелкнуло со звоном.

Святейший столь близок к свету и столь далеко от смертных, что нужды простых воинов для него вовсе пыль, небольшое неудобство с которым он вынужден мириться в пути к истинным сражениям. Все думы его заняты молитвой и подготовкой к бесконечно битве во славу истины.

Достопочтенная леди, чья жизнь воплощенное пламя света, не воительница. Ее разум обращен к самим душам, и детали мелочные пред ними так же меркнут. Арх.

Бернард сломался. Молча. Просто раскис, бледная тень воина. Они избрали командира в своем кругу и он буд-то вовсе отпустил вожжи, словно позабыл о своем долге. Не кончись выпивка, он бы ей на верность присягнул. Позор, недостойно. Жалко. Твою ж...Свет. Свет... Свет. Свет направляет меня. Свет направляет мой гнев. Отрекаюсь от гнева. Склонюсь перед светом. Свет....Свет. Уффф.

Маркольф и Старик, уже все. Спокойно, глубокий вдох и выдох. Так бывает. Такое случается. Оно блядь случилось! Сейчас! Сука! Сука!Сука!

Соломон, тоже мне потерял мамку. Еще и под стягом Архонта словно просрал свою волю, отдавшись в услужение достойному, но все же господину, что решит за него, скажет как лучше. Блядь. Свет милостивый. Свет милостив. Свет. Свет укажет путь. Свет обязательно найдет достойного. Свет. Свет. Свет.

Аааррхххалбрехт. Сэр. Как никогда ни к месту, простите. Сейчас нужно по другому. Нужно прямо. Доходчиво! Очень понятно и просто. Воистину, неужели это испытание!? Сучий мать его Кастор!! Храбро сдох падла первым! И сержант его тварь, опередил. Гребаные предатели!Святые сука, мрази! Да направит свет их души к небесам. Да простит свет, недостойного, в гневе непочтительно оскорбившему их память. Оххх. Уффф. Смирение. Смирение. Свет и смирение. Служение свету есть испытание. Испытание всегда по силам истинному служителю.

Трясущейся рукой адепт поднял забрало и взглянул в лицо Дитриха, почти безумными от напряжения глазами. Во взгляде этого хладнокровного убийцы не были и капли эмоций пока они резали марионеток... Но сейчас. Сейчас в них был чуть ли не страх, просто два бездонных океана неуверенности и отчаяния. Он словно молил о чем-то рыцаря одним взглядом и не дождавшись понимания, сделал шаг навстречу. Затем другой. Каждый, был словно все мертвецы Инсвуда вцепились в ноги ему и он одной лишь силой молодого тела, увязший в этом болоте плыл к своей цели.

Кастор был смелым. Был ли он мудрым? Нет. Когда-то возможно. Слишком слаб, много ошибок. Недостаточно прозорлив. Но даже ему хватало ума держать при себе рычащего пса, что мог спросить, усомнится, поспорить. Нет. Нет. Нет...Нет...Нет...Лучше сдохнуть...О, сука. Моя жизнь не принадлежит мне. Я служу свету. Мой долг служит свету. Я служу свету, если даже это верная смерть. Я выполнил приказ. Это не приказ. Сука. Ладно. Просто скажу. Нужно сказать. Нужно убедится, что он не забыл. Кто-то должен сказать. Кто, блядь скажет. Во имя света. Во имя света. Ради успеха дела света. Это приказ самого света. Уфф. Да. Приказ света. Да. Приказ. Свет.

Приблизившись наконец к командиру вплотную и сделав шумный вдох, будто он собрался нырять в самое глубочайшее дно в мире, Брон наконец раскрыл рот:
— Ка-камаандир, разрееешите обратиться, — чуть заикаясь он глядел в подбородок, не смея смотреть в глаза. — Ееесли мы выступаем, как прикажите? Как? Как именно? Как выступаем? Приказ. Ну-нужно ли выступать? Выступать вместе с отрядом...ополчения? Нужно ли? Подготовить их к походу. Несколько стрелков были бы не лишними, выступить всей мощью. Или хотя бы...Хотя бы... разрешите двоим лучшим присоединится? Снаряжение павших. Доспехи. У нас их два. А их нет. В отряде. Нет двоих. Нет больше. Сэр Маркольф, Ремберт. Это уже четыре. Опытные воины. Не ополченцы. Может хоть пару стрел примут, вместо братьев. Будет толк, немного. Они должны. Свету. За Кастора, сэра. И Малфреда сержанта тоже. Стоит ли? Как, поступите?

Он сделал пару жадных глотков воздуха, как выброшенная на берег рыба и не дав командиру сказать ни слова продолжил. Словно понимая, что если сейчас остановиться или его прервут, он никогда не скажет, то что должен. Не сможет выполнить свой долг перед светом. Впрочем сделав пол шага, его уже перестало потряхивать, по крайней мере целиком, только чуть дрожащие руки он протянул к командиру, показывая их.

— Один глашатай. Одна реликвия. Один отряд. Только один, — он сжал правый кулак латной перчатки. — Одна лошадь. Один храмовник. Один ворон. Для надежности, — сжал второй кулак, показал их оба Дитриху и Альбрехту, будто артефакты.

— Если сложим головы, то не зря. Подстраховаться. Нет доверия, глашатому. Лучше сэр Брут. Сможет сражаться за свою жизнь, но сможет ли биться за веру? Пусть лучше исполнит долг? Лучшим образом? В столицу? Иии...Еще. Клетка, Сэр? Милорд? Как поступим? Вы ведь придумали уже, да? Прикажите? Лошадь одна. Разве что Арх...Ерсь. Нет. Я не могу. Ни за что. Только вы. Вы командир. Только вы можете. Извините. Я должен был сказать. Ради света. Я не хотел. Надеялся, что другие скажут. Не я. Примите решение. Прикажите. Главное, что вы теперь не забудете. Точно не забудете. Не упустите варианты. Свет... Свет... Назначьте цепь. Командования за вами. Как на площади больше не должно быть. Единый отряд. Только один отряд.

Наконец парень мотнул головой, словно прогоняя остатки мыслей. Осунулся, так буд-то войну прошел, вот всю прям, до самого конца. Снова посмотрел на командира. Смертельно уставший взгляд, но в целом уже обычного Брона. Возможно это был весь отведенный ему запас слов до конца жизни. Было ощущение, что он больше ничего не скажет. Возможно вообще никогда больше.

Альбрехт воздел руки к небу в неопределенном жесте – то ли благодарности тому, что Дитрих заметил, как он говорит, то ли удивления тому, что Дитрих только сейчас заметил, как он говорит. После чего несколько задумался, ибо объяснить историю так, чтобы ее понял не ознакомленный третьими лицами человек, было непросто.

- И прошел Александр испытания, и вышел он из тьмы своего разума, и узрел Свет, и рек – кажутся многим непосильными тяготы, что путь Веры налагает, но это лишь морок теней, морок страха, гнездящегося в разуме каждого. Не знал я, что ждет меня на пути, и страшился его, но шаг за шагом открывал он мне истинный смысл…

Обведя присутствующих взглядом немного потрескавшихся глаз из-под маски, он прочитал лишь полное непонимание того, что он пытался сказать. Жития некоторых святых можно было трактовать весьма вольно, и то, что его разум выудил часть проповеди Александра об Испытаниях не слишком прояснило ситуацию.

Надо было подобрать что-то более простое.

- Пали враги веры, но зло, сотворенное ими, оставило долгий след, и неизбывна память о нем в сердцах наших храниться будет.

С этими словами Альбрехт приложил руку сперва к голове, а потом к устам маски.

- И настанет время, и узрят те, кто сомневался, что служба Свету не обязанность тяжкая, а необходимость, и без того, чтобы отдавать себя целиком ему, не выжить и не спасти.

Помогло это объяснить ситуацию? Храмовник обвел присутствующих еще одним вопросительным взглядом.

Дитрих молча поглядел на Альбрехта, потом на Брона, потом опять на Альбрехта. Новоиспеченному командиру казалось, будто на голове у него вырастает невидимый шутовской колпак, совершенно неуместный. Отчаянно зачесалась переносица, и захотелось вытащить с того света старика Кастора и всучить ему его бобровый кинжал обратно.

- Понятно, - ответил он Альбрехту после нескольких мгновений молчания, не уточнив, что именно понял, но судя по скептически искривленному рту, скорее всего не совсем то, что пытался сказать товарищ. Затем повернулся к Брону, воззрившись на того с подозрением.

- А ты чего трясешься, адепт? Все нормально? Точно? По поводу высказанных замечаний - молодец, что сказал. Я тоже думал об этом. Рекрутировать ополчение попробуем обязательно, особенно если... вторая группа задержится. Архонт силища, конечно, но нужно собрать все ресурсы которые сможем, рисковать нельзя. По этой же причине никаких посыльных не будет, во-первых, одинокого всадника легко перехватить, во-вторых, у нас и так не хватает людей. Телегу брать не будем, она нас будет только тормозить. Я ответил на твои сбивчивые вопросы?

Ремберт шел по промерзшей, припорошенной ранним снегом дороге, из последних сил обходя скованные льдом лужи, что зеркалами отражали разбросанные мозаичные осколки небес. Морозный воздух обжигал разгоряченные легкие – иногда храмовнику казалось, что в его груди по-прежнему клубились, задержавшись, остатки колдовского тумана. Он почти не поверил собственным глазам, когда дорога, петляя, обогнула высокий холм, и открыла вид на крошечный с такого расстояния, но вполне узнаваемый, Иннсвуд. После ночи бегства сквозь тьму и туман Ремберт не сомневался, что бесповоротно утратил любые представления о правильном направлении. И, тем не менее, он вышел прямо к деревне.

От осознание величины этого почти божественного вмешательства, храмовник даже приободрился, ускорил шаг. Он едва стоял на ногах, когда все еще далекие ворота впереди отворились, и навстречу выбежали вооруженные люди. Ремберт не узнавал их, но скудная экипировка выдавала ополченцев из местных. Паромщика взяли под руки, и он с благодарностью, не сопротивляясь, позволил помочь.

Они вели его в деревню – под защиту высокого частокола, к еде и теплу.

После ночного совета в амбаре Дитриху не спалось. Отправив других досыпать оставшиеся до рассвета часы, он несколько раз тенью обошел всю деревню по кругу, снова и снова проверяя дозоры. Бродя в густых предрассветных сумерках размышлял – о простом и человеческом, о далеком и вечном. Первая группа разведчиков вернулась наполовину, вторая вовсе сгинула без вести. Единственное решение, которое он, Дитрих, успел принять как новоизбранный командир, как оказалось значительно сократило и без того довольно скудные силы.

Значит, Эшвелл. Все дороги вели туда – и, в свете всех обстоятельств, все, что оставалось сделать его отряду эту схватить легендарную реликвию раньше, чем до неё доберутся демоны, и мчать в столицу. Мчать, впрочем, было сказано громко – единственный оставшийся конь того и гляди откинет копыта от старости, а еще под надзором храмовников вдруг оказалась целая деревня, которая наверняка сгинет без помощи.

Устав от тяжелых мыслей, Дитрих разыскал Ханса – они вернулись в хижину Хорста и уселись за стол. Сам староста тоже не спал – набрал полное ведро колодезной воды и принялся кипятить, обещая заварить “лучший в Иннсвуде” чай. Дитрих долго и основательно расспрашивал Ханса об Эшвелле – выяснилось, что тот не раз и не два возил туда товары в лучшие времена.

Бывший вояка точечно подсвечивал детали, которые упустил Генрих – например то, что через речку Эсму в этом месте перекинут всего один мост, а до тех, что выше и ниже по течению аж несколько дней пути. Что Эшвелл расположен на другом от Иннсвуда берегу и тоже окружен частоколом, а еще что в деревне находилась единственная во всей округе настоящая мельница. Рассказал, что домов там наберется десятков пять-шесть, как в Иннсвуде, и что есть два брода выше по течению, но в эту пору года по ним не пробраться.

Некоторое время спустя к ним присоединилась Айфе – лаконично, но бескомпромиссно отказавшись от чая. После появился покрасневший, опухший, заспанный Брут и принялся черпать кружкой колодезную воду. Еще позже – Альбрехт и Брон, Вильгельм, Генрих – совсем скоро все храмовники были в сборе и смотрели на схему, составленную Хансом на столе из подручных предметов.

Когда ждать уже было некого, дверь отворилась снова – без стука. Внутрь ввалилось несколько ополченцев, почти втаскивая под руки изнеможенного, бледного, словно состарившегося на несколько лет за сутки Ремберта.

Дитрих замер, пару мгновений после появления изможденного и как будто еще более постаревшего Ремберта сверля взглядом дверной проем, хотя конечно, все понял сразу. Осознание ухнуло в душу будто сорвавшееся с веревки колодезное ведро, и что-то внутри Дитриха незримо надломилось. Перевел взгляд на Ремберта и прочитал все, что тот выскажет, в его глазах. Вот так вот, значит. Рыцарь медленно опустил лицо, спрятав его в ладонях.
Прежде он обещал себе закрыть сердце, но обещать легко.
Промелькнула перед мысленным взором череда застывших картин, как Сова бинтовала ему руку, как возилась со своими записками и рисунками, как внимательно, будто ребенок, глядела своими бездонными глазищами на Дитриха в последний их разговор.
А ведь не без умысла ты, брат, именно с Рембертом, стариной Рембертом, отправил девчонку, хлестнул самого себя Дитрих. Не с Маркольфом, мужиком молодым и видным, но со старым рыцарем, что в отцы ей годился. И гляди-ка, к чему это привело.
И чего ты теперь сопли распустил, а, воин света? Огненный бич снова хлестнул по сердцу. Небось когда не вернулся брат Маркольф, ты так не горевал, а? Чем интересно ее жизнь дороже чем его, или всех тех несчастных, что ты не моргнув глазом порубил не далее чем вчера?
Нечего было ответить на эти выпады. Все было правдой. Несокрушимая вера дала трещину под изумрудным взглядом девчонки-скриптора, и последствия не заставили себя ждать.
Вот цена сомнений, полуправды, компромиссных решений и попыток обмануть и самого себя, и Свет.
Он не должен больше допустить подобной слабости. Ни за что, никогда. Только истовая вера и посвящение всего себя Свету помогут одолеть этого врага. И если ради этого придется отринуть все свое, человеческое - что ж, такую цену он готов заплатить.

Дитрих выпрямился с непроницаемым лицом, разве что сжатые губы стали еще тоньше, будто кто-то начертил угольком линию на белой как мел коже.

- Налейте ему... чего-нибудь, и принесите еды, - сухо каркнул рыцарь, - а ты, брат, докладывай.