Grey | ходы игроков | -- предвестники

Предвестники

Сова почти бегом бросилась прочь, вжимая в голову в плечи, и Ремберту не оставалось ничего кроме как пойти следом. Вскарабкавшись обратно на холм, они поравнялись – и старый храмовник вновь взглянул на странную мглу, не в первый и, как надеялся, не в последний раз задумываясь о том, насколько верные решения принимает. Вниз идти было проще, тряпица на лице приятно пахла сушеной ромашкой, напоминая о детстве, доме и лавке травника на соседней улочке, в которой неизменно стоял вот этот специфический лекарственный запах.

Ремберт шел вперед по пустынной дороге, мыслями уплывая в совсем другое время и место. Подальше от холода, гнили и мертвенно-зеленой стены, по ту сторону которой, храмовник больше не сомневался, его не ждет ничего хорошего. Время от времени взгляд соскальзывал на невозможные пугающие завихрения туч, в эфемерных глубинах которых трещинами застыли колдовские зеленые молнии. В другие времена – на Сову, что целеустремленно шагала, приподняв подбородок, бок о бок. Старый воин не сомневался, что скриптору за мглой уж точно нечего делать – в бою от девочки проку будет немного, а в случае провала она могла хотя бы рассказать о гибели Паромщика Дитриху. Теперь же они вместе шли навстречу туману, и отчего-то с каждым шагом эта идея нравилась Ремберту все меньше.

В лицо дул ветер. Ледяной, пронизывающий, пробивающий приторно-сладкой гнилью даже сквозь ткань и травы. Ветер, что как будто усиливался – Ремберт прищурился, приложил ладонь к глазам на манер козырька, а потом и вовсе остановился. Нет, не почудилось – стена действительно двигалась. Ползла навстречу, пронзая поля и канавы щупальцами тумана, словно огромный, чудовищный, имматериальный титан, жадно устремившийся к новым жертвам. Ремберт обернулся и посмотрел на пологий, почти целиком оставшийся позади склон холма, и понял, что даже если побегут назад сломя голову, не успеют. Может и успели бы, смогли оторваться, если бы вскочили сразу же на Снежка да во весь опор помчали бы обратно к Иннсвуду по дороге. Вот только стреноженный Снежок остался в низине в добрых десяти минутах отсюда.

Зеленый туман стремительно катился вперед, словно набегающие на скалистый берег волны штормового прибоя. В конце концов, недавно храмовник сам решительно шел к нему – так что же изменилось всего за минуту?

И мгла пришла. Сперва предвещавший приближение завесы ветер усилился, превратившись в беспрестанный штормовой шквал – теперь разведчиков окружал густой, насыщенный запах разложения, гнилостной вони, и сушеная ромашка в масках вдруг показалось детской припаркой. Но что-то еще было не так с этим ветром – Сова повернула голову немного по птичьи, и внимательно посмотрела на дерево справа. Немногочисленная оставшаяся на ветках листва вдруг сорвалась, ветер подхватил желто-красные листья, которые в считанные секунды, в полете, скукожились, почернели и в конце концов рассыпались в прах. Метаморфоза коснулась и ствола дерева – покрывшись густым слоем лишайника и уродливыми наростами мха, ствол темнел, иссыхал, и в конце концов развалился гнилой трухой, в грудах которой копошились черви, сколопендры и сотни здоровенных опарышей. В считанные секунды ветер превратил росшую вдоль дороги пожухлую высокую траву в перегной.

Сразу после людей накрыла плотная, непроницаемая, затхлая мгла.

Сова пыталась продвигаться вперёд, зажмурив глаза. Словно темнота могла защитить от смрада и гнили. Разговаривать было невозможно, дышать было невозможно, двигаться вперёд тоже. Но двигаться было надо. После того, что она только что увидела, после живого мгновенно обращающего в тлен, нужно было двигаться вперёд. Нужно пробить эту завесу, нужно убедиться, что это очередной обман, что за ней живая земля, живые люди, живая осенняя грязь, что не все сгнило и обратилось в смрад там, за туманом. Нужно верить в это, нужно знать это, нужна надежда. Хотя бы перед смертью.

"Я не хочу умирать во так. В смраде и без надежды. Нужно надеяться и верить. Вера греет. А от человеческого тепла туман поднимается вверх. Где я это прочла"?

Ей казалось, что она бежит сквозь зеленый туман. Быстро-быстро.

- Рина, полей-ка мне на руки, что-то я сегодня устал, - позвал отец.

Ремберт скрипнул зубами. Туман, эта отрыжка демона, двигался слишком быстро. Будь он на коне, то мог бы что-то сделать. Но он не был на коне. Он оставил его там, в безопасности, думая что туман не основная беда, а беда то что скрывает эта зелёная пелена. Увы, Паромщик ошибался не в первый раз.

- Назад! - рявкнул старик. Вонь тараном ударила ему в нос. Выламывая к чёрту решётку солнечных цветов, чей сушёный лекарственный аромат и рядом не стоял со смрадом разложения. Что за мерзость источает такой яд? Глаза заслезились. Ремберт не знал ответа, но он уже увидел кое-что. Об этом должен узнать отряд. Об этом должен узнать Орден. Будь здесь братья по щиту..о, он был уверен, что храмовники вместе, нашли бы какой-то способ противостоять этой дряни. Но он был здесь один, с глупой, непослушной девчонкой.

- Молчи! Не дыши! - прохрипел воин. Язык защипало. Голова закружилась. Нужно присесть. Отдохнуть. Скинуть эту тряпочку, что так мешает дышать. И остаться с этим воздухом один на один. В голове зазвучал набат. Словно осаждённый город, в которой вот-вот ворвутся враги, заходящийся истошным криком. Удержать рвущийся кашель, грозящий поставить даже такого здоровяка, как храмовник на колени. Но Ремберт пока стоял. Словно оглушённый бык, он мотнул головой, отгоняя назойливое окружение. Аромат ромашки успокаивает. Напоминает о чём-то. Одним рывком Ремберт оказывается подле Совы. Схватить. И потащить назад.

Глаза. Резь в них становится всё острее. Паромщик закрывает один глаз, и сквозь слёзы пытается не потерять дорогу. Заблудиться в этой мгле - вот что самое страшное.

Снежок поднял морду, отвлекаясь от ленивого жевания пожухлого сорняка. Заржал встревоженно, оглядываясь по сторонам. Чувствовал – приближалось что-то огромное, страшное. Рванулся, натягивая привязь и неловко перебирая сдвоенными ногами. Налетел ветер – ледяной затхлый ветер, сдирающий с ветвей листья, в считанные секунды превращающий деревья в труху. Мгла ползла дальше, облизывая оставшиеся на месте Снежка выбеленные временем кости.

После – и кости тоже растворились, рассыпавшись в прах.

***

Сове казалось, что она бежит сквозь туман, что слышит голос отца. Мгла сделалась настолько густой, что не позволяла различить поднесенные к глазам пальцы. Девушка даже не заметила, как Ремберт поднял ее на плечо, потащил куда-то сквозь туман, нещадно пыхтя.

В голову упрямо лезли чужие, безразличные мысли.

С начала времен, с самого момента сотворения мироздания, каждая жизнь полнилась бесчисленными страданиями. Каждый вдох, каждый шаг – борьба, обусловленная только страхом перед неизбежностью смерти. Но смерть – ласкова, заботлива, справедлива. В несправедливости Сову топила лишь жизнь. С первого осознанного воспоминания, с того момента, как отец ушел навсегда, Рина тянулась к свету, обжигая крылья, летела к солнцу – оставив позади все, даже имя, превратилась в Сову. Чтобы отомстить демонам, чтобы выискивать светлые моменты среди бесконечной угнетающий серости, чтобы жить – и записывать.

Отсрочивая неизбежное с каждым шагом все дальше.

Но страха не было. Был совсем недавно – когда она шагала навстречу туману, и еще раньше, когда бежала по деревне, заполненной златоглазыми демонами. А теперь – не было. Страх остался где-то там, позади, в жизни Совы. Рина с улыбкой принимала неизбежную смерть, осознав всю несправедливость сотворенного и оставленного создателем мира.

И Ремберт рухнул на колени без сил. Он сделал все что мог – бежал, задыхаясь и кашляя, прочь по дороге, пока ноги не подкосились. Вот только не было видно ни конца, ни края зеленой мгле – и храмовник бережно опустил на землю невесомую, словно высохшую Сову. Ее большие, серо-зеленые глаза оказались раскрыты – смотрели на Ремберта с необычным спокойствием, с пляшущими в глубинах веселыми искорками, с заботой и благодарностью.

Отстраненная, задумчивая улыбка тронула губы девушки.

Храмовник видел, как бледнеет, натягивается пергаментом ее кожа. Как расползаются пятна трупной гнили по открытым участкам шеи, ладоням.

И, тем не менее, Сова казалась спокойнее, чем когда-либо.

Паромщик стоял на коленях, сжимая в руках трупик Совы со слипшимися пёрышками. Рина смотрела на этих двоих, бессильная утешить. Каким усталым и старым сверху выглядел Паромщик, какой маленькой и жалкой Сова!

Рина поднялась выше. Совы и Паромщика отсюда уже не было видно, только их страхи и мечты. Мёртвый страх Совы о смерти. Глупый страх, умирать оказалось на диво приятно. Дерзкая мечта стать полезной. Пользы она принесла с гулькин нос. Живой страх Паромщика о мире, целиком поглощенном зелёным туманом. Туман не имел значение. Живая мечта Паромщика о... Рина улыбнулась, потому что знала теперь - его мечта сбудется. Дернула за последнюю ниточку, соединявшую их, растянула губы Совы в улыбке.

Рина поднялась ещё выше. Нить натянулась и оборвалась, издав звук тимбирлимки. Перья Совы осыпались, но Рина уже не смотрела вниз. Сова не имела значения. Вверху кузнечным огнём пылал рассвет. Рассвет? Разве сейчас не ночь? Она не помнила.

Ещё выше. Жалкие остатки их отряда, рассыпанные по окрестностям. Им страдать и терпеть, ей лететь выше и выше, к спрятанному от живых солнцу. Она свободна. Выше и выше. Она узнает скоро.

Что-то тянуло назад, вниз, к земле. Им плохо, но какое ей теперь дело. Да и что она может поделать? Скорее всего ничего. Не она устанавливает правила игры в том, в их мире. Она их даже не знает. Променять вечность на глупую попытку? Сгинуть навсегда, как сгинул отец. Не увидеть солнце. И ради чего.

Рина понеслась вниз с такой скоростью, что закружилась голова. Туда, в вещный мир, где расползался от гнили труп Совы. Они уйдут вместе: Сова и Рина. А вечность, а свет, а свобода, что жила в ней, та частица Солнца, что была дана в посмертие, пусть достанется живым.

Я отдаю добровольно. Им нужнее.

Рем­берт видел много смер­тей. Эта от­ли­ча­лась от дру­гих, но всё же была ги­бе­лью на поле брани. Сова ушла к Свету. Ушла улы­ба­ясь, и не му­ча­ясь. Сама де­вуш­ка слу­жи­ла Свету верно - и ры­царь был уве­рен в этом. Её и так не тя­жё­лое тело, ста­но­ви­лось толь­ко легче. И это пу­га­ло. Ещё одна юная жизнь на ал­та­ре войны, что не уви­дит того дня, когда де­мо­ны от­сту­пят.

Когда-​нибудь его тело ста­нет таким же. Лёг­ким и непо­движ­ным. На де­вуш­ке всё ещё была сумка с ле­то­пи­сью. Рем­бер­ту нужна была эта книга. Не дело это когда труд всей жизни че­ло­ве­ка ока­зы­ва­ет­ся в руках врага, или просто канет в лету. Если уж не вы­хо­дит вы­не­сти саму Сову, так хоть эти за­пи­си. Вый­дет ли он из этого ту­ма­на до­ста­точ­но силь­ным, чтобы дойти до де­рев­ни и пре­ду­пре­дить всех? Храмовник не знал ответа на этот вопрос.

- Спи. -​ короткое прощание. - Уви­дим­ся в Свете, бом-тирлим. - Маленький скриптор, погибший из-за мягкости старика сейчас рассыпался горсткой праха. И воин болше не пытался его удержать.

Ры­царь под­нял­ся. Он знал, как нужно дви­гать­ся на боль­шие ди­стан­ции. Война учит этому. Слишком слабые отправляются в придорожную канаву. Тем более война с де­мо­на­ми, когда даже у самых верных коней мутнеют глаза от страха. Нужно было про­сто ша­гать. Дви­гать­ся. Идти, по­ку­да есть силы. И мо­лит­ся. Паль­цы в пер­чат­ке на­щу­па­ли ста­рые по­тёр­тые чётки по­бра­ти­ма. Он так и не узнал, на­роч­но ли под­дал­ся ему Рене, или вся та игра в кости была про­сто волей ко­стей. Но факт оста­вал­ся фак­том. Чётки были сей­час у него. И идти, пе­ре­би­рая их одной рукой было проще. Глад­кие. Стёр­тые. Пер­вая, вто­рая, тре­тья..Седь­мая с вы­бо­ин­кой. Де­ся­тая чуть круп­нее чем долж­на быть. Неиде­аль­ные, как вся его жизнь. Но от этого они ста­но­ви­лись толь­ко лучше.

Ремберт успел выхватить из сумки Совы драгоценную книгу, спасая записи от постигшего их хозяйку проклятья. И действительно, в считанные секунды хрупкое тельце скриптора истлело и развалилось, рассыпалось прахом, который подхватил и развеял морозный гнилостный ветер – но исписанная вдоль и поперек книжечка осталась цела, нашла новое укрытие уже в сумке храмовника.

Старый рыцарь неторопливо побрел назад, прочь – за его спиной беспрестанно бушевал свирепый северных вихрь, что нес мглу все дальше и дальше, лишая Ремберта возможности ее обогнать. Самодельная тряпица с сухой ромашкой очень скоро провоняла насквозь, Ремберт задыхался – отчаянно кашлял, едва не выхаркивая вместе с мокротой кусочки легких, но шел. Продолжал идти, и знал, что раз до сих пор идет, не рассыпался в прах, стоит на ногах – значит его вера, вопреки всем сомнениям, все также крепка. Достаточно крепка чтобы стать щитом, что закроет храмовника от источника расползающейся по территориям Империума демонической гнили – болезни, сломавшей десятки тысяч более слабых духом.

Он шел, пока еще оставалась сила в старых ногах, пока усталые легкие царапал проклятый воздух, давно и бесповоротно потеряв направление. В голову лезли чужие, отстраненные, холодные мысли. Мысли, которые, как догадывался храмовник, на самом деле ему не принадлежали.

Свет высокомерен, и не заслуживает воздвигнутых в его славу святынь. Свет однажды, давным давно, создал этот мир поддавшись сиюминутной прихоти, и почти сразу его оставил. Свет слышит все молитвы, только выбирает не отвечать. Наш мир всего лишь один из многих созданных им миров, но этот – особенный. И совсем скоро Свет познает эту особенность на себе. Мы родились из людского отчаяния, боли, страданий и гнева. Мы не враги человечества, но воплощение его самых потаенных желаний. И час, предсказанный, скорее посеянный в людские умы тысячи лет назад, в конце концов пробил. Завоют ветра, низкие тучи с немыслимой скоростью понесутся по небу, и, в конце концов, Свет узнает, что каждый поступок имеет свою неоспоримую цену.

Ремберт вдруг понял, что стоит на коленях, а его ладони впились в твердую, промерзшую насквозь грязь. Тряпица соскользнула с лица и валялась рядом, он вдыхал зеленую мглу полной грудью, и дрожал, ошеломленный чужим присутствием. Что-то приближалось – что-то практически осязаемое, хоть пока и незримое. Что-то древнее, безликое, бесконечно могущественное. Старый храмовник не находил в себе силы встать, смог только лишь поднять голову.

Он увидел процессию, что величественно и властно шествовала сквозь мертвенно-зеленый туман. Фигурку в центре окружало четверо рыцарей – нет, не рыцарей, вдруг понял Ремберт, титанов. Рослые, могучие, подобно архонту закованные в монолитную, сделанную не для человека, броню – они шагали, сжимая изъеденные ржавчиной рукояти огромных глеф. Их доспех казался старым, местами был покрыт лишайником, плесенью, их лица словно скрывали матерчатые мешки, во вмятинах которых угадывались темными впадинами зловещие лица. Стражи, защитники – они обступали с четырех сторон неторопливо шагающий в ту же сторону силуэт: крошечную, хрупкую и совсем незначительную фигурку на их чудовищном фоне.



Но Ремберт чувствовал ЕЁ присутствие – знал, что именно она гонит вперед эту мглу. Другие не столько защищали ее, сколько выступали сопровождением.

Процессия остановилась в нескольких шагах от Ремберта. Старый храмовник по-прежнему не находил воли подняться с колен, даже просто выпрямить спину. Исподлобья, снизу вверх, он вглядывался в фигурку худощавой, темноволосой, мертвенно-бледной девушки, на вид самое большее лет семнадцати. Ее алебастровую кожу кое-где уродовали темные пятна и кровоточащие пролежины, длинные темные волосы казались ломкими и болезненными, губы были сжаты в тонкую линию. Ее можно было бы назвать симпатичной, даже утонченно-красивой, если бы не аура смерти и разложения, и не холодные, безразличные, затянутые белесой пленкой глаза.



Она приблизилась к коленопреклоненному, словно окаменевшему Ремберту, оставляя свой чудовищный эскорт позади. Улыбнулась – ласково и заботливо, глядя на него сверху вниз.

И протянула тонкую, изъеденную трупными пятнами руку.

И старый храмовник вдруг почувствовал спокойствие, силу, ласковую заботу. Словно ей действительно было не все равно, словно она лучше всех знала все те страдания, которые из года в год с завидным постоянством приносила старику жизнь. Он заслужил это, заслужил место среди Её свиты.

Ремберт Паромщик гордо встанет среди титанов расправив плечи, во весь свой рост.

Его нагнали. Или Ремберт сбился с пути и в какой-то момент развернулся? Проклятое колено, опять подвело его, хотя, казалось бы, зажило годы назад. Он потерял тракт, и пришёл к источнику, от которого бежал. Это пришло не сразу. Давление. Обрушившееся камнепадом небо. Придавившие будто валуном. Ладони упёрлись в землю пытаясь удержать от окончательного падения. Чужая сила сковала его, будто рыцарь был ребёнком. Сладкая гниль сейчас полновесным потоком врывалась в него.

Чужие мысли царапали сейчас его разум. Но ему было что ответить. Он видел слишком много, чтобы его было так просто одурачить. Храмовник всегда считал, что люди - это творения Его. И значит - в них есть Свет. И именно человек решает, как воспользоваться этим бесценным, пусть и скоротечным даром. Они, демоны, сеют ложь и раздор. Они гасят искры Света, щедро рассыпанные по миру.

Рыцарь видел, как по воле людей из грязи и камней воздвигались стены замков, согласно мечтам и чаяниям человечества. Как реки останавливают свой бег, и ранее бесплодные, сухие долины, расцветают плодородными полями. Как сквозь горы были прорублены проходы - и всё это сделали люди. Да, за этим тяжёлый, изнуряющий труд и воля человечества. Это и есть Свет.

Четыре бастиона и лёгкая девичья фигурка, от чьего дыхания колебалась огонь жизни Ремберта, будто пламя свечи от сквозняка. Каждый её шаг словно прибавлял веса к тем камням, что уже и так грозились раздавить старика. Я есть свет. Девушка улыбалась. И эта улыбка сулила... покой. Кашель продолжал сотрясать коленопреклонённого ветерана. Непритворный кашель сотрясал его, как совсем недавно ложный, когда он предупреждал Алую. Мир сузился до Неё и четырёх атлантов. Тьма окружала рыцаря, и алебастровая гниющая кожа светилась подобно маяку. Вот оно, спасение. Поцелуй её руку. Прими это. И ты встанешь. Твои глаза будут излучить то самое золото, от которого ты уже отказывался.

Но мир, вокруг погружённый в зелёную мглу, был слишком омерзителен. И старая, изрубленная пешка отказывалась подчинятся. В конце концов, всю свою жизнь рыцарь был верен Свету. И Свет... пускай, на лично его мольбы не отвечал, но общие чаяния человечества так или иначе двигались. Оммаж был исполнен обоими сторонами. И не в характере было изменять клятвам. Свет, дай силы! Белёсые глаза притягивали Ремберта. Не в силах оторваться от её взгляда, Паромщик чувствовал, как плот его жизни отчаянно трещит. Но здесь не будет второй переправы. Ему и так повезло - он увидел юное будущее.

Демоны же предлагали посвятить себя лишь одному из аспектов человечьей души. Но это - слабость и слепота. Как обиженный ребёнок, который один раз обжёгся на молоке, отказывается его впредь пить. Ремберт никогда не был таким.

Может быть этот ветер сильнее одинокого старика.

И Она может быть мудрее самого искусного теолога.

И кровь его определённо была холоднее огня.

Спокойствие льда проникало всё глубже, подбираясь к пропускающему удары сердцу.

- ...Видел... Зарю.. - Ремберт задыхался, и его шёпот был был куда слабее надвигающейся бури. Вряд ли его кто-то слышал кроме него самого. Если бы воин был в силах оповестить своих товарищей... Но встав в этот строй, он откажется от Света. Он даже не сможет предупредить их, не говоря уже о том, что попросту будет убивать их. Капелька дерзости, напоследок. - ..Отраве..нет..места..в грядущем... откажись.. -

Она по-детски улыбнулась, чуть склонив набок голову. В глубинах затянутых белесой пеленой глаз сотнями скользили мрачные тени.

Ремберт не сомневался – она понимает. Слышит его мысли лучше чем собственные, его попытки размышлять сквозь кашель и застывшие на щеках солёные слезы. И вдруг старый храмовник услышал прямо в голове голос – чистый и холодный, одновременно ледяной и ласкающий. В этом голосе был ласковый шепот налетевшего со стороны моря мимолетного бриза, тихий шелест колыхавшихся волнистым океаном золотых здоровых колосьев. В нем была пурга, опустошение, смерть, в нем выли обреченные на очищение через страдания души. Ее губы не шевелились, но Ремберт слышал слова. Теперь они не притворялись, как ранее, его мыслями – ее голос, больше не скрываясь, звенел.

Гниль не конечная цель, но эффективное средство. Наступит день, когда новый – не уничтоженный, но обновленный и очищенный, мир, воспрянет из праха. Чтобы свергнуть ложного бога, придется пожертвовать всем, отдать себя. Он создал людей и бросил их в холодном, несправедливом месте. Их страдания, мольбы – они породили нас. Из пепла старых империй поднимутся новые. Под небом, лишенном удушающей хватки создателя.

Она отвернулась, теряя к Ремберту интерес. Будучи по-прежнему не в силах пошевелиться, он почувствовал волну Её разочарования – пусть и всего на миг, ведь почти сразу следом Её мысли унеслись дальше, навсегда забывая о песчинке на пути, подвернувшемся под ногу одиноком храмовнике.

Ремберт кашлял, ногти что было сил впивались в мерзлую землю. Они уходили прочь – хрупкая девушка и ее грозные стражи. Исчезли так же внезапно, как появились: просто растворились в непроглядном мертвенно-зеленом тумане. Но старый воин по-прежнему чувствовал отголоски Её присутствия, не находил в себе сил ни пошевелиться, ни встать.

А потом появились другие. Пошатываясь, ступая нетвердо, они брели следом за своей предводительницей. Сперва Ремберт увидел одного неподалеку, другого сразу же рядом – еще несколько ударов сердца и они возникли повсюду. Десятки, сотни – если не сказать тысячи.

Мертвецы. Изъеденные гнилью, рябые от гноящихся язв: сквозь зияющие раны виднелись фрагменты грудных клеток, пожелтевшие позвоночники. В их затянутых мертвенной пеленой белесых глазах смутно переливались зеленоватые искры – они брели мимо, не замечая Ремберта.

Храмовник уже не сомневался – следом за ней.



Паромщик медленно поднялся, и неуверенно, шатаясь, побрел в ту же сторону. Все его тело сотрясала крупная дрожь, но теперь – не от холода, не от кашля. Он влился в бесформенный разрозненный марш покойников, и шел вместе с ними. Старый храмовник вдруг понял, свидетелем чего стал. В голове всплывали рассказы, полузабытые проповеди.

Мертвые, что наступают под зелеными знаменами. Предвестники конца света – воистину, приближались самые последние дни.

Ремберт сбежал по склону и бросился в сторону. Бежал долго, не зная направления и не разбирая дороги – мимо десятков шагающих мертвецов. В конце концов Паромщику удалось от них оторваться, и он, задыхаясь, пошел пешком – одинокий странник в зеленой мгле. Не зная где находится и куда идёт, мог уповать только на благосклонность великодушного света.

Он не знал, сколько времени брел в кромешной зелёной тьме. Мог лишь догадываться, что снаружи завесы уже давно стояла глубокая ночь. Туман стал реже – и старый воин, едва стоя на ногах, выбрался на дорогу. Шел вперед, почти теряя сознание – пока на горизонте не забрезжил рассвет.

Серое утро скрадывало глубокие тени, блеклый свет разливался по покрытым синеватым инеем мерзлым полям. В спину Ремберту всё так же дул ветер, под ногами крошечными спиралевидными вихрями танцевала позёмка.

Надвигались ранние холода.