После решительной, пусть и, может, не без посторонней в лице Лато помощи, победы над подземными тварями - каменными и не очень - группа под предводительством "Танцора" начала спешно-уверенно продвигаться по подземельям, скрытых от взора надзирателей Дыр. Изольеро не сбавлял оборотов: пусть тучный, пусть - испытавший острую от клювов боль, но он шел за всеми, периодически осматриваясь и держа крепко кухнемантскую ложку. В любую секунду мог начаться очередной бой. Но вот он, дар Триотца...свет. Не от факелов, не от лучины, а солнечный, самый настоящий. В душе заиграло столь давно потерянное чувство - надежда. Шаги стали уверенней, даже вес тела больше не мешал. А когда, спустя часы блужданий меж каменных коридоров, они вышли наружу, Изольеро почувствовал сладость свежего воздуха. Он был свободен, без каких-либо условностей или "но". И пусть даже невдалеке рыскали слуги барона, желавшие снова нацепить на каторжников гнилые кандалы, последних остановить уже никто не мог. Группа "Танцора" и группа Таддео объединились, после чего покинули богами проклятые владения Роджерио, пока тот бесился от своего поражения.
Я — принц Таддео Кирситано ди Рональдо да Мадаронна, рождённый, чтобы править Пенумбрией… но лишённый этой возможности происками алчных и амбициозных сородичей.
Сотни тысяч шагов делали ныне освобожденные, пока им маршрут выстраивали не абы кто, а сам принц. Великая честь даже для Изольеро, чья моргантская кровь, пусть уже постаревшая, все еще билась ключом свободы от наглых господ. Радовало, что Таддео своим происхождением мало того, что не хвастался, так и им стремился восстановить справедливость, разбитую произволом врагов его фамилии. Хоть и были страсти эти непоколебимы, хоть и находил несчастный принц поддержку среди шайки, лично Изольеро принимал в этом всем свою излюбленную роль молчаливого наблюдателя. Был он всяко лучше по настрою в сравнении с той грузной развалюхой, коей пришлось стать в Дырах, но стремиться куда-то в бой, по крайней мере сейчас, не хотелось. Совсем. Больше волновал вопрос, как можно по пути, с учетом ограниченных провиантов, вкусно и сытно покушать. Однозначно, до боли глупая, даже детская, забота, но что можно было поделать с моргантским желудком? Так и еще желудком повара? Пока Таддео для всех выкладывал маршрут физический, Изольеро рисовал маршрут гастрономический: на каждом привале он, теряя фирменную угрюмость, на себя брал буквально весь, от начала до конца, процесс готовки авантюрской трапезы. Даже если никто его не просил, даже если у кого-то из путешественников были свои припасы, он сам себе давал задачу из фигни и палок соорудить костерок и наварить наивкуснейшую во всем Королевстве Наград похлебку. Горяченькую, наваристую, с мясцом, так и еще ароматную! Понятное дело, что вкус и запах, пробуждающие у любого зеваки слюнотечение чуть ли не через нос, были навеяны отнюдь не одним лишь кулинарным мастерством, а зовом Туркумы, связь морганта с которой была уж больно заметна из-за огроменной деревянной ложки. Впрочем, готовка была столь увлекательным для Изольеро процессом, что забывал он о всяких невзгодах, об ошибках совершенных тогда и сейчас, об обреченности будущего....
Как следствие, когда на нее находил высокий стих, бардесса начинала доставать всех соратников вопросами о прошлом и причинах ареста.
Разок, однако, заставила об этом задуматься подошедшая во время похода Эйшет (имена товарищей, благо, моргант смог кое-как запомнить, наверстав упущенное за Дыры). Сиявшая ярче любого солнца девушка с горящим интересом в глазах начала его так расспрашивать, что, честности ради, мужчине было неловко! Он себя не видел ни героем, рушащим оковы порочной судьбы, ни мерзавцем, эту самую порочность накручивая. А то, что было за его плечами, даже по сей день после бегства из тюрьмы, рассказывать не хотелось примерно никому. Более того, давать самому себе шанс остаться в анналах истории тоже желание отпадало...хотелось, напротив, стереть себя. Свое имя, свое прошлое, вообще все свое существование, чтобы никто и никогда не знал о каком-то там кухнеманте, учинившем беспорядки в Квинатории. Впрочем, бард свое дело делала: она знала, какие слова сказать, какими жестами рассечь воздух, какую физиономию надо на личике сделать, чтобы даже из такого молчуна получить желанный ответ. Отказывать не хотелось, но и разглагольствовать - тоже. Изольеро глянул на спутницу, парой секунд потупив взгляд. "За что тебя согнали в Дыры?"...
—За прошлое — Слова, быть может, и не содержательные, но сказанные кротко, несколько даже тихо. К тому же, арлекино могла заметить, как в этот момент волосатая ручища морганта чуть крепче обхватила ложку-посох, хотя, казалось бы, и без нее он шел уверенно на своих двоих. Зрительный контакт с Эйшет он после этого вовсе прекратил, показывая, что более сказать ничего не может. И не хочет. Пока что.
День за днем шли, а авантюристы на месте не топтались. Пред ними предстала Фумареа, туманностью отделявшая земли на две части. На одной части они и стояли, а что было на второй, скрытой Мглой, оставалось только гадать...и увидеть, шагнув вперед. Изольеро был ведомым всем, чем угодно, но не страхом, и то, взглядом озарив покрывало, под которым скрывалась загадочная Пенумбрия, ему стало слегка не по себе. Более не по себе стало от вида местной фауны, с которой он даже приготовился бороться. Впрочем, слава богам, такой возможности не выпало, а путь бывших пленников кончился охотничьим домиком дель Черкио! Там и выпала возможность, наконец-таки, привести себя в порядок, сбросить грязные и засаленные от пота лохмотья, перевести дух...впрочем, совсем невпечатленным был Изольеро, когда еду приготовил не он. Для всех других трапеза была привычной, а он, своим уже профессиональным поварским взглядом, с чувством жалости глядел на тарелку чужих блюд. Всяко лучше "стряпни" Дыр, но аппетит эта лабуда тоже не вызывала.
Без энтузиазма ковыряя еду мажордомовских мастеров-ломастеров, Изольеро вновь слушал, о чем же говорили напарники...и вот тут-то стоило уже не упускать все мимо ушей. Планировалось полноценное путешествие. И борьба с кем-то. Лицом уткнувшись в стол, он косо, исподлобья, осмотрел храбрецов, вещавших эпичные речи о грядущих победах. Сам себя моргант сейчас винил за невнимательность, которую допустил еще в Дырах...ну конечно же, их не могли прямо сейчас отпустить восвояси, жить своими жизнями! Не то, чтобы это после побега и накидывания за свои головы пары сотен дополнительных золотых было еще возможно, но надежда все равно тлеяла. А отныне им предстояло идти в настоящее путешествие, не какое-то там хождение по свету, а полноценное, с опасностями, битвами, кровью, потом и страданиями. Глаза вернулись к неаппетитной еде, которую даже туркумой чинить не хотелось.
"Может, встать и уйти?" — проскочила мысль. Такая наивная, но сладостная. Неиронично ему хотелось вернуться в самоизгнание, снова бродить по белу свету и подрабатывать в задриженных харчевнях. Денег мало, но какие же покой и безмятежность давал такой образ жизни. Ему такое и было нужно, как минимум еще лишние лет пятнадцать, чтобы у себя самого отмолить оставшиеся грехи. А там уже и до смерти рукой подать!...ясно было, что Изольеро свое будущее видел крайне неперспективным. Иронично, учитывая, что рядом сидел тот же преподобный Марко. Старикашка, но при этом с каким рвением он уже сейчас был готов вылететь из охотничьего домика и побороть недругов! Такому оставалось только завидовать.
Взгляд Изольеро переметнулся за стол. Где-то там, у стены, вертикально стояла его ложка. Молчаливо она осуждала единственного своего наблюдателя. За что? За весь учиненный им оккультизм? Или...за то, что он в какой раз себя винит за этот самый оккультизм? Вера была не его сильной стороной, но стоило говорить фактам в лицо: спасение из Дыр было ничем иным, как божественным вмешательством. Попасться на глаза каторжникам со знанием тайных ходов и сокровищницы внутри тюрьмы, успешно выбравшись и сидя сейчас за трапезным столом, было словно одним большим планом Триотца. Чтобы что? Изменить мировой баланс? Дать Королевству шанс на объединение? Предоставить возможность смертным исправить свои ошибки? Или все сразу? Пока разговоры шли фоновым шумом, моргант все и жег взглядом ложку, ища тот самый универсальный ответ на придуманный вопрос.
|
|
|
Ехать на это дело не хотелось от слова совсем. Пропал какой-то доморощенный детектив, который начитался бульварных книжонок и решил, что достаточно купить шляпу и револьвер и ты уже гребанный Шерлок Холмс. А сами лишь портят клиентуру и работают за сущие гроши.
Решающую роль сыграли три обстоятельства. Во-первых, имя доктора Нойманна. Конечно Говард не знал всех врачей в Нью-Йорке, однако почему-то сразу подумал о докторе Ньюмане – интересно, с чего бы это? Интуиция? Во-вторых, женщина чем-то напоминала его покойную жену. Та же прическа, сережки под жемчуг, манера теребить платок в руках, когда сильно волновалась, а главное глаза – выразительные, серо-голубые. На этом сходство заканчивалось, однако этих крупиц было достаточно, чтобы детективу захотелось выудить из сейфа початую бутылку виски. И наконец третья причина, самая банальная и прозаичная – деньги. Счета сами себя не оплатят, а интересных заказов не было уже давно – черный телефон в кабинете покрылся заметным слоем пыли.
– Добро, миссис Пилсбри, я вам помогу. Но мне нужен будет аванс. Все-таки это командировка, нужны будут билеты для меня и моего помощника...
Проводив жену пропавшего детектива, Говард достал справочник и начал перелистывать его в поиске фамилии "Нойманн". Палец скользил по длинному перечню фамилий, ища необходимую. Прежде, чем что-либо предпринять, нужно выяснить кто и зачем послал мужчину в этот самый городок. Пару звонков и все станет понятнее...
Полученного аванса едва хватило на то, чтобы закрыть самые давние счета и взять билеты на поезд. Конечно, Говард не планировал брать никакого помощника – сказанное было лишь способом стрясти с женщины аванс побольше, однако при сборе информации пришлось привлечь Клайда, а это невозможно было сделать, не рассказав ему всей предыстории. В итоге чертов Клайд смог выудить у него все детали предстоящей поездки, а затем совершенно случайно оказался в вокзале с редакционным заданием в том же городишке. Ага, ага, совершенно случайно. Но в глубине души, Говард был рад журналисту. Ехать самому и пялиться на все эти пейзажи страны, разрушенной Великой Депрессией, было тем еще удовольствием – как тут самому не свалиться в депрессивное состояние...
... Виллоу Ивз был странным городком. Говард не мог пока этого объяснить, но что-то такое витало в воздухе. Что-то затаившееся, спрятавшееся по маленьким одноэтажным домам, таящееся в старинных шкафах рядом с пуританскими чепцами, запасами контрабандного виски и охотничьими винтовками. Очень хотелось выпить кофе, чтобы прояснить мозги, но кофе не было. Поэтому пришлось исключить один из ингредиентов запланированного кофе по-ирландски и бахнуть чистого виски. Подумав пару секунд, Говард протянул фляжку Клайду – то, чего он раньше не делал никогда...
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Странные и тревожные знаки обнаружились повсюду, стоило только приблизиться к какой-нибудь поверхности и внимательно её рассмотреть. Каменные плиты пола, колонны, ступени и сам гранитный гроб — везде встречались рисунки спирали с плачущим — или кровоточащим — глазом в центре или странная улыбка без лица в хищном оскале. Крышка гроба также прилегала отнюдь не плотно и запечатывающая вязь была давно сорвана. Сорвана, а не истлела. Правда, на ритуалы ничего не указывало — словно Тьму сюда не призвали, а она сама вошла, как приглашённая гостья. А эти врезанные в камень символы лишь следствие её присутствия. И что особенно тревожило, была это не абстрактная Тьма, чьи порождения встречались в землях Дал Фиатах не так уж редко. Нет, эти знаки однозначно говорили о том, что здесь побывала одна из Семи, кого называли прямыми наследниками Тьмы Первородной: Заточённая во Снах. И если о Враске ещё можно было говорить, пусть таясь, пусть шепотом, то остальные шестеро были вечным табу, чьё имя было запрещено даже произносить вслух. Тревожнее знака было труднее представить. Мысль разрушить сначала статуи была, пожалуй, не самой плохой. Несущие колонны разрушать было точно плохой идеей — во-первых, непросто, во-вторых обвалившийся потолок точно похоронит в гробнице и охотников. Даже если это делать осторожно, и отступать в коридор, сотрясение, которое произойдёт от обвала центрального купола, встряхнет всю гробницу целиком. И очень сомнительно, что потолок выдержит такое землетрясение где-нибудь ещё. Методичное уничтожение статуй же, во всяком случае избавит их от некоторого числа Хранителей Гробниц — если Тьма опять призовёт их на помощь. И Тьма, видимо, это понимала. Потому как только лопнула на куски первая статуя воина Диармайда, она сделала свой ход. Тьма опустилась на гробницу, заволокла её густым чёрным туманом, сквозь который было едва можно различить вытянутую вперёд руку. В этом магическом тумане особенно ярко светился камешек Хильда — теперь его свет пробивался даже сквозь сумку. А затем в глубине этой тьмы, в той стороне где раньше зиял чернотой выход из гробницы, в воздухе повисла... луна. ~ 🎶ссылка~ Наклонённый полумесяц выглядел как чья-то кривая ухмылка, немедленно вызывая ассоциации с недавно увиденными символами. Луна мягко пульсировала фиолетовым светом, и с каждой вспышкой от неё расползались в стороны волны холода. Затем полумесяц начал шириться, будто владелец рта начал открывать его, и в какой-то момент превратился в сплошной темно-фиолетовый разлом, откуда показалась рука в латном доспехе. Она с усилием, будто разрывала пасть, надавила на правую границу полумесяца, появилась вторая рука... третья? И в конце концов из разлома показалось тело в латных доспехах. Лицо неизвестного было скрыто за шлемом, который был увенчан железной тиарой, походящей на такую же, как у короля Лорвинна. Не видя Диармайда ни разу в глаза, было сложно подумать, что кто-то ещё, кроме прославленного героя мог появиться сейчас. И если так, то вид его вызывал... даже не ужас, наверное, а почти физическую боль. Тело героя прошлого было изуродовано огромной темной пастью, расползшейся от груди до пят. Там, где латные пластины должны были сходиться, зиял зубчатый оскал чьего-то рта, будто у Счастливого выели все внутренности, и теперь пасть существа таким омерзительным образом торчала наружу.  — ... — Диармайд издал тихий вздох, который эхом облетел гробницу, и расправил плечи. Две правые руки сжимали по мечу — один огромный, длиной с Лиама, и один размерами с обычный полуторный. Оба они переливались магическим светом, самый большой — морозно-голубым, а второй — добавлял к переливам ещё фиолетовый и зелёный. Левая же рука держала заострённый кинжал размером с меч Йорты. Диармайд вздохнул ещё раз, уже громче, и ударил морозным мечом по ближайшей колонне. В ответ на "призыв" рыцаря последняя статуя воина в зале ожила, но помимо этого возле четырёх гробов материализовались не виденные до этого момента охотниками существа — силуэтом они так же напоминали людей, но вместо головы у них пылало фиолетовое пламя. Заточённая во Снах отправила своих посланцев на помощь своему Чемпиону. И не успели охотники что-то предпринять, как из переливающегося изумрудом и аметистом меча вырвалось два луча, пронзивших расстояние от входа до охотников за считанные мгновения; волшебство неслось прямо на пару из Йорты и Ллойда, а второй луч нацелился на Лазаря и Свена.
|
|
|
|
|
Ответ сестры Ноэми, не сказанный вслух, но услышанный Мелисандрой, заставил храмовницу заподозрить, что обращаться к добродетелям Богини ей предстоит с куда большим усердием, чем казалось изначально. Своеобразное предупреждение помогло ей сохранить лицо перед собранием и не показать всю глубину своего... замешательства (как принято говорить, когда на уме есть слова покрепче, но вслух по объективным причинам озвучивать нельзя). И вполне естественно пришло понимание, почему тут потребовалась деликатная длань аэлиситки, а не грозный кулах рамониток. От мыслей, что, вели она сейчас костёр сложить, местные с энтузиазмом и без лишних возражений кинулись бы исполнять поручение, самой становилось жутковато. Сестёр слушала со всем вниманием и сдержанностью, ловя каждое слово, каким бы ржавым гвоздём они не скребли по душе текрурийки. Что ж, первым порывом было "нужно срочно строить школу, во имя всех добродетелей Аэлис, и искоренять из разумов сестёр дремучесть и предрассудки, при поддержке храма Рамоны, если потребуется при личном участии их жриц, вооружённых розгами". А ведь подобное совсем не аномалия. Это в столице лишь за сам факт подобных речей на смех поднимут даже на междусобойчике бардесс, а тут вот, на самом высоком уровне играет роль "рабочей" версии, если не основной.
- Да хранят вас и ваши семьи объятия раненой богини. - Сложив ладони, а затем коснувшись кулона, провозгласила Мелисандра, вкладывая в слова всю искренность, словно стараясь этими словами изгнать всю темень из этого помещения и душ сестëр, так же и себя отгородить от влияния подобных тёмных масс.
Когда сестры закончили перебранку и вспомнили если не о правилах приличия, то хотя бы о том, по какому поводу вообще собрались, и направили взоры на гостью, могли обнаружить что лицо аэлиситки обратилось в камень и отбрасывало такую тень, что смогла даже затмить цвет её лица. Дальнейшие слова были избавлены от искренних тёплых нот, которыми полнилось произнесенное ранее благословение. Выбор, что она делала сейчас возможно мог показаться слишком радикальным, особенно для воспитанницы храма Аэлис, но девушка понимала, что не имеет право дать сейчас слабину и упустить контроль из своих рук.
- В этих стенах прозвучали серьёзные обвинения. Подобные преступления караются со ВСЕЙ строгостью. Храм Аэлис не позволит истинному злу прорасти на этой земле. - Сухо, четко, пуская в голос холод, придавая словам тяжесть.
Лотта и Лея явно говорили устами разделившейся на два лагеря деревни, а глава... избрала выжидательную позицию. Но Мелисандра не торопилась винить почтенную женщину в слабохарактерности и невозможности унять подопечных. Нет, тут она хорошо видела расчетливую мудрость. Заткнуть авторитетом пару ртов можно, но толпа - стихия. Чтобы удержать порядок, в прямую конфронтацию с хаосом главному столпу этого порядка вступать может быть слишком опасно, рискуя заразиться скверной. В таких ситуациях человек извне, наделённый авторитетом... ох, сестра Танита... Пришлось приложить усилие, что бы не улыбнуться, когда её осенила вся "причудливость" выданной ей роли.
- Так же, как и бездоказательная клевета. - Пауза, что даёт визави воспринять информацию правильно. - Добрая сестра остаётся доброй сестрой, пока не доказано обратное, но я с почтением отношусь к мнению Совета и поэтому лично возьму сестру Одетт под надзор. - А эта часть уже должна была понравиться её недоброжелателям. Едва ли более суровую кару ведьме можно пожелать, нежели бдительная паладинка за спиной, с занесенным мечом в ожидании любой ошибки что обличит зло. Можно было даже посочувствовать несчастной.
- Мне нужно осмотреть места происшествий, также я буду бдить этой ночью. - Закончила. Взгляд мимо женщин, встречается с глазами Хенрики, избавляясь от жёсткой скорлупы. Теплеет, становится почтительным и даже немного извиняющимся. Просьба... поддержать и сгладить углы, а затем можно и на едине поговорить, если достопочтенная посчитает уместным.
- Сестра Хенрика? - Отдаёт слово, чувствуя себя не совсем в своей тарелки от демонстрации подобной дерзости по отношению к старшей. Но она лишь берёт на себя предложенную ей роль. Остаётся лишь уповать, что поняла все правильно. А если нет - что ж, все будет немного сложнее.
|
ПОМЕСТЬЕ «GREMBO della STREGA»*
Лес Гуальтьери, Север Пенумбрии
День святой Либретты
джовьяле, 21-й день Луны Квинотавра, 1022 ПП
солемн, 11 оумая, 699 ИК— Милости прошу, и даже денег не попрошу! — скрипучий голос Танцора звучал в унисон скрипу небольших ворот, сделанных из ажурных переплетений металлических прутьев, давно уже заросших диким виноградом и плющом, как и древняя каменная стена, окружавшая поместье, в которое вели эти ворота. — Я не был тут… кхм… лет этак… ммм…надцать… эммм…дцать… умммм…десят… Давно, в общем, — жизнерадостно ухмыльнулся Лато, совершив изящный поклон и жест приглашения проходить внутрь двора. Старик преображался с каждым днём пути, который выдался ох каким нелёгким. Предгорные леса, окружавшие Дыры, кишели бригадами стражников и сворами собак, выпущенных разъярённым бароном Роджерио, которого по возвращению из Лунгаривы едва не хватил сердечный приступ: дюжина каторжников бежала, да ещё и прихватила с собой изрядное количество добра, которое он и его предшественники с таким трудом наживали (или отжимали, но это уже семантика)! Во всяком случае, так меж собой переговаривалась стража, которая без особого энтузиазма прочёсывала близлежащие рощи и опушку лесного массива, который постепенно уходил в поднебесье, по мере того, как земля уходила вверх, превращаясь в кожу на Титановом Хребте. Никому не хотелось проводить время в сыром жутком лесу в поисках жалкой кучки голодранцев тогда, когда в казармах ждала сытная жратва, возможность перекинуться в кости или картишки, кислое, но забористое винище и тощие-грязные, но всё же шлюхи (ну или за неимением оных — «добровольно вызвавшиеся» заключённые). Может поэтому, или, вполне вероятно, потому что все святые Календаря возжелали, чтобы наши герои спаслись, но весьма скоро обе группы, шедшие сперва порознь — ведомые Лато и ведомые Таддео — оторвались от кордона патрулей и оказались в самой гуще предгорного леса. В условленном месте вся компания беглецов воссоединилась, и дальше следовала за Таддео, который шёл, следуя указаниям Лато, которого он заботливо поддерживал и помогал преодолевать сложные для его искалеченных ног участки рельефа. Далее были горы — Хребет Титана. Тут Таддео стал уже полноценным поводырём, словно прекрасно знал дорогу так, будто хаживал по ней многократно. Судя по тому, что наши беглецы продвигались всё ближе и ближе к Титановому Хребту и всё дальше и дальше от Дыр и Квинотарии — целью их путешествия должна была стать зловещая Пенумбрия, о которой в Королевстве ходили самые ужасные, отвратительные и непостижимые истории, многие из которых, конечно же, были блажью, но вот одна точно была правдой: Фумарéа. Сизо-серо-жёлтовато-зеленовато-ядовитый туман, плотной стеной окружавший весь этот регион; никакой ветер, даже ураган, не мог развеять эту стену; никакая погода, солнечная ли, дождливая ли, мороз или стужа, жара или свежесть — никак не сказывались на ней. Внутри Фумареи было больно и страшно, и многие вообще не выходили, единожды войдя в эту стену из словно живой мглы. Те же, кто выходил, никогда не сходились в том, насколько долгим был переход через неё — кто-то говорил «пару шагов», кто-то — «два месяца», но все были едины в том, что повторять подобный опыт они не желают ни за какое золото мира. Тем не менее, ни Лато, ни тем более Таддео не казались обеспокоенными этим фактом; с каждым часом пути они, наоборот, становились всё радостнее, словно приближаясь к чему-то родному и уютному. В ответ на встревоженный вопрос от обеспокоенного мальца Бенедетто — судя по всему, про чудовищную Мглу, Окружившую Пенумбрию, знали даже дети — Таддео потрепал парня по маслянистым от грязи и пота волосам и ответил с улыбкой: — Мы же не выбираем себе родину? Или семью, в которой мы были рождены? Ведь верно? Там, — молодой человек махнул в сторону уже серьёзно нависавшей над нашими героями стены высоких гор, увенчанных белоснежными вершинами, — моя родина. Моя вотчина. Я — принц Таддео Кирситано ди Рональдо да Мадаронна, рождённый, чтобы править Пенумбрией… но лишённый этой возможности происками алчных и амбициозных сородичей. Пусть. Я терпелив. Я могу подождать. Но когда-то весь тот край, по ту сторону Мглы, станет моим, как это и должно быть по моему праву крови, моему праву рождения. Я знаю эти края как никто другой, все тропы, все потайные переходы, которыми пользовались мои предки для безопасного перехода через пределы, хранимые Фумареей, и к одному из таких мы и идём. Он проведёт нас под Хребтом Титана, который с той стороны ограничил Мглу; таким образом мы окажемся в Пенумбре, не будучи вынужденными проходить через этот осязаемый кошмар… — Таддео довольно заметно вздрогнул, словно припомнил что-то невероятно отвратительное. — Не бойтесь, друзья — я же могу называть вас друзьями? Мы не только многократно разделяли трапезу, но и невзгоды, и защищали друг друга! — так вот, не бойтесь и не беспокойтесь. Граф дель Черкио, мой дядя — отец моей матушки — дал вам слово, и он его всегда держит. Он обещал вам свободу, и сдержал. Я же, как достойный сын и его крови, крови рода дель Черкио, так и крови моего отца, кронприца Гвальтери, Гвальтери, которые никогда не сдаются и всегда защищают, даю вам слово: скоро вы будете в безопасности, и вы будете защищены. Переход сквозь горы (а точнее под ними) занял несколько дней, но в конце концов беглецы оказались по ту сторону Титанового Хребта — и по ту сторону Мглы, именуемой Фумареа. Выйдя наконец на поверхность из бесконечного лабиринта каменных подземелий, наши герои вновь вздохнули спокойно, но ненадолго: они узрели величие Хребта Титана с той стороны, с которой этот огромный горный массив освещается солнцем, и величие этого скалистого кряжа, который, казалось, своими серебристыми копьями заснеженных вершин пронзал безбрежную синеву небес, лишило их дыхания. Когда же они взглядом спустились ниже и увидели Фумарею — её зловещий клубящийся контур тумана, который, казалось, постоянно находился в движении, но при этом всё время оставался на месте — у них спёрло дыхание вновь, на сей раз от ощущения опасности и страха перед неведомым. И, наконец, в третий раз все лишились дыхания, когда столкнулись с первыми обитателями здешних лесов: олень, чья голова была разделена на две части, в обоих пастях были длинные острые клыки, а также глаза вместо языка, а вместо глаз — были длинные шершавые языки; безумная тварь жалобно провыла по-волчьи и скрылась во мглистом лесу. «Такое тут — норма», — пожав плечами выдал Таддео, и беглецы двинулись далее. Наконец, преодолев ещё несколько дней непростого пути и наконец достигнув «охотничьего домика» графа дель Черкио, которое по факту оказалось целым поместьем, затерянным в самой тёмной гуще леса Гуальтери (названного в честь рода Таддео? Или род Таддео назвался в честь него? Никому не было ведомо, возможно, стоило спросить?), наши герои смогли выдохнуть свободно. Старое, ветхое, но всё же укрытое от всего мира палаццо было пыльным, трухлявым, грязным, но при этом — после Дыр и всего, что беглецы пережили после — уютным и комфортным. Там даже оказался свой мажордомо: его семья жила в крохотном домишке посреди сада внутри стен поместья и следила за территорией, но в отсутствие хозяина на протяжении стольких лет они, право дело, немного подрасслабились, но буквально за час были наколоты дрова, натаскана вода и нагрета, наполнены бронзовые ванны в личных комнатах, чистые полотенца и бельё выданы, а с ними и обветшалая, но чистая и не-тюремная одежда. После того, как наши герои привели себя в порядок, слуги — дети и внуки мажордомо, тщедушного, но улыбчивого Джанлука Тараборрелли, который попросил называть его просто «синьор Лука, или дедушка Джан» — накрыли более чем достойный ужин, осветив трапезную залу «охотничьего домика» несколькими дюжинами канделябров, а пока наши герои трапезничали, потихоньку начали приводить поместье в порядок. Пришло время выдохнуть, осознать, что все невзгоды Дыр остались позади, и попытаться решить, что делать дальше…
|
С момента высвобождения из каземат и воссоединения со второй группой и до момента прибытия в поместье Таддео паладин всё пуще и пуще преисполнялся уверенностью, что ему срочно нужно очистить всё вокруг от скверны. Основой для столь радикальных настроений послужил смрад канализации, от которого Доминикус изо всех сил пытался очиститься при каждой удобной возможности у каждого водоёма. Так сказать, хочешь изменить Бранкалонию к лучшему – начни с доспехов!
Впрочем, не одной физической, нозально-сенсорной вонью питался праведный гнев Инвиктуса:
Я — принц Таддео Кирситано ди Рональдо да Мадаронна, рождённый, чтобы править Пенумбрией… но лишённый этой возможности происками алчных и амбициозных сородичей. Пусть.
–Эти земли устрашатся нас! Я узрел его истинное лицо, горные тропы — продолжение сточных канав, а канавы заполнены кровью. И когда стоки будут окончательно забиты, то вся это мразь начнёт тонуть. Когда скопившаяся грязь похоти и убийств вспенится им до пояса, все продажные стражники и заговорщики посмотрят вверх и возопят: «Спаси нас!», а я прошепчу: «BASTARDO, TUA MADRE, VIENI QUI, PEZZO DI MERDA, EH? COSA, HAI DECISO STUPIDAMENTE DI SALIRMI ADDOSSO? TU, STRONZO PUZZOLENTE, TUA MADRE, EH? BEH, VIENI QUI, PROVA A SCOPARMI - TI SCOPERÒ IO STESSO, BASTARDO, MASTURBATORE, MALEDETTO! VAI, IDIOTA, LASCIAMI SCOPARE TE E TUTTA LA TUA FAMIGLIA! MERDA DI CANE, STRONZO PUZZOLENTE, MERDA, TROIA, FECCIA! VIENI QUI, BASTARDO, MASCALZONE, FECCIA! VIENI QUI, MERDA, ASINO!».
От ободряющего Таддео "Шёпота" Доминикуса, обнаружившего на своих дочиста к этому моменту вычищенных доспехах новое пыльное пятно и принявшегося его с нескрываемым раздражением очищать все окрестные птицы сорвались с веток и понеслись кто куда, да все подальше. Не иначе, как весть разносить о том, что грозной поступью по этим землям шагают ни то будущие гонцы справедливости, ни то – и, давайте будем честны, скорее всего – новая напасть, от которой многострадальной Бранкалонии продыху не будет.
Обидчика мало обмануть - его надо обсмеять так, чтобы он навек опозорился.
–Giusto! Сразить физически и низвергнуть морально, пронзить его клинком и пером, чтобы ни один mascalzone не вздумал занять его место, обманывать честных принцев и заточать благочестивых искателей приключений, держать в ежовых рукавицах несчастных крестьян и якшаться с кровожадными чудищами!–Доселе приведший себя после путешествия в окончательный порядок и сидевший за столом напротив бокала вина и пустой тарелки(Есть-то ему было не нужно) Доминикус взял меч и ударил его кончиком, заточённым в ножны, о пол:–За сим, объявляю Crociata правителям этих земель и их мерзким приспешникам!
И хотя опьянеть он не мог, да и к вину не притронулся, всем присутствующим было ясно: этому Signore больше не наливать...
|
|
|
Сбежавшего стражника Эйшет проводила насмешками, а потом вместе со всеми последовала за Таддео в направлении выхода. Маленький подвиг бардессы при этом остался незамеченным: а ведь она, презрев собственные стремления, не скрасила дальнейший путь ни песней, на музыкой - понимала, что стража пустится в догонку, и по песне обязательно настигнет беглецов. Поэтому девушке пришлось молчать и внимательно глядеть по сторонам: не только ради поиска угрозы, но и запоминая виды подземелий - такая фактура не должна забыться, и в будущем обязательно будет полезна.
Когда, наконец, забрезжило солнце, разогнавшее вечную подземную тьму, малебранке радостно завопила и, обогнав всех остальных, первой выбралась из пещеры. Не то, чтобы ей было дискомфортно под землей - скорее наоборот, но сменить один вид, к тому же начавший наскучивать, на другой было весьма приятно. Тем более, что на поверхности гораздо больше возможностей и на людей посмотреть, и себя показать - а быть в центре внимания бардесса любила.
Тот факт, что повсюду рыщут псы Руджерио, двуногие и четырехлапые, ее ни в коем разе не смутил - это было вполне ожидаемо, а в том, что стражники двумя руками собственную задницу не найдут, малебранке после удачного побега не сомневалась. А уж когда обе группы встретились и закончились непременные визги радости, как по решившим давно потерянным родственникам, и крепкие обнимашки, так Эйшет и вовсе стала олицетворением позитивности и жизнелюбия.
Правда, сначала всплакнула по погибшим и с той, и с другой стороны. Положа руку на сердце, девушка привязывалась к людям очень быстро, но так же быстро забывала о них. Поэтому слезы ее были вполне искренними, но просохли уже спустя пару квадрансов - арлекину заинтересовали уже другие дела и события, требующие ее внимания.
А спустя несколько дней путешествий по горам рогатая все же исполнила давешнее обещание самой себе: принялась сочинять оду побегу. Правда, пока что девушка не решила, сделать ли ее сирвентой или сонетом, поэтому периодически начинала на разные лады начинать петь, чтобы проверить, как идея звучит на деле. Иногда все шло ладно, но иногда фантазия сбоила, и тогда начиналась тяжелая работа по подбору рифм и размеров, сопровождается активной жестикуляцией, грязными ругательствами на всех языках, дерганьем хвоста и отбиванием ритма на чем придется.
Будучи девочкой щедрой, Эйшет не собиралась зацикливаться на себе самой, а твердо была намерена описать подвиги всех спасшихся, как реальные, так и мнимые. Как следствие, когда на нее находил высокий стих, бардесса начинала доставать всех соратников вопросами о прошлом и причинах ареста. Однако на поэтическую версию это влияло не слишком. Так, в ее варианте Доминика попал за решетку после того, как в одиночку одолел дракона, а граф, на чьих землях был совершен подвиг, отнял славу себе, а истинного победителя отправил гнить в темницу. Беня стал спрятанным от злого дядюшки старшим сыном великого визиря ОАЭ, а падре Марко - праведником, с которым после винного причастия общался Триединый лично - и что не понравилось прочей корыстолюбивой братии.
Фумареа, о которой рогатая раньше не слышала, произвела на девушку неизгладимое впечатление - посмеявшись сначала, что это наверняка те газы, что пускает обожравшийся Владыка - и ткнув пальцем вниз, чтобы никто не усомнился, о ком речь - она обмозговала все сказанное, после чего насела на Таддео с просьбой рассказать все, что он знает об этом бесподобном явлении. Малебранке даже была готова проверить его лично - но товарищи все же смогли отговорить ее от подобного безрассудства.
Зато от другого развлечения рогатую девочку отговорить было нельзя: она знала, чего сама хочет, и была твердо намерена желаемое получить в лучшем виде. И то, что рядом есть другие люди и нелюди, которые могут быть не согласны с таким подходом, ее ни капельки не смущало. Спустя пару ночей после бегства из Дыр Эйшет приползла к засыпающему Таддео с твердым намерением получить свою дозу тепла и ласки, и поделиться ими же. А на следующую ночь жертвой арлекины стала уже Мегара - оставлять такую могучую красотку без внимания для Эйшет было хуже любого греха. Впрочем, этими двумя ее беспокойная натура и ограничилась: считая себя бардессой, а не шлюхой, девушка предпочитала оставаться хоть в каких-то рамках приличия.
А потом вскрылась правда, что Тадек - всамомделешний принц. На такое откровение Эйшет, ни на миг не усомнившись в сказанном, протяжно присвиснула и протянула:
- Accipicchia! Чувствовала, что в тебе есть что-то такое! Но оно и логично: царская кровь абы к кому не тянется. Да и у Мег наверняка есть кровь великих вождей. Ну, стало быть, нам точно надо пока держаться вместе! К тому же что ты говоришь, отняли? Что же, ты с дядюшкой вернул мне свободу, а я помогу вам вернуть наследие предков, dai? Одним головы оторвем, других припугнем - только подзаработаем слегка, потому что большие дела требуют больших вложений! Да и сами в накладе не останемся!
Хлопнув парня по плечу и на миг прижавшись к нему, малебранке огляделась и совершенно уверенным тоном задала всем вокруг риторический вопрос:
- Верно же я говорю?
Спустя несколько дней, когда все треволнения закончились, а охотничий домик стал из желанной цели реальностью, когда горячая ванная настроила на расслабленный лад, а промытые наконец волосы перестали раздражать своей сальностью, когда хвостик прошел процедуру заботливого ухода, Эйшет окончательно уверилась в правильности своих слов. За трапезой, отдав должное вину и блюдам, она потянулась всем телом и высказалась:
- Надо будет, когда закончу "Песнь", нести ее в массы. Обидчика мало обмануть - его надо обсмеять так, чтобы он навек опозорился. Какие тут поблизости крупные города есть, чтобы можно было почтенную публику порадовать? Ну и заодно, раз уж я вызвалась помогать, чтобы можно было еще какую пользу принести?
Отсалютовав кубком всем присутствующим, она прямо в лоб поинтересовалась:
- Синьоры, кто еще со мной? Кто готов ответить за добро добром, и при этом еще себя не обидеть, встав на путь грядущей славы, известности, богатства? Кто готов попытать счастья и войти в строки следующей сирвенты "Возвращение принца", а кто хочет бросить друзей и вернуться к тяжкой и полной страданий короткой жизни? Я уверена, - засмеялась Эйшет, - будет весело и достойно войти в легенды! Как в истории про сладкую и славную Катрину Сфорцатто, которая из куртизанки стала самовластной герцогиней!
-
Планы Эйшет на главзлодея: ссылка
|
|
|
|
|
Как Несринэ и обещала, медитация ее продлилась недолго. Девушка вернулась в общую залу «Куру Меше» под мелодичный перезвон монисто летящей походкой, широко улыбаясь публике и явно чувствуя себя гораздо лучше, чем раньше. Даже огоньки лам играли в прищуренных глазах, словно подчеркивая внутреннее пламя. Могло создаться такое ощущение, что пашто вместо умиротворения организма приняла что-то посильнее чарса, и теперь была бодрее готовящегося к скачкам аргамака.
- Руз бахайр*! – снова поздоровалась она со всеми, плюхнувшись на свое место на цветастых подушках. – Все же мудрые люди в Хиндустане живут – эта медитация и вправду помогает.
Слуга принес заказанные Дарьей шербет и фрукты. Несринэ, смерив их задумчивым взглядом, щелкнула пальцами, привлекая внимание, после чего тоже попросила:
- А мне сушеных фиников и инжира, - и потом, повернувшись к остальным, прокомментировала заказ. – Нет ничего лучше, чем после сытной трапезы усладить себя чуть терпкой сладостью, хуб? Кстати, почтеннейшие, что обсуждали, пока я отсутствовала?
Узнав, какой вопрос беспокоит ее хамкарвани, торговка философски заметила:
- На моей родине, уважаемые, говорят - "кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб". И видит Мудрейший и Справедливейший, я не раз убеждалась в правильности этих слов. Не думаю, что могульские стражники так уж сильно отличаются от местных. Разве что, - хмыкнула она, - не столь сребролюбивы. Но я согласна, что лучше лишний раз их не провоцировать: в мои планы в ближайшее время не входит посажение на кол. Обычно они предпочитают разрывать людей лошадьми, - улыбнулась Несринэ, - но в городе, думаю, обойдутся казнью попроще.
Но я соглашусь с Басир-хакимом. Все вместе мы слишком большая компания, и слишком приметная. Лучше бы нам не ходить такой оравой, лишнее внимание не привлекать. Обо мне даже придумывать не надо – есть подорожные, есть рекомендательные письма от нескольких торговых домов в Гуридистане, и на любой вопрос я дам исчерпывающий ответ. Что есть у вас, почтеннейшие, вы знаете и сами. А пока, продолжая движение каравана моих мыслей, позволю предположить, что одни воины будут сопровождать богатую иностранку из свиты своего властителя, - Несринэ кивнула на Сибиллу, - а вторая – первая, если нас встретят неразделенными – будет компаньонкой и свитой благородной Дарьи-хатун. Я бы предложила себя, но, - девушка коротко рассмеялась, - мои прекрасный лик сразу выдает во мне дочь каум Халаджи, а манеры не столь изысканы, как прекрасной пэри из славных Румийских земель.
А если медные лбы стражи не поверят и захотят нас задержать, - торговка обвела всех широко распахнутыми глазами, полными наивной простоты, - то тогда действительно придется взять их в ножи. А потом тонд-тонд** делать ноги.
|
Расскажи мне пожалуйста, что за странная болезнь поражает людей в городе? Нет ли больных за его пределами? Знаешь ли ты таких? Я бы хотел их осмотреть!
— Не знаю, ходжа, — Сорайя, подошедшая к дастархану наших героев, чтобы спросить, не желают ли они чего ещё, и рада была бы ответить на вопрос дервиша, но, судя по всему, не знала о спрошенном ничего. — Я слышала слухи, да, но для меня пока что это лишь слухи. Надеюсь, они таковыми и останутся; нам достаточно и чумы в виде монголов, не хватало ещё и настоящего мора, да сохранит нас Всевышний! — Женщина покачала головой, вознеся взгляд к потолку, словно мысленно обращаясь к Аллаху. — Вне стен нет никаких больных непонятными хворями, да и понятными тоже особо нет. Всё как всегда: кого скорпион укусит, кого змея, кто наступит на колючку и пойдёт загноение, кого верблюд лягнёт, кого ишак укусит, или пёс, кто переест плова и будет мучиться от резей в животе, а кто распухнет от голода и потеряет сознание… Никаких загадочных хворей точно нет в округе. Да и внутри города — я так думаю — тоже. Сдаётся мне, это монголы распускают такие сплетни, чтобы поубавить прыть тех, кто настаивает на открытии городских ворот. А что? Чай, быть запертым внутри непреодолимых городских стен со смертельно больными неизлечимой загадочной болезнью — достойная причина развернуться и уйти куда глаза глядят, только бы не в Самарканд, — хозяйка «Куру Меше» пожала плечами и, уважительно поклонившись Эр-Рахиму ушла по своим делам.
В другой раз, когда она проходила мимо, к ней обратился уже Торстейн:
- Скажи, досточтимая Сораи, - негромко обратился северянин к хозяйке таверны, когда та проходила мимо. - Помнишь ли ты, когда в последний раз путники проходили городские ворота? И кто вёл последний зашедший караван?
— Дай подумать, фаранги-джян*. Было это за день до прошлой джуму’а*, то есть чуть-чуть менее недели назад. Это был караван Ростама-паши, кажется… Да, верно! Ростам-джян привёз мне мастику из Леванта и мелкие жемчужины для платья моей дочери на её день рождения, я потому запомнила. Шесть дней тому назад, караван Ростама-паши; он по-прежнему там, все городские врата закрыли на следующий же день, сразу же после джуму’а, поскольку как раз в это время убили монгольского шайтана, захватившего город, этого вот Угэдэя.
одни воины будут сопровождать богатую иностранку из свиты своего властителя, - Несринэ кивнула на Сибиллу, - а вторая – первая, если нас встретят неразделенными – будет компаньонкой и свитой благородной Дарьи-хатун
— Я не совсем понимаю эти «на первый-второй рассчитайся!» Если мы две компании, то по деве за предводителя, а если одна — то я, благородная сицилийка, чей род знают во всём Леванте и во всей Европе, «в свите» неизвестной никому румийки?! — уголки губ Сибиллы обиженно сжались, а взгляд приобрёл колкость, как у прекрасной, но и способной исколоть до крови розы. — Допустим. Но мне всё же кажется, что нам сначала нужно перебраться по ту сторону стен, как нам уже сказал Аслан, в «Догуран Казане» мы будем вне очей монгольской стражи, эту беседу на самом деле можно, а то и нужно проводить там, насколько я понимаю, этот самый «Казан» — вполне достойная база, чтобы основаться в нём, пока мы все будем решать свои дела и справляться с нашей стороной сделки. К чему я веду: когда мы выйдем из катакомб внутри «Догуран Казана», мы там и остановимся. Приведём себя в порядок после перехода. Пообщаемся с хозяином этого караван-сарая, как его там… запамятовала, но не суть; от него мы точно сможем получить максимально достоверную информацию. И уже тогда имеет смысл обсуждать, как мы будем передвигаться по городу и куда, мы же даже не знаем, что там и как с теми тремя местами, куда нам эти чёртовы шкатулки нужно будет доставить. Я понимаю сантимент, он очень разумный, — чужестранка вежливо и почтительно кивнула Басиру, — но, как мне кажется, несколько преждевременный. По сию сторону стены никто ничего толком не может рассказать, нам нужна информация, чтобы строить планы. По ту сторону стены мы окажемся не посреди какой-нибудь самаркандской площади, а внутри надёжного схрона, внутри караван-сарая того, кому, по словам Аслана, мы можем доверять… если, конечно, мы можем доверять ему, но тут нас заверил дон Саид и синьор Торстейн, — сицилийка вежливо кивнула и им. — Потому я предлагаю выдвигаться, как только зайдёт солнце, и решать уже в «Догуран Казане», после тщательной беседы с его хозяином. Да как же его зовут-то? — девушка нервно застучала указательным пальцем по губам, погрузившись в раздумья — очевидно, силилась вспомнить имя «Салих».
-
кого ишак укусит
Вай мэ, как страшно живется в окрестностях Самарканда! Хищные ишаки, пожри шайтан их селезенку, на мирных караванщиков нападают и до косточек обгладывают!
|
|
|