|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Аида не стала смущать посетителя близким соседством и пристальным рассматриванием. В приготовлении травяных настоев была своя диагностическая сила: взгляды, бросаемые искоса и как бы невзначай, монотонные действия, несущие эффект успокоения и тонкой сонастройки с состоянием собеседника. Что-то похожее было в телесно-ориентированной психотерапии.
Когда Карлос заговорил о сержанте, Аида на мгновение замерла, но не от испуга, а будто отмечая про себя ключевые «болевые точки» и намечая алгоритм будущих действий. И что-то в этом алгоритме требовало корректировки прямо сейчас.
— Здравствуйте, сержант Эванс, — поприветствовала женщина невидимого гостя у себя за спиной. — Простите, что сразу Вас не заметила, Вы так скромно стоите позади.
Когда Аида обратилась к незримому присутствию за её спиной, Карлос почувствовал лёгкое движение воздуха. Он видел, как взгляд призрака сержанта Эванса, обычно рассеянный, остановился на женщине. И тогда — едва заметная, почти учтивая улыбка тронула его прозрачные черты. Это было похоже на молчаливое признание.
— Знаете, сэр Дели, я озвучу непопулярное для военной среды мнение, — обдав маленький заварочный чайник кипятком, чтобы прогреть стенки, Аида открыла шкафчик, полностью занятый полотняными мешочками. — Даже если сержант Эванс когда-нибудь решит Вас покинуть, это не сделает Вас плохим, слабым или неэффективным. Вы по-прежнему будете ценны и значимы, так же, как раньше. А может, больше. Да, будучи человеком военным, возможно, Вы привыкли доказывать всем вокруг свою полезность. Нас здесь всех так оценивают, потому что во главу угла поставлен принцип функциональности. Но кто сказал, что этот принцип — истина в последней инстанции?
Она улыбнулась и, наконец, сделав выбор, добавила по небольшой щепотке трав из двух мешочков. Заполненный до «плечиков» чайник был бережно укутан в небольшой плед, для более насыщенного настоя.
— Буду честна: я не думаю, что инструментарий классической психологии Вам поможет. Если вы придете к штатному специалисту и признаетесь, что видите мёртвого человека, который неотступно следует за Вами, с большой долей вероятности дифференциальным диагнозом будет «шизофрения со стойкими зрительными галлюцинациями». А дальше классика — курс сильных антипсихотических препаратов, которые сотрут Вас как личность.
Аида отвлеклась на проверку крепости напитка. Результат, похоже, её удовлетворил, и в следующее мгновение каюту заполнил аромат горной лаванды с лимонно-мятными нотками.
— Я предложу Вам альтернативный подход. Он более длительный, с «послойным» решением, если можно так выразиться. И, не скрою, может показаться Вам странным. Но он не станет ломать через колено, как Вас уже сломали однажды. Если Вы готовы попробовать… — с этими словами она протянула Лорду чашку на блюдце. — Благодарю вас, — тихо сказал Карлос, принимая из её рук чашку. Его пальцы мягко обхватили тёплый фарфор. — Но, прошу прощения, я должен внести ясность. Моя тревога... она не о эффективности.
Он сделал небольшой глоток, и аромат трав мягко заполнил его чувства.
— Меня с детства учили, что любая слабость — это проступок. А для человека моего... происхождения, любая ошибка видна вдвойне. Мне приходилось быть безупречным. Всегда. — Лорд — это не просто ваш позывной, не так ли? — с деликатной улыбкой уточнила Аида. — Ваша речь и манеры выдают благородное происхождение с первых секунд. Когда Вы вошли, представились и начали говорить, я будто послушала симфонию Чайковского.
Аромат полыни и травяной чай действительно оказывали своё успокаивающее действие. Карлос чувствовал, как напряжение постепенно покидает его плечи. На вопрос Аиды о позывном он ответил с лёгкой, почти незаметной улыбкой:
— Это прозвище родилось в учебном центре САС. Молодой офицер с... не совсем британской внешностью, — он мягко обозначил свою особенность, не акцентируя на ней излишнего внимания, — должен был быть в два раза лучше других, чтобы его воспринимали всерьёз. «Лорд» звучало как насмешка в устах тех, кто видел во мне чужого. Но со временем оно стало знаком уважения. Иронично, не правда ли? — У них не было ни единого шанса против Вашего воспитания, — понимающе улыбнулась Аида.
Карлос поставил чашку на блюдце с тихим, изящным звоном.
— Я не хочу, чтобы сержант Эванс покинул меня. Его уход не принесёт ни покоя, ни прощения. Он — часть моей истории. Как шрам, который напоминает не только о боли, но и о том, что рана зажила. Более того... — Карлос на мгновение замолчал, подбирая слова. — Его опыт, его инстинкты — они реальны. На пляже он указал на угрозу, которую я не сразу разглядел. Я хочу, чтобы он остался. Не как тень прошлого, а как... союзник. Как самый неожиданный советник.
Он посмотрел на Аиду, и в его обычно холодных глазах читалась не агрессия, а глубокая, усталая решимость.
— Я начинаю понимать, что он, возможно, и есть голос моей собственной вины. Моей памяти. Но что, если я смогу не подавить этот голос, а... перенаправить его? Превратить то, что считается слабостью, в особенность? В инструмент, который может помочь мне защитить других? Я пришёл к вам не для того, чтобы изгнать своих демонов. Я пришёл с просьбой помочь мне найти с ними общий язык.
Он умолк, и тишина в каюте стала почти осязаемой. Его следующий вопрос прозвучал тихо, но с огромной внутренней напряжённостью.
— Вы говорите, что понимаете природу подобных состояний. Тогда позвольте спросить... известно ли вам, что в действительности произошло на Фолклендах? Не то, что записано в сухих отчётах, а то, что осталось там, в тумане, между криком и тишиной? Потому что я до сих пор не могу с уверенностью сказать, где заканчивается правда и начинается кошмар, который я ношу в себе. — Ни отчётов, ни рассказов, — покачала головой Аида. — Я не знаю о Фолклендах ничего. Но сухой протокол я всегда успею прочесть, а вот свидетельство очевидца тех событий можете дать только Вы. Если захотите.
Взгляд Карлоса стал отрешённым. Рассказывать о Фолклендах было невыносимо тяжело, но травяной настой и спокойное присутствие Аиды давали ему необходимую опору.
— На Фолклендах... мы были не готовы. Это была не война. Это было безумие, — его голос стал тише, в нём появилась хрипотца. — Оружие противника... оно действовало не на тела, а на разум. Мы перестали доверять друг другу. Видели угрозы в лицах товарищей.
Он сжал пальцы, костяшки побелели.
— Эванс... он был первым, кто не выдержал. Я видел, как его глаза стали пустыми. Как он поднял оружие на своих. У меня не было выбора...
Карлос резко оборвал фразу, не в силах продолжить. Он отвернулся, но Аида могла заметить, как дрогнули его плечи и как он сжал веки, пытаясь сохранить самообладание. Боль, которую он так тщательно скрывал, на мгновение вырвалась наружу, оставив его беззащитным.
— Понимаю. Мне знакомо это чувство. Когда вынужден поднять руку на того, с кем ходил на миссии и кому доверял, — тихо проговорила Аида, и в этой краткой констатации прозвучала не просто дежурная фраза поддержки, а сочувствие, подтверждённое собственным опытом.
Её манипуляции во время этой неспешной беседы были далеки от диагностики, обычно имеющей место в кабинете психотерапевта. Будь то чашка с отваром или веточка сушёных трав, которой женщина ненавязчиво окурила помещение, пока гость говорил. Но лишь на первый взгляд. Всё это время Аида проводила то, что у дипломированных специалистов по врачеванию душ именуется «дифференциальной диагностикой». И так ли уж важно, что этого метода нет в классических учебниках?
— Как вы себя чувствуете сейчас? Внутри Карлоса царило странное, двойственное ощущение. С одной стороны — непривычное, почти физическое облегчение, будто камень сдвинулся с души. Говорить о Фолклендах было мучительно, но сам факт, что он смог произнести это вслух, принёс хрупкое чувство освобождения. С другой — глубокая усталость, как после долгого боя, и призрачное, но навязчивое чувство уязвимости, к которому он совершенно не был готов.
— С этого дня боль будет выходить, — прочитав ответ без слов, с уверенностью произнесла Аида. — Через воспоминания, через сны, через слёзы. Просачиваться по капле. Струиться тонким ручейком. Не сдерживайте этот поток. Он всё равно найдёт себе путь. Лучше станьте этой стихии другом, и она смоет скорбь, унесёт всё мутное в себе, оставив лишь прозрачное — в мыслях, в теле физическом и энергетическом, принесёт осознание и наполнит силой.
Сейчас женщина будто заговор какой-то читала.
— Чаще общайтесь с водой. Плавайте. Выходите гулять под тропический ливень. Кормите рыбок. Устраивайте себе чайную церемонию в выходной. Что угодно. Неважно кто что подумает. Если станет невмоготу ночью и кошмары схватят за горло, отвинтите кран, пустите воду тонко струйкой — и говорите. Рассказывайте ей всё, что сейчас творится на душе, пока спазм не отпустит и не станет легче дышать. Можете делать то же самое стоя под душем, если чувствуете, что вас затягивает в шторм.
Он не кинулся на неё с животным рыком, спуская с поводка того внутреннего демона по имени сержант Эванс. Энергетического удара с тонкого плана также не ощущалось. Уже внушающие оптимизм признаки. До последнего Аида опасалась худшего. Только однажды ей пришлось присутствовать на ритуале изгнания духа нижнего мира, захватившего тело молодой девушки. Глаза этой несчастной до сих пор продолжали всматриваться в Аиду из мрака снов. Будь Карлос одержим, без учителя, оставшегося за тысячи километров отсюда, она бы не справилась.
— Это полынь, — объяснила женщина, указав на еле тлеющий, почти рассыпавшийся в пепел стебель. — А для чая я заварила горную лаванду и лимонную мяту. Вы уже отметили на себе их приятный эффект, настраивающий на медитативный лад. Если хочется спокойно разобраться в себе, лаванда лучший помощник.
Аида улыбнулась, отпив немного из чашки.
— Но также это сильные растения, применяемые в экзорцизме. В своём рассказе Вы упомянули слово «демон», и я должна была удостовериться. На моей родине этих вредоносных сущностей называют иначе — боохолдой. Ими становятся после насильственной смерти, а сержант Эванс был убит... Некоторое время боохолдой могут ходить за человеком в виде призрака, но их безобидность обманчива — они просто выжидают подходящего момента для нападения, когда дух человека временно слаб: от усталости, отчаяния, горя, опьянения... К счастью, гипотеза оказалась метафорой, Вы не одержимы, — резюмировала Аида, не вдаваясь в дальнейшие теоретические подробности. — Поздравляю, первый «слой» только что снят.
Лорд медленно поднялся, его движения вновь обрели привычную выверенность, став щитом против только что пережитой боли.
— Благодарю вас за... сеанс, — произнёс он, и в его голосе вновь зазвучали сдержанные, аристократические ноты. — Это было... информативно.
Он использовал нейтральное слово, тщательно избегая любых эмоциональных определений.
— Ваши методы... неортодоксальны, но, полагаю, эффективны.
Он направился к двери, но на пороге задержался, не поворачиваясь.
— До завтра, мисс Воскресенская, — сказал он тихо, и в этой фразе сквозь ледяную вежливость пробивалась тонкая, едва уловимая нить надежды.
Это был не вопрос, а скорее констатация факта, молчаливое соглашение на продолжение их диалога.
— Доброй ночи, милорд, — ответила Аида, и в этом обращении не было и тени издёвки, лишь дань уважения к его статусу.
Затем он вышел, мягко закрыв за собой дверь, оставив в каюте лишь лёгкий аромат полыни и неназванных травм, которые только начали заживать.
|
|
|
|
|
Первым, что бросилось Венгире в глаза когда она обратила внимание на Раэльфис, был щит-"коршун" на спине, больше походивший на окно в звёздное небо, на фоне тёмного как ночь плаща. И об это "окно" зашелестел серебристый "лисий хвост", когда Раэльфис обернулась к вошедшей. Каблуки её высоких, походных сапог, приятно щёлкнули о камень пола. Плащ заструился по левому плечу, закинутый свободной рукой за него. А кольчужное плетение тихонько звякнуло. Теперь было видно, как левая рука в перчатке покоилась на головке короткодревкового боевого молота с "вороньим клювом", что висел в петле на её поясе вдоль облегающих тёмных штанов. Открылся и подбой плаща, представлявший из себя медленно текучее отражение Вайлдспэйса, что хорошо сочетался с тонкой кольчугой из перламутрового металла, кованной явно не в местной кузне. Прямо по кольчуге, грудь Раэльфис пересекал ремень дорожной сумки, что была скрыта под плащом справа.
— Ты точно шутишь, — тихо озвучила она свои мысли, усмехаясь и разглядывая чёрно-белыми глазами новоявленную в зале и то, что было при ней. Всё же, невозмутимость быстро начала сходить на нет, и усмешка становилась всё более открытой. Раэльфис явно была возбуждена. Даже резко повернула голову к князю на миг, точно ли они видят одно и то же, от чего свисавшие по краям лица косички и буйная чёлка закачались ивовыми ветвями.
Свой восторг Раэльфис легко объясняла для себя. Она находилась в Крафле уже шестой день, прибыв сюда в качестве сопровождения торговца мясом Жарха. К счастью для самого Жарха, так как по дороге на них напали неизвестные то ли бандиты, то ли дезертиры, то ли армия местного феодала. К разговору они не были расположены, так как начался он с арбалетного болта в шею Жарха. Потому сразу же исцелив смертельную рану торговца, Раэльфис присоединилась к разгоревшемуся сражению. Увы, пока она выбивала зубы и обжигала звёздным светом, часть нападавших обчищали обозы, и потому денег у Жарха не осталось.
Разбойники пали и бежали, а караван дошёл до Крафла. Благодарный за спасение Жарх завалил Раэльфис всевозможным мясом и обещаниями заплатить обещанное как только распродаст товар. Но Раэльфис отказалась посчитав, что заработает денег иным путём, а Жарху они сейчас явно были нужнее. Правда мясо она взяла, иначе окончательно обидела бы сердешного мясника.
На второй же день она его раздала всем желающим, чем привлекла к себе внимание как к благодетельнице. Да, не лучшая помощь торговле Жарха, но тот был, всё же, оптовиком, так что не много потерял от широкого жеста своей спасительницы. А дальше произошло то, что происходило довольно часто, когда Раэльфис привлекала внимание: казалось, что все жители города устремились к ней за чудотворством. И второй и третий день Раэльфис им и занималась, нагло не отказываясь от благодарностей и даже заслужив себе тем самым бесплатное спальное место.
Но долго так продолжаться не могло. Раэльфис очутилась в городе не ради сплошного целительства и духовных наставлений (которые многих больше сбивали с толку, нежели помогали разобраться со своими внутренними проблемами), так как она не была жрицей. Потому пришлось прятаться у кузнеца за символическую половину жалования подмастерья. Раэльфис с удовольствием отвлеклась от странствий и траты своих сил на бесконечных нуждающихся, вновь принявшись за работу с металлом. Как когда-то на её родном корабле.
Но случилась осада и Раэльфис пришлось выползти из-за наковальни и вернуться к чудотворству. Спасать порченую еду и воду, пополнять её запасы, помогать с допросом потенциальных диверсантов... В общем, стать частью волонтёрской группы по помощи осаждённому городу. К тому моменту слухи о ней уже неделю как ходили по городку, и неизвестно как давно о ней услышал князь Годрик.
В эту ночь к Раэльфис явился Аралет. По крайней мере так Раэльфис интерпретировала залетевшую в комнату сову, что швырнула ей в лицо свиток сбив со стула, и, пролетая, хлопнула крыльями по длинным ушам. После чего расстворилась, пока Раэльфис валялась на полу, страстно ругаясь и махая конечностями в грозных попытках отбиться от коварной атаки. Через десять минут экспрессивных возмущений она, наконец, наступила на валявшийся свиток и решила ознакомиться с его содержимым.
"Однажды на рассвете Придет к тебе сестра. И хоть других кровей она, И кожа наверняка темна. Помочь ей ты обязана.
Клинок испорченный при ней, Юноши, что смертью храбрых пал, Что воином с великим стать мечтал, Друзей без страха охранял.
Коль встретишь такую вот сестру, Великая опасность будет рядом. Войди в глубины камня, в ту гору, Иначе станет скоро небо адом."
Заявив во всеуслышанье, что у настоящей совы почерк лучше, чем у Аралета, Раэльфис в сердцах отбросила свиток, и тот превратился в звёздную пыль.
А на утро её вызвал князь Годрик. И вот они теперь здесь. Втроём: отчаянный князь, чемпионка Аралета Летеранила, заклятого поборника дроу, и Вингира Ноэрло. Дроу. Хорошо, что князь Годрик понятия не имел об Аралете, и часть про поборника дроу не была озвучена. Так что едва ли не смеясь, Раэльфис сделала шаг на встречу "тёмной сестре". — С ней точно никакие шахты и пещеры нам страшны не будут, — беззлобно, даже с ноткой облегчения, заявила Раэльфис и подмигнула Вингире.
|
𝔔𝔲𝔬𝔪𝔬𝔡𝔬 𝔣𝔞𝔠𝔱𝔞 𝔢𝔰𝔱 𝔪𝔢𝔯𝔢𝔱𝔯𝔦𝔵 𝔠𝔦𝔳𝔦𝔱𝔞𝔰 𝔣𝔦𝔡𝔢𝔩𝔦𝔰, 𝔭𝔩𝔢𝔫𝔞 𝔦𝔲𝔡𝔦𝔠𝔦𝔦? ℑ𝔲𝔰𝔱𝔦𝔱𝔦𝔞 𝔥𝔞𝔟𝔦𝔱𝔞𝔳𝔦𝔱 𝔦𝔫 𝔢𝔞, 𝔫𝔲𝔫𝔠 𝔞𝔲𝔱𝔢𝔪 𝔥𝔬𝔪𝔦𝔠𝔦𝔡𝔞𝔢. Как стала блудницей верная столица, исполненная правосудия? Правда обитала в ней, а теперь — убийцы. — Книга пророка Исаийи, 1:21 Карта 0 — 𝔄𝔫𝔱𝔥𝔯𝔬𝔭𝔬𝔰 «Человек» Эта карта символизирует человека, готового встать на путь к Пробуждению и к осознанию истинного божественного происхождения человечества. В раскладах карта указывает на Пробуждённого, на путь к Пробуждению или на некий осколок божественности, скрытый глубоко внутри или прослеживаемый в прошлом. Эта карта входит в тройку самых могущественных карт Инфернального Таро, наряду с Демиургом и Астаротом, и всегда предсказывает нечто крайне важное.⚝ ⚝ ⚝ Небо, затянутое густыми тяжёлыми облаками цвета индиго и свинца. Прохладный воздух, в котором каждый порыв лёгкого ветра доносил ароматы ладана, мирры, машинного масла и вековечной пыли. Тишина, звенящая в ушах, почти осязаемая; каждый шаг казался громом в грозовых небесах. Собственное дыхание, собственное сердцебиение были самыми громкими звуками — уступая в оглушительности своей лишь отзвуку шагов. Серый гравий под ногами. Присев на корточки, зачерпнув добрую пригоршню и поднеся ближе к глазам, можно было разглядеть, что это — мельчайшие осколки бетона, гранита, мрамора, обсидиана и ещё целого ряда всевозможных материалов, из которых создавали сооружения и скульптуры, а также кусочки костей — человеческих, звериных и ещё каких-то... не тех, не других. Кое-где выглядывали частицы окаменелых насекомых, среди которых преобладали личинки жуков, куколки бабочек и саранча. Чёрные бездны окон по обе стороны дороги безучастно взирали на проходившего мимо них путника, порой печально вздыхая холодным сквозняком, горюя по временам былого величия. Строения — низкие, средние и высокие, древние и не очень, всех типов, культур и времён, большинство — сохранившиеся в целости, пусть и очевидно запущенной, многие — полуразрушенные, некоторые — лежащие в руинах, поросших какой-то странной лозой, с чёрными стеблями, тёмными листьями и острыми изогнутыми, словно акульи клыки, шипами. Буммммм….Внезапно тихий, едва слышимый гул — но прекрасно ощущаемый нутром и солнечным сплетением, в которых сразу же возникло неприятное вибрирующее ощущение — наполнил улицы этого вечность назад покинутого города. Вскинув взор ---- город был выстроен на сотнях, тысячах холмов, и потому многие его районы можно было обозревать даже издалека — сразу можно было узреть источник этого звука: что-то взорвалось далеко-далеко впереди, на склоне одного из холмов, заполненного мириадами строений и сооружений. То отдалённое место чем-то напоминало современную промышленную зону, или квартал любителей стимпанка, или район, некогда населённый представителями высокотехнологической цивилизации, или округ, где безумный художник нарисовал жуткую смесь всех технологий и индустрий, как существовавших, так и существующих, так и, вероятно, тех, что только будут существовать в далёком будущем, собранных в одном месте. Тёмный маслянистый дым медленно сползал по склонам того холма и по улицам того «машинного» квартала, а более светлый, сизый — вытанцовывал витиеватые па, неспешно поднимаясь к мрачным небесам. Внезапный резкий порыв ветра донёс запах гари — обкалённого металла, бензина, палёной резины и расплавленного пластика — а с ними и порхающие, трепещущие, словно птицы со сломанными крыльями, листки бумаги, выглядевшие как вырванные из книги страницы. Две из них прилипли к груди: взяв их в руку и рассмотрев, можно было увидеть пожелтевшую от времени страницу, испещрённую изящными готическими письменами, вторая же была покрыта арабской вязью: 𝔈𝔱 𝔞𝔟𝔦𝔦𝔱 𝔭𝔯𝔦𝔪𝔲𝔰, 𝔢𝔱 𝔢𝔣𝔣𝔲𝔡𝔦𝔱 𝔭𝔥𝔦𝔞𝔩𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔞𝔪 𝔦𝔫 𝔱𝔢𝔯𝔯𝔞𝔪, 𝔢𝔱 𝔣𝔞𝔠𝔱𝔲𝔪 𝔢𝔰𝔱 𝔳𝔲𝔩𝔫𝔲𝔰 𝔰𝔞𝔢𝔳𝔲𝔪 𝔢𝔱 𝔭𝔢𝔰𝔰𝔦𝔪𝔲𝔪 𝔦𝔫 𝔥𝔬𝔪𝔦𝔫𝔢𝔰, 𝔮𝔲𝔦 𝔥𝔞𝔟𝔢𝔟𝔞𝔫𝔱 𝔠𝔞𝔯𝔞𝔠𝔱𝔢𝔯𝔢𝔪 𝔟𝔢𝔰𝔱𝔦𝔞𝔢, 𝔢𝔱 𝔦𝔫 𝔢𝔬𝔰 𝔮𝔲𝔦 𝔞𝔡𝔬𝔯𝔞𝔳𝔢𝔯𝔲𝔫𝔱 𝔦𝔪𝔞𝔤𝔦𝔫𝔢𝔪 𝔢𝔧𝔲𝔰. 𝔈𝔱 𝔰𝔢𝔠𝔲𝔫𝔡𝔲𝔰 𝔞𝔫𝔤𝔢𝔩𝔲𝔰 𝔢𝔣𝔣𝔲𝔡𝔦𝔱 𝔭𝔥𝔦𝔞𝔩𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔞𝔪 𝔦𝔫 𝔪𝔞𝔯𝔢, 𝔢𝔱 𝔣𝔞𝔠𝔱𝔲𝔰 𝔢𝔰𝔱 𝔰𝔞𝔫𝔤𝔲𝔦𝔰 𝔱𝔞𝔪𝔮𝔲𝔞𝔪 𝔪𝔬𝔯𝔱𝔲𝔦: 𝔢𝔱 𝔬𝔪𝔫𝔦𝔰 𝔞𝔫𝔦𝔪𝔞 𝔳𝔦𝔳𝔢𝔫𝔰 𝔪𝔬𝔯𝔱𝔲𝔞 𝔢𝔰𝔱 𝔦𝔫 𝔪𝔞𝔯𝔦. 𝔈𝔱 𝔱𝔢𝔯𝔱𝔦𝔲𝔰 𝔢𝔣𝔣𝔲𝔡𝔦𝔱 𝔭𝔥𝔦𝔞𝔩𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔞𝔪 𝔰𝔲𝔭𝔢𝔯 𝔣𝔩𝔲𝔪𝔦𝔫𝔞, 𝔢𝔱 𝔰𝔲𝔭𝔢𝔯 𝔣𝔬𝔫𝔱𝔢𝔰 𝔞𝔮𝔲𝔞𝔯𝔲𝔪, 𝔢𝔱 𝔣𝔞𝔠𝔱𝔲𝔰 𝔢𝔰𝔱 𝔰𝔞𝔫𝔤𝔲𝔦𝔰. 🜞 إِذَا الشَّمْسُ كُوِّرَتْ وَإِذَا النُّجُومُ انكَدَرَتْ وَإِذَا الْجِبَالُ سُيِّرَتْ وَإِذَا الْجِبَالُ سُيِّرَتْ وَإِذَا الْعِشَارُ عُطِّلَتْ وَإِذَا الْوُحُوشُ حُشِرَتْ وَإِذَا الْبِحَارُ سُجِّرَتْ وَإِذَا النُّفُوسُ زُوِّجَتْ عَلِمَتْ نَفْسٌ مَّا أَحْضَرَتْ 🜞 Буммммм…Ещё один взрыв, даже мощнее, чем прежний, снова нарушил гробовую тишину этого мёртвого города. Ещё один всполох огня на том холме, где были расположены странные строения и ужасающие гигантские аппараты размером с небоскрёб каждый. Снова порыв ветра. На сей раз — снова запахло ладаном, миррой и копалем, и внезапно сознание уловило отголоски органной музыки и голоса… Молебен. 𝔓𝔞𝔯𝔠𝔢, 𝔇𝔬𝔪𝔦𝔫𝔢, 𝔭𝔞𝔯𝔠𝔢 𝔭𝔬𝔭𝔲𝔩𝔬 𝔱𝔲𝔬: 𝔫𝔢 𝔦𝔫 𝔞𝔢𝔱𝔢𝔯𝔫𝔲𝔪 𝔦𝔯𝔞𝔰𝔠𝔞𝔯𝔦𝔰 𝔫𝔬𝔟𝔦𝔰! 𝔉𝔩𝔢𝔠𝔱𝔞𝔪𝔲𝔰 𝔦𝔯𝔞𝔪 𝔙𝔦𝔫𝔡𝔦𝔠𝔢𝔪, 𝔭𝔩𝔬𝔯𝔢𝔪𝔲𝔰 𝔞𝔫𝔱𝔢 𝔍𝔲𝔡𝔦𝔠𝔢𝔪… Неземной красоты голоса, чистые, светлые, ясные, пели «𝔓𝔞𝔯𝔠𝔢 𝔇𝔬𝔪𝔦𝔫𝔢» 🜞 — древний грегорианский хорал, плач-молебен об отпущении грехов тем, кто одной ногой стоял на пороге смерти. Две мысли сразу же возникли в сознании: «Значит, тут всё же кто-то живёт! Стоит ли мне позвать на помощь? Попросить объяснить, что это за место, и как меня сюда занесло?!», и «Насколько неуместным звучит нечто настолько прекрасное посреди этого странного города, погружённого в серый полумрак и чёрные тени… Или всё же уместно? Глас надежды? Луч света в царстве одиночества, укутанном в траурный саван?» Внезапно, словно повинуясь переливам мелодии хорала, дымка, спускавшаяся с тёмных облаков, отступила, открыв невероятно величественное зрелище: огромную башню — которая была одновременно и ультра-современной, тонированное стекло и бетон, и невероятно древней, с элементами декора в виде горгулий, странной, прихотливой лепнины, от одного взгляда на которую кружилась голова и подташнивало, и странных огромных символов в стиле каббалистических печатей, вылитых из золотистого металла и вставленных и в бетонные части строения, и в стеклянные то там, то здесь. Самым поразительным было габариты этого сооружения: его основание терялось в море полуразрушенных домов, таких, какие здесь были повсюду вокруг, но его вершина… его вершину невозможно было рассмотреть за густой пеленой свинцовых туч — эта башня уходила настолько высоко вверх, что терялась в мрачно нависавшем над этим городом небе. Ощущение дикой тоски, словно когда человек видит родной дом спустя полжизни, проведенной вдали от него, внезапно заставило сердце биться чаще, вскружило голову, иссушило рот. Тяжело сглотнуть, промочив слюною рот. Прижать руку к груди, умоляя непослушный орган успокоиться. Осмотреться вокруг. Пусто. Тихо. Странно. Дико. Копи серебреники. Купи Ключи. Ключи от Чёрной Цитадели. Триддцать серебряных монет тебе понадобится, чтобы купить Ключ. И будешь ты вознаграждён…Тихий шёпот оглушил, заполонил сознание, заставил трепетать в благоговении и в ужасе одновременно; голос бархатистый и шероховатый, в то же время и высокий, и низкий, и вкрадчивый, и властный, но при всём этом невероятно прекрасный. Голос, который — так ощущалось с абсолютной уверенностью — способен был освежевать заживо, вырвать глаза самим своим естеством — вибрацией и тембром, заставить все кишки покинуть тело, словно змеи, сбегающие из своего логова. Этот голос был способен размолоть кости внутри тела в муку — живьём, при этом оставив все прочие составляющие тела в целости. Голос, от которого стало тепло и сладко внизу, ударило в пот и кровь прилила и к лицу, и к репродуктивным органам, заставив вожделеть его, желать его, владеть им безраздельно. Быть его беспрекословно. По телу начали разливаться потоки тепла, сознание затуманилось, как это обычно бывает перед оргазмом. Ключ. Тридцать серебреников. Моя вечная благодарность. А в следующий миг, за мгновение до кульминации — пробуждение. ⚝ ⚝ ⚝ MATTERS OF HEARTЛАЙОНЕЛ ХАРТ Лайонела разбудил настойчивый звонок мобильного телефона. На экране высветилось « PROVIDENCE ST PATRICK HOSPITAL: HEART CENTER » — Лайонел десятилетиями жил в формате «рутина + структура = залог безопасности», потому даже свои контакты он пытался записывать максимально информативно. Упорядоченно. Полезно. Чтобы, проснувшись среди ночи, или поутру, или в любое иное время суток всегда можно было, взглянув на экран, понять, к чему подготовиться и чего ждать от этого звонка. — Мистер Харт? Это Честити Ричардс, менеджер по работе с пациентами Центра Сердца в больнице Святого Патрика. Простите за столь ранний звонок, но это стандартная процедура — я хотела бы убедиться, всё ли в силе? Вас ждать на обследование сегодня в 9 АМ? Доктор Кинни внёс вас в базу данных с указанием именно сегодняшней даты и этого тайм-слота. Пожалуйста, будьте любезны, подтвердите свою явку с тем, чтобы мы могли финализировать подготовку к диагностике вашего сердца. Вы помните адрес? Наш центр — почти в центре, простите за тавтологию, — Честити захихикала неприятно, пискляво. — На всякий случай — адрес 500 W Broadway St. Вы не местный, насколько я вижу по записям, просто скажите таксисту, что вы в больницу Святого Патрика, и наберите меня, я вас встречу у входа. ЭВЛИН РИД Саундтрек, под который проснулась Ева: ссылка Nobody can tell ya There's only one song worth singin' They may try and sell ya 'Cause it hangs them up to see someone like youСмартфон Эвлин разбудил её песней Кэсс Эллиот, которую молодая журналистка считала своим гимном по жизни — каждая фраза была понятна Еве на уровне личного, с болью и борьбой прожитого опыта. Раскрыв глаза, первое, что увидела будущая номинантка на Пулицеровскую премию (каковой себя считала Эвлин), было вскрытое вчера вечером письмо, запечатанное воском, в который была вдавлена официальная эмблема ордена иезуитов: золотой солнечный диск с буквами “IHS”, католическим крестом и тремя гвоздями внизу. Ответ от епископа епархии Хелены, его преосвященства Джорджа Лио Томаса, в котором он даёт позволение журналисту Эвлин Бьюле Рид прийти к нему на приём для разговора о ритуальной природе чудовищных убийств, происходящих в Мизуле. К счастью для Эвлин, его преосвященство в данный момент находился в Мизуле с ежегодной ревизией церкви святого Франциска Ксаверия 🜞, в которой журналистке и предложено было встретиться сегодня в 9 утра.  ШАРЛОТТ КАРДС Пи! Пи! Пи! Пи! Пи! Пи! П…Чарли шарахнула по голове жутковатого вида поросёнка, в виде которого был сделан этот инструмент адских пыток под названием «будильник». Беки, подруга, у которой Чарли остановилась на своё кратковременное, как она надеялась, пребывание в этой дыре под названием «Мизула», испытывала патологическую любовь ко всем парнокопытным, и к свиньям — в частности. Тряхнув головой — наверное, последний бокал Columbia Crest был явно лишним. Или последняя бутылка была лишней? Издав полный страданий стон, Чарли огляделась. Розовое безумие. Весь дом Ребекки был розовым, цвета фуксии или жемчужным, а также прочих цветов, которые вращались вокруг этих основных тонов, в которых, судя по всему, интернет-подруга Чарли видела весь окружающий мир. Резкий звук заставил Шарлотт дёрнуться; затравленно оглядевшись вокруг, она увидела, что экран её смартфона, который почему-то валялся на полу у кровати, засветился надписью: « You have 1 new message » Разблокировав телефон, Лотти открыла сообщение: Доброе утро, мисс Шарлотт Кардс!
Напоминаем, что вы записаны сегодня, 09/01/12, на приём в клинику «Community Medical Center», которая располагается по адресу 2827 Fort Missoula Rd.
Ждём вас в 9 АМ.
Спасибо, что вы выбрали нас! Мы гарантируем высокий уровень качества наших услуг и максимальный фокус на нуждах наших пациентов! MATTERS OF HEART & MINDАДАМ и ЛИЛИТ НОВАК — Мама! Мамочка, мне страшно!
Терион 🜞 снова расплакался во сне. Полночи Адам и Лилит не спали — их маленький сын, вероятно, пережил немалый стресс, побывав на своих первых похоронах в жизни, а потом второй — познакомившись со своим дедом и бабкой. Лилит поморщилась от воспоминания об этой встрече. На самом деле это была и её первая встреча со своей свекровью и свёкром, и она хотела бы, чтобы это была и её последняя встреча с ними: немудрено, что Адам сбежал из Мизулы, если он вынужден был жить с такими… существами.
На похороны Ядвиги Сапеги не пришёл никто, кроме Адама, Джудаса, его подруги Сары, Лилит и маленького Териона. Сотрудники похоронного бюро постарались на славу: старая женщина выглядела так, как её Новаки и помнили — в возрасте, но не утратившей своей некогда неповторимой красоты. Умиротворённое усталое лицо смягчилось и утратило «морщины горечи» в уголках рта. Видеть её такой… живой, зная, что она мертва, было крайне тяжело, и даже несмотря на свой очерствевший из-за пережитого характер Адам с трудом сдержал слёзы, просившиеся наружу; он то и дело с тревогой поглядывал на младшего брата — Джуд был белее огромных лилий, которые стояли в вазах по обе стороны от гроба, и почти повис на плече у Сары Митчелл, привлекательной блондинки, которая была его школьной подругой. Брать Териона с собой определённо было ошибкой: в какой-то момент малыш разрыдался и забился в истериках, утверждая, что «прабабушка открыла глаза и посмотрела на него»; очевидно же: ребёнок впервые видит мёртвого, да ещё и родственника, только лишь формирующаяся психика не выдержала.
Следующим не выдержал Адам. Когда церемония закончилась и тело было отправлено в крематорий, мужчина вышел из здания и закурил. Лилит сидела на скамейке у входа, всё ещё утешая сына; Джуд, едва передвигая ватные ноги, с помощью Сары медленно выходил вслед за братом. Детские слёзы. Безысходность и горе. Одиночество. Эти такие до боли знакомые чувства внезапно переполнили Адама, и в следующий момент он уже стоял на пороге родного дома и держал, не отпуская, палец на кнопке звонка. Встревоженная Лилит, испуганный Терион и начавший нервничать Джуд стояли чуть позади; Сара сослалась на дела и разумно ретировалась до этого.
Дверь открыла мать. Агнешка Новак ничем не выдала своего удивления при виде сыновей и лишь презрительно скривила губы, переведя взор на Лилит и Териона, после чего смачно плюнула под ноги невестки и с громким треском захлопнула дверь перед лицом сына прежде, чем тот успел сказать хотя бы слово. Терион снова зарыдал, испугавшись хлопка и всей этой безмолвной сцены, и успокоился лишь по возвращению в отель.
На закате у него снова случился припадок — он, дескать, увидел в тёмном углу спальни прабабку. Решив, что оставлять его самого на добавочной детской кровати неразумно, Лилит и Адам, отправляясь спать, уложили Териона между собой и забылись странным, тревожным сном, одним на двоих.
— Мама! Мамочка! Мне очень страшно!
Терион прижался к Лилит и спрятал лицо у неё на груди; от этого женщина проснулась и принялась успокаивать ребёнка. Рядом, издав исполненный боли стон, проснулся Адам. За окном едва серело — но утро первого дня сентября уже неумолимо торило себе путь. Сегодня должен был быть важный день.
Поднявшись с кровати, в которой Лилит всё ещё утешала их сына, Адам бросил взгляд на несколько папок с документами, лежавшие на столике комода в их Master Room Особняка Гибсона 🜞(Адам слегка ухмыльнулся, вспомнив реакцию Лилит на его слова о том, что в Мизуле отсутствуют пентхаузы, да что там — в ней отсутствуют даже пяти- и четырёхзвёздочные отели; однако, увидев Особняк Гибсонов и снаружи, и внутри, его супруга быстро забыла о своём недовольстве). Если всё пройдёт как нужно, эта сделка сделает его ещё более независимым от его клиентуры, и ещё больше приблизит его к тестю, ведь это обещает быть шикарная инвестиция для семьи его жены. Университет Монтаны планирует расширить свой научно-исследовательский полигон, вот только места в кампусе больше не осталось. Несколько лет назад они арендовали часть больницы Святого Патрика, чтобы открыть там свой «Институт Мозга», впоследствии выкупив помещение у больницы. Однако амбиции учёных Университета, а также обильные пожертвования и государственные субсидии разожгли их желание расширить свой потенциал ещё больше. После кризиса крупные лесозаготовительные и бумажные компании Мизулы начали сыпаться, как домино, и ныне огромное количество фабрик, складов и лесопилок стояло заброшенными; как же удачно, что Адам, будучи родом отсюда, смог подёргать за ниточки и договориться о том, что именно он будет представителем тех, у кого были права на эти земельные участки, в переговорах с Университетом Мизулы! И ещё более удачным было то, что для открытия новых лабораторий и НИИ Университету нужны были вложения, а у его тестя денег было хоть отбавляй! И наиболее удачно бабушка решила уйти в мир иной именно сейчас, дав повод убить двух зайцев сразу: и отдать ей последние почести, посетив её похороны, и начать переговоры с Университетом касательно покупки ими одной из лесоперерабатывающих фабрик. Покупку должна была совершить семья Лилит с одновременной передачей фабрики и земли в аренду Университету с последующей возможностью оного выкупить права на землю и новый научно-исследовательский комплекс, когда он начнёт приносить достаточный доход.
Встреча с представителями Университета на территории заброшенной фабрики должна состояться сегодня, в 10 АМ. Оба — и Адам, и Лилит — должны были хорошенько подготовиться к этой сделке века… MATTERS OF MINDДЖУДАС НОВАК Мокрое. Шершавое. Чешется в носу, хочется чихнуть. Вот, снова мокрое и шершавое. Джуд открыл глаза и увидел прямо перед собой мордочку кота Сары. Хэйзел? Да, Хэйзел — так его звали, и с первого же момента, как молодой человек переступил порог дома своей старой подруги, эта рыжая бестия просто прилипла к нему: кот постоянно ходил за Джудом, то и дело стремился устроиться у того на коленках, тёрся о его ногу, а теперь — вот, ещё и разбудил. Учитывая содержание сна, Джуд был только благодарен маленькому деспоту и даже чмокнул того в мокрый розовый нос. Его же нос уловил ароматы жареного бекона и оладьев; внизу, на кухне, скворчало, шипело и раздавалось позвякивание посуды: наверняка Сара готовила завтрак. Джуд слабо улыбнулся: ей шла самостоятельность. Он помнил её тихой мышкой, запуганной родителями и отцом Илайасом, а также буквально почти всеми в школе, кроме разве что Джуда, которого доставали и унижали точно так же, как и Сару; возможно, поэтому они и стали друзьями, а может, потому, что Сара всегда смотрела на Джуда с плохо скрываемым обожанием. Когда он и его брат сбежали из Мизулы, он потерял с нею контакт на много лет, но год тому назад она прислала ему запрос на дружбу в Фейсбуке, и с тех пор Джуд регулярно переписывался и созванивался с нею. Как оказалось, три года тому назад её родители погибли в автомобильной аварии при весьма загадочных обстоятельствах, и опеку над девочкой взяла её тётка, сестра её отца, которая умерла от аневризмы несколько месяцев назад, как раз сразу после достижения Сарой Митчелл совершеннолетия. С тех пор она жила одна, и, судя по всему, необходимость повзрослеть ранее, чем это обычно происходит с подростками, смела напрочь её застенчивость и пугливость. В тот же день, когда Джуд и Адам получили сообщение о смерти бабушки Ядвиги, Джуд получил и сообщение от Сары: «Остаёшься у меня, возражения не принимаются». Тихонько вздохнув, Джуд ссадил кота со своей груди, поднялся с кровати и прежде, чем начал одеваться, разблокировал свой телефон и снова перечитал сообщение от адвоката его бабушки, которое пришло вчера вечером: Добрый вечер, господин Новак!
Хочу ещё раз выразить Вам и Вашей семье самые искренние соболезнования и напомнить, что, как мы и договаривались сегодня, я жду Вас и Вашего брата у себя в офисе завтра в 2 PM (09/01/12), чтобы огласить завещание Вашей покойной бабушки, госпожи Ядвиги Сапеги.
Берегите себя и до скорой встречи! ЛЭССИ КЛЯЙН Динннннь! Динннннь! Динннннь! Динннннь!Странный, тревожащий сон отступал с каждым сигналом о новом сообщении в Facebook Messenger. И без того всегда спавшая чутко Лэсси проснулась окончательно уже на втором «Динь!», но надеялась, что Марк — а в такую рань с такой настойчивостью мог писать ей только он — угомонится. Но нет. Четыре. Потянулась за смартфоном, разблокировала, просмотрела сообщения. Марк, судя по всему, осознал, что повёл себя как мудак в их переписке позавчера, и суток на «shit detox» — когда твои сообщения и звонки полностью игнорируются — пошли ему на пользу. Что ж, может, она и зайдёт в эту клинику… Ссоры — ссорами, но здоровье — важнее. Ну и будет возможность попытаться узнать, что за чудо-витамины она принимает. 07:07 АМ Детка, не злись на меня, пожалуйста. Ты же знаешь, как много ты для меня значишь.
Ты — мой мир. Не изолируй меня.
Слушай. Я договорился со своим старым другом, чтобы он провел тебе комплексное обследование, чтобы проверить состояние твоего здоровья. Сделай это для меня, пожалуйста.
32 Campus Dr. Это кампус Университета Монтаны. Отыщи здание «Института Мозга», контактное лицо — Эйдан Хили. Будь там сегодня в 10 АМ... Малыш?  РЭНДОЛЬФ ПИКМЕН Настойчивый стук в двери разбудил Рэндольфа. Сон был таким реалистичным, таким… знакомым, что художник не сразу понял, что он уже не спит. Снова стук. Издав страдальческий стон, Рэнди поднялся с постели, всунул ноги в мохнатые тапки, заботливо подготовленные для него миссис Харпер «Называйте Меня Эдна, ха-ха-ха!», почесал затылок, после — зачесавшийся бок, разгладил складки на своей льняной пижаме и поковылял к двери. Заглянул в глазок: Кларисса. Покосился на огромные часы в виде кошачьей морды на стене: восемь утра. Застонал снова, и, после третьего стука, открыл.
— Привет, доброе утро, как себя чувствуешь? Я знаю, что ты ранняя пташка, пусть и не такая ранняя, как я, но всё же ранняя, не так ли, мистер Пикмен? — Бесцеремонно отодвинув Рэнди в сторону, Кларисса вошла внутрь его квартиры, держа в руках два стакана из Старбакса, и деловито прошествовала к дивану. Усевшись, она поставила один из стаканов на журнальный столик, поелозила, устраиваясь поудобнее, вопросительно взглянула на Рэндольфа и приглашающе похлопала по плюшевой поверхности дивана:
— Давай, чоп-чоп, не стой в дверях, как полицейский, забывший, есть ли у него ордер. Нас сегодня ждут великие дела!
Когда художник, осознавший, что от этой новообретённой подруги ему никак не избавиться (не прибегая к насилию или криминалу), Рэндольф издал страдальческий стон в третий раз, запер дверь и сел рядом с Клариссой. Глоток горячего душистого кофе немного смягчил его раздражение от происходящего, а ещё один — почти заставил поблагодарить подругу за кофе. Почти.
— В общем, так. Я, как ты знаешь, волонтёрю в «Институте Мозга» — он на самом деле называется «Научно-исследовательский институт инноваций в сферах неврологии, невропатологии и психиатрии», но никто его так не называет в Мизуле, мы все зовём его «Институтом Мозга»; так вот, мне моё волонтёрство помогает с моей кандидатской, знаешь, когда ты не только в теорию погружаешься, но и применяешь знания на практике — дело движется куда более споро. Так вот. У нас есть арт-терапия, ну ты в курсе же, что это такое, нет? Когда пациентов заставляют не просто разговаривать о своём состоянии, а, так сказать, выплёскивать его красками. Это ведь не про «рисовать красиво» — вовсе нет, тут важен сам процесс. Когда человек берёт кисть, мел, даже просто карандаш — он переносит на бумагу то, что словами сказать не может: тревогу, вину, страх, тоску, то, что застряло где-то внутри и не выходит. Это снижает уровень внутреннего напряжения, словно психика «выдыхает», отпускает своё напряжение. Плюс, в этом можно заметить то, что ускользает при обычной беседе: символы, повторяющиеся образы, цвета — они часто говорят больше, чем сам пациент.
Кларисса отхлебнула своё макиато и продолжила:
— Как я тебе писала уже в нашей переписке, я в восторге от твоего творчества. В вос-тор-ГЕ!!! И мне кажется, такой неординарный, такой искренний художник, как ты, сможет многое поведать нашим пациентам, которым так зашла арт-терапия, что у нас накопилось уже несколько весьма достойных работ, которыми мы бы хотели поделиться с общественностью. В общем, сегодня мы устраиваем открытую выставку в фойе Института Мозга, где будут представлены работы наших пациентов, и я бы хотела попросить тебя выступить с небольшой речью о своём опыте… с советами тем, кто пытается передать на холсте или бумаге свою душу. Что скажешь?
|
|
|
|
|
|
|
Аида не стала смущать посетителя близким соседством и пристальным рассматриванием. В приготовлении травяных настоев была своя диагностическая сила: взгляды, бросаемые искоса и как бы невзначай, монотонные действия, несущие эффект успокоения и тонкой сонастройки с состоянием собеседника. Что-то похожее было в телесно-ориентированной психотерапии.
Когда Карлос заговорил о сержанте, Аида на мгновение замерла, но не от испуга, а будто отмечая про себя ключевые «болевые точки» и намечая алгоритм будущих действий. И что-то в этом алгоритме требовало корректировки прямо сейчас.
— Здравствуйте, сержант Эванс, — поприветствовала женщина невидимого гостя у себя за спиной. — Простите, что сразу Вас не заметила, Вы так скромно стоите позади.
Когда Аида обратилась к незримому присутствию за её спиной, Карлос почувствовал лёгкое движение воздуха. Он видел, как взгляд призрака сержанта Эванса, обычно рассеянный, остановился на женщине. И тогда — едва заметная, почти учтивая улыбка тронула его прозрачные черты. Это было похоже на молчаливое признание.
— Знаете, сэр Дели, я озвучу непопулярное для военной среды мнение, — обдав маленький заварочный чайник кипятком, чтобы прогреть стенки, Аида открыла шкафчик, полностью занятый полотняными мешочками. — Даже если сержант Эванс когда-нибудь решит Вас покинуть, это не сделает Вас плохим, слабым или неэффективным. Вы по-прежнему будете ценны и значимы, так же, как раньше. А может, больше. Да, будучи человеком военным, возможно, Вы привыкли доказывать всем вокруг свою полезность. Нас здесь всех так оценивают, потому что во главу угла поставлен принцип функциональности. Но кто сказал, что этот принцип — истина в последней инстанции?
Она улыбнулась и, наконец, сделав выбор, добавила по небольшой щепотке трав из двух мешочков. Заполненный до «плечиков» чайник был бережно укутан в небольшой плед, для более насыщенного настоя.
— Буду честна: я не думаю, что инструментарий классической психологии Вам поможет. Если вы придете к штатному специалисту и признаетесь, что видите мёртвого человека, который неотступно следует за Вами, с большой долей вероятности дифференциальным диагнозом будет «шизофрения со стойкими зрительными галлюцинациями». А дальше классика — курс сильных антипсихотических препаратов, которые сотрут Вас как личность.
Аида отвлеклась на проверку крепости напитка. Результат, похоже, её удовлетворил, и в следующее мгновение каюту заполнил аромат горной лаванды с лимонно-мятными нотками.
— Я предложу Вам альтернативный подход. Он более длительный, с «послойным» решением, если можно так выразиться. И, не скрою, может показаться Вам странным. Но он не станет ломать через колено, как Вас уже сломали однажды. Если Вы готовы попробовать… — с этими словами она протянула Лорду чашку на блюдце. — Благодарю вас, — тихо сказал Карлос, принимая из её рук чашку. Его пальцы мягко обхватили тёплый фарфор. — Но, прошу прощения, я должен внести ясность. Моя тревога... она не о эффективности.
Он сделал небольшой глоток, и аромат трав мягко заполнил его чувства.
— Меня с детства учили, что любая слабость — это проступок. А для человека моего... происхождения, любая ошибка видна вдвойне. Мне приходилось быть безупречным. Всегда. — Лорд — это не просто ваш позывной, не так ли? — с деликатной улыбкой уточнила Аида. — Ваша речь и манеры выдают благородное происхождение с первых секунд. Когда Вы вошли, представились и начали говорить, я будто послушала симфонию Чайковского.
Аромат полыни и травяной чай действительно оказывали своё успокаивающее действие. Карлос чувствовал, как напряжение постепенно покидает его плечи. На вопрос Аиды о позывном он ответил с лёгкой, почти незаметной улыбкой:
— Это прозвище родилось в учебном центре САС. Молодой офицер с... не совсем британской внешностью, — он мягко обозначил свою особенность, не акцентируя на ней излишнего внимания, — должен был быть в два раза лучше других, чтобы его воспринимали всерьёз. «Лорд» звучало как насмешка в устах тех, кто видел во мне чужого. Но со временем оно стало знаком уважения. Иронично, не правда ли? — У них не было ни единого шанса против Вашего воспитания, — понимающе улыбнулась Аида.
Карлос поставил чашку на блюдце с тихим, изящным звоном.
— Я не хочу, чтобы сержант Эванс покинул меня. Его уход не принесёт ни покоя, ни прощения. Он — часть моей истории. Как шрам, который напоминает не только о боли, но и о том, что рана зажила. Более того... — Карлос на мгновение замолчал, подбирая слова. — Его опыт, его инстинкты — они реальны. На пляже он указал на угрозу, которую я не сразу разглядел. Я хочу, чтобы он остался. Не как тень прошлого, а как... союзник. Как самый неожиданный советник.
Он посмотрел на Аиду, и в его обычно холодных глазах читалась не агрессия, а глубокая, усталая решимость.
— Я начинаю понимать, что он, возможно, и есть голос моей собственной вины. Моей памяти. Но что, если я смогу не подавить этот голос, а... перенаправить его? Превратить то, что считается слабостью, в особенность? В инструмент, который может помочь мне защитить других? Я пришёл к вам не для того, чтобы изгнать своих демонов. Я пришёл с просьбой помочь мне найти с ними общий язык.
Он умолк, и тишина в каюте стала почти осязаемой. Его следующий вопрос прозвучал тихо, но с огромной внутренней напряжённостью.
— Вы говорите, что понимаете природу подобных состояний. Тогда позвольте спросить... известно ли вам, что в действительности произошло на Фолклендах? Не то, что записано в сухих отчётах, а то, что осталось там, в тумане, между криком и тишиной? Потому что я до сих пор не могу с уверенностью сказать, где заканчивается правда и начинается кошмар, который я ношу в себе. — Ни отчётов, ни рассказов, — покачала головой Аида. — Я не знаю о Фолклендах ничего. Но сухой протокол я всегда успею прочесть, а вот свидетельство очевидца тех событий можете дать только Вы. Если захотите.
Взгляд Карлоса стал отрешённым. Рассказывать о Фолклендах было невыносимо тяжело, но травяной настой и спокойное присутствие Аиды давали ему необходимую опору.
— На Фолклендах... мы были не готовы. Это была не война. Это было безумие, — его голос стал тише, в нём появилась хрипотца. — Оружие противника... оно действовало не на тела, а на разум. Мы перестали доверять друг другу. Видели угрозы в лицах товарищей.
Он сжал пальцы, костяшки побелели.
— Эванс... он был первым, кто не выдержал. Я видел, как его глаза стали пустыми. Как он поднял оружие на своих. У меня не было выбора...
Карлос резко оборвал фразу, не в силах продолжить. Он отвернулся, но Аида могла заметить, как дрогнули его плечи и как он сжал веки, пытаясь сохранить самообладание. Боль, которую он так тщательно скрывал, на мгновение вырвалась наружу, оставив его беззащитным.
— Понимаю. Мне знакомо это чувство. Когда вынужден поднять руку на того, с кем ходил на миссии и кому доверял, — тихо проговорила Аида, и в этой краткой констатации прозвучала не просто дежурная фраза поддержки, а сочувствие, подтверждённое собственным опытом.
Её манипуляции во время этой неспешной беседы были далеки от диагностики, обычно имеющей место в кабинете психотерапевта. Будь то чашка с отваром или веточка сушёных трав, которой женщина ненавязчиво окурила помещение, пока гость говорил. Но лишь на первый взгляд. Всё это время Аида проводила то, что у дипломированных специалистов по врачеванию душ именуется «дифференциальной диагностикой». И так ли уж важно, что этого метода нет в классических учебниках?
— Как вы себя чувствуете сейчас? Внутри Карлоса царило странное, двойственное ощущение. С одной стороны — непривычное, почти физическое облегчение, будто камень сдвинулся с души. Говорить о Фолклендах было мучительно, но сам факт, что он смог произнести это вслух, принёс хрупкое чувство освобождения. С другой — глубокая усталость, как после долгого боя, и призрачное, но навязчивое чувство уязвимости, к которому он совершенно не был готов.
— С этого дня боль будет выходить, — прочитав ответ без слов, с уверенностью произнесла Аида. — Через воспоминания, через сны, через слёзы. Просачиваться по капле. Струиться тонким ручейком. Не сдерживайте этот поток. Он всё равно найдёт себе путь. Лучше станьте этой стихии другом, и она смоет скорбь, унесёт всё мутное в себе, оставив лишь прозрачное — в мыслях, в теле физическом и энергетическом, принесёт осознание и наполнит силой.
Сейчас женщина будто заговор какой-то читала.
— Чаще общайтесь с водой. Плавайте. Выходите гулять под тропический ливень. Кормите рыбок. Устраивайте себе чайную церемонию в выходной. Что угодно. Неважно кто что подумает. Если станет невмоготу ночью и кошмары схватят за горло, отвинтите кран, пустите воду тонко струйкой — и говорите. Рассказывайте ей всё, что сейчас творится на душе, пока спазм не отпустит и не станет легче дышать. Можете делать то же самое стоя под душем, если чувствуете, что вас затягивает в шторм.
Он не кинулся на неё с животным рыком, спуская с поводка того внутреннего демона по имени сержант Эванс. Энергетического удара с тонкого плана также не ощущалось. Уже внушающие оптимизм признаки. До последнего Аида опасалась худшего. Только однажды ей пришлось присутствовать на ритуале изгнания духа нижнего мира, захватившего тело молодой девушки. Глаза этой несчастной до сих пор продолжали всматриваться в Аиду из мрака снов. Будь Карлос одержим, без учителя, оставшегося за тысячи километров отсюда, она бы не справилась.
— Это полынь, — объяснила женщина, указав на еле тлеющий, почти рассыпавшийся в пепел стебель. — А для чая я заварила горную лаванду и лимонную мяту. Вы уже отметили на себе их приятный эффект, настраивающий на медитативный лад. Если хочется спокойно разобраться в себе, лаванда лучший помощник.
Аида улыбнулась, отпив немного из чашки.
— Но также это сильные растения, применяемые в экзорцизме. В своём рассказе Вы упомянули слово «демон», и я должна была удостовериться. На моей родине этих вредоносных сущностей называют иначе — боохолдой. Ими становятся после насильственной смерти, а сержант Эванс был убит... Некоторое время боохолдой могут ходить за человеком в виде призрака, но их безобидность обманчива — они просто выжидают подходящего момента для нападения, когда дух человека временно слаб: от усталости, отчаяния, горя, опьянения... К счастью, гипотеза оказалась метафорой, Вы не одержимы, — резюмировала Аида, не вдаваясь в дальнейшие теоретические подробности. — Поздравляю, первый «слой» только что снят.
Лорд медленно поднялся, его движения вновь обрели привычную выверенность, став щитом против только что пережитой боли.
— Благодарю вас за... сеанс, — произнёс он, и в его голосе вновь зазвучали сдержанные, аристократические ноты. — Это было... информативно.
Он использовал нейтральное слово, тщательно избегая любых эмоциональных определений.
— Ваши методы... неортодоксальны, но, полагаю, эффективны.
Он направился к двери, но на пороге задержался, не поворачиваясь.
— До завтра, мисс Воскресенская, — сказал он тихо, и в этой фразе сквозь ледяную вежливость пробивалась тонкая, едва уловимая нить надежды.
Это был не вопрос, а скорее констатация факта, молчаливое соглашение на продолжение их диалога.
— Доброй ночи, милорд, — ответила Аида, и в этом обращении не было и тени издёвки, лишь дань уважения к его статусу.
Затем он вышел, мягко закрыв за собой дверь, оставив в каюте лишь лёгкий аромат полыни и неназванных травм, которые только начали заживать.
|
Каждую минуту свободного времени, что удавалось урвать у армейской рутины, Аида щедро расходовала на познание. Кругозор, искусственно ограниченный жёсткими рамками изоляции, теперь настойчиво требовал компенсации — новой пищи для осмысления. Полтора года назад она вернулась из добровольного скита в «цивилизованный мир». Пришлось. Вынудили. И теперь, подобно измождённому голодом нищему, дорвавшемуся наконец до чистой воды и пищи, залпом проглатывала плоды этой самой цивилизации — книгу за книгой, фильм за фильмом. Всё, что было досягаемо.
Торчащая из заднего кармана льняных брюк заграничная новинка — айпод — был забит под завязку музыкой аудиокнигами, радиоспектаклями, оперой… Всего и не перечислишь. Плоский серебристый «кирпичик» с памятной надписью на задней крышке, нанесённой при помощи лазерной гравировки. Подарок Бринёва, добытый по своим каналам. Аида помнила, как Владимир, уже майор, навещая её в больнице, как бы невзначай вручил коробочку со словами: «Надеюсь, это скрасит твоё пребывание здесь». А она сказала: «Ненавижу тебя». И запустила в него графином.
Женщина поводила пальцем по сенсорному колёсику. Что же выбрать?.. «Пустынная роза» Стинга с таким колоритным восточным обрамлением была заслушана, наверное, до дыр и заучена до последнего слова, включая партию алжирца Шеба Мами. Эта песня посеяла в душе переводчицы зёрна желания — когда-нибудь она выучит арабский. Обязательно. В очереди уже пятый день томился альбом «The Screen Behind the Mirror» от проекта Enigma. Но прямо сейчас женщина застыла посреди небольшой, но уютной каюты, сражённая строчкой из сингла Мадонны «The Power of Goodbye»*:
You were my lesson I had to learn I was your fortress you had to burn
Насколько созвучна она была творящемуся в душе, насколько тонко, до полутонов — как сказала бы бабушка — срезонировала. Аида помнила, как ранее, ещё в России, её восхитил другой клип певицы «Frozen», выдержанный в строгом соответствии с эстетикой готики, совершенно роскошный видеоряд для поклонников жанра… И теперь очередное откровение. Зря она недооценивала творчество Мадонны.
Стоя на пороге каюты, Карлос услышал доносящуюся из-за двери музыку. Меланхоличный женский голос пел о прощании и сожжённых крепостях. В его собственном прошлом было слишком много и того, и другого.
Аида выудила устройство, чтобы поставить на повтор, как вдруг в дверь постучали. Только бы не эти учения опять… Но нет, на пороге стоял мужчина, которого Джейсон отчитал на недавнем брифинге, но так и не проронивший в ответ ни слова.
— Здравствуйте… — Аида замялась, к своему стыду, осознав, что совершенно не помнит его имени.
Когда дверь открылась, Карлос встретился взглядом с Аидой. В её глазах он увидел мимолётную растерянность — похоже, она не помнила его имени. В иной обстановке это могло бы его задеть, но сейчас он видел в этом лишь подтверждение их разных миров. Её мир состоял из музыки и знаний, его — из призраков и кошмаров.
— Карлос Дели, — представился гость ровным, лишённым эмоций голосом.
Он не стал использовать свой позывной «Лорд». Это была не военная операция. Он вошёл в каюту, его прямая спина и собранность выдавали военную выправку, но во взгляде, обычно холодном и отстранённом, читалась тяжёлая, вымученная решимость.
— Мне сказали, вы можете помочь с… последствиями столкновения с противником, — начал мужчина, тщательно подбирая слова.
Он не был готов сразу выложить всё о Фолклендах и Эвансе. Это был пробный шаг, проверка границ доверия.
— Я имею в виду не физические раны. А те, что остаются здесь, — Лорд коротко коснулся пальцем своего виска.
Его взгляд на мгновение стал отсутствующим, будто он снова увидел что-то вдали, за стенами каюты.
— Иногда прошлое мешает принимать верные решения в настоящем. Ставит под угрозу команду.
Он замолчал, давая ей понять, что речь идёт не просто о воспоминаниях, а о чём-то более реальном и опасном, что живёт внутри него и влияет на его действия здесь и сейчас.
— О... — вырвался восхищённый выдох.
Стоило посетителю заговорить, как ресницы женщины дрогнули и сомкнулись. Кажется, она слушала Карлоса... слегка смежив веки?
Чистая речь с тщательно подбираемой лексикой. Ни намёка на вульгаризм, к которым так тяготеют американцы, особенно в военной среде. Синтаксис, хоть и скупой на прилагательные, но идущий рука об руку с правильной грамматикой. И совершенно роскошный выговор, где каждая фонетическая единица выверена от звука до интонационной конструкции. Всё в этой речи выдавало британца, и далеко не кокни из Восточного Лондона, о нет.
Давно она не слышала подобного... Вспомнился первый курс. Шестидневная учебная неделя, пять дней из которой посвящены английскому. Весь первый семестр отводился под освоение фонетики и вытравке из русскоязычных ребят любого намёка на акцент. Три часа ежедневно, потом столько же на домашние задания (тоже по фонетике, да), а промежуточной остановкой на маршруте «институт — дом» была фоно-лаборатория, и там уж сиди хоть до самого закрытия. Как же болели уши от этих огромных советских наушников, зажимающих голову всё равно что тиски...
На первой паре им выдали внушительный список с инвентарными номерами кассет с записями носителей языка, которые следовало прослушать к окончанию семестра. А ещё обязали всю группу всегда иметь при себе карманное зеркальце — ну, то, что обычно живёт в женских косметичках — даже парней не обошла эта участь. Уже спустя пару недель у Аиды ныла каждая мышца от макушки до ключиц — она даже не подозревала, что у людей на лице может болеть столько всего и сразу! Даже похудела тогда на пару килограммов, потому жевать тоже было больно. Ещё через месяц Аида возненавидела зеркала, а особенно отражение собственных губ в них. А уже через каких-то 12 недель на фонетическом конкурсе, приуроченном ко дню факультета, студентка Воскресенская из группы 101 переводческого факультета декламировала в микрофон со сцены актового зала:
She walks in beauty, like the night Of cloudless climes and starry skies...**
Вот и сейчас Аиду захлестнуло желание немедля усадить Карлоса в какое-нибудь мягкое кресло и, вручив томик стихов лорда Байрона, просто получать аудиальное удовольствие. А ведь, кажется, командир на брифинге называл его Лордом?
— Это восхитительно... Ваша речь. Простите, — смутилась Аида. — Смею ли я надеяться слышать Вас чаще?***
К счастью, её желание воплотилось моментально — Карлос пришёл по делу и рассчитывал на разговор. Встретившись с ним взглядом, Аида не могла пропустить то, что много раз видела в десятках разных глаз там, на Алтае. Боль и отчаянную решимость.
— Прошу, располагайтесь, — женщина указала на единственный в каюте стул. — Может быть, хотите чаю?
На предложение чая Лорд согласно кивнул. А Аида вдруг поняла, что смутило её в самый первый раз и не позволило занять место рядом во время брифинга. Холод, неестественный, какой-то замогильный.
— Знаете, у Вас такая необычная аура... — она вытянула руку, сделав неуверенный шаг вперёд. — Очень холодная. Я бы сказала, потусторонне ледяная.
Держась на расстоянии, она осторожно обошла Лорда кругом.
— Как будто Вас что-то блокирует или обволакивает. Разумеется, биополе есть у всех нас. Но у Вас оно как кокон, внушительных размеров в диаметре. Вас словно защищают.
Завершив круг, Аида остановилась.
— Скажите, а почему Джейсон так странно выразился на совещании? Как будто Вы хотели «зарезать море». Это какая-то военная идиома или... буквально?
Взгляд мужчины, обычно неподвижный и холодный, на мгновение дрогнул, когда Аида заговорила о «потустороннем холоде» и «коконе». Пальцы непроизвольно сжались, но голос оставался ровным, почти клиническим, будто он докладывал о тактической обстановке на нейтральной территории.
— Это не идиома, — произнёс он, и каждое слово давалось ему с усилием, будто он вытаскивал из себя осколки стекла. — Во время последней операции... я видел угрозу, которой не было. И действовал соответственно. Джейсон выразился... точно. Я попытался атаковать океан, потому что в тот момент был уверен, что главная опасность исходит именно оттуда.
Он замолчал, подбирая следующую фразу. Исповедь для него была хуже любого рукопашного боя. В САС, после того кошмара, были обязательные встречи с армейским психологом. Он проходил их, отбывая повинность, отвечая односложно, строя непроницаемую стену. Результат был предсказуем: его сочли функциональным, но слишком повреждённым для возвращения в элитное подразделение. И он был благодарен за эту бумажку, которая избавила его от необходимости снова доверять кому-то своих демонов. До сегодняшнего дня.
— После Фолклендов... со мной остался сержант Эванс.
Пауза затянулась, став почти осязаемой.
— Он мёртв. Я видел, как он умер. От моей пули.
Карлос не смотрел на Аиду, его взгляд был устремлен в пустоту где-то за стеной, в другое время.
— Но он... не ушёл. Он здесь. Сейчас. Он стоит у вас за спиной.
Голос Карлоса оставался низким и монотонным, но в нём появилась хриплая нота.
— Он помогает. Его инстинкты, его опыт... они не исчезли. На пляже он первым указал на воду, где скрывалась реальная угроза. Но в другой момент... он чуть не заставил меня броситься в самоубийственную атаку на нашу единственную цель, подлодку, в одиночку. Он схватил меня. Я почувствовал его руку на своём плече, ледяную. Мэтт был вынужден... охладить мой пыл огнём на подавление.
Теперь он посмотрел на Аиду прямо, и в его глазах, наконец, читалась не маска контроля, а голая, изнуряющая борьба. В них была ярость — не на неё, а на себя, на ситуацию, на несправедливость всего этого.
— Я не хочу, чтобы мои призраки поставили под угрозу этот отряд. Этих людей. Я видел, как безумие разрывает боевое братство изнутри. Я не позволю этому повториться.
Он сделал глубокий вдох, и его следующая фраза прозвучала почти как выдох, сломанный и искренний.
— Я пришёл не для исповеди или отпущения грехов. Я пришёл за... инструментом. Тактическим преимуществом. Чтобы научиться отличать его реальный тактический совет от... эха того кошмара. Чтобы использовать то, что осталось от него, а не быть его марионеткой. Я не прошу изгнать его. Я прошу помочь мне заключить с ним перемирие, на моих условиях.
|
Аида не стала смущать посетителя близким соседством и пристальным рассматриванием. В приготовлении травяных настоев была своя диагностическая сила: взгляды, бросаемые искоса и как бы невзначай, монотонные действия, несущие эффект успокоения и тонкой сонастройки с состоянием собеседника. Что-то похожее было в телесно-ориентированной психотерапии.
Когда Карлос заговорил о сержанте, Аида на мгновение замерла, но не от испуга, а будто отмечая про себя ключевые «болевые точки» и намечая алгоритм будущих действий. И что-то в этом алгоритме требовало корректировки прямо сейчас.
— Здравствуйте, сержант Эванс, — поприветствовала женщина невидимого гостя у себя за спиной. — Простите, что сразу Вас не заметила, Вы так скромно стоите позади.
Когда Аида обратилась к незримому присутствию за её спиной, Карлос почувствовал лёгкое движение воздуха. Он видел, как взгляд призрака сержанта Эванса, обычно рассеянный, остановился на женщине. И тогда — едва заметная, почти учтивая улыбка тронула его прозрачные черты. Это было похоже на молчаливое признание.
— Знаете, сэр Дели, я озвучу непопулярное для военной среды мнение, — обдав маленький заварочный чайник кипятком, чтобы прогреть стенки, Аида открыла шкафчик, полностью занятый полотняными мешочками. — Даже если сержант Эванс когда-нибудь решит Вас покинуть, это не сделает Вас плохим, слабым или неэффективным. Вы по-прежнему будете ценны и значимы, так же, как раньше. А может, больше. Да, будучи человеком военным, возможно, Вы привыкли доказывать всем вокруг свою полезность. Нас здесь всех так оценивают, потому что во главу угла поставлен принцип функциональности. Но кто сказал, что этот принцип — истина в последней инстанции?
Она улыбнулась и, наконец, сделав выбор, добавила по небольшой щепотке трав из двух мешочков. Заполненный до «плечиков» чайник был бережно укутан в небольшой плед, для более насыщенного настоя.
— Буду честна: я не думаю, что инструментарий классической психологии Вам поможет. Если вы придете к штатному специалисту и признаетесь, что видите мёртвого человека, который неотступно следует за Вами, с большой долей вероятности дифференциальным диагнозом будет «шизофрения со стойкими зрительными галлюцинациями». А дальше классика — курс сильных антипсихотических препаратов, которые сотрут Вас как личность.
Аида отвлеклась на проверку крепости напитка. Результат, похоже, её удовлетворил, и в следующее мгновение каюту заполнил аромат горной лаванды с лимонно-мятными нотками.
— Я предложу Вам альтернативный подход. Он более длительный, с «послойным» решением, если можно так выразиться. И, не скрою, может показаться Вам странным. Но он не станет ломать через колено, как Вас уже сломали однажды. Если Вы готовы попробовать… — с этими словами она протянула Лорду чашку на блюдце. — Благодарю вас, — тихо сказал Карлос, принимая из её рук чашку. Его пальцы мягко обхватили тёплый фарфор. — Но, прошу прощения, я должен внести ясность. Моя тревога... она не о эффективности.
Он сделал небольшой глоток, и аромат трав мягко заполнил его чувства.
— Меня с детства учили, что любая слабость — это проступок. А для человека моего... происхождения, любая ошибка видна вдвойне. Мне приходилось быть безупречным. Всегда. — Лорд — это не просто ваш позывной, не так ли? — с деликатной улыбкой уточнила Аида. — Ваша речь и манеры выдают благородное происхождение с первых секунд. Когда Вы вошли, представились и начали говорить, я будто послушала симфонию Чайковского.
Аромат полыни и травяной чай действительно оказывали своё успокаивающее действие. Карлос чувствовал, как напряжение постепенно покидает его плечи. На вопрос Аиды о позывном он ответил с лёгкой, почти незаметной улыбкой:
— Это прозвище родилось в учебном центре САС. Молодой офицер с... не совсем британской внешностью, — он мягко обозначил свою особенность, не акцентируя на ней излишнего внимания, — должен был быть в два раза лучше других, чтобы его воспринимали всерьёз. «Лорд» звучало как насмешка в устах тех, кто видел во мне чужого. Но со временем оно стало знаком уважения. Иронично, не правда ли? — У них не было ни единого шанса против Вашего воспитания, — понимающе улыбнулась Аида.
Карлос поставил чашку на блюдце с тихим, изящным звоном.
— Я не хочу, чтобы сержант Эванс покинул меня. Его уход не принесёт ни покоя, ни прощения. Он — часть моей истории. Как шрам, который напоминает не только о боли, но и о том, что рана зажила. Более того... — Карлос на мгновение замолчал, подбирая слова. — Его опыт, его инстинкты — они реальны. На пляже он указал на угрозу, которую я не сразу разглядел. Я хочу, чтобы он остался. Не как тень прошлого, а как... союзник. Как самый неожиданный советник.
Он посмотрел на Аиду, и в его обычно холодных глазах читалась не агрессия, а глубокая, усталая решимость.
— Я начинаю понимать, что он, возможно, и есть голос моей собственной вины. Моей памяти. Но что, если я смогу не подавить этот голос, а... перенаправить его? Превратить то, что считается слабостью, в особенность? В инструмент, который может помочь мне защитить других? Я пришёл к вам не для того, чтобы изгнать своих демонов. Я пришёл с просьбой помочь мне найти с ними общий язык.
Он умолк, и тишина в каюте стала почти осязаемой. Его следующий вопрос прозвучал тихо, но с огромной внутренней напряжённостью.
— Вы говорите, что понимаете природу подобных состояний. Тогда позвольте спросить... известно ли вам, что в действительности произошло на Фолклендах? Не то, что записано в сухих отчётах, а то, что осталось там, в тумане, между криком и тишиной? Потому что я до сих пор не могу с уверенностью сказать, где заканчивается правда и начинается кошмар, который я ношу в себе. — Ни отчётов, ни рассказов, — покачала головой Аида. — Я не знаю о Фолклендах ничего. Но сухой протокол я всегда успею прочесть, а вот свидетельство очевидца тех событий можете дать только Вы. Если захотите.
Взгляд Карлоса стал отрешённым. Рассказывать о Фолклендах было невыносимо тяжело, но травяной настой и спокойное присутствие Аиды давали ему необходимую опору.
— На Фолклендах... мы были не готовы. Это была не война. Это было безумие, — его голос стал тише, в нём появилась хрипотца. — Оружие противника... оно действовало не на тела, а на разум. Мы перестали доверять друг другу. Видели угрозы в лицах товарищей.
Он сжал пальцы, костяшки побелели.
— Эванс... он был первым, кто не выдержал. Я видел, как его глаза стали пустыми. Как он поднял оружие на своих. У меня не было выбора...
Карлос резко оборвал фразу, не в силах продолжить. Он отвернулся, но Аида могла заметить, как дрогнули его плечи и как он сжал веки, пытаясь сохранить самообладание. Боль, которую он так тщательно скрывал, на мгновение вырвалась наружу, оставив его беззащитным.
— Понимаю. Мне знакомо это чувство. Когда вынужден поднять руку на того, с кем ходил на миссии и кому доверял, — тихо проговорила Аида, и в этой краткой констатации прозвучала не просто дежурная фраза поддержки, а сочувствие, подтверждённое собственным опытом.
Её манипуляции во время этой неспешной беседы были далеки от диагностики, обычно имеющей место в кабинете психотерапевта. Будь то чашка с отваром или веточка сушёных трав, которой женщина ненавязчиво окурила помещение, пока гость говорил. Но лишь на первый взгляд. Всё это время Аида проводила то, что у дипломированных специалистов по врачеванию душ именуется «дифференциальной диагностикой». И так ли уж важно, что этого метода нет в классических учебниках?
— Как вы себя чувствуете сейчас? Внутри Карлоса царило странное, двойственное ощущение. С одной стороны — непривычное, почти физическое облегчение, будто камень сдвинулся с души. Говорить о Фолклендах было мучительно, но сам факт, что он смог произнести это вслух, принёс хрупкое чувство освобождения. С другой — глубокая усталость, как после долгого боя, и призрачное, но навязчивое чувство уязвимости, к которому он совершенно не был готов.
— С этого дня боль будет выходить, — прочитав ответ без слов, с уверенностью произнесла Аида. — Через воспоминания, через сны, через слёзы. Просачиваться по капле. Струиться тонким ручейком. Не сдерживайте этот поток. Он всё равно найдёт себе путь. Лучше станьте этой стихии другом, и она смоет скорбь, унесёт всё мутное в себе, оставив лишь прозрачное — в мыслях, в теле физическом и энергетическом, принесёт осознание и наполнит силой.
Сейчас женщина будто заговор какой-то читала.
— Чаще общайтесь с водой. Плавайте. Выходите гулять под тропический ливень. Кормите рыбок. Устраивайте себе чайную церемонию в выходной. Что угодно. Неважно кто что подумает. Если станет невмоготу ночью и кошмары схватят за горло, отвинтите кран, пустите воду тонко струйкой — и говорите. Рассказывайте ей всё, что сейчас творится на душе, пока спазм не отпустит и не станет легче дышать. Можете делать то же самое стоя под душем, если чувствуете, что вас затягивает в шторм.
Он не кинулся на неё с животным рыком, спуская с поводка того внутреннего демона по имени сержант Эванс. Энергетического удара с тонкого плана также не ощущалось. Уже внушающие оптимизм признаки. До последнего Аида опасалась худшего. Только однажды ей пришлось присутствовать на ритуале изгнания духа нижнего мира, захватившего тело молодой девушки. Глаза этой несчастной до сих пор продолжали всматриваться в Аиду из мрака снов. Будь Карлос одержим, без учителя, оставшегося за тысячи километров отсюда, она бы не справилась.
— Это полынь, — объяснила женщина, указав на еле тлеющий, почти рассыпавшийся в пепел стебель. — А для чая я заварила горную лаванду и лимонную мяту. Вы уже отметили на себе их приятный эффект, настраивающий на медитативный лад. Если хочется спокойно разобраться в себе, лаванда лучший помощник.
Аида улыбнулась, отпив немного из чашки.
— Но также это сильные растения, применяемые в экзорцизме. В своём рассказе Вы упомянули слово «демон», и я должна была удостовериться. На моей родине этих вредоносных сущностей называют иначе — боохолдой. Ими становятся после насильственной смерти, а сержант Эванс был убит... Некоторое время боохолдой могут ходить за человеком в виде призрака, но их безобидность обманчива — они просто выжидают подходящего момента для нападения, когда дух человека временно слаб: от усталости, отчаяния, горя, опьянения... К счастью, гипотеза оказалась метафорой, Вы не одержимы, — резюмировала Аида, не вдаваясь в дальнейшие теоретические подробности. — Поздравляю, первый «слой» только что снят.
Лорд медленно поднялся, его движения вновь обрели привычную выверенность, став щитом против только что пережитой боли.
— Благодарю вас за... сеанс, — произнёс он, и в его голосе вновь зазвучали сдержанные, аристократические ноты. — Это было... информативно.
Он использовал нейтральное слово, тщательно избегая любых эмоциональных определений.
— Ваши методы... неортодоксальны, но, полагаю, эффективны.
Он направился к двери, но на пороге задержался, не поворачиваясь.
— До завтра, мисс Воскресенская, — сказал он тихо, и в этой фразе сквозь ледяную вежливость пробивалась тонкая, едва уловимая нить надежды.
Это был не вопрос, а скорее констатация факта, молчаливое соглашение на продолжение их диалога.
— Доброй ночи, милорд, — ответила Аида, и в этом обращении не было и тени издёвки, лишь дань уважения к его статусу.
Затем он вышел, мягко закрыв за собой дверь, оставив в каюте лишь лёгкий аромат полыни и неназванных травм, которые только начали заживать.
|
|
|
|
|
|
|
|
|