В медовом зале конунга Хрольфа Бурого пахло дымом, смолой и железом. На стенах висели круглые щиты, раскрашенные чёрным и жёлтым, в цвета клана; на некоторых сохранились выбоины и вмятины — следы прежних битв. Шкуры на полу и трофеи на стенах потемнели со временем, но органично дополняли мрачное величие приёмных покоев. За высоким столом, под факелами, сидел сам Хрольф — широкоплечий, с бородой цвета морёного дуба и глазами, в которых отражалось северное небо.
Он поднял взгляд и улыбнулся, когда Хельгард переступил порог.
— Хельгард Буревестник, сын Бьярни Седого, — произнёс он голосом, в котором звенела сталь и слышались раскаты грома. — Ярл Сигвард хвалит твою службу и твоё мужество. Настало время, когда храбрость нужна не только на наших берегах…
Первый среди равных поднялся, опираясь на рукоять меча, и сделал шаг навстречу.
— В южных землях поднимается тьма. Мой побратим, Анрауд Отчаянный, слишком горд, чтобы просить о помощи напрямую, и слишком хитёр, чтобы сообщать о Скверне просто так. Ты отправишься в Горт Гелин, присоединишься к Красным Маршалам и станешь моей десницей в далёком краю.
Хельгард молча кивнул. В его груди билось сердце моряка и воина — там, где буря всегда ждала своего часа.
— Я исполню волю твою, конунг, — произнёс Буревестник, и в его голосе не дрогнула ни одна нота.
Хрольф протянул руку, положив ладонь на плечо своего хускарла.
— Боги хранят того, кто не боится их гнева. Возьми этот браслет — знак моей воли. Покажи его Анрауду и Красным Маршалам — пусть знают, что Север держит данное когда-то слово…
Аудиенция была закончена, поручение получено. Конунг вернулся на свой резной трон и устало махнул рукой на прощание. Длинные церемонии нужны были лишь с заморскими посольствами да на пиршествах, в остальных делах северяне предпочитали краткость и прагматичность, без лишних словоблудий и иносказательств. Зачем? Боги и так всё видят!
На следующее утро море гудело низко, будто предвещая шторм. Скалы стонали под ударами волн, и чайки кружили над бухтой. У причала стоял «Ледяной ворон» — лёгкий драккар, острый нос которого был украшен резной фигурой морского змея.
Хельгард проверял снаряжение, топор и мешок с провизией, когда к нему подошёл отец. Бьярни Седой, как всегда, был немногословен: плечистый, с ветром в волосах и морской солью в морщинах.
Он посмотрел на сына долго, с прищуром, будто запоминал каждую черту.
— Далеко плывёшь, — сказал он наконец.
— Да. И, быть может, надолго.
Бьярни молча кивнул, потом сделал шаг вперёд и коротко ударил сына кулаком в грудь.
— На удачу, — сказал он хрипло. — Чтобы помнил, кто ты и откуда.
Хельгард не ответил. Только положил руку на плечо отца, сжимая крепко, как в бою.
Позади стояла мать. Астрид держала в руках шерстяной плащ, пахнущий дымом и домом. Её глаза блестели, но слёзы не пролились.
— Пусть волны будут к тебе добры, сын, — тихо сказала она. — И пусть ветер, что рвёт паруса, несёт тебя домой.
Она накинула ему плащ на плечи, пригладила складку и отвела взгляд, будто боялась, что, встретившись глазами, не отпустит.
— Ахой! — прокричал кормчий, возвещая скорое отбытие, и два десятка вёсел опустились в воду. Хельгард крепко обнял отца, на краткий миг прижался щекой к волосам матери и одним прыжком запрыгнул в ладью. Махнул на прощание рукой. В следующее мгновение вёсла синхронно ударили по воде, и лёгкий драккар стремительно отчалил от пристани, оставляя позади Тингвеллир. Хельгард стоял на корме. Ветер бил в лицо, подгоняя парус. На берегу двое — отец и мать — стояли рядом, как два утёса, что сдерживают море. Отец не махал рукой, мать не плакала.
Он видел их до тех пор, пока туман и волны не стёрли берег из памяти.
А море пело свою древнюю песнь. Где-то далеко, за бурями и днями пути, уже ждали его новые братья — Красные Маршалы и борьба со Скверной.
Через двенадцать дней корабль достиг чужих берегов.
Утро едва проклюнулось над серыми водами, когда туман, густой, как овечья шерсть, лёг на бухту Порт Ангора.
Море дышало медленно и тяжело, словно древний зверь, ворочающийся во сне. Из этой безмолвной пелены вдруг выступил силуэт — длинный и острый, с поднятым носом, увенчанным резной головой морского змея.
Сначала портовые подумали, что это призрак — дитя тумана и страха. Но затем стало слышно тихий шорох вёсел, мерный и тяжёлый, и люди, стоявшие на причале, начали осенять себя триадным знамением — кто во имя своего Единого Бога, кто просто от ужаса.
— Драккар… — выдохнул кто-то. — Северяне…
Стража, сонная и озябшая, вскинула копья. За стенами порта загорелись сигнальные костры, и их рыжие языки затрепетали в густом тумане, будто глаза демонов.
Зазвенели цепи, захлопали сапоги, и на стене показались лучники.
— К оружию! — донеслось с башни.
И тогда из тумана раздался вой рога — долгий, глубокий, будто само море закричало в ответ на зов берега. Звук этот не был угрозой — в нём звучала древняя сила и знак: идут не враги, но воины мира.
Стражники замерли, переглядываясь. Один из старших, морщинистый ветеран, узнал звук:
— Это северный рог, — сказал он глухо. — Так зовут друзей, не врагов.
Драккар вышел из тумана полностью — его борта были покрыты белёсой солью и остатками водорослей от недавней бури. На носу поблёскивала бронза змеиной головы, а парус, сложенный, свисал тяжёлыми складками, словно крыло уставшей птицы.
Скрипнула пристань — корабль мягко ударился о сваи, и по трапу хлынули люди. Два десятка северян, широкоплечих, закованных в кольчуги, со щитами на спинах и топорами на поясах, сошли на землю без суеты, как воины, привыкшие к любому берегу.
Последним ступил Хельгард Буревестник. Тяжёлый меховой плащ был отброшен за спину, рука покоилась на рукояти меча. Его лицо, обветренное и спокойное, глядело вперёд — на чужой город, в котором пахло влажным камнем, дымом и опасностью. С каждым шагом доски причала скрипели под сапогами, будто шептали: вот идёт человек с севера.
Стража не спешила опускать оружие. Несколько минут стояла тишина, нарушаемая лишь криками чаек и плеском волн.
Хельгард шагнул вперёд и произнёс громко, чтобы услышали даже те, кто прятался за стенами:
— Я — Хельгард, хускарл конунга Хрольфа Бурого! Иду по его воле в Горт Гелин, чтобы соединить силу с Красными Маршалами и ярлом Анраудом Отчаянным!
С этими словами он вынул из-за пояса серебряный браслет с волчьей головой и поднял его над головой. Пламя костров отразилось в металле, и стража понемногу опустила оружие.
Один из капитанов, пожилой человек в плаще с гербом порта, выступил вперёд и склонил голову:
— Тогда добро пожаловать в Порт Ангор, северянин. Боги свидетели, никому не нужны неприятности.
Хельгард лишь кивнул и оглянулся на своих людей.
— Грузите припасы. Здесь отдохнём день-другой — потом в путь.
И когда солнце наконец пробилось сквозь туман, его лучи легли на бронзовую голову змея, словно напоминая: буря ещё впереди.
День спустя, когда туман рассеялся и Порт Ангор вновь зажил своими шумными делами, Хельгард стоял у ворот нижнего рынка, где сходились купцы, наёмники и обозные. Гул голосов, запах пряностей и конского навоза смешивались с морским ветром, приносящим соль и крики чаек.
Караван из пяти повозок, гружённых сукном, зерном и коваными изделиями, собирался в путь к Горт Гелину. Торговцы искали тех, кто мог бы охранить их от разбойников и тварей, что, по слухам, вылезали из лесов, заражённых Скверной.
Хельгард выступил вперёд, сопровождаемый десятком своих северян.
— Мы ищем дорогу в Горт Гелин, — сказал он старшему из купцов. — А ты ищешь тех, кто не бежит при первом звуке стали.
Купец, толстый, с испачканной чернилами бородой, окинул воинов взглядом и торопливо кивнул.
— Защита такого рода нам не помешает. Серебро получите по прибытии — живыми.
Сделка была заключена просто — рукопожатием и клятвой на браслете.
Часть северян — те, кто жаждал вернуться домой, — уже готовили «Ледяного ворона» к обратному пути. Хельгард простился с ними у самого причала.
— Передайте ярлу Сигварду, что буря пока держится, — сказал он. — Но скоро я пошлю гром обратно с юга.
Они ударили друг друга по рукам — как братья по стене щитов, — и те, кто уходил, молча подняли парус.
Когда драккар скользнул в туманную даль, Хельгард ощутил, как море уходит из-под ног, уступая место дороге.
Путь к Горт Гелину лежал через долины, где витал пряный запах луговых цветов и дыма очагов. Небольшие деревеньки, колодцы, следы копыт на сырой земле, мох на камнях — всё это говорило о безмятежной жизни, но внутреннее чутьё подсказывало, что это лишь краткий миг тишины между войнами за власть и территории, короткая передышка перед тем, как Скверна окутает всё мраком.
Хельгард и его десяток шли рядом с повозками, зорко всматриваясь в тень и слушая каждый шорох. Иногда он поднимал взгляд к небу — там, где ветры всё ещё говорили на языке севера.
Караван медленно продвигался на запад, и на тридцатый день над горизонтом показались стены Горт Гелина — величественного города, где решалась судьба земель и где Хельгарда уже ждали Красные Маршалы.
К полудню караван вошёл в долину, где солнце, преломляясь в золотистой дымке, осветило стены Горт Гелина. Издали город казался морской крепостью — мощным, как скала, и прекрасным, как утренний штиль. Каменные бастионы отражали отблеск залива Конви, а над башнями, будто кроны древних деревьев, поднимались шпили храмов. Но чем ближе подходили путники, тем сильнее чувствовалась жизнь — шумная, кипучая, полная запахов, цветов и криков, как сама буря, но иная — не морская, а людская.
Хельгард, привыкший к запаху соли и гари костров, теперь вдыхал ароматы благовоний, жареного мяса и пряностей.
— Город богов и купцов, — произнёс он, глядя, как солнце играло на витражах белокаменного храма. — Слишком много красок для одного глаза.
Один из северян усмехнулся:
— А для нашего серебра — самое место.
— Пусть серебро останется у живых, — ответил Хельгард. — Мы пришли не грабить, а исполнить долг.
Они вошли в город вместе с караваном, минуя ворота, украшенные резными гербами и плющом. Толпа захлестнула их, как прибой: торговцы выкрикивали цены, музыканты бренчали на струнах, пахло корицей, пылью и свежим хлебом. Повозки остановились у Базара Всех Ветров, где люди всех племён и языков, казалось, спорили и торговались на едином языке выгоды.
Северяне шли плотной группой, вызывая взгляды — кто-то осенял себя триадным знамением или хватался за амулет в честь Старых Богов, кто-то отворачивался, но дети, смеясь, бежали за ними, стараясь дотронуться до колец кольчуги. Хельгард ощущал на себе чужие взгляды, но не придавал им значения. Его мир был прост: путь, цель и клятва. Всё остальное — тени и шелуха.
Когда караванщики расплатились, Хельгард повернулся к своим людям. Они стояли рядом, запылённые, но прямые, как мачты. Дорога спаяла их крепче, чем железо.
— Здесь наши пути расходятся, — сказал он негромко. — Вы возвращайтесь в Ангор, а оттуда — домой. Передайте ярлу, что я дошёл.
Один из воинов, молодой, но с глазами, видавшими многое, спросил:
— А ты, хёвдинг?
— У меня путь дальше, — ответил Хельгард. — Пока не узнаю, зачем боги привели меня сюда.
Он обошёл десяток взглядом — без лишних слов, но каждый из них понял, что это прощание может быть последним. Они ударили кулаками о грудь — как делали всегда, уходя в шторм.
Когда северяне растворились в шуме базара, Хельгард остался стоять один посреди людского моря. Перед ним простирался город — огромный, пёстрый, дышащий тысячью голосов. И где-то за этими стенами, в сердце Горт Гелина, его уже ждали Красные Маршалы. Хельгард поправил плащ, бросил взгляд на небо, восславил богов и шагнул вглубь города.
На рассвете второго дня после прибытия в Горт Гелин Хельгард нашёл дорогу к Багряной Башне — бастиону Красных Маршалов, чьи алые стяги реяли над каменными подворьями. Там ему было суждено встретить тех, с кем предстоит сражаться плечом к плечу. На него смотрели настороженно, но в ответном взгляде не было гордыни — была лишь тяжесть, что несут люди чести и долга.
Командор, суровый кимрий по имени Эйрвин, принял Хельгарда коротко и по-военному:
— У нас не спрашивают, откуда ты. Важно — куда ты готов идти.
Хельгард лишь кивнул:
— Я иду туда, где нужна крепкая рука и надёжное плечо.
Неделя, проведённая среди Красных Маршалов, была для северянина испытанием не битвой, а дисциплиной. Здесь не гремели рога и не шумели костры дружин — здесь каждое движение было выверено, каждый удар — ритуалом. Хельгард привык к бою, как к дыханию, но теперь учился держать строй, слушать команды, сражаться бок о бок с магами и лучниками. Их было меньше десятка, но у каждого была своя роль в бою: кому-то требовалась защита, кому-то — присмотр, а кому-то лучше было не мешать, давая пространство для манёвра. Для опытного воителя освоить подобные нюансы несложно, но синхронизировать действия, чтобы они были едины и естественны, как дыхание, — на это потребуется больше времени, чем неделя.
Дни текли в тренировках: звон металла, запах пота и воска, гул молитв в капелле, где маршалы клялись «стоять до последнего». По вечерам Хельгард поднимался на стены крепости и смотрел на город — море крыш, белый мрамор храмов, зелень садов, и над всем этим — янтарные отблески замка Кайр Гвер, сиявшего на холме, будто само солнце решило спуститься на землю. Он не любил пышность, но красота этого места вызывала в нём странное чувство — как будто даже камни здесь помнили о славе и смерти.
Когда пришёл день аудиенции, небо было чистым, и янтарь замка горел, как расплавленное золото. Вместе с представителями Красных Маршалов Хельгард поднялся по мраморным ступеням, чувствуя, как каждая отражает солнечный свет. Внутри его поразило величие — витражи, сиявшие всеми цветами рассвета, янтарные панели, излучавшие мягкое тепло, ароматы воска, цветов и благовоний, смешанные с металлическим запахом оружия.
Хельгард остановился у порога тронного зала, поражённый не роскошью, а силой — живой, дышащей магией, пронизывающей это место. Когда двери распахнулись, он увидел их: короля Анрауда Отчаянного — в багрянце и золоте, с глазами, в которых сверкал огонь воина; и королеву Келервен — прекрасную и холодную, как лунный свет на снегу.
Дождавшись своей очереди, северянин вышел из строя и склонил голову, не опуская взгляда — не из дерзости, но из честности.
— Конунг Хрольф Бурый послал меня, — сказал он голосом, в котором звучал прибой. — Я — Хельгард Буревестник, его хускарл. Прибыл, чтобы исполнить союз и встать плечом к плечу с Красными Маршалами против Скверны.
В зале повисла тишина. Лишь янтарь тронного зала отразил золотое сияние, будто само солнце одобрило его слова. Хель коснулся браслета на запястье, подтверждая клятву, и посмотрел на вёльву — хранительницу традиций и ту, что свидетельствует перед богами за произнесённые слова и взятые на себя обеты и обещания.
Когда он вновь обернулся к тронам, взгляд королевы Келервен встретился с его. В её глазах сверкнул зелёный огонь древнего леса, и на миг ему показалось, будто где-то далеко, за морями и бурями, сами боги следят за ним. Улыбнувшись, Хель вернулся в строй, освобождая место следующему.