г. Москва, ул. Большая Лубянка, 20
31 декабря 2002 года, 12:20, накануне отъезда Аиды Ты можешь с ней расцвести и засохнуть.
Она сожрёт тебя, как цветок тля.
Но всё равно лучше уж так сдохнуть,
Чем никого никогда не любя
— Дельфин «Любовь» ссылкаМассивная деревянная дверь ещё советских времён резко распахнулась, пропуская внутрь посетителя.
— Раздевайся, Бринёв, — с порога скомандовала гостья и устремилась к хозяину кабинета с явно однозначными намерениями.
— Добрый день.
Сидящий за столом Владимир поднялся навстречу. Он уже привык, что, захваченная какой-то мыслью, Аида не утруждала себя ни стуком, ни приветствием. Он различил знакомо-чеканную дробь каблуков, эхом раздающуюся по сводам ведомственных коридоров, ещё до того, как она вихрем влетела внутрь. А потому был готов.
Короткий взгляд на наручные часы. Снова на неё.
— До обеденного перерыва ещё сорок минут.
— А мне надо сейчас, и я не стану терпеть. Всё-то у тебя по расписанию, Бринёв. Скукота!
Приблизившись вплотную, женщина небрежным жестом кинула какую-то папку на край стола и вдруг нырнула вниз, буквально упав майору под ноги. «Скрытый микрофон», — запоздало догадался тот, пока Аида пристально изучала торец стола. Она всегда безошибочно находила замаскированные устройства дистанционной прослушки в любом помещении — как и теперь, шестым чувством сканируя пространство его нового кабинета.
— Ага!
На сей раз поиск не занял и минуты.
— Говорит Воскресенская Аида Александровна. Владимира Владимировича — чтим, любим и уважаем. Вооружённый мятеж, насильственный захват власти, иные преступления против конституционного строя и госбезопасности с майором Бринёвым Владимиром Дмитриевичем — не замышляем. Служим России! — отрапортовала она краткую выжимку грядущего разговора для дежурных. — Мальчишки, оставьте нас наедине. Очень надо.
И она поскребла динамик ногтем указательного пальца, прекрасно осознавая, какой эффект это возымеет на том конце провода.
— Ну вот, порядок.
Весьма довольная собой, она выпрямилась. Синие глаза, сейчас смотрящие прямо на Бринёва снизу вверх, торжествующе смеялись, и Владимир не смог сдержать ответной улыбки — до того была заразительна её детская непосредственность.
— В коридоре столкнулась с Савельевым, — меж тем сообщила Аида. — Не отказала себе в удовольствии высказать ему всё напоследок.
— Что именно?
— Всё, — повторила женщина, как будто так должно было стать гораздо яснее.
А может, просто держала эффектную драматическую паузу.
— Ты сейчас где должен быть, м? — сложив руки на груди, она с видом строгой учительницы воззрилась на собеседника.
— Это была моя личная инициатива, — упреждающе возразил Владимир в надежде пресечь нравоучительную лекцию.
Куда там.
— Ну уж всяко не на рабочем месте, — продолжала Аида, пропустив его ответ мимо ушей. — Во-первых, будучи на законном больничном, — она принялась загибать пальцы левой руки. — Во-вторых, 31-го числа, когда все путные родители сидят на утренниках и ёлках своих детей. И в-третьих, будучи уже в звании майора — старший начальствующий состав*, между прочим! Что, помоложе никого не нашлось геройствовать?
— Разрешите присесть, товарищ генерал? Ноги уже не так тверды, — в унисон её ироничному тону отозвался Бринёв.
Аида весело расхохоталась. Владимир сегодня был словоохотливее обычного и даже шутил. Редко, когда подобное настроение прорывалось сквозь присущую ему деловитую, безэмоциональную собранность. Но сегодня был особенный день. День их расставания. Когда хотелось сказать и сделать так многое, чего не осуществили раньше из-за глупого заблуждения, что впереди ещё уйма времени. Теперь его запасы почти иссякли.
Впрочем, шутливости и след простыл, когда Аида наконец задала вопрос, ради которого так спешила сюда:
— Сильно болит?
Теперь она всматривалась в его осунувшееся лицо пытливо, испытующе. Бринёв знал этот взгляд. Когда она смотрела
так, язык, подчиняясь каким-то колдовским чарам, отказывался лгать. Но всякий раз майор с упрямым остервенением пытался снова и снова перехитрить этот невидимый полиграф в её голове.
— Почти нет.
— Опять врёшь, — сердито буркнула женщина. — Дай посмотрю.
— Не стоит. Хирург уже сделал всё необходимое.
— А я не по медицинской части, — не сдавалась Воскресенская.
— Тем более, — в голос мужчины прорвались металлические ноты.
— Скидывай китель, кому говорят!
— Нет, Аида.
Ещё слишком свежи были в памяти события недельной давности. Когда на месте перестрелки их нашла бригада спасателей, Аида тряпичной куклой лежала рядом — без сознания, обесточенная. «Сильнейшее нервно-психическое истощение» — констатируют потом врачи при диагностике. Самопроизвольная остановка артериального кровотечения у него самого так и останется медицинской загадкой. Но тогда, валяясь в луже собственной крови, смешанной с грязью, Бринёв с ужасом думал, что потерял её навсегда.
Аида не слушала. Она всегда была упорной. И, похоже, не оставила ему иного решения.
— Ай, больно!
— И должно быть, — сухо констатировал майор, ослабляя захват.
— М-м… — простонала женщина.
Потирая выкрученное запястье, она с досадой отошла к окну. Да, Владимир применил болевой. Вынужден был.
— Я говорил не раз: укрепляй связки. Тонкие запястья — твоё уязвимое место.
— А ты и рад этим воспользоваться! — огрызнулась Аида.
— Это нисколько меня не радует, — спокойно возразил Бринёв.
«Но ещё одного твоего срыва с обмороком я не выдержу» — хотел добавить он, но промолчал. Она и сама прекрасно знала истинную причину его поступка.
Достав из морозилки брикет со льдом, Владимир молча протянул его гостье. Даже в своей чёрствости он оставался предупредительно заботливым — и эта вечная амбивалентность его действий никак не желала укладываться в голове, порой доводя Аиду до белого каления. Но сейчас она, не приняв помощи, просто равнодушно отвернулась, якобы увлечённая панорамой зимнего города. Гордость была столь же присуща ей, как и упрямство.
Пришлось всё делать самому. Аида не сопротивлялась, позволив все манипуляции. Лишь, повернув голову и посмотрев пристально ему в лицо, хлестнула фразой:
— Ты садист, Влад. Рафинированный садист, — негромко, но отчётливо.
— Ты уже говорила, — отозвался он, не убирая компресса с её руки.
Помолчали, стоя рядом и сквозь стекло смотря на кружащих снежных мух. К вечеру в столице обещали метель.
— Хороший у тебя кабинет. Лучше прежнего. Стены не так давят, и дышится как будто полегче, — вдруг сказала Аида, вынырнув из задумчивости.
А может, и не задумчивость это была вовсе, а погружённость в обострённое чувствование.
— Я там кое-какие бумаги принесла. Проверишь?
Она мягко, но настойчиво высвободила руку, давая понять, что сеанс профилактики синяков и отёков окончен. Действительно, в самом начале встречи Аида держала в руках какую-то папку, но во время словесной перепалки Владимир отодвинул её на периферию внимания. Вернувшись к столу, он пробежал документ глазами — и сердце пропустило удар.
— Как это понимать? — его голосом сейчас говорило возмущённое замешательство.
Стоявшая всё это время спиной Аида, развернулась. Бринёв вопросительно смотрел на неё в упор, всё ещё держа лист.
— Я знаю, ты не возьмёшь. Но я ведь могу не вернуться, и мы оба это прекрасно понимаем, — выдержав его взгляд, проговорила женщина с каким-то смиренным спокойствием. — Это как раз на такой случай.
— Я не приму.
Резкость его ответа выдавала подспудную тревогу. Аида предчувствовала, что разговор будет непростым. Но она должна была сказать и сделать это на прощанье.
— Сам подумай: будет где отдыхать от Москвы. Тишина, свежий воздух, чистейшие горные реки, — она тепло улыбнулась. — Ты ведь ужасно давно не брал отпуск.
— Как же родители? — зашёл Владимир с другой стороны.
— Им не надо, — покачала головой женщина. — Они уже не в том возрасте, чтобы мотаться на такие расстояния.
Бринёв отбросил треклятый листок. Словно задержать его в руках чуть дольше значило обречь её на тот фатальный сценарий, озвученный только что.
— Если самому не надо, перепиши на Серёжу. Подумай хотя бы о нём, — напомнила Аида о родительском долге.
Она не была ему родной по крови, но этот мальчик был ей дорог, как собственный сын.
— Когда у тебя вылет? — перевёл тему Бринёв.
Укрыться за привычными формальностями и фактологией сейчас виделось единственно верным путём бегства от неприятных мыслей.
— Через четыре часа. От тебя — сразу в аэропорт.
— Я попрошу водителя.
— Влад…
Аида подняла руку, останавливая новый приступ опеки. Повисла неловкая пауза. Как будто оба знали, что нужно сделать ещё что-то крайне важное, потому что другого шанса может и не представиться. Так молчат, отгораживаясь от чего-то или давая отсрочку чему-то ещё не выраженному, к которому приблизились вплотную. Первой не выдержала Аида.
— Так много мыслей сразу, а слов не хватает, правда?..
Майор не ответил, но по его взгляду она поняла, что попала в самую точку.
— Давай хоть обнимемся, что ли, Бринёв? А то как-то не по-человечески.
Сорвавшись с места, Аида в несколько шагов пересекла комнату и обхватила его руками. Уткнувшись носом в грудь, закрыла глаза, чтобы спрятать подступившие слёзы. Две ладони легли женщине на плечи. Не сразу. Сперва нерешительно, затем смелее, притягивая ближе. Её волосы в искусственном свете отливали горьким шоколадом, и Бринёв почувствовал, как пьянеет от этого аромата. Её запаха, укутанного в едва уловимый шлейф Шанель, её любимых.
— Ого, сколько в тебе плещется, — всё ещё не раскрывая глаз, вдруг невпопад огорошила Аида.
И магия момента рассеялась.
— Что?..
— Моя энергия, — пояснила она, скользя пальцами по недавно раненому плечу. — Кажется, перестаралась с перепугу и влила больше нужного.
— А точнее, почти всё, — поправил майор.
— Ну… уж как получилось, — Аида развела руками в извиняющемся жесте. — Так что теперь ты — это немножко я. Ужас, да?
Она рассмеялась, но глаза, остались невеселы.
— Ничего, ассимилируется потихоньку, — поспешила успокоить женщина. — Ну что, пора? До свидания, Влад. Не прощаюсь.
— До свидания, Аида.
Она нехотя отстранилась. Он — отпустил, сделав над собой усилие.
Его оклик застал её на пороге, уже взявшейся за дверную ручку.
— Аида.
Она обернулась, встретившись взглядом с его глазами, усталыми, измученными бессонными ночами. Сколько их уже протянулось вереницей через годы службы?..
— Будь осторожна, — тихо произнёс Владимир, так и не сказав главного.
— Ну, Вы от меня так просто не отделаетесь, товарищ майор.
Аида с грустью улыбнулась и переступила порог, оставляя на краю стола одинокий светло-розовый бланк с гербовой печатью. Дарственную на алтайский дом.
Она была права. Он не возьмёт. Потому что уже давно решил для себя: если эта встреча станет их последней, он без колебаний пустит себе пулю в висок.