Просмотр сообщения в игре «'BB'| Trainjob: The Roads We Take»

  Найджелл принял подарок с искренней благодарностью. Он выслушал твой рассказ, похвалил твою твердость и умеренность, и выразил надежду, что с капитаном в качестве напарника тебе удастся избежать большинства неприятностей подобного рода.
  Он тепло попрощался с тобой и сказал, что был рад помочь, а также, что будет рад помочь в будущем, если его услуги тебе понадобятся. И что конечно, он постарается послужить связующем звеном между тобой и Кейт, если ему что-то станет известно.
  От тебя не скрылась грусть в его глазах, хотя он приложил усилия, чтобы ничем не выдать её.

  И вы с капитаном поехали на Запад.

***

  Первой остановкой был Коламбус – город на две тысячи жителей, в котором находилась штаб-квартира "Креди Фонсье" и который промотировался, как "Будущая столица Америки", потому что находился как раз посередине между двумя побережьями. Забегая вперед, новой столицей он не стал, но здесь вы для затравки поработали в паре – пока за разными столами.
  Игра как игра – особой разницы ты не почувствовала. Вернее, не почувствовала в самой игре – сама игра казалась пока что такой же пресной, как и в Омахе в последние недели (ты даже с горечью подумала, что чувствуешь себя, как сомелье с отбитым обонянием), но общий процесс ощущался по-другому. Ты уже играла в паре с Лэроу, но это ведь было иначе – кроме того короткого периода в Чикаго, он все решал, и тебя вопросы организации не сильно затрагивали. А теперь оказалось, что затрагивают, как прежде, только еще и есть какой-то напарник, которого надо по-хорошему предупреждать – с кем собираешься играть, когда уходишь, где завтра встречаетесь... Во всяком случае, капитан тебя предупреждал, и тебе вроде как следовало предупреждать его в ответ.
  А ощущение надежности, прикрытой спины, пока не приходило. Скорее ты забывала про него напрочь, пока раскидывала карты, а затем вспоминала: "Ах да, есть же еще и капитан."
  Первый вопрос, который возник – в какой момент ты должна была отдать ему шестьдесят процентов выигрыша, а он тебе – сорок? Капитан сказал, что удобно меняться в конце каждой недели. В финансовом отношении он верил тебе на слово и был очень аккуратен – вы рассчитывались с точностью до доллара, исключительно чтобы не греметь мелочью.
  Справедливости ради надо сказать, что ты раньше недельную бухгалтерию не вела, а учитывала деньги по месяцам. Обнаружилось, что самая прибыльная неделя почти всегда первая в месяце, когда у людей еще много денег и они охотнее их проигрывают, а также последняя, когда они уже знают, какой суммой точно могут рискнуть, и знают, что им дадут кредит до следующей получки.

  Коламбус не произвел на тебя впечатления, как не произвели и остальные городки по пути следования. Вы перемещались между ними поездом, а сошли до самого Шайенна только в одном поселке, называние которого ты даже не запомнила. Игра там была на смешную сумму, и на следующее утро вы уехали. В Джулесберге вы вообще с поезда сходить не стали. "Нечего тут делать", – сказал капитан, глянув в окно. – "Только время потеряем".
  В этот раз ехать вам было меньше суток, и вместо купе вы взяли билеты второго класса – в них люди спали за занавесками, которые опускали только на ночь, а в обычное время сидели на диванах, служивших по ночам кроватями.
  Немного не доезжая до Шайенна в вагон вошел проводник с четырьмя карабинами в руках.
  – Бизоны впереди! – сказал он. – Кто хочет пострелять, леди и джентльмены?
  Ты спросила, что происходит.
  – Бизоны скопились вокруг путей. Пока они будут разбегаться, можно подстрелить несколько штук.
  – А зачем?
  – Для развлечения, мэм. И потом, чем меньше бизонов, тем сговорчивее индейцы.
  Капитан покачал головой.
  – Это не для меня.
  – А зря, сэр! – заметил проводник. – Вы, кажется, стрелок хоть куда. Показали бы даме, как это делается.
  Капитан только поморщился и мотнул головой, дескать, проходи.
  Но другие мужчины брали винтовки вполне охотно.
  Бизоны выглядели, как ожившие стога сена, перебиравшие короткими, крепкими ножками и бегавшими взад вперед, словно потеряв голову. Паровозу пришлось распугивать их гудками. Мужчины настрелялись вдоволь.
  – Глупость какая-то, – пробормотал капитан.
  – Вы когда-нибудь воевали с индейцами, сэр? – спросил его мужчина, сидевший с другой стороны прохода.
  – Нет, – нехотя ответил Расселл.
  – Я так и понял. А то бы вы так не считали.
  – А вы знаете, как пахнет труп коровы или лошади, полежавший на солнце? – спросил Расселл.
  – А что?
  – Ничего.

  ***

  От Шайенна вам надо было добираться до Денвера на дилижансе, но капитан, оглядев город, сказал: "А вот тут, похоже, мы задержимся!"
  И ты с ним согласилась.

  Шайенн напоминал Эбилин – дома здесь были в основном одноэтажные, встречались даже палатки или брезентовые крыши, натянутые на каркас из досок (в частности, именно такую конструкцию имела местная тюрьма, на которую без смеха сквозь слезы смотреть было невозможно). Но в отличие от Эбилина, в котором кроме коров, ковбоев и всего, что нужно ковбоям, коровам и скототорговцам, ничего не было, в Шайенне, кажется, было почти всё.
  Его называли "волшебным городом" – потому что в отличие от других поселков-полустанков, Шайенн, пережив первоначальный бурный рост, продолжил расти так же стремительно. На полторы тысячи человек тут уже было... триста предпринимателей со своим бизнесом!
  Город располагался в восьмидесяти милях севернее Денвера. В Денвер железная дорога не пошла, а отсюда можно было попасть и на юг, на прииски и в города Колорадо, и на запад в Калифорнию, и на север – на прииски Монтаны, и даже на северо-восток, дальше в Дакоту, хотя туда пока что никому было не нужно. Да и земли вокруг были хорошие, практически незаселенные, и привлекали скотоводов – вложившись в ранчо и купив техасский скот в Эбилине, в Дакоте (а Шайенн все еще располагался на территории Дакота) можно было сделать неплохой бизнес. Поговаривали уже и о том, что скоро сюда будут гнать скот напрямую, по тропе Гуднайта-Лавинга – тогда он будет еще дешевле! Потому Шайенн был выбран узловой станцией и очередной штаб-квартирой железной дороги, и потому люди ждали, что город тут простоит долго, а может быть, останется навсегда.
  А значит, надо было занимать места! Дорога дошла сюда в ноябре шестьдесят седьмого, и теперь, спустя полгода лот под небольшой дом в черте города стоил две с половиной тысячи долларов (а в июле прошлого года, когда только было объявлено, что город станет главным хабом Ю-Пи по эту сторону Скалистых гор – "всего" тысячу): здесь были магазины, склады, конюшни, загоны, церкви (плохонькие, деревянные, а все же церкви! и даже епископальная, не говоря уже о католической, методистской и пресвитерианской), школа, в которую ходило больше сотни детей, масонская ложа, в которую входило больше одного масона, рюмочные и рестораны, парикмахерские и прачечные, слесарные и столярные мастерские, шорники и седельники, мясники и пекари, с десяток магазинов универсальной торговли, аптеки, тир, театр под брезентовой крышей, отели и боардин хаусы, железнодорожное депо, форт (по забавному стечению обстоятельств носивший имя однофамильца капитана – генерала Расселла), и, конечно, газеты – "Шайенн Лидер", "Аргус" и "Роки Маунтин Стар".

  Самой востребованной специальностью оставались строители – потому что город рос, как не в себя. Поезд, который привез вас, был товарно-пассажирский: прямо при вас начали разгружать вагоны с пиломатериалами, кирпичами и брезентом, а также ящики с инструментами и мешки с цементом.
  Население было довольно пестрым – хотя тут почти не было негров, китайцев или мормонов, но было достаточно техано и даже попадались настоящие мексиканцы, были немцы, французы и, конечно, ирландцы тоже. Однако город не распадался на "мексиканский" или "немецкий" кварталы – тут все перемешивались, приезжали, уезжали, заключали сделки – и бурлили, как в кузнечном тигле.

  Вы сняли номера в маленьком пансионе и в первый же день пошли узнавать, где можно поиграть.
  – Пока присматриваемся, ходим вместе, играем за разными столами, – установил правила капитан. – Посмотрим, как тут насчет проблем. А потом, когда познакомимся с заведениями, можем и разойтись.
  И честно говоря, предосторожность эта была не лишней.
  Паук и Шрамчик отлично вписались бы в здешнюю атмосферу – ты сразу же окунулась в мир быстрых глаз, ловких рук, засаленных манжетов, хитроватых лиц.
  Типы игроков тут были следующие:
  - Солдаты, рэнч-хэнды, строители, переселенцы – денег у них было мало, в основном шальные, играли они плоховато.
  - Бизнесмены, инженеры и управляющие с железной дороги, офицеры, охотники на бизонов, дамы-четвертьсвета – уровень игроков различался от никакого до приличного, капиталы были средние.
  - Старатели, профессиональные игроки и полупрофи, железнодорожные агенты и возницы дилижансов – эти обычно играли классно, деньги были. Учитывая количество жуликов, четырехзначные суммы за столами у них почти не проскакивали, но пятисот-шестисотдолларовый пот был в порядке вещей. Тебе показалось, что ты узнала несколько лиц, которые мелькали на миссиссипских пароходах пару лет назад: видимо, в денежном смысле Миссиссипи "обмелела". И было понятно, почему – по одноименному штату сильно ударила реконструкция, а пароходы стали заменять паровозами. В результате фокус делового внимания Луизианы (а вместе с ним и маршруты состоятельных людей, готовых за вечер рискнуть парой тысяч) постепенно смещался в сторону Техаса, а севернее – в сторону Великих Равнин.
  Вы с капитаном за неделю посетили основные места и обсудили план действий: какие казино и салуны самые перспективные, где играют в основном неумехи, но и денег у них немного, и их можно почистить, чтобы передохнуть, а где собираются самые отъявленные шулера, и там стоит играть, только если в других местах совсем швах.
  – Надо перемежать сложные и дорогие игры с простыми и не очень значительными, – сказал капитан. – И вообще, от карт нужно отдыхать. Как вы отдыхаете от карт?
  Ты сказала, что играешь на гитаре и пишешь статьи.
  – Прекрасные занятия, – ответил капитан. – Ну, а я по понедельникам всегда совершаю конные прогулки, чтобы кровь не застаивалась. Если хотите – присоединяйтесь. Одна только не ездите – говорят, тут индейцы встречаются. В среду или четверг я обычно тоже в карты не играю – стараюсь попасть в театр или читаю книги.
  Ты спросила, какие книги?
  Капитан пожал плечами.
  – Разного рода. Что-то, что попадается под руку и не слишком тяжелое. Кочевой образ жизни не поощряет обзаводиться библиотекой.
  – Ну а все-таки? Что вы читаете сейчас.
  – "Дядя Сайлас" Ле Фаню, – сказал он, усмехнувшись. – Хотите почитать?

  После первой недели вы стали играть в разных местах, но капитан всегда спрашивал, куда ты собираешься, чтобы быть неподалеку, и заходил за тобой ночью, чтобы тебе не приходилось идти одной по ночным улицам. Ты достаточно повидала, чтобы понимать, насколько эта предосторожность не лишняя.
  – Город шершавенький, – признался он. – Через полгода либо всю нашу шатию-братию отселят в отдельный квартал, как в Омахе, либо здесь начнут стрелять. Но пока вроде безопасно. Относительно, конечно. Дерринджер при вас все время? Хорошо. И еще...
  Капитан смустился.
  – Что такое?
  – Я просто не знаю, как вы относитесь к танцам. Тут полно дансингов.
  Ты спросила, он что, хочет тебя пригласить? По лицу ты поняла, что капитан опасался именно этого вопроса.
  – Да, – сказал он. – В том смысле, что если вам захочется потанцевать, не ходите туда одна. Это может нехорошо кончиться. Приходите с кавалером.
  – С вами?
  Капитан задрал брови, дескать: "И зачем я только...", но мысль закончил.
  – С кем-то, кому доверяете.

  ***

  Но раньше, чем на танцы, ты пришла за морфием – на третий день в Шайенне. Дело в том, что за картами ты засиживалась допоздна, а неподалеку от вашего пансиона шла стройка – как и почти везде в этом городе, и утром стук молотков, противный визг пил и хлопанье досок, а также переругивания строителей изрядно мешали спать. Ходить не выспавшейся не хотелось, а с опием ты вроде как завязала...
  Почти завязала. Сначала ты все-таки купила склянку, и пару раз принимала его. Но потом, с твердым намерением избавиться от этой дурацкой привычки ты пошла к доктору, который, услышав про опиумную зависимость, без колебаний впрыснул тебе однопроцентный раствор морфина.
  Стало спокойно и хорошо. От него ты спала, как фермер после пахоты. А опий ты выбросила – он тебе был больше не нужен.

  Ты не вспоминала ни про опий, ни про морфий несколько дней. Все было отлично: карта в целом шла, хотя партнерское соглашение само собой поумерило твой пыл – не хотелось быть проигравшей и делить с Расселлом расходы, и в то же время когда ты думала о том, что шестьдесят процентов выигрыша достанется ему, не тянуло и рисковать действительно по-крупному.
  Неудобство заключалось в том, что посреди ночи или ближе к утру, когда вы заканчивали играть, все врачи, конечно же, уже спали. Поэтому ты снова пришла в аптеку и спросила, как его смешивать? Тебе объяснили, что для этого нужен гидрохлорид – в химии ты была не сильна, но аптекарь показал, как это делается, и предложил поупражняться.
  Следующий укол перед сном ты сделала себе сама.
  Поначалу ты переживала, что что-то сделала не так, но эффект был отличный – во-первых, ты спала спокойно, и тебе не снились ни Кареглазый, ни Эллсворт, ни повешенные мошенники, ни пароход "Султанша", ни Паук – наутро ты вообще никаких снов не вспомнила. Молотки с пилами тебя тоже не потревожили. А во-вторых, у тебя как раз начинался месячный цикл, ощутимо тянуло живот и очень хотелось кого-нибудь пристрелить, хотя бы даже и капитана. Но после морфия боли вместе с раздражительностью ушли.
  В кои-то веки доктора порекомендовали что-то действительно стоящее!

***

  Уже через две недели ты привыкла к капитану – пару раз вы ходили в театр вместе (показывали, если честно, всякую чепуху), и оказалось довольно приятным, что кто-то позаботится о билетах. Завтракали и обедали вы в пансионе (хотя завтрак ты обычно просыпала), а ужинали чаще всего где-нибудь еще.
  Расселл не доставлял никаких хлопот (помимо того, что следовал за тобой после заката солнца) и не оказывал дурацких "знаков внимания". Делал ли он тебе комплименты? Да, но... Если Майор Деверо или Чарли Аден делали тебе комплимент, то ты никогда не сомневалась, что смысл этого комплимента – обратить на себя внимание и сделать тебе приятно, чтобы... ах, ну что вы спрашиваете! От таких слов хотелось улыбнуться – может, смущенно, а может, снисходительно, зардеться, взмахнуть рукой в перчатке, мол, "что вы, что вы", или неторопливо поблагодарить, изящно подняв бровь и сделав многозначительный наклон головы. А комплименты капитана были не такие. Если он говорил, что тебе идет платье – это как будто означало, что... что тебе "действительно идет платье, и если, мисс, вы хотите понравиться и произвести впечатление, оно прекрасно подходит". Но вроде как не более. И потому на них ты отвечала кивком или полупоклоном. Не более.
  Еще капитан почти никогда не шутил, хотя бывало, смеялся шуткам, и тебе показалось, что чувство юмора у него на месте, просто он прячет его под сюртуком.
  Также стоило признать, что манерам капитан был научен – он умел и ловко придержать дверь, и не сказать лишнего, хорошо танцевал (до дансинга вы все же добрались) и никогда не занимал много места в разговоре. Он говорил, когда ему было что сказать или когда ему задавали вопросы, а не так, как на юге, когда джентльмены говорили, чтобы развлечь дам забавной безделицей. И был еще один момент, разительно отличавший его от южан.
  Дело в том, что на юге мужчина был рыцарем, а женщина – дамой: это было очень красиво, но подразумевало некоторую патриархальность. Южанин (тот же Чарли Аден или Майкл Огден) очень вряд ли на полном серьезе спросил бы твоё мнение о чем-то, скорее уж в шутку. Ответ полагалось начинать с "ну, я в этом ничего не смыслю, но раз вы спрашиваете" – это считалось нормой приличий. Женщине не полагалось вникать, ей полагалось наслаждаться обществом мужчин, оценивать их и критиковать, но выступать в некотором роде зеркалом. На юге никто не предполагал, что юная леди (для дам постарше это допускалась) начнет вдруг спорить о политике, религии или экономике. Если же она начинала это делать, мужчины наперебой старались доказать ей не только её неправоту, но поверхностность суждений, и убедить её в ошибочности того, что она неосторожно полезла в высшие, скучные материи.
  И потому для тебя стало сюрпризом, что если ты спрашивала капитана о чем-то, скажем, что он думает о создании территории Вайоминг (об этом много писали в газетах, было ясно, что дело уже решено), о грядущих президентских выборах, о февральском скандале с отставкой министра Стэнтона, об "Актах о реконструкции", о последствиях 14-й поправки, об договорах с индейцами – да о чем угодно! – он, во-первых, не стеснялся признаваться тебе, если о чем-то имел смутное представление, а во-вторыыыых... Он практически всегда заканчивал свой ответ фразой: "А что об этом думаете вы?" И выслушивал с интересом, иногда возражая, иногда сомневаясь, но никогда не с видом "юная мисс попросила меня разъяснить ей что-то недоступное её женскому разуму". Для тебя было в новинку, что кто-то не просто давал тебе высказаться, но уважал твое мнение.

  Барышня недалекая сделала бы из этого вывод, что за женщину он тебя считает не вполне, а испытывает исключительно деловой интерес.
  Но глаз у тебя был опытный, и потому, если бы тебе предложили пари на сто долларов на тему: "Как вы думаете, нравитесь ли вы капитану Расселлу", ты бы подумала и ответила:
  – Да, и сильно.
  И сотня бы досталась тебе.

  По каким признакам можно было это понять? Бывало, что ты входила в комнату, и видела его в окружении других людей, и ты подметила: он вел себя при тебе не так, как когда тебя не было рядом. Не так сидел, не так держал стакан, не так усмехался, не так курил. При тебе в нем появлялась внутренняя натянутая струнка. Или поводок.
  И когда он танцевал вальс, он, конечно, делал это с достоинством, не позволяя себе никаких вольностей... но ты бывала на балах Нового Орлеана и научилась чертовски хорошо понимать, как относится к тебе мужчина, который с тобой танцует.
  Этому секрету тебя тогда обучила Элизабет Дюпон, когда вы еще дружили.
  Не надо обращать внимание на то, как и куда смотрит партнер, когда с тобой танцует – так не угадаешь.
  Не надо слушать, что он говорит во время танца. Или до. Или после.
  Не надо пытаться распознать его чувства по тому, как лежит его рука на твоей лопатке, или как он сжимает твою правую руку – это все заученные движения, доведенные до автоматизма, не в них дело.
  Есть только две вещи, на которые надо обратить внимание. Смотрит ли его пряжка неотступно и ровно на тебя, когда он с тобой танцует или то и дело "кивает" чуть в сторону? И смотрит ли он на тебя, когда ты танцуешь с другими мужчинами? И как именно?
  А капитан смотрел, и что выдавало его еще сильнее – делал вид, что не смотрит. И пряжка его глядела на тебя очень красноречиво, когда вы кружились в вальсах.

  Впрочем, он не проявил своих чувств более явно даже когда у тебя появился другой кавалер.

  ***

  Однажды ты прогуливалась по Шайенну днем – размять ноги и выпить кофе (в вашем пансионе его заваривали чересчур крепко), и прямо перед тобой столкнулись две повозки. Столкнулись сильно: у одной сломалось дышло, а постромки перепутались. Одна повозка была частная, а другая – фрахтовщика. До стрельбы дело не дошло, но драка вышла знатная – фермер и его брат сначала побили фрахтовщика, но потом подтянулись другие фрахтовщики и дела приняли унылый оборот уже для фермеров. В итоге жители кое-как разняли драчунов и общими усилиями расцепили повозки, чтобы освободить улицу.
  Ты написала про это короткую заметку и отнесла в газету.
  Редактора там не было – он уехал в Ларами в сорока милях к западу, про который газета тоже писала, а был только наборщик. Он принял заметку и сказал, что об оплате и размещении можно будет поговорить завтра с редактором.
  На следующий день ты пришла поговорить с ним. Газета принадлежала О. Ти. Уильямсу, но выпускающим редактором был Джесс Скиннер.
  Когда ты пришла, Джесс что-то вычеркивал и переписывал.
  Он мельком взглянул на тебя.
  – Джесс Скиннер к вашим услугам, мэм, – бросил он, не отрываясь от своего занятия. – Хотели дать объявление? Цены по прейскуранту.
  Ты сказала, что ты насчет заметки.
  – Ну, я же уже отвечал вам, мы такое не печатаем. Мэм, я понимаю, что вам скучно, но не надо писать нам заметку каждый раз, как отелилась корова, свинья забрела на чужую землю или по небу пролетела утка "необычайной жирности и упитанности". Ничем не могу помочь.
  Ты ничего не поняла. Какая свинья? Какая утка?
  Он поднял на тебя глаза.
  – Вы – миссис Хирш?
  Ты сказала, что нет, и судя по его словам, слава Богу, что нет, и что ты – Кина МакКарти.
  Тогда он встал, извинился и предложил тебе сесть. Он был высокого роста, неплохо сложен, хотя, пожалуй, слегка худощав против Деверо или Огдена. Глаза у него были голубые, любопытные, даже, можно сказать, пытливые, волосы – пепельные, короткие, но непослушные, а губы довольно тонкие, но интересные – в их уголках словно застряли слова, которые в тексте статьи оказались между строк.
  – А про какую вы тогда заметку? – удивленно переспросил он.
  Ты сказала, что вот же, как повозки вчера столкнулись.
  – О, – сказал он и прижал руку к лицу, от чего на ней остался чернильный след. – В самом деле? Простите великодушно, мисс. Я... Я не разобрал букву "а"! Я был уверен, что вы – Кинг МакКарти, и представлял себе молодого романтического выпускника колледжа. Вы... вы сейчас меня приятно удивили. Я думал, что в плане журналистики максимум, на что способны дамы в этом городе, это заметки миссис Хирш. Боже... мистер Уильямс должен выплатить мне премию за то, что я не пустил их в тираж, до того они ничтожны. А это... это совсем другое дело. Ну, конечно, вам надо поработать над стилем и над фактурой, а кое-где вы перебираете с эпитетами. Но в целом – очень неплохо. Словом, я кое-что поправил и добавил фактов, но вообще-то мы её уже решили напечатать. Я как раз был в Ларами, честно говоря, зря проездил, и даже несколько расстроился, что не оказался тут вовремя. А вы, можно сказать, заполнили некоторый пробел. Тем более, что "Лидер" и "Аргус" ничего про это вчера не написали. Вам причитается полтора доллара. Распишетесь в получении?
  Он вытер руки тряпкой и подал тебе ведомость. По выговору ты поняла, что он из Новой Англии.
  – Я был бы счастлив пригласить вас на ужин в "Конститьюшн". Там отлично готовят птицу и луковый суп. И заодно дам вам несколько советов, ведь вы, я так понимаю, человек в нашем деле начинающий.
  Он подумал, и добавил:
  – А если мои советы вам понравятся, я был бы счастлив пригласить вас также и в "Кейстоун" на танец. Но нет, не отвечайте! Решите позже!
  То, что в одних янки проступало, как сдержанность, других делало чертовски непосредственными и предприимчивыми. На первый раз ты простила эту непосредственность, возможно, за уголки губ.

  Скиннеру было двадцать шесть лет, и он оказался из Вермонта. Он учился в колледже Мидлберри, но недоучился год, потому что ему не терпелось заняться журналистикой.
  На вопрос, что привело его на равнины, он ответил: "Разногласия с редактором." Но позже признался, что в Вермонте он был просто журналистом, а здесь – выпускающий редактор, и по сути газета печатает то, что решит он, а мистер Уильямс выражает своё удовольствие или неудовольствие, так сказать, постфактум.
  – Одним словом, свобода. А вас?
  – Карты.
  – Карты! Во что вы играете?
  – Покер.
  – В дро?
  – И в дро тоже, хотя больше в стад.
  – Все интереснее и интереснее!

  "Кейстоун" оказался заведением... чууууть-чуть не добравшим до эпитета "низкопробное". Некоторые барышни, которых ты тут увидела, выглядели в лучшем случае сомнительно, носили слишком много дешевых кружев и даже не стеснялись пользоваться помадой.
  Ты спросила его, что это значит? Пригласить даму на танец и привести в такое место?
  – Во-первых, здесь лучше музыка, – ответил журналист. – Во-вторых, здесь интереснее. А в-третьих, у Харриса еще хуже, c тех пор, как хозяина повесили в конце марта. А у Типтона вас непременно увел бы у меня какой-нибудь солидный многообещающий молодой бизнесмен. Все его друзья столпились бы вокруг вас к зависти прочих дамочек, и я бы пробивался к вам с боем, как Ли на поле Геттисберга. И с таким же результатом.
  Ты спросила, был ли он на войне, чтобы делать такие смелые сравнения?
  – Да, в битве при Геттисберге.
  Ты подумала, нет, каков врун! Он не был похож на человека, который стрелял в людей или колол их штыком, но и офицером не был.
  Джесс посмотрел на тебя непонимающим взглядом.
  – Но ведь там дрались вермонтцы! Бригада Станнарда держала Семетери-Хилл. Простите, у вас там кто-то погиб? – заволновался он.
  – Нет, просто...
  – Я был там как журналист! – сказал он торопливо. – Я и правда видел атаку Пикетта. Извините, если задел.
  Вы помолчали.
  – Начистоту? – сказал он. – Я много писал о войне. Я потому и оставил колледж – корреспондентов не хватало, хотелось быть в центре событий. А когда война закончилась, оказалось, что писать про мирную жизнь в Вермонте – скучно. И я поехал на фронтир, чтобы писать о чем-то... настоящем. Здесь это нужно. На востоке часто бывает так, что люди, открывая газету, обычно знают, что там увидят, ну, или хотя бы знают, что хотели бы там увидеть. Там всем хочется скандала. Здесь же люди часто не видят ничего, кроме своих ста-шестидесяти акров или улицы – просто некогда интересоваться. Им нужно знать, что вокруг делается, что в мире делается. В Вермонте как-нибудь и без меня разберутся со скандалами. А вы? Неужели, в Новом Орлеане не с кем стало играть?
  Ты в тот раз не стала ему рассказывать о том, что в Новом Орлеане есть игры поопаснее покера, и в них тебе пока вступать рановато.

  Вы договорились, что ты будешь заходить к нему, когда захочешь, и если у него будет что-то, о чем надо написать, он будет давать тебе задания.
  Про Джесса ты и без советов миссис Дюпон могла сказать, что он находится в промежуточном состоянии между "положительно заинтересован" и "по уши влюблен".

***

  Вы провели в Шайенне месяц и пару недель.
  Под конец этого срока у тебя произошла еще одна примечательная встреча, но на этот раз с человеком пожилым.
  Ты играла в карты и проиграла какому-то благообразному старичку с мягкими пальцами. Проиграла довольно обидно – с ощущением, что ты не разобралась, кто он: думала, что бизнесмен, а оказалось, что профи. Поражение буквально щелкнуло тебя по носу – проиграла ты семьсот долларов, в конце недели, и перед капитаном было стыдно. Хотя дела шли достаточно хорошо, чтобы это поражение не слишком пошатнуло твоё материальное состояние.
  Час был поздний, вы сидели за столом вдвоем. Капитан стоял у стойки, ожидая, пока ты закончишь. Твой собеседник назвался Арчибальдом Атерстоном.
  – Надеюсь, вы не слишком расстроились, мисс. Поверьте, вам обязательно повезет, просто не со мной. А может, когда-нибудь, и со мной, – сказал он очень учтиво. – Вы простите меня за любопытство, а мы никогда не встречались раньше? Может быть, вы играли когда-нибудь на пароходе "Паулина Кэролл"?
  Ты слегка насторожилась, но сказала, что возможно, да.
  – В компании джентльмена несколько моложе меня, но старше вас! Ну, конечно! Боже мой! Вы меня простите, но в вас тяжело узнать, ту юную мисс, с которой Лэроу путешествовал по Миссисипи. Вы... как бы это сказать. Расцвели и возмужали, отрастили и лепестки, и шипы, – сказал он, улыбаясь. – И, я так понимаю, решили на какое-то время посвятить себя нашему ремеслу, верно?
  Ты сказала, что да. А потом, конечно, спросила, как поживает мистер Лэроу, и нет ли о нем новостей.
  – Как, а вы не слышали? – удивился старичок. – В самом деле?
  У тебя появилось нехорошее предчувствие.
  – С ним что-то случилось? – спросила ты.
  – Эмм... он ведь... по слухам, конечно. По слухам он застрелился в Чикаго. Почти ровно два года назад, весной шестьдесят шестого. Странно, что вы не знаете.
  Ты спросила, почему это случилось? Из-за чего?
  – А никто не знает, – пожал плечами мистер Атерстон. – Говорили, что это произошло в номере отеля. Но знаете что... Лэроу был не из тех, кто стреляется, проиграв куш. У него и кроме карт были способы заработать. А вообще... вообще многие картежники это делают, – усмехнулся он. – Вот у меня кишка тонка. А вас, я уверен, сия чаша минует. А вообще частенько. Если их не убивает цирроз, чахотка или петля, частенько.
  Ты спросила, почему?
  – Потому что это игра дьявола, – ответил Атерстон. – Вы делаете деньги из денег, перекладывая раскрашенные бумажки. Вам не кажется, что в этом уже заключается какая-то сделка? Но многие не понимают, что теряют. Вы не задумывались, почему большинство картежников – не женаты?
  Ты не задумывалась.
  – Потому что часто переезжают, а еще потому что ни во что не верят – у нас обман струится между пальцами, даже когда нет никакого шулерства. Обман в самой игре. Деньги-то не из воздуха. Вот на бирже – там деньги из воздуха, а все же брокеры стреляются, только разорившись, и семья у них обычно самая обычная. Но тут ведь как... брокер делает деньги из денег. А мы с помощью условности забираем чужие деньги. Всегда так. Можно выиграть на бирже у судьбы или у рынка. А в карты можно выиграть только у другого человека. А это же обман, на который человек согласился.
  Но причем тут семья?
  – Для настоящей семьи нужно верить, хоть иногда, хоть во что-то. Семью можно построить, примешав в строительный раствор ложь, но не построишь на одной лжи. А картежники обычно не верят ни во что, кроме разве что удачи – но такие редко достигают высот. Но в нашем деле – как у... как в некоторых других профессиях, связанных с борьбой: рано или поздно придет кто-то, моложе, хитрее, проворнее, кто воткнет тебя головой в грязь. Так всегда бывает. Останавливаются единицы. Очень трудно делать что-то настоящее, если всю жизнь торговал обманом. Меня это тоже ждет. Кто знает, может быть, этой молодой и хитрой бестией будете вы! – он невесело рассмеялся. – Впрочем, так много с кем бывает. Просто в этот момент должен прийти твой сын или дочь, взять за руку и сказать: "Папа, пойдем домой! Тебя там ждут." А картежников не ждет никто. И тогда остается только старый добрый свинцовый туз. Хлоп!
  Он допил виски.
  – Извините. Я много болтаю лишнего. Последнее время после игры находит желание поговорить – а не с кем. Молодые... им со мной неинтересно, да и мне с ними... не особенно. Я хотел бы сказать до свиданья, мисс, но вы так быстро меняетесь, что если бы я и хотел, встречу в следующий раз уже не совсем вас, вероятно. А я буду всё тот же, только чуть более старым. Еще раз простите мне эту болтовню. Мне кажется, тот приличного вида джентльмен у стойки вас уже заждался. Доброй ночи.

***

  На следующий день капитан предложил тебе переехать в Денвер – посмотреть, как с картами обстоят дела там.