Каждую минуту свободного времени, что удавалось урвать у армейской рутины, Аида щедро расходовала на познание. Кругозор, искусственно ограниченный жёсткими рамками изоляции, теперь настойчиво требовал компенсации — новой пищи для осмысления. Полтора года назад она вернулась из добровольного скита в «цивилизованный мир». Пришлось. Вынудили. И теперь, подобно измождённому голодом нищему, дорвавшемуся наконец до чистой воды и пищи, залпом проглатывала плоды этой самой цивилизации — книгу за книгой, фильм за фильмом. Всё, что было досягаемо.
Торчащая из заднего кармана льняных брюк заграничная новинка — айпод — был забит под завязку музыкой аудиокнигами, радиоспектаклями, оперой… Всего и не перечислишь. Плоский серебристый «кирпичик» с памятной надписью на задней крышке, нанесённой при помощи лазерной гравировки. Подарок Бринёва, добытый по своим каналам. Аида помнила, как Владимир, уже майор, навещая её в больнице, как бы невзначай вручил коробочку со словами: «Надеюсь, это скрасит твоё пребывание здесь». А она сказала: «Ненавижу тебя». И запустила в него графином.
Женщина поводила пальцем по сенсорному колёсику. Что же выбрать?.. «Пустынная роза» Стинга с таким колоритным восточным обрамлением была заслушана, наверное, до дыр и заучена до последнего слова, включая партию алжирца Шеба Мами. Эта песня посеяла в душе переводчицы зёрна желания — когда-нибудь она выучит арабский. Обязательно. В очереди уже пятый день томился альбом «The Screen Behind the Mirror» от проекта Enigma. Но прямо сейчас женщина застыла посреди небольшой, но уютной каюты, сражённая строчкой из сингла Мадонны «The Power of Goodbye»*:
You were my lesson I had to learn
I was your fortress you had to burn
Насколько созвучна она была творящемуся в душе, насколько тонко, до полутонов — как сказала бы бабушка — срезонировала. Аида помнила, как ранее, ещё в России, её восхитил другой клип певицы «Frozen», выдержанный в строгом соответствии с эстетикой готики, совершенно роскошный видеоряд для поклонников жанра… И теперь очередное откровение. Зря она недооценивала творчество Мадонны.
Стоя на пороге каюты, Карлос услышал доносящуюся из-за двери музыку. Меланхоличный женский голос пел о прощании и сожжённых крепостях. В его собственном прошлом было слишком много и того, и другого.
Аида выудила устройство, чтобы поставить на повтор, как вдруг в дверь постучали. Только бы не эти учения опять… Но нет, на пороге стоял мужчина, которого Джейсон отчитал на недавнем брифинге, но так и не проронивший в ответ ни слова.
— Здравствуйте… — Аида замялась, к своему стыду, осознав, что совершенно не помнит его имени.
Когда дверь открылась, Карлос встретился взглядом с Аидой. В её глазах он увидел мимолётную растерянность — похоже, она не помнила его имени. В иной обстановке это могло бы его задеть, но сейчас он видел в этом лишь подтверждение их разных миров. Её мир состоял из музыки и знаний, его — из призраков и кошмаров.
— Карлос Дели, — представился гость ровным, лишённым эмоций голосом.
Он не стал использовать свой позывной «Лорд». Это была не военная операция. Он вошёл в каюту, его прямая спина и собранность выдавали военную выправку, но во взгляде, обычно холодном и отстранённом, читалась тяжёлая, вымученная решимость.
— Мне сказали, вы можете помочь с… последствиями столкновения с противником, — начал мужчина, тщательно подбирая слова.
Он не был готов сразу выложить всё о Фолклендах и Эвансе. Это был пробный шаг, проверка границ доверия.
— Я имею в виду не физические раны. А те, что остаются здесь, — Лорд коротко коснулся пальцем своего виска.
Его взгляд на мгновение стал отсутствующим, будто он снова увидел что-то вдали, за стенами каюты.
— Иногда прошлое мешает принимать верные решения в настоящем. Ставит под угрозу команду.
Он замолчал, давая ей понять, что речь идёт не просто о воспоминаниях, а о чём-то более реальном и опасном, что живёт внутри него и влияет на его действия здесь и сейчас.
— О... — вырвался восхищённый выдох.
Стоило посетителю заговорить, как ресницы женщины дрогнули и сомкнулись. Кажется, она слушала Карлоса... слегка смежив веки?
Чистая речь с тщательно подбираемой лексикой. Ни намёка на вульгаризм, к которым так тяготеют американцы, особенно в военной среде. Синтаксис, хоть и скупой на прилагательные, но идущий рука об руку с правильной грамматикой. И совершенно роскошный выговор, где каждая фонетическая единица выверена от звука до интонационной конструкции. Всё в этой речи выдавало британца, и далеко не кокни из Восточного Лондона, о нет.
Давно она не слышала подобного... Вспомнился первый курс. Шестидневная учебная неделя, пять дней из которой посвящены английскому. Весь первый семестр отводился под освоение фонетики и вытравке из русскоязычных ребят любого намёка на акцент. Три часа ежедневно, потом столько же на домашние задания (тоже по фонетике, да), а промежуточной остановкой на маршруте «институт — дом» была фоно-лаборатория, и там уж сиди хоть до самого закрытия. Как же болели уши от этих огромных советских наушников, зажимающих голову всё равно что тиски...
На первой паре им выдали внушительный список с инвентарными номерами кассет с записями носителей языка, которые следовало прослушать к окончанию семестра. А ещё обязали всю группу всегда иметь при себе карманное зеркальце — ну, то, что обычно живёт в женских косметичках — даже парней не обошла эта участь. Уже спустя пару недель у Аиды ныла каждая мышца от макушки до ключиц — она даже не подозревала, что у людей на лице может болеть столько всего и сразу! Даже похудела тогда на пару килограммов, потому жевать тоже было больно. Ещё через месяц Аида возненавидела зеркала, а особенно отражение собственных губ в них. А уже через каких-то 12 недель на фонетическом конкурсе, приуроченном ко дню факультета, студентка Воскресенская из группы 101 переводческого факультета декламировала в микрофон со сцены актового зала:
She walks in beauty, like the night
Of cloudless climes and starry skies...**
Вот и сейчас Аиду захлестнуло желание немедля усадить Карлоса в какое-нибудь мягкое кресло и, вручив томик стихов лорда Байрона, просто получать аудиальное удовольствие. А ведь, кажется, командир на брифинге называл его Лордом?
— Это восхитительно... Ваша речь. Простите, — смутилась Аида. — Смею ли я надеяться слышать Вас чаще?***
К счастью, её желание воплотилось моментально — Карлос пришёл по делу и рассчитывал на разговор. Встретившись с ним взглядом, Аида не могла пропустить то, что много раз видела в десятках разных глаз там, на Алтае. Боль и отчаянную решимость.
— Прошу, располагайтесь, — женщина указала на единственный в каюте стул. — Может быть, хотите чаю?
На предложение чая Лорд согласно кивнул. А Аида вдруг поняла, что смутило её в самый первый раз и не позволило занять место рядом во время брифинга. Холод, неестественный, какой-то замогильный.
— Знаете, у Вас такая необычная аура... — она вытянула руку, сделав неуверенный шаг вперёд. — Очень холодная. Я бы сказала, потусторонне ледяная.
Держась на расстоянии, она осторожно обошла Лорда кругом.
— Как будто Вас что-то блокирует или обволакивает. Разумеется, биополе есть у всех нас. Но у Вас оно как кокон, внушительных размеров в диаметре. Вас словно защищают.
Завершив круг, Аида остановилась.
— Скажите, а почему Джейсон так странно выразился на совещании? Как будто Вы хотели «зарезать море». Это какая-то военная идиома или... буквально?
Взгляд мужчины, обычно неподвижный и холодный, на мгновение дрогнул, когда Аида заговорила о «потустороннем холоде» и «коконе». Пальцы непроизвольно сжались, но голос оставался ровным, почти клиническим, будто он докладывал о тактической обстановке на нейтральной территории.
— Это не идиома, — произнёс он, и каждое слово давалось ему с усилием, будто он вытаскивал из себя осколки стекла. — Во время последней операции... я видел угрозу, которой не было. И действовал соответственно. Джейсон выразился... точно. Я попытался атаковать океан, потому что в тот момент был уверен, что главная опасность исходит именно оттуда.
Он замолчал, подбирая следующую фразу. Исповедь для него была хуже любого рукопашного боя. В САС, после того кошмара, были обязательные встречи с армейским психологом. Он проходил их, отбывая повинность, отвечая односложно, строя непроницаемую стену. Результат был предсказуем: его сочли функциональным, но слишком повреждённым для возвращения в элитное подразделение. И он был благодарен за эту бумажку, которая избавила его от необходимости снова доверять кому-то своих демонов. До сегодняшнего дня.
— После Фолклендов... со мной остался сержант Эванс.
Пауза затянулась, став почти осязаемой.
— Он мёртв. Я видел, как он умер. От моей пули.
Карлос не смотрел на Аиду, его взгляд был устремлен в пустоту где-то за стеной, в другое время.
— Но он... не ушёл. Он здесь. Сейчас. Он стоит у вас за спиной.
Голос Карлоса оставался низким и монотонным, но в нём появилась хриплая нота.
— Он помогает. Его инстинкты, его опыт... они не исчезли. На пляже он первым указал на воду, где скрывалась реальная угроза. Но в другой момент... он чуть не заставил меня броситься в самоубийственную атаку на нашу единственную цель, подлодку, в одиночку. Он схватил меня. Я почувствовал его руку на своём плече, ледяную. Мэтт был вынужден... охладить мой пыл огнём на подавление.
Теперь он посмотрел на Аиду прямо, и в его глазах, наконец, читалась не маска контроля, а голая, изнуряющая борьба. В них была ярость — не на неё, а на себя, на ситуацию, на несправедливость всего этого.
— Я не хочу, чтобы мои призраки поставили под угрозу этот отряд. Этих людей. Я видел, как безумие разрывает боевое братство изнутри. Я не позволю этому повториться.
Он сделал глубокий вдох, и его следующая фраза прозвучала почти как выдох, сломанный и искренний.
— Я пришёл не для исповеди или отпущения грехов. Я пришёл за... инструментом. Тактическим преимуществом. Чтобы научиться отличать его реальный тактический совет от... эха того кошмара. Чтобы использовать то, что осталось от него, а не быть его марионеткой. Я не прошу изгнать его. Я прошу помочь мне заключить с ним перемирие, на моих условиях.