Странное дело – теперь мертвая крепость казалась… более живой, что ли? Сложно применить такие слова к такой неодушевленной вещи, как руины, тем более, что в них по-прежнему не жил ни один человек, но слово это напрашивалось само собой. Чем больше ты петлял по узким улочкам между обточенных временем и ветрами дувалов, тем больше ты убеждался в правильности своего первого впечатления: гули, сколько бы их здесь не жило, оставили эти улицы.
Ах! Если бы ты знал раньше то, что открыто тебе сейчас! Раньше казалось, что меж занесенных песком стен нет и не может быть ничего живого, а если кто оставит след, то дыхание пустыни меньше, чем за сутки, сотрет его. Но теперь… Теперь ты видел юрких ящерок, снующих под камни от твоей поступи, наблюдал птиц, порхающих с веток, когда твоя тень показывалась на повороте, улавливал краем глаза, как любопытные суслики тянут вверх свои мордочки. А еще, проходя мимо узких лазов и прочих укромных мест, где дыхание ветра почти не тревожит плоти Керишден, ты обращал внимание, что едва заметные следы лап с когтями достаточно стары для того, чтобы не опасаться близости их владельцев.
Гули ушли, кажется? А та женщина с холодными серебристыми глазами и длинным змеиным хвостом?
Спустя некоторое-то время очередной поворот вывел тебя к высокой стене, увитой плющом. Теперь, с вершины своего опыта, ты уже мог сделать выводы о том, что это место прямо-такие вопияло о том, что в нем живет некто, не боящийся не только гулей, но и палящих лучей солнца, что давно бы выжгли любую влаголюбивую растительность, если бы не чьи-то заботливые руки. И именно этот плющ первым дал тебе ответ – ставший пристанищем змеедеве дом не заброшен, потому что плющ живет, пока здесь будет жить она. «Горькая картина», - наверняка сказал бы какой-нибудь философ. – «Островок жизни на кладбище человеческой цивилизации – всего лишь дело рук той, чьи предки давным-давно продались дэвам».
Настала пора заняться поисками удобного лаза: ты стал взрослее, и теперь вряд ли удастся, как в прошлый раз, просочиться снизу. Облокотив ладонь на теплую стену, ты вдохнул полной грудью еще не наполнившегося удушающей духотой полудня воздух – и почувствовал свежий, удивительно яркий и чистый и аромат роз, запах невинности и открытости миру в этом царстве стародавнего забвения. Там, за стеной, до сих пор жили те цветы, что что среди песчаных печальных стен казались красивее россыпи никому не нужных сокровищ.
Осмотревшись, ты уверился, что лучшей дорогой будет путь через верх стены, благо сделана она была из надежного песчаника, а не хилого самана, с легкостью рушащегося под гнетом лет. Взобравшись наверх, ты осмотрелся и, к своему удивлению, не увидел ни Аминэ, ни ее ложа, ни даже одуряюще пахнущих роз. Последнее и заставило тебя все-таки спрыгнуть вниз, чтобы своими глазами удостовериться в том, что в жилище пышноволосой девы ничего не осталось.
Ты махнул вниз, и… оказался в воспоминаниях своего детства, беззаботного и счастливого по сравнению с тем, что выпало на твою долю потом. Все также цвели кусты, все также были раскиданы по мягким перинам переливающиеся на солнце драгоценности. И, как и когда-то давно, на сокровищах возлежала все та же дева. Видимо, ты снова ее разбудил – из немигающих глаз еще не ушла тень беспечного сна.
Однако же на сей раз в руке змеедевы был сжат странный, будто изломанный посередине, клинок. Он смотрел вниз, но ты понимал, что не стоит обнадеживаться: если бросок настоящих змей был неизменно стремителен, то вряд ли их похожие на людей дальние родичи в этом плане отставали. Впрочем, бросаться на тебя Аминэ не стала – только повела хвостом, от чего монеты и кольца, подвески и браслеты раскатились по цветастым подушкам и, чуть приподнявшись и став на полголовы выше тебя, поинтересовалась прежним журчаще-свистящим голосом:
- Ш-ш-што привело молодого кахармана в это забытое богами мес-с-сто? Ты потерял дорогу, или только ищеш-ш-шь ее?