Конкурс №14: «Карантин»

Колонна, тарахтя изношенными дизелями, подошла к мосту в неплотных утренних сумерках. Разворошив подтаявшую снежную кашу, тормознула покоцанная «буханка», за ней встал такой же уставший от жизни тентованный «Урал». Из головной машины наружу высыпали пассажиры – пятеро мужиков в одинаковых армейских бушлатах. Ёжась и дежурно матерясь от прохватившего после натопленного салона холодка, полезли за куревом, походя озираясь.

Мост, которым продолжалась дорога – не слишком широкий, в две полосы, с узкими пешеходными тропками, отделёнными от полотна трассы побитыми ржой, местами погнутыми отбойниками, - тянулся на две сотни метров к противоположному берегу. Забранные панцирем бетонных плит оконечности дорожных насыпей по обе стороны моста, и три его мощные цилиндрические опоры, похожие на крепостные башни, заставляли верить, что эта конструкция простоит до Мировой Революции, или, на худой конец, до Страшного Суда.

Была и река. Ещё не вскрывшаяся, она уже «дышала», темнея тут и там набрякшим над треснувшим льдом снегом, и зеркальцами полыне́й. Дорожный указатель, на котором значилось название речки, испытания временем не выдержал – прочитать можно было лишь окончание «…ГА». Дальний берег угрюмо чернел частоколом голого леса и плешками прогалин на ноздреватом снегу.

– Хорош дымить! – негромко, но твёрдо сказал сухопарый голенастый мужчина лет сорока, вылезая с пассажирского места в кабине «буханки», – Разгружаемся! Туда тащи.

Он указал на притулившиеся в стороне от дорожной насыпи полувросшие в землю вагончики-бытовки. Ватажка, ворча, потянулась к грузовику.

К вечеру, когда машины давно укатили, а люди замордовались до мышечных судорог, территорию кое-как обжили. Над бытовым городком потянулся дымок от «буржуек», покашливая взрычал генератор. Въезд на мост перегородил бруствер из набитых мёрзлым грунтом мешков, с растянутым перед ним серпантином «егозы». Мощный прожекторный луч легко раскалывая ночь от берега до берега.

На опорах многострадального дорожного указателя теперь висела обращённая за реку табличка совсем иного рода. На ней крупными буквами значилось:

«КАРАНТИН. ПРОХОД ЗАКРЫТ.»

***

Шип кайла с трудом пробивал слой каменно-твёрдого, едва начавшего подтаивать дёрна. Серёга подналёг, отколупывая очередной смёрзшийся оковалок, и, отдуваясь, разогнулся.

– Давай-давай, молодой! – подбодрил его Витя Процедура, подпиравший лопату рядышком, - Главное корочку содрать, а там как по маслицу пойдёт!

Витя гаденько захихикал, не предпринимая попыток включиться в работу. Серёга бросил на него недобрый взгляд, но смолчал. Молодых запрягать – народная традиция.

– Ты, Витёк, меньше языком – больше лопатой давай, – пришёл на помощь Михалыч, стоявший в дозоре неподалёку от начинающей обретать очертания ямы. Этот наоборот – патриарх.

– Да ладно, Михалыч. Не убежит эта дырка. И так вчера весь день жопу рвали… – затянул Процедура, но лопату в землю воткнул. Михалыча он поссыкивал. Тот был хоть немолод, но куда как крепок.

– Мужики, а за каким хреном мы вообще тут корячимся? – осторожно влез в завязавшийся диалог Серёга с мучившим его вопросом.

– Положено так! Инструкция, етить, – недовольно буркнул Михалыч, явно не желая продолжать всплывшую тему.

– А всё-таки?

– Башкой подумай, зёма! – радостно гоготнул Процедура, – Прикинь, заразные на нас попрут. Мы им: «Стой, стой!», а они ни в какую. С волын пугнём – один хер лезут. Делать нечего, завалим. И вот тогда, дорогой мой человек, напялишь ты ОЗК, возьмёшь тележку, и весь этот триппер сюда покатишь. Не на мосту же оставлять, ну? А потом мы их из огнемёта ошпарим. Для профилактики, ёпт. Я-то сам не пробовал, малой тогда был. А Михалыч, небось, исполнял. А, Иван Михалыч? Как, угорал по шашлыковскому?

– Гандон ты, Витя, – ответил Михалыч спокойно, поправляя на груди автомат. Но опровергать не стал.

Процедура заржал ещё конистей, явно довольный своим остроумием.

Видя, как посмурнел Серёжа с этих разговоров, Михалыч поспешил его успокоить:

– Да не писай, Серёжик. До такого крайний раз лет десять тому доходило. Время такое было, сам знаешь… А сейчас чего? Три года уже, как на карантин не закрывались. Да и прошлый то – одно название. Эпидемия пшиком вышла. Так, самые нервные пришкондыбали, потёрлись у реки, и по домам побрели. Нормулёк всё будет. Ладно, закрывай говорильню. Арбайт махт фрай.

***

И верно, в первые пару дней на посту была тишь да гладь. Пара-тройка прибредших-таки с того берега хуторян, не то собравшиеся в город на базар, не то за какой другой надобностью, долго лупали глазами и чесали в затылке, таращась на лаконичное объявление о карантине, продублированное плакатом и на другом берегу. Не удовлетворяясь прочитанным, они шкондыбали через мост, и, остановленные окриком, задавали разнообразный по форме, но неизменный по содержанию вопрос на тему «А шо, ваще никак?». Наконец, получив отрицательный ответ, поворачивали восвояси. С “родного” берега ни пришла ни одна живая душа.

Так, в целом, вполне можно было жить, особенно с учётом сытной пайки и хороших суточных, полагавшихся добровольцам-карантинщикам.

Начальник карантинной команды Бергер оказался мужиком с понятием. Сразу дельно организовал распорядок по караулам и хозяйству, обслугу техники, и кучу других незначительных, казалось бы, мелочей, на деле предвосхищающих возникновение нешуточных головняков. Личный состав попусту не задрачивал, но и курортничать не давал. Сам заступал на вахты наравне со всеми, и, кажется, вообще не спал. Рослый и сухой, как нарисованный в детской палочно-круговой технике человечек, он, хоть и не производил на вид какого-то устрашающего впечатления, однако в спокойной и уверенной манере легко задоминировал и хитрожопого Процедуру, и весящего хорошо за сотку фермера Валеру Старостина, и расписанного эзотерического толка татузами Серафима – обладателя зловещего ножевого шрама через левую щёку и сбитых заподлицо костяшек. Михалыч Бергера откровенно уважал, а Серёжа и вовсе с первого дня стал смотреть командиру в рот.

– Ну, а чего вы хотите? – баял Михалыч за чаем, – Руслан Семёныч – он с тех ещё пор. Когда в девятнадцатом всё это говно начиналось только по мелочи, в твоём, Серёжик, возрасте приблизительно, добровольцем в стационарах на Москве оттрубил всю дорогу. Ну и дальше… Потом, как вместо ковида серьёзные дела заварились, понял, что в больших городах ловить нечего – к нам перебрался. Эпедслужбу тут организовывал, ну, после закона того… Чтобы на местах сами разбирались по обстановке, какие карантинные меры вводить. Не слышали? И чему в школе учат…

Михалыч пыхнул махоркой, и продолжал:

– Дальше сами знаете. Пошло одно за одним, да одно другого гаже. То на кожу, то на рожу, то на кишку, то на башку. Там, – он указал чубуком трубки в сторону реки, – два из трёх в гроб. И посыпалось всё. В Москве и Нижнем, слыхал, и сейчас власти никакой, одни мародёры. А мы ничего так, пересидели. Потом Бергер в Центре по эпидемиям шишкой был, рулил там на серьёзном уровне. Как на спад дело пошло – уволился. Насмотрелся, я так понимаю, за те годы всякого дерьмища. Да я и сам… А теперь вот, по случаю, поставили его под ружьё. Странно, что не в штаб. Сам, видать, не захотел. Так что нам, считай, свезло. Профессионал, не хрен собачий!

– А правду тележат, что это всё нам амеры забросили? – проявил любопытство Серёжа.

– Да как теперь скажешь? У них, вроде, то же самое…

– Это всё от чурок пошло! – уверенно припечатал Серафим, буравя собеседников взглядом карих глаз из-под низкого, скошенного лба, словно приглашая оспорить это утверждение.

Спорить никто не стал.

***

В следующие дни поток страждущих ощутимо возрос. Теперь шли не только одиночки – парами, семьями, со скарбом, погруженным на конные упряжки и ручные тележки. Вместе с тем поднялся и градус риторики. Вопросами «можно-нельзя» беженцы уже не ограничивались. В ход шли увещевания, слёзы, угрозы, воздетые над головой младенцы. Бергер был вежлив, спокоен и непреклонен. Пост щетинился автоматными стволами, охлаждая пыл самых отчаянных, но до стрельбы, даже предупредительной, дело покамест не доходило. Чувствовалось, что это ненадолго.

– Что там за зараза хоть, Руслан Семёныч? – спрашивал у Бергера любопытный Серёга.

Тот пожимал плечами:

– Пока нет достоверной информации. Любая. Или никакой. Народ на западе пуганый. Чуть где слух пройдёт – срываются с места. Можно понять, конечно.

– Ага… А мост они не обойдут?

– Вряд ли. Река вот-вот вскроется, лёд не держит. Провалился – считай труп. Даже если чудом перебраться, вряд ли удастся обсушиться. Лес волглый, костёр быстро не запалишь. Да и берег патрулируют. Всё продумано.

– Руслан Семёныч… – Серёжа замялся, но договорил, – А вам не жалко? Ну, их. Беженцев. Там дети.

Бергер внимательно посмотрел на парня, и задал встречный вопрос:

– У тебя дети есть?

Серёга отчего-то смутился:

– Есть. Дочка малая…

– Вот. У Валеры трое, у Михалыча внуки уже. Даже у Вити и Серафима дети. Добровольцами в карантинщики только семейных берут. Чтобы своих детей жалели, а не чужих.

– А у вас?

– А у меня работа такая.

***

Ходить в сортиры по ночам – дело стариковское, но в тот раз приспичило и Серёге. С чаем ввечеру перестарался, а сон не шёл. Орошая кустик, он глядел за реку. Там мерцали вразнобой огоньки костров вставших лагерем беженцев. Уткнувшись в блокпост, отступать они не спешили.

Серёга доделал дела, и, постояв мальца в нерешительности, двинулся к бетонной лесенке, ведшей от бытового городка на дорожную насыпь, к посту. Бессонным перекатам с боку на бок в портяночной духоте натопленного вагончика он предпочёл пронзительный весенний ветерок и немудрящие пересуды с караулом.

На посту стоял один Валера, вальяжно опершись о баррикаду.

– А Процедура где? – спросил Серёга.

Старостин зыркнул на него недобро, и пробурчал:

– По нужде отскочил. Нормально всё, тихо. Шёл бы ты спать, малой, тебе ж заступать следующим…

Тут Серёга заметил выскочившую на освещённый прожектором дальний конец моста человеческую фигуру, бодрой рысцой потрусившую в сторону заставы.

– Ч-ч-чего это? – у Серёги внезапно запрыгала челюсть.

– Нормально всё, сказали тебе. Спать иди уже, ёма! – обычно добродушный семьянин-Валера рыкнул медведем.

А Серёга видел уже, что это чешет с того берега Процедура. Пока парень хватал ртом воздух, Витя преодолел разделявшие берега метры, сдвинул в сторону спираль «егозы», и ловко перемахнул через бруствер.

– Обана! Какие люди! – в притворном воодушевлении воскликнул он, увидев Серого – Что, Сергуля, не спится?

– Н-н-ет… – как-то сомнамбулически выдавил Серёжа, и попятился. Ствол Валериного «семьдесят четвёртого» отчего-то смотрел ему в диафрагму.

– Ты чего, ты чего, родной?! – Процедура подпустил в голос мёда, и шагнул к Серёге, - Чего обосрался? Свои же все, ну! Да, Валерик?

– Ну, – пробасил Валера, насверливая Серого взглядом, но всё же опуская автомат.

– Т-т-ак а чего вы… Ну вообще… Туда? – Серый остановился, таращась на Витю Процедуру кроликом.

Тот доверительно приобнял парня за плечи, и почти зашептал, обдавая ароматом больных зубов:

– Дорогой мой человек, думаешь, мы с Валерычем в карантинщики от нехрен делать подались? Не, брат, тут другое. Я эту тему еще в прошлый раз наколол. Эти лохи знаешь как ломятся? Самое ценное похватали, и вперёд. Ни жратвы, нихрена толком… – Витя хихикнул, - Зато рыжьё, камушки – в полном комплекте… Смекаешь?

Процедура заговорщицки подмигнул.

– Мы с собой вместо личных вещей полные рюкзаки харчей припёрли. Да и тут на складе консервы вагон - не убудет. У меня за рекой свой человечек, всё схвачено. Как у них брюхо к хребту прилипнет – обменяемся. По выгодному курсу, понял? Будешь умничкой, и тебе чего перепадёт. Бабе своей шубу купишь…

– А зараза?

– Да нет там ни сопли, ку-ку! Десять лет ничё страшнее простудифилиса не притаскивали, пугалки одни. Зараза, ёпт… В башке у Бергера твоего зараза. Ты это… - шёпот Вити приобрёл змеиный присвист, - Бергерам, Михалычам там не пали контору. Обижусь! Понял? Ну давай, спать шуруй.

И Серёга пошёл. Но заснуть так и не смог.

***

Поток людей с, как говорилось в официальных документах, «потенциально заражённых территорий», не иссякал. Ночные костры за рекой уже, казалось, не мерцали разрозненно, а пылали единым заревом, словно на том берегу встали биваком гунны Атиллы.
Вместе с тем, росло давление на пост. Предупредительная стрельба поверх голов, сперва пугавшая самих стрелков чуть не больше, чем тех, кого они шугали, скоро стала делом обычным, и то и дело гремела и днём, и ночью.

Карантинщики нервничали, ходили одновременно испуганные и злые, с красными от недосыпа глазами.

– Сколько ж их там? Тыщи две, небось уже? А нас всего-то… – нервно пыхтел Валера, - Сметут же…

Бергер качал головой:

– Скорее две-три сотни. У страха глаза велики. Но для этого направления многовато, правда. За пределы нашей компетенции выходит. Спокойно. Я докладываю обстановку наверх. Через пару дней нас сменят армейцы, в резерв перейдём.

В ту же ночь пост обстреляли – бахнули дуплетом из двенадцатого, метя, похоже, в прожектор. Не попали. Впрочем, и ответные заполошные очереди в чёрный лес, как в копеечку, тоже едва ли кого нащупали. Это радовало карантинщиков. Все чуяли - пока не пролилась кровь, ещё можно решать вопросы как-то по-человечьи. Дальше – конечная.

Оргвыводы из этого скоротечного контакта последовали незамедлительно. Во-первых, прожектор перестал гореть на постоянку – теперь его врубали с рваными интервалами, облизывали несколько секунд лучом мост и поверхность реки, затем снова гасили. Во-вторых, на посту установили пулемёт. Здоровенная дура в потёртом воронении, доселе ожидавшая своего часа в складской бытовке, была водружена на трёхногий станок. Торчащее из амбразуры любопытное рыльце-рюмочка словно вынюхивало приближение нарушителей карантинного режима. Машинка здорово успокоила отряд.

– Во, это дело! – щерился Серафим, укладывая патрон вдоль своей изрядной ладони, – Гля-ка, почти в длину! А я думал ещё, чё за ящик такой тяжеленный разгружали? Ну, теперь пускай прут. Мы то их встретим, н-на. Та-да-да-да!

– Не знаешь, чего мелешь, - хмуро сказал Михалыч, – Сказать, как оно будет? Накопится их там с полтыщи. Голодных, напуганных. И повалят толпой. Бабы вперёд, это уж как положено. Веришь-нет, с детишками. Видал я, как спецом вперёд выталкивают. На совесть давят. Чего, так вот просто косить начнёшь?

– А чё нет-то? – пожал плечами Серафим, – Ёма, мы их сюда звали? Знают ведь, долбозавры, что посты будут, а всё равно лезут. Лезешь? Так не плач. Не, оно неприятно, конечно. Быбы, всё такое… Ну мы типа тоже не для смеха. Долг выполняем. Перед Родиной.

– А они тебе как, не Родина?

– Кто? Чухня заречная? Скажешь тоже…

– Быстро, быстро забыли… – Михалыч покачал головой, – Ну-ну, сталбыть, пока Серафим на посту, за Родину я спокоен.

***

Серёга и Процедура зашли в Бергеровский штабной вагончик, как только сменились с поста.

– Вызывал, Руслан Семёныч? – молодцевато спросил Витя.

– Вызывал. Осмотр личного состава на предмет признаков приобретённых заболеваний. Раздевайтесь до исподнего, здесь тепло.

– Накой? – рывком перешёл в минор Витя.

– Стандартная процедура, - чуть улыбнулся в усы Бергер, – Проблемы?

Витёк промолчал, не оценив каламбур, и нехотя скинул бушлат. Рассупонились. Вагончик наполнился духом немытых несколько дней тел. Серёга покосился на Витин оголённый торс, и невольно отпрянул – признаки заболеваний были налицо. Бледную кожу Процедуры покрывала мелкая красная сыпь.

– Не-не-не, – сразу заголосил Витёк, выставляя перед собой ладони, - Это не то… С девкой я спутался нечистой, дома ещё, намотал вот чего-то. У меня и с конца потекло, показать?

Он схватился за резинку трусов.

– Медкомиссию в отряд как прошёл?

– В лапу сунул, как…

– Понятно…

Серёжа открыл было рот, но под стеганувшим его колючим взглядом Вити, промолчал.

– Осмотр окончен, всем вернуться к исполнению обязанностей по распорядку, – вымолвил, наконец, Бергер.

Процедура принялся энергично одеваться, а Серёга копался.

– Давай-давай! Штанишки надевай! – подгонял его Процедура, - У товарища командира без тебя делов невпроворот, а, Руслан Семёныч?

Серый нехотя подчинился. На улице Витёк хлопнул молодого по плечу, и негромко похвалил:

– Молодцом, Сергуня! Метлой не мети, и будешь здоров.

***

Серёжа проснулся от грубого тычка в рёбра.

– Что, гадёныш, всучил-таки нас Бергеру?

Над койкой склонился Витя, тыкнувший парня автоматным стволом. За его спиной маячила грузная фигура Валеры.

– Я… Да не… Я нет!

– Ладно-ладно, верю. – Витя осклабился, – Присрал? Одевайся, волыну хватай, пошли.

На улице их поджидал ещё и Серафим. И тоже – с оружием.

– А на посту кто? Бергер? – вякнул Серый.

– Забей на пост. Бергер… Бергер твой нас сливает. Я подслушал, о чём они с Михалычем тёрли. Короче, утром здесь колонна армейская будет. Он им наплёл, что мы с ног до головы заразные. Вояки точку займут. А нас – на тот берег. Понял?

Серёга шумно сглотнул.

– В карантинную зону. Подозрение на заражение личного состава. Из-за моего сифачка-трипачка, во как! Ты ж ему ничего лишнего не приплёл да?

Обильно потея, Серый поплёлся за остальными к командирскому вагончику.

– Рулсан, свет, Семёнович! – пропел Витя, держа «калаша» наизготовку, – Выйди на крылечко!

Оружие вскинули и Серафим с Валерой. Дверь бытовки открылась. В проёме выросла нескладная фигура Бергера, полуприсевшего, чтобы не цеплять макушкой низкую притолоку. Очень буднично, не замечая трёх направленных на себя стволов, тот сказал:

– Серафим, Витя – почему оставили пост? Немедленно вернуться к несению службы!

– Погоди постовать, постовальщик, ёпт! – Витя не горел упускать инициативу, – Опчество интересуется, с какого бодуна ты нас под молотки пустить затеял, а?

– Уши грел? – полуутвердительно спросил Бергер.

– А то ж, - хмыкнул Процедура, – Я вашу сучью породу знаю!

– Нерусь сраная, – поддержал Серафим.

– Руслан Семёныч! – взмолился Серёга, – Ну правда! Они ж там порвут нас сразу, за рекой! У Вити ж это… Венерическое.

– Уверен? – перевёл на него внимательный взгляд Бергер, - Это он так говорит. Нам придётся уйти в карантин. И вам, и мне. Мы контактные.

– Хрена там лысого! – подал голос Валера, – Я на такую жопу не подписывался. Ты, Бергер, ща кабанчиком к рации метнёшься, скажешь - попутал. Ферштейн?

– Этого не будет.

– Тогда знаешь, чего будет, сука? – завизжал Процедура, поудобнее перехватывая цевьё, – Сброду на той стороне доведём, что калиточка открыта. Пол ночи впереди. Пока их вояки переловят, мы, глядишь, утечём. Своя земля не выдаст! Михалыч где?

– Вот он я! – раздался хриплый бас за спинами делегации, – Стволы на землю!

Дальше всё случилось очень быстро и вдруг. Ночь взорвалась дульными вспышками, грохотом длинных, бестолковых, очередей, искрами и цвирканьем рикошетов. Человеческими криками. Считанные секунды – и кроме криков ничего не осталось, да и те быстро перешли в стон. Серёжа стоял в оке бури, обхватив обеими руками автомат, и прижав его к груди, как родной. Глаза карантинщика были плотно зажмурены. Зубы били чечётку крещендо.

– Серёга! Серёга! Цел? – Бергер влепил парню две звонкие пощёчины, - Соберись! Надо, очень надо!

Витёк и Валера лежали ничком, уткнувшись лицами в развезённую башмаками грязищу вперемешку с остатками недожёванного теплом снега. От их разлохмаченных на спине бушлатов сильно парило. Серафим свернулся калачиком, обхватив руками живот, и выл на одной ноте. Пробивающийся из распахнутой настежь двери бытовки мягкий свет придавал картине нездешний, сказочный флёр. На Бергере, сжимавшем в руке курящийся пистолет, не было ни царапины.

– Серёжа! Михалычу помоги! Михалыча зацепило! Я на пост. Там слышали стрельбу, могут кинуться!

Хлюпая мокрыми штанами, Серёжа вяло добрёл до распростёртого старика. Упал рядом с ним на колени, тупо глядя на набрякший багровым бушлат на груди. Он не знал, как помочь. Михалыч хрипел. Серафим выл. Над рекой загремел пулемёт.

***

Бергер дёрнул еле плетущегося Серёжу за рукав – тот едва не наступил на мёртвое тело. Перешагнул другое. Сзади хлопнули пиропатроны, ухнуло пламя – военные палили бытовой городок. Бывшие карантинщики уходили за мост.

– Нам не простят. Они нам не простят пулемёт, – пролепетал Серёжа.

– Пожалуй, – согласился Бергер, – Крепись. Общее выше частного.

Но Серый не мог крепиться. Он мог только плакать.

С волын пугнём – один хер лезут. Делать нечего, завалим. И вот тогда, дорогой мой человек, напялишь ты ОЗК, возьмёшь тележку, и весь этот триппер сюда покатишь. Не на мосту же оставлять, ну? А потом мы их из огнемёта ошпарим. Для профилактики, ёпт. Я-то сам не пробовал, малой тогда был. А Михалыч, небось, исполнял. А, Иван Михалыч? Как, угорал по шашлыковскому?

Эпидемия пшиком вышла. Так, самые нервные пришкондыбали, потёрлись у реки, и по домам побрели. Нормулёк всё будет. Ладно, закрывай говорильню. Арбайт махт фрай.